На Дороге

Глава Тринадцатая

Мир Младших. Алион. Город.

Алион шел по дороге вперед. Когда-то давно, будучи мальчишкой, он уже шел по ней. Воспоминание о поисках матери нахлынули. Мысли вернулись к прошлому, к Драго.

Алион усмехнулся, все, что было скрыто от него долгие годы, все незаданные вопросы — все обретало смысл и ответы. Драконьи сны не лгут.

Драконьи сны стали второй реальностью. Только… к чему это все? Драго мертв много лет, мертво и его царство. И все, что осталось от брата — жалкий бастард-девчонка, проклятая от самого рождения, носящая в себе вторую сущность, проклятье миров, зверя Апокалипсиса, пращура всего рода проклятых — дракона Лараголина.

Алиона передернуло. Ничего, он убьет мерзкую тварь, пусть вместе с целым миром, мирами…

Пыль дороги поднималась клубами под босыми ногами, она серой коростой въелась в подошву. Альтер эго разодрало всю его одежду, кроме кошеля, где чудом сохранился пузырек. И теперь Алион шел обнаженным и босым, спутавшиеся в колтун волосы свисали грязными лохмами.

Неточным движением Алион откупорил крышку пузырька и вдохнул аромат, густой, терпкий.

Кровь приведет его к племяннице… А сейчас, сейчас очень хотелось сделать глоток, ощутить приторный вкус пьянящего запаха…Хотя бы каплю. Но нельзя.

Дорога петляла, оставляя все дальше Грань, Лес и земли Старого Излаима.

В какой-то момент на пути Алиона начали появляться следы присутствия человека. Жизнь потихоньку просачивалась в Проклятые Земли: то там, то здесь встречалось поле с колосящейся рожью. Алион хмыкнул бы, он ушел из Поднебесья зимой, а теперь был разгар лета. Но путник не видел ничего вокруг. Он шел вперед, путаясь в видениях, воспоминаниях и мыслях.

Очередная петля вывела наконец к Большому Тракту, вдали завиднелся город. Алион различил усилившийся запах добычи. Там, впереди, были люди.

Он дождался темноты, высокая стена города, как и дубовые ворота, обитые железом, едва ли могли помешать Алиону войти. Ловкие пальцы находили мелкие трещины в камне. Меньше чем за десять секунд полудракон оказался на городской стене, он тенью проскользнул мимо караула. В городе Алион рассчитывал сыскать все ему необходимое: одежду, еду, оружие и деньги.

Мысли путались. Алион хотел найти поденную работу, но желание дракона взять все необходимое здесь и сейчас было сильнее.

У городских ворот он увидел стражника, отошедшего по нужде. Лазутчик быстрым взглядом оценил мужчину и одежду на нем. А еще… Алион стоял, покачиваясь, — смесь из сладковатого запаха крови, застарелого пота, сальных волос, чуть отдающих луком, мешала сосредоточиться. Дракон был все ближе, сознание эльдара уступало звериному Голоду.

Нет. Он пришел сюда за одеждой. Просто за одеждой и едой, еще нужны деньги. Однако, и свидетели ему ни к чему.

Алион задержал дыхание, чтобы искус стал меньше. В два шага он оказался рядом со стражником, еще полшага, короткое движение — стражник обмяк в сильных руках. Алион на минуту задержался, вглядываясь в лицо своей несчастной жертвы. Страж был еще очень молод, почти мальчишка. Что-то в наивном, почти детском лице заставило дрогнуть. Он пощадил — доблестный защитник остался живым и находился просто без сознания. Осторожно перехватывая воздух ртом, чтобы не охмелеть сильнее, Алион быстро раздел несчастного.

— Верну с наваром, — пообещал он юноше и даже оставил ему плащ, чтоб тот не замерз.

Полудракон-полуэльдар долго привыкал к чужому запаху на себе. Одежда жала и трещала по швам, хотя на мальчишке-стражнике висела мешком. Дракон внутри рычал — одежда казалась путами.

Алион чувствовал, что мысли снова растворяются, сминаются под драконьим недовольством. Но терпел.

Ночные улицы города, кривые и грязные, вели к закрытым дверям домов и крепко захлопнутым ставням. В волнах раздражения Алион думал, что можно войти в любое из грязных жилищ и взять все необходимое тихо. И что это будет гуманней для жителей города, чем встреча с ним сейчас…

Отойдя в один из проулков, Алион заметил неплотно закрытую ставню — несколько быстрых движений и он очутился в темной комнате. Смесь запахов из нечистот, болезни и теплого аромата крови, удушливая вонь жилища людей, — тут же охватили его.

Красная пелена застелила глаза. Вместе с пеленой вернулся и оглушающий Голод. Стоя посреди комнаты, Алион перехватывал спертый воздух короткими, неглубокими вдохами. Он не мог решить, бороться ли с наваждением или отпустить свою вторую суть?

Мысли о деньгах и обычной еде растаяли. Зачем ему все это?

Рывком он очутился у стены, где лежала добыча. Человек. Добыча источала чудесный аромат.

Алион не заметил отросших когтей на руке, не заметил и клыков…

И тут его оглушил визг. Визг заставил дракона повернуться. В соседнем углу комнаты стоял кто-то маленький, мохнатый и визжащий что было сил.

Домовой?

Первой мыслью трезвеющего Алиона было, что домовые-то все повымерли!

Второй — что жалко убивать последнего. Но существо продолжало истошно орать. Алион дернул плечами. Теперь вместе с существом орали и камни в кладке дома. Их общий вой становился нестерпимым звоном. Не выдержав, Алион выпрыгнул на улицу, крепко зажимая уши руками.

Пробежав несколько шагов, Алион остановился и оперся спиной о стену. Скачущие мысли никак не хотели прийти к согласию. Древний язык драконов смешивался с новоэльдарийским. Алион тряхнул головой и поднял глаза на пустой проулок. Теперь проулок совсем не казался пустым. Он слышал, как боязливо перешептываются камни. Видел головки домовых, чумазые и мохнатые, смотрящие на него из-за каждого угла. Маленькие духи грязного городишки людей испуганно перешептывались. Что за монстр к ним пожаловал?!

Один из замкОвых[1] камней вспомнил, что видел уже таких. Что такие, как он, разрушают горы, что у его деда на боку была выщерблена дыра от хвоста древнего ящера, а тетку и вовсе расплавили!

Слушая их, Алион расхохотался в голос. Грубый смех эхом разошелся по улочке. Вдруг все перешептывания и переглядывания закончились. На другом конце улицы открылась дверь, выпуская ярко-оранжевую полосу живого света в густые, синие тени ночи.

Из открывшейся двери показалась голова, потом дверь распахнулась, послышался крик, что честных людей обижают.

— Заплати, паскуда! — послышалось из-за дверей.

— Эй, Квирл, мы ж старинные друзья, товарищи по ремеслу!

— Болотный черт тебе товарищ! — грубо отозвался собеседник. — Вали отсюда, Гвидо, пока цел! Считай подарком за старую дружбу. И не смей сюда больше приходить, тоже мне… товарищ!

Тот, кого назвали Гвидо, вылетел кубарем на улицу:

— Черти! Ну я вам покажу!

Алион и все его новые "знакомые": домовые, нечисть и каменные тролли внимательно смотрели на очутившегося прямо на мостовой человека.

Полудракон не без удовольствия видел, как морщились камни от прикосновения грязного пьяницы.

Алион сделал шаг, еще и в миг оказался рядом с пьяным, схватил за грудки и заглянул в глаза. Никчемная жизнь неслась перед внутренним взором, жизнь вора и разбойника. А еще…отцеубийцы.

И Алион вдруг понял, что в этом мире не за что биться, он гнилой насквозь. Дракон утробно заурчал, чуя близкую добычу.

— Недостойный смерти, — неожиданно прошипел Алион, думая отпустить. Но почувствовал, что под темя упирается остриё ножа.

— Слышь, охранничек, брось его, — раздалось над ухом, Дракон чувствовал, за спиной пятеро.

Голод снова застелил разум красной пеленой. Алион невероятно быстро развернулся, острые когти полосонули по шее позади стоящего человека.

Его друзья в ужасе закричали — Алион услышал это песней. Чудесной, правильной. Его должны бояться!

Еще рывок — и длинные когти впились в визжащего не своим голосом разбойника. На Дракона кинулись остальные, метя короткими дагами в печень и легкие, Алион расхохотался, драка пьянила. Пьянила его, эльдара. Он понимал, что дракон не откидывает его сознание, не пленит волю, Он чувствует…понимает его!

"Низшие" визжали, когда он ломал позвонки и ребра. Умоляли о пощаде, вставая на колени перед Ужасом Ночи.

Все верно, перед ним должны преклоняться!

А еще… ему должны приносить жертвы! Так было всегда, почему вдруг порядок поменялся?!

С этой мыслью клыки сомкнулись на хрупкой шее человечишки. Теплая, пьянящая, невероятная… Кровь. Чудилось, что вместо мрака ночи вокруг разливается радужное сияние.

Весь мир замер для дракона. Он не слышал криков прибежавшей стражи, не видел мечущихся домовых. Только сияние.

Вдруг что-то резко ударило в под дых. Дракон удивленно посмотрел — маленький домовой ринулся на опьяневшего монстра. Дракон расхохотался, но домовенок взглянул на него. Что это? Страх, отчаяние, обида?!

Домовенок снова бросился на дракона. Косматая голова уперлась в выставленную когтистую ладонь. Черные глаза дракона упирались взглядом в искаженную отчаянием мордочку:

— Пустииии, чудище! — орал домовенок. Дракон наклонил голову, не понимая, почему нечисть припороговая так себя ведет. — Пусти, пусти его!

Только тут Дракон понял, что домовенок бьется не за себя. Он разжал вторую лапу, где до того был пленник. Домовенок бросился к смертельно раненому и истошно заорал.

От надрывного крика Алион очнулся, Дракон ушел в недра души. Эльдар удивленно огляделся. Вокруг стояла толпа с вилами и факелами, но он искал глазами домовенка.

В этом срезе реальности не было ни домовых, ни каменных троллей. Только у ног задыхался, истекая кровью, укушенный им юноша. Алион наклонился, умирающим оказался мальчишка-стражник, тот самый, ограбленный им у стены.

Кровь еще можно было остановить, а юношу спасти.

Алион оторвал рукав у рубашки, некогда принадлежавшей умиравшему, наложил жгут, едва слышно прошептал слова Силы. Камней теперь нет ни в одном из двух миров, но вдруг поможет?!

— Убейте его! — закричал кто-то из замершей толпы. И мир с яростью бросился на Алиона.

Дракон не заставил себя ждать. Расшвыривая защитников, монстр рванул прочь из проклятого города.

Сны Дракона. Смерть Лиро. Пуговичка.

Слепому музыканту подавали больше, чем прежде. Не так много, как это было с быстроногой танцовщицей. Но все же Лиро счел слепоту не самым худшим приобретением в жизни. Правда и неудобств это причиняло немало. Но Лиро уже почти свыкся.

Его жалели, монеты падали в миску, радуя перезвоном очень чуткий теперь слух. Лиро никогда так вкусно не ел и так много не пил, как теперь. На юге народ был добрее северян, урожаи ли были богаче, или ласковое солнце и дешевое вино делали нрав южан лучше?

Лиро уже думал остаться, но слишком боялся встречи с неким «потомством». Если он все верно понял, сама смерть будет к нему милосердна, пока он занят поиском своих наследников.

Выходит, главное — никогда с ними не встречаться! Потому музыкант пусть неспешно, но продвигался к северным землям.

Лиро обходил места, где слышались детские голоса, а на базарных площадях садился так, чтобы подальше от трущоб.

Вот и теперь музыкант сидел под тентом, прячась от солнца. Он вслушивался в каждый шорох южного базара. Шум и гомон переплетался с новыми звуками — зычным языком и смехом, ржанием лошадей и перестуком копыт — на юг приехали цыгане. Их табор вошел в город. Несмотря на вялое сопротивление стражи, звонкие монеты легко сделали свое дело. Цыгане стали артистами, прибывшими на карнавал в честь самого короткого дня в году.

И неважно, что до карнавала еще пару лун… А сами артисты по мимо песен и танцев мастерски крадут лошадей и детей!

Лиро злился — только конкурентов ему и не хватало! Кроме того, цыгане — народ ушлый, они не то что из миски у нищего слепого стянуть могут, они дите малое у матери из-под юбки утащат, и бровью не поведут!

Надо было уходить, только не той дорогой, где прежде шли цыгане. После них, как после саранчи, остаются только обворованные жители сел и городов, злые и голодные.

Шипя проклятия сквозь зубы, Лиро начал собирать немногочисленное имущество, купленное на щедрые подаяния южан — все, что было с ним на севере, осталось где-то в Темных Мирах. Или как еще назвать тот Ад. где он побывал?

— Дяденька, — голосок ребенка заставил вздрогнуть, вырывая из размышлений. Лиро резко обернулся, стремясь различить говорившего, но перед глазами была только чернота. — Дяденька, дай монетку!

Голос мальчишки звучал жалобно и насмешливо одновременно.

— Не бери у нищего, не будешь обобранным[2], - шикнул Лиро, быстрым движением притягивая миску к себе.

— У меня мама больна, — продолжил гнуть свое мальчонка, — мы с братишкой три дня не ели…

— Нашел кого жалобить! — Лиро поднялся, собираясь уйти.

— Боженька велел делиться…, - не отставал мальчонка. — У тебя вон сколько монет! Ты еще на дудке своей надудишь… Дяденька, тебе что, жалкооо? — мальчонка пустил в ход слезы.

— Поди найди кого поглупей! Я нищий калека, а ты здоровый лоб, сам справишься! — фыркнул Лиро, закидывая циновку за спину. В этот момент ворох рубахи распахнулся и пуговка — милостыня Владыки к танцовщице — сверкнула на солнце.

Через секунду Лиро упал на землю, мальчишка поставил подножку, ловко опрокинул слепого и приставил к горлу нож:

— Нищие королевские цацки не носят! — в детском голоске звучала хриплая нотка. Мальчишка попробовал сдернуть пуговку, но Лиро отшвырнул малолетнего разбойника и, прижав коленом, начал душить. Пуговка — залог бессмертия! Пока она с ним, чудовища из ада не смогут его коснуться!

Мальчишка захрипел и забился в конвульсиях. Лиро утроил усилия, он задушит гаденыша и о секрете с пуговкой никто не узнает.

Вдруг его самого опрокинули, а через мгновение в спине разлилась резкая и пульсирующая боль, затем онемения. Лиро не успел вскрикнуть, боль от нескольких новых ударов парализовала.

— Отдай, гнида! — резким движением пуговицу сорвали. Гаснущим сознанием Лиро цеплялся за обрывки фраз.

— Эй, Гвидо! Зачем сразу ножом? Хватило бы и камня, чтобы оглушить… — в голосе подельника, спасшего Гвидо от удушья, звучало недоумение.

— Эта крыса слепая меня едва не убила! — сбитым голосом отозвался юнец, прокашливаясь.

— Он умер! Ты убил его!

— Тшш, Квирл, не кричи, лучше помоги!

Лиро понял, что его тащат, взгляд прояснялся, он увидел спины двух оборванцев, тянувших его к куче мусора. Он бы закричал, но уже не мог. Тело ничего не чувствовало.

— Что это у тебя? — продолжил мальчишка.

— Слепая крыса был богач!

— Если Одноглазый увидит, точно отнимет! — хрипло протянул мальчишка.

— А мы старому цыгану не скажем, поможешь мне?

Лиро уже не слушал юных убийц, он во все глаза смотрел на страшные, зубастые тени, обступившие беззащитное тело, похороненное в куче мусора. Вдруг тени посмотрели на него….

Гвидо склонился над пуговичкой, гладя пальцами. Да за такую…

— Здравствуй, Гвидо, — от певучего, бархатного голоса говорившего побежали мурашки.

Юный убийца хотел сказать что-то дерзкое, вроде: "здарова-корова, проходи, пока здорова…", но он не осмелился. Что-то в голосе вызывало оторопь и волну страха.

Гвидо медленно поднял глаза и замер. Напротив него стоял очень высокий человек. И то ли высокий незнакомец стоял против солнца, то ли Гвидо и правдо не показалось, но неизвестный буквально сиял. Свет окружал его ареолом.

Гвидо быстро опустил глаза, не дерзая заглянуть в лицо собеседнику.

— Скажи, сколько хочешь за безделицу? — продолжил речь незнакомец.

Гвидо сжал пуговичку, очень боясь, что незнакомец с легкостью отнимет. Но тот и не думал прибегать к силе, его голос звучал по-отечески ласково:

— Я знаю, чего ты хочешь, Гвидо… Ты хочешь сбежать от цыган вместе с другом, но боишься, верно? Рано или поздно цыгане найдут тебя и тогда… несдобровать вам обоим.

Гвидо вперился взглядом в пыльную улицу.

— Гвидо, я предлагаю сделку. Завтра к утру ты будешь свободен и при деньгах, удача будет благоволить к тебе всю твою жизнь, за это ты отдашь мне её.

Незнакомец едва коснулся руки с зажатой пуговицей. Мальчишке показалось, что его пробило молнией.

— Согласен?

Гвидо молчал, он мечтал о побеге из табора все то время, пока себя помнил. Быть проданным с измальства цыганам- что может быть страшнее! Подлые цыгане отняли у него дом, выменяв его у пьяной матери на выпивку. Сбежав, он мог бы отыскать отца!

— Твой отец мертв, — тихо произнес незнакомец, — считай, так он заплатил за твою свободу… Так что, согласен?

Мальчик мотнул головой в знак согласия, отчего-то в словах о смерти родителя он не усомнился.

— Повтори в слух, согласен? — голос незнакомца заполнил сознание целиком.

— Согласен, — выдохнул мальчик. К пуговке протянули руку в вопрошающем жесте. Гвидо положил её на холеную ладонь.

И собеседник растворился, как и не было.

Гвидо резко осмотрелся по сторонам, развернулся вокруг оси, но в закоулке, куда он убежал разглядывать отнятую у слепого музыканта побрякушку, было пусто. Только солнце из зенита перешло к закату.

Мальчишка обругал сам на себя. Ух и всыплет ему Одноглазый! За день-то без навара!

Гвидо был умелым воришкой-карманником, но сколько бы он не принес — старому цыгану было мало. За что Гвидо часто били.

Убежать Гвидо не мог, тогда накажут единственного друга, Квирла. А даже если и бросить все, табор найдет. О грустной участи тех, кого нашел табор, Гвидо думать не хотел…

Он вернулся к закату, прошел мимо кибиток, молясь всем богам, чтобы старый цыган уже был сильно пьян и дрых где-нибудь с бутылью. Утром Гвидо улизнет ещё до рассвета и сделает воровскую выручку сразу за два дня.

В таборе было непривычно тихо, но усталый Гвидо не предал этому никакого значения. Он упал на кучу грязного тряпья, служившего ему постелью под телегой и забылся тяжелым сном.

Утром Гвидо встал чуть свет.

Он вышел на большую площадь, рассчитывая попасть на базар к открытию. Посреди площади красовался эшафот. Любопытство подтолкнуло мальчишку к деревянному сооружению.

Столько покойников разом! Да здесь же целый…табор!

Табор. ВЕСЬ цыганский табор.

От ужаса и изумления Гвидо таращил глаза, чувствуя, что сердце перестало стучать… Вот старый одноглазый цыган, купивший его у пьяной мамки, вот его правая рука… даже дети, "свои" и чужие — весь табор болтался кулями на крепких веревках.

Вдруг кто-то дернул за рукав, Гвидо едва не шарахнулся, но вовремя понял, что это Квирл, каким-то чудом уцелевший друг:

— Квирл! К-как, что…?!

— Ничего… засада! Вчера днем стража окружила всех наших, ихней губернатор ведет войну с цыганами, они всех и того…

— А как же ты спасся?

— Сам не знаю, я как-то улизнул. Один меня загреб, я уж думал все, как вдруг… В общем, успел, — выдохнул мальчишка. — Я тебя искал, думал, ты тоже попался, но не нашел сегодня среди жмуров! — Квирл махнул рукой в сторону казненных. — Уходить надо, Гвидо, они попрошаек душат, как крыс!

Гвидо медленно качнул головой, перед глазами снова стоял тот странный высокий незнакомец. Квирл тем временем быстро затараторил:

— Смотри, что у меня есть! — босоногий оборванец быстрым движением распахнул куртенку, в потайном кармане был увесистый мешок. Золотая искорка сверкнула в сумерках рассвета. — Нашел в тайнике Одноглазого!

Гвидо только глазами хлопал, образ волшебного незнакомца стал четче. Ай да пуговка!

— А что твоя безделица, с тобой? — хитро сощурился товарищ.

— Я отдал ее губернатору, чтоб он это… Всех почикал, а нас не тронул… Пойдем.

— Оооо, — с уважением протянул Квирл. Гвидо продолжил:

— Так что, деньги нам пополам!

Друзья заторопились прочь.

Высокий светлый эльдар скользнул сквозь оцепление в родной Мир. Его чар едва хватало, чтобы уйти и вернуться в Поднебесный.

Элладиэль был по- прежнему…сильней. Даже в отсутствие Владыки, его Власть скручивала всех эльдаров в бараний рог, попробуй не подчинись! Это чертовски злило!

Светлый эльдар незамеченным вернулся в огромный дворец, окруженный прекрасным парком, занимавшим сразу несколько кварталов. Усталый хозяин дворца тайком пробрался в свой кабинет, на ходу скидывая и сжигая тонкий плащ. Великолепная, богатая ткань вся пропахла мерзкой вонью мира Младших.

Швырком бросил пуговку на резной, золоченый письменный стол.

Ооо, сколько всего сможет рассказать о враге безделица с камешком Силы!

Элладиэль ошибся, потерял бдительность, раскис… Как же это прекрасно! Недолго осталось его Власти скручивать всех! Не ровен час…

Высокий светлый эльдар едва не потер ладони, предвкушая чужое поражение.

— Где ты был? — эльдар резко повернулся в сторону двери. На пороге стояла девушка, очень красивая и грустная одновременно. Он бы разозлился, но в голосе внезапной гостьи было столько волнения и заботы, что вопрос вызвал нежность. Девушка продолжила:

— Ты был так болен, и вдруг пропал! — голос собеседницы дрожал, а в больших фиалковых глазах стояли слезы.

— Прости, родная, было одно срочное дело.

— Ты несколько месяцев не приходил в себя…, - неуверенно продолжила красавица.

— А потом просто убежал? — рассмеялся эльдар, притягивая собеседницу к себе. — Неужели ты думаешь, что я бросил бы тебя одну?!

Девушка уткнулась лицом в плечо эльдару. Он ласково гладил по льняным косам.

— Элен, я бы никогда не бросил тебя…Ни за что! Слово даю, слышишь? — красавица подняла нежно-фиалковые глаза и доверчево улыбнулась, потом вдруг нахмурилась:

— Ты знаешь, что Владыка пропал? — тихо прошептала девушка.

— Да неужели?! — наигранно изумился собеседник.

Но Элеонора уже не смотрела на него, ее взгляд привлекла… пуговичка. Эльдар перехватил этот взгляд и понял, что сам раскис и оплошал…

Девушка отпрянула, пришлось разжать объятия.

— Это… это же…это его… — Элеонора схватила пуговку. Она легко прочитала в замысловатом плетении золотого кружева вензель владельца. — Ты?!Ты же!!!!

— Жив твой ненаглядный! Видишь, даже подарки нищим раздает! — раздраженно начал эльдар.

— Ты обещал! Ты Слово дал! — слезы градом покатились из фиалковых глаз.

— Элен, прекрати! Неужели ты не понимаешь?! Он предал тебя! Опозорил перед всем Поднебесьем! Выставил дурой! Над тобой смеются все, даже Темные!

— Это не Ваше дело — ни твое, ни Поднебесья! Только мое!

Усилием воли эльдарийка перестала плакать, оставалось только восхититься выдержке. Настоящая Перворожденная, несгибаемая. Ей бы быть Реей!

От этой мысли эльдар разозлился еще сильней! И будет, Элеонора будет Реей, потому, что достойна!

Девушка развернулась, намереваясь уйти.

— Элен, верни пуговицу, — в голосе звучал приказ.

— Нет, она не твоя. Ничего Его не твоё! — категорично отказалась девушка.

— Вот как? Выходит, и ты… ЕГО?

Элеонора посмотрела в упор, не отвечая.

— Увы! Элен, ни ты, ни она, — эльдар взглядом показал на руку с пуговицей, вот только, о ней ли шла речь? — ЕМУ не нужны!

Элеонора сильнее сжала пуговицу. Хозяин кабинета усмехнулся и отвернулся к окну, понимая, что дальше только силой. А Элен он никогда бы не обидел…

— Позови к ужину, я устал и сильно голоден.

Элеонора присела в реверансе и быстро вышла за дверь, она сжимала пуговку до боли, чувствуя, что защищает что-то невероятно важное… живое.

На дороге. Письма.

Сильвия, Авдотья и Остолопик бодро шагали по дороге. Города с базарными площадями остались позади.

Сильвия круглела все больше, и все меньше от намеченного пути удавалось пройти. Старая бродяжка явно подстраивалась под шаг беременной спутницы, стоило Сильвии хоть немного замедлиться, как старушонка начинала причитать о больных суставах и старых костях. Сильвию перемена удивляла, ведь когда они встретились, бабка была проворна, как двадцатилетняя. Но она давно догадалась, что Авдотья сочувствовала её тяготам и привирала, боясь нечаянно обидеть.

Старая травница нравилась Сильвии все больше. Да и компанию одуванистая хитрюга составлять умела, то веселя небылицами, то давая время на тишину мыслей. От былого раздражения не осталось и следа. К тому же, без хитрости Авдотьи, Сильвии пришлось бы трудно — работы в деревнях по пути к морю не было.

А еще Сильвию очень забавлял ослик бабули. Остолопик, удивительно непокорный хозяйке, позволял Сильвии все и даже больше. Он словно бы чувствовал, когда усталость заставляла замедлить шаг, или начало беспокойно тянуть низ живота.

Ослик, и без того обремененный поклажей, как хозяйки, так и самой Сильвии, начинал тереться носом о руку, как будто предлагая помощь. И когда Сильвия уже не без труда взбиралась на спину, шел мерно и плавно, обходя ямы и камни.

«Удивительный зверодруг», — называла Сильвия Остолопика про себя, ласково поглаживая холку и шею ослика. И на каждом базаре покупала помощнику яблоки или морковку. Правда, Сильвии казалось, что Остолопик к ним несколько равнодушен.

Так и шли. Старушка, беременная и осел…

По вечерам Сильвия, как это было заведено, садилась вполоборота к огню. В темноте писать по-другому было сложно. Огонь по-прежнему гипнотизировал и манил.

Старушка крутилась рядом, все что-то приговаривая про отвары и грибочки. Сильвия уже не слушала, на коленях лежал пергамент, в руке она сжимала перо. И только хотела закусить зубами кончик, как вездесущая бабка несильно шлепнула по руке:

— Неча всяку дрянь в рот тянуть! О дите разумей!

Сильвия послушно убрала руку, что бабуля пеклась о ее здоровье, стало привычным. Затем начала писать.

— Калякаешь? — спросила бабка, как бы невзначай заглядывая в пергамент.

— Пишу, — Сильвия устало потянулась.

— Ну-ка, покажи! Хочу буквы твои поглядеть, вдруг как кривая, а нам прописи в городе калякать, а у тебя буковы кривущие!? То верно, что себя пытуешь, а то стыдобааааа будет… — под предлогом проверки бабка выхватила лист пергамента. Правда, «буковы» она рассматривала кверху тормашками, Сильвия с трудом сдержала улыбку. Пергамент бабуля разве что не обнюхала, затем бережно вернула лист и пожевала губами:

— Ох, бядовая ты у мяня, но буковы ладные выдумываешь! Время-то! Дремать пора… — постановила бабка и забавно плюхнулась на попу, поелозила немного, напоминая беспокойного пса, патлатого и нечёсаного, теперь пытавшегося найти себе место поудобней. Вдруг Авдотья наигранно застонала, Сильвия испуганно взглянула на старушку:

— Ай, ревматизьмь… — «И точно пес, когда его блоха укусила», — невольно подумала Сильвия, и сразу устыдилась, что назвала верного друга собакой.

— Хвала пяткам Творца, вот и баиньки… — Авдотья откинулась назад и тут же захрапела.

Отсмеявшись тихонько в ворот рубахи, Сильвия снова начала писать: «Мои родные, не думаю, что письмо дойдет до вас. Но буду верить… Может потому, что вера — это единственное, что нам остается. Мечтаю снова увидеть вас: тебя, мой отважный Драго, тебя, моя нежная Оси, и тебя… тебя, мой неведомый Алион.

Когда темнеет, люди зажигают свет. Вы — мой свет… В самый темный час жизни я верю в вас. Я не могу сейчас вас обнять, не могу сказать, как сильно люблю… Потому придумаю сказку, о вас и обо мне, о волшебном свете. Её расскажут тысячу раз прежде, чем она придёт к вам… Услышав её, узнаете меня.

Итак, начнем.

В одном старом-престаром лесу, среди коряг и мхов жил юный Фей. Вы спросите, как он выглядел? «Да вот же!», — отвечу я, указав на угол с портретом, — Фей любезно согласился дать себя нарисовать сраженному восторгом путнику.

Смотрите и любуйтесь! Вот волосы-пружинки, курносый носопырка и улыбающийся рот. От круглого пуза, маленьких крылышек, похожих на крылья мотылька или стрекозы, пухлых ручек и ножек тихо млейте…

Ладно-ладно, шучу! Но поверьте, вы разомлели бы от дивных радужных глаз, самых красивых глаз, бывших когда-либо у феи.

Фей страшно любил заводить друзей. Но было и то, чего он просто терпеть ненавидел! Думаю, не трудно догадаться, если посмотреть на картинку ниже.

Бабуля Фея была лесной ведьмой, верней не так, Фей приходился ей двоюродным внучатым племянником… кажется, так. И звали её Маб. Как всякая добропорядочная ведьма, бабуля Маб кудесничела с травами. Отчего Фею доставалась уйма запачканных кастрюлек — мыть посуду бабуля Маб терпеть ненавидела… Что сильно роднило её с двоюродным внучатым племянником.

Посуда складывалась в стопки, заполняя угол кухни. Фей всякий раз смотрел на кастрюли, кастрюльки и кастрюлечки, расстраивался и… Обнадеживал себя коротенькой мыслью: «Завтра». После чего незаметно выпархивал из домика под корягой.

Тут Фея можно было понять — ну как можно тратить время на бесполезную посуду, когда его ждали приключения?! Стоило Фею выйти на порог дома, как приключения подхватывали за локоток и уносили, словно ветер — семечко одуванчика.

Тем временем стопки из кастрюль, кастрюлечек и кастрюлят росли. Посуды стало так много, что она упиралась в потолок, очень мешая домовому пауку — паучок не мог плести паутину нужной формы. Жалобное бормотание заставляло сердце кровью обливаться. Паук страдал, а Фей откладывал, свято веря в пришествