— Обними меня.
— Где твоя чёртова рыжая? — требую я ответ.
— Я сказал, обними меня.
Я не подчиняюсь.
Но Грейсону всё равно.
Он поднимает меня на руки, его пиджак огромный для моей фигуры, и у меня нет выбора, кроме как держаться за его шею. Внезапно я чувствую его запах. Я чувствую запах от пиджака, который Грейсон надел на меня, и от его волос, и от его кожи. Запах леса, кожи и мяты. Жжение в глазах от подступающих слёз возвращается, а боль, терзающая сердце, становится яростной и жгучей.
Когда мы проходим мимо Райли, стоящего в дверях, он решительно произносит:
— Держись от неё подальше.
— Если ты сделаешь ей больно... — начинает Райли, но Грейсон обрывает его.
— Нет, если ты ещё раз к ней прикоснёшься, я тебя убью.
От слов Грейсона – если ты ещё раз к ней прикоснёшься, я тебя убью – меня бросает в дрожь.
Райли делает шаг вперёд, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, и отчаянно качаю головой. Я не могу рисковать Райли, потому что никогда – никогда в жизни – не видела Грейсона таким. Всё его тело будто потрескивает от вырывающейся наружу силы. Держа одной рукой, он несёт меня к служебному лифту, бормоча в свой телефон: «Служебный вход», а затем прячет телефон в брюки и ещё крепче прижимает к своей груди.
Крепче, чем когда-либо.
В лифте мы одни, и, хотя он молчит, у него такое выражение лица, какого я никогда раньше не видела.
Кажется, меня сейчас вырвет.
Мы выходим на подземную парковку, ноги и ягодицы обжигает прохладный воздух, я закрываю глаза и сжимаюсь от холода, чувствуя себя совершенно несчастной, но его тело излучает согревающее меня тепло. Интересно, лизала ли она его кожу? Запускала ли пальцы в его волосы? Её он тоже называл принцессой?
Слышу, как неподалёку заводится мотор автомобиля, и, подняв глаза, обнаруживаю, что Грейсон смотрит прямо на меня. Когда наши взгляды встречаются, мои нервы сверху до кончиков пальцев пронзает испепеляющий жар. Тело собственнически кричит, чтобы я заявила права на этого мужчину и увела его от любой другой женщины. Но нет. Грейсон может сводить с ума моё тело, а только я понимаю, что он никогда в жизни не сможет стать моим мужчиной.
Он изменщик.
Лжец.
И сейчас он очень, очень зол.
Перед нами останавливается машина, Грейсон распахивает заднюю дверцу и усаживает меня на заднее сиденье. Во мне вздымается невыносимая сумятица чувств, не помогает даже алкоголь в моём организме.
Грейсон забирается следом за мной, садится справа и захлопывает дверь, затем рукой в перчатке обхватывает моё лицо и заставляет меня повернуться, чтобы увидеть, как он смотрит на меня с разочарованием, вырезанным на его твёрдой челюсти.
— Я не всегда могу рассказать тебе всё о своей работе. И делаю это, чтобы тебя защитить.
— Да пошёл ты! Я видела, как ты держал её за руку. Я видела…
— Ты видела, как я работаю, Мелани. Это всё, что ты видела.
— Я видела, как ты передал ей подарок, ублюдок! Как, скажи на милость, это может быть связано с работой в службе безопасности, а? — Я отталкиваю Грейсона, и он тихо чертыхается. — Чувствуешь себя крутым мужиком, когда за тобой бегает куча женщин? Что, все они обманываются? Думают, что особенные для тебя?
— Господи, да ты только послушай себя!
— Точно, и слушай меня внимательно, Грейсон, это последний раз, когда меня дурят! Ты меня слышишь? — Я стучу в потолок лимузина, надеясь, что Дерек услышит, но он не останавливает машину.
Грейсон смеётся с мрачным неверием, затем проводит рукой по волосам и, сжав кулаки, смотрит на улицу, а я, упрямо цепляясь за свой гнев и неуверенность, устремляю невидящий взгляд на мелькающие мимо витрины.
— Я тебя раскусила, Грейсон. Что у тебя в тайной стальной комнате? Порно? Это то место, где ты общаешься по скайпу с… кто она такая, чёрт возьми?
— Я видел твою помаду на губах другого мужчины, — тихо прерывает он меня, — и я всё ещё могу вернуться, свернуть ему челюсть и продолжать это делать, пока у него не останется ни одного грёбаного зуба. Я хочу, чёрт возьми, чтобы ты смотрела, как я её ломаю хотя бы для того, чтобы раз и навсегда поняла, что ты моя грёбаная девушка, и единственный счастливый ублюдок, имеющий права на мою девушку – это я.
— Я была! — пьяно поправляю я. — Была твоей девушкой.
Грейсон смеётся ещё более мрачно.
— Ты такая чертовски моя, что даже не знаешь, насколько, — говорит Грейсон тихим, угрожающим голосом, и мой пьяный мозг вдруг замечает, что он дрожит от ярости. Его не волнует, что я только что поймала его на измене. Похоже, все его мысли сосредоточены на эгоистичной ревности. А я даже не могу вспомнить, что произошло в комнате Райли, всё, что я помню, это Грейсон и его сука.
— Ты прошёл мимо меня, как будто даже не знаком! — кричу я и бью его в грудь.
Грейсон хватает мои запястья и сжимает их.
— Потому что не хочу, чтобы такая женщина, как она, использовала тебя против меня, чтобы никто не мог использовать тебя против меня. Ты меня понимаешь? Понимаешь, детка? — спрашивает он, понизив голос, нежно, почти умоляюще.
— Я понимаю только то, что ты лжец и изменщик, и ты не хотел, чтобы ОНА знала, что одновременно у тебя есть и Я!
— Твою мать! Серьёзно? Ты была в грёбаной комнате другого парня и раздевалась для него! Ты пытаешься свести меня с ума? — Внезапно яркая боль в его глазах становится настоящей. Боль в его голосе реальна, настолько реальна, что сердце разлетается на осколки, как стекло. — Ты действительно собирались это сделать? Ты действительно собиралась впустить этого ублюдка внутрь себя? — каждое его слово словно осколок, режущий мои внутренности.
— ДА! — чуть ли не со слезами кричу я.
Грейсон вздрагивает, как будто что-то ломается у него внутри, и я начинаю всхлипывать по-настоящему.
Грейсон отпускает меня, как будто ему требуется хоть какая-то дистанция, его голос дрожит, но не от гнева. От боли, и эта боль меня просто разрушает.
— Думаешь, что сможешь трахнуть кого-нибудь, чтобы заменить меня? Думаешь, он заставит тебя чувствовать то же, что и я? Разве я не был для тебя чем-то особенным, Мелани? Ты влюбляешься в каждого придурка, с которым встречаешься?
По моей щеке катится слеза.
Он хлопает ладонью по стеклу и чертыхается.
— К черте всё.
— Это больно, — шмыгаю я носом, разговаривая сама с собой и опуская руки. — Такую боль мне никто и никогда не причинял, Грейсон! Я не могу перестать об этом думать. Ты тоже называешь её принцессой? Проводишь будни с ней, а выходные – со мной?
Он молчит, глядя в окно, его плечи напряжены.
— Я никакую другую женщину не называю принцессой. И не провожу время ни с кем, кроме тебя. Чёрт возьми, я работаю целыми днями только для того, чтобы быстрее вернуться к тебе домой.
— Тогда почему ты был здесь с ней? Знаешь, я не очень люблю давать второй шанс! Но тебе дала все грёбаные шансы, которые ты желал! — всхлипываю я.
— Она для меня ничто, — шипит сквозь стиснутые зубы Грейсон, хватая меня за лицо свободной рукой, — всего лишь рабочий контакт. А ты – всё, ты была всем с того момента, как я увидел тебя, выкрикивающую имя «Разрывного». Ты меня не видела, Мелани, но я с тех пор присматриваю за тобой – ты для меня всё. Можешь ли ты сказать то же самое обо мне? И можешь ли ты сказать о нём, что он ничто?
Какое-то мгновение я непонимающе на него таращусь.
— Он для меня никто, просто друг, клянусь. Мы иногда спали, когда я приходила повидаться с Брук, это ничего не значило!
Грейсон смотрит на свои руки.
— Но он к тебе прикасался.
Я вдруг не могу удержаться от прикосновения к своей груди. Она намного меньше, чем у рыжей.
— Как её зовут? Откуда ты её знаешь?
Грейсон трёт лицо обеими руками.
— Просто деловой контакт. Она делает грязную работу – добывает компромат на мужчин, с которыми мне нужно вести переговоры. У меня никогда не было с ней никаких отношений. Я трахался со многими, но она не была одной из них. Последние несколько недель я спал только с тобой. — Грейсон смотрит в окно и ругается, а я вытираю слёзы.
Я вижу его лицо и вспоминаю, как он ей улыбался, и мой желудок сжимается от новой порции ревности.
— Я хотела вырвать её грёбаные волосы.
— А я хочу вырвать кишки ему! — Он хватает меня за плечи. — Что ты не поняла, когда я говорил, что ты моя?
— Я не собираюсь быть твоей, если ты не хочешь быть моим. Если ты будешь трахаться направо и налево, я тоже буду – око за око!
— Перестань быть упёртой пьянчужкой и послушай меня. Не я изменяю тебе, а ты мне. — Я замолкаю. — Ты мне изменила?
— У нас с тобой всё закончилось в тот момент, когда ты прошёл мимо, и я поняла, что всё это время ты мне лгал, — плачу я, всхлипывая.
— Иди сюда, — хрипит он.
— Зачем?
Я двигаюсь немного ближе, и Грейсон раскрывает объятия, а мои глаза ещё больше затуманиваются от слёз, когда я думаю о том, что ему надо будет объяснить, что Райли знает о моём секрете.
— Мне чертовски жаль, Мелани, — говорит он.
Грейсон притягивает меня к своей груди, и знакомые объятия и комфорт, который я чувствую в его руках, неожиданно открывают мои шлюзы.
— Мне тоже жаль, Грей, — реву я.
Грейсон прижимается очень крепким, почти отчаянным поцелуем к моей макушке, отчего я начинаю всхлипывать сильнее, стискивает с такой силой, что может сломать, и говорит:
— Всё будет хорошо. Тебе больше никогда не придётся бежать к другому мужчине, потому что я буду с тобой. Если ты всё ещё захочешь меня после того, как я расскажу то, что должен.
Я пытаюсь вытереть лицо и вглядываюсь в его глаза.
— Ты заставил меня почувствовать себя недостойной, Грей. Как будто ты меня прячешь. Я не знаю, кто ты, кто твои родители, кто твоя семья, я ничего о тебе не знаю. Пожалуйста, я хочу узнать тебя. Разве ты не видишь, что я хочу узнать тебя, — всхлипываю я.
Грейсон смотрит на меня затравленным взглядом.
— Я прячу тебя, чтобы защитить, потому что ты моя принцесса. — Он проводит пальцем по моему носу. — Я всё тебе расскажу. Просто дай мне ещё немного насладиться тем, как эти глаза смотрят на меня.
Грейсон отчаянно целует мои мокрые веки, как будто то, что он собирается мне рассказать, это очень и очень плохие вещи. Как будто он думает, что после того, как услышу это, я с ним не останусь.
Я плачу ещё сильнее. Потому что привыкла к прикосновениям Грейсона. Его прикосновения уникальны, восхитительны. Я чувствовала их на протяжении восьми недель, и знала, что однажды это меня сломает.
19
ПОТЕРЯ
Грейсон
Мелани обхватывает меня руками за талию и прячет лицо в моей рубашке, а я стягиваю перчатки, засовываю их в карман и провожу большими пальцами по её щекам, чтобы вытереть слёзы.
Покой.
Она самая беспокойная женщина из всех, кого я знаю, но она дарит мне покой. Всё было идеально спланировано.
Мелани осталась в Сиэтле. Я был здесь, в Денвере, собирал компромат на предпоследний номер из списка. Я намеревался прокрасться к нему в полночь, шантажировать и выудить у него деньги, чтобы к завтрашнему дню успеть к ней вернуться.
Но несколько часов назад Дерек прислал сообщение, что она в аэропорту. К тому времени, как бездарный говнюк припарковался, она уже зарегистрировалась и прошла досмотр, где он её и потерял. Я, не сдерживаясь в выражениях, велел ему купить любой грёбаный билет, чтобы попасть в зону вылета и найти её. Он достал билет, но Мелани найти не смог. Поэтому пришлось попросить Си Си просмотреть списки пассажиров, пока не закончу эту чёртову встречу с Тиной и не займусь делами сам.
Но нет. Мелани в итоге оказалась здесь, в том же самом грёбаном ресторане, в то же самое время, что и мы с Тиной Гласс, и она увидела меня. Я не мог позволить, чтобы преступница вроде Тины Гласс пронюхала о нас, иначе Мелани столкнётся с миром Зеро и окажется перед ним беззащитной.
Боже, но боль в её глазах? Если этого было недостаточно, чтобы поставить меня на колени, то это случилось, когда я увидел её в гостиничном номере того придурка.
Нельзя ранить такую женщину, как Мелани, и думать, что она не отреагирует. Нельзя ожидать, что она не попытается избавиться от боли, чтобы снова стать той счастливой девушкой, которую все знают.
Я испугался, что потерял её.
Испугался решимости в глазах Мелани, когда дверь в тот номер открылась и я её увидел.
Увидел боль в её глазах.
И я был зол, чертовски зол, но самой всепоглощающей, неожиданной, приводящей в бешенство эмоцией был страх.
Страх никогда больше не попробовать эти губы, никогда не почувствовать на себе этот взгляд, никогда не сыграть с ней в её дурацкие игры… Единственное время, когда мне на самом деле хорошо – только когда я с ней. Хорошо не когда убиваешь, шантажируешь и делаешь то, чему меня учили. Просто хорошо, когда она со мной.
Мелани тянется ко мне, и когда её волосы касаются моей шеи, по венам устремляется шипящий и дымящийся шквал огня. Изгибы её тела подходят мне идеально. Она садится мне на колени, и её бедро прижимается к члену. Мелани чуть сдвигается, и это заставляет меня тихо застонать в её волосы, а мышцы скручивает в узел. От простого прикосновения на меня обрушивается огненная лава.
Мне так сильно хочется её трахнуть, и хочется наказать за одну только мысль позволить это сделать какому-то ублюдку.
Её волосы растрёпаны, как будто она только что встала с постели этого мудака, но она никогда не будет удовлетворена, пока не окажется в моей постели.
Её глаза блестят от слёз из-за меня.
Каждый мускул моего тела напряжён, я отвожу волосы Мелани в сторону и целую в ухо.
— Мне безумно хочется попробовать твою обнажённую кожу, — бормочу я.
Она выдёргивает мою рубашку из-за пояса брюк и забирается руками под ткань, кладёт ладони на грудь у сердца, касаясь кольца в соске. Мы замираем, её глаза закрыты, щека прижата к моей груди, близость Мелани выворачивает наизнанку.
Я наклоняю голову, и она задерживает дыхание, словно умоляя меня, потом откидывает голову, чтобы мы могли поцеловаться. Наши губы мягко касаются друг друга. Чувствую, как напрягается член, как учащённо бьётся пульс, ощущаю её вкус на своём языке. Жажда выходит из-под контроля, и я заставляю Мелани шире открыть рот и целую медленно и глубоко.
Каждое повторяющееся порхание её языка высвобождает неистовство, непреодолимое притяжение между нами ширится и усиливается.
Мелани откидывается назад, и я смотрю на неё, впитывая её эмоции, когда она медленно поднимает на меня ясные зелёные глаза, и я чувствую, что моя грудь разрывается от того, как она сжимает моё сердце своими изящными белыми руками. Мои чувства к ней больше, чем к кому-либо в своей жизни. Никогда не думал, что способен на это. Потому что слишком рано потерял то, что любил. Я построил вокруг себя крепость, которая не позволяет никому увидеть и доли настоящих, подлинных эмоций.
Но то, что я чувствую к ней…
Никто и никогда не причинял мне такую боль, как сейчас. С тех пор как пропала моя мать, ничто не было для меня по-настоящему важным. Я никогда не позволял себе питать любовь ни к кому и ни к чему. Ни к своему отцу, ни к моему дяде, ни к моему брату.
А сейчас маленькая девочка, которую отец зовёт кузнечиком, способна разорвать меня надвое – меня, грёбаного преступника, остававшегося одиноким большую часть своей жизни. И если бы кто-нибудь из моих врагов узнал, то использовал бы её, чтобы в мгновение ока уничтожить Зеро.
А теперь всё зашло слишком далеко, чтобы позволить Мелани оставаться в неведении. Мне нужно знать, кого она любит – меня или придуманный образ.
Она оставит тебя. Будет презирать. И отвергнет.
Я уже сейчас оплакиваю потерю, но рука Мелани тянется к молнии на моих брюках, и одно лишь прикосновение её пальцев делает меня твёрдым, в то время как сердце в груди пульсирует от потери.
Она уже, чёрт возьми, потеряна для меня.
Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза, борясь с собственным желанием взять её прямо здесь и сейчас; но вместо этого останавливаю тянущуюся ко мне руку и целую. Мне хочется пробраться ей под юбку, отодвинуть трусики в сторону и скользнуть в неё пальцем. Она уже тяжело дышит и прижимается к моей шее, голова Мелани от удовольствия склоняется к моему плечу. Но она пьяна, а я зол, ревную и хочу большего, чем просто тело. Мне нужна её грёбаная душа, и я хочу, чтобы она отдала её мне, зная, кто я такой.
Чёртов дурак, она этого не сделает.
Застонав от боли, я наклоняюсь к её губам, и принцесса крепко меня целует.
Мелани бормочет моё имя, и я слышу собственный шёпот, что она была как ангел под дождём… единственная женщина, с которой я когда-либо проводил ночь, из-за которой купил дом, за которой следил лишь для того, чтобы только взглянуть краешком глаза…
По её щеке скатывается слеза, и я уничтожен. Меня потрясает нежность, с какой она льнёт ко мне, даже когда плачет.
Я прижимаюсь поцелуем к макушке Мелани и, кажется, не могу перестать целовать её волосы, и с каждой секундой во мне растёт отвращение к себе.
Остался ещё один из списка. У меня есть доказательства, чтобы прижать его к ногтю. А потом мне нужно будет просто шепнуть ей на ухо, чтобы она отдала мне то чёртово колье, которое я ей подарил, потому что я собираюсь подарить ей другое, ещё лучше, и что с помощью этого колье всё можно решить.
Я получу контроль над «Андеграундом». Буду умнее, лучше и организованнее, позабочусь о том, чтобы моя мать была в безопасности, а что касается Мелани…
Я стучу по крыше машины и опускаю перегородку, отделяющую нас от Дерека.
— Поезжай за её подругой, за её улыбчивой подругой, — говорю я с сарказмом.
Пробормотав что-то вроде протеста себе под нос, Мелани качает головой.
— Не уезжай. Я всё время думала о тебе.
— И позвони кому-нибудь из парней, — говорю я Дереку. — Нужно, чтобы ты остался с принцессой, пока кто-нибудь отвезёт меня в аэропорт. — Я поднимаю перегородку между нами и Дереком и со стоном шепчу: — Не говори так сейчас.
Мелани хватает мою руку и кладёт на вздымающиеся холмики.
— Когда я снова увижу тебя, у меня так болит грудь.
Боже. Она чертовски пьяна.
— Когда ты протрезвеешь, я кое-что тебе расскажу, и, боюсь, тебе это не понравится, — шепчу я, грубо предупреждая. — А сейчас ничего не говори.
— Грейсон…
— Я хочу рассказать тебе кое-что о себе, но не вздумай пытаться меня исправить. Меня нельзя исправить. Ты должна либо принять меня таким, как есть, либо сказать, что хочешь уйти, и я даю тебе слово, что, если ты об этом попросишь, я тебя отпущу.
Мелани замирает и начинает моргать, её голос взволнован.
— Звучит так, будто ты считаешь, что причинишь мне боль.
— Так и есть. — Я смотрю в окно и скрежещу зубами, крепче сжимая Мелани, потому что это может быть последний раз, когда я так её держу.
— Нет, это не так. То, что ты сделал для меня тогда под дождём, — самое хорошее, что кто-либо когда-либо для меня делал.
— Чёрт. Перестань, ты уже говорила это раньше, и это выводит меня из себя.
— Почему?
— Потому что люди, которые тебя окружают должны сами с радостью бросаться делать приятное. Тебе.
— Мне не нравится, когда мне делают приятное, мне нравится, когда люди чуточку плохие. Вроде тебя, — ухмыляется она.
Я смеюсь.
— Да уж, ты точно пьяна. Сама же только недавно хотела меня убить. Затем трахнуть. А теперь хочешь меня канонизировать?
— Потому что ты плохой парень, но хороший человек, и я в тебя, чёрт возьми, влю…
Я затыкаю ей рот поцелуем, потому что не могу этого вынести. Не могу вынести её искренность. И мысль о том, что она, возможно, простила меня сейчас, но не простит, когда расскажу ей, чем занимаюсь, – это то, что я не могу вынести. То, что я чувствую к ней, то, как уважаю её, люблю и восхищаюсь, то, как я хочу, чтобы она была счастлива – стало для меня слишком много значить. И меня мучают мысли от осознания того, что каждый момент, когда я с ней, она может подвергнуться риску. А я не могу ею рисковать. Она должна узнать.
И у Грейсона Кинга с ней не будет никакого будущего.
♥ ♥ ♥
Мелани уже спит, когда Дерек приводит её сердитую подружку, которая кипит от злости, и загружает чемоданы её и Мелани в багажник.
Девушка садится в машину.
— Какого хрена ты с ней сделал? — тут же указывает она на шею Мелани. — Она никогда не снимает своё драгоценное колье. Оно всегда у неё под блузкой, и сегодня тоже было на ней. Так что ты с ней сделал?
И только сейчас я это замечаю.
Мелани сняла моё колье.
У меня всё внутри переворачивается, и, с сожалением проводя пальцами по её обнажённой шее, чувствую, что тону. Но ведь я же сам хотел, чтобы она использовала его, не так ли? Я сам хотел, чтобы она его продала.
Это не должно быть так больно, это даже не должно иметь никакого значения.
— Я отвезу вас обеих в номер в лучшем и более безопасном отеле, — тихо говорю холодным, бесстрастным голосом, не сводя глаз с Мелани. — И был бы признателен, если бы ты составила ей компанию, пока я не вернусь.
— Я сделаю это, потому что у неё сегодня день рождения, а не потому, что ты меня об этом попросил, придурок.
20
В ПОЛНОМ РАЗДРАЕ
Мелани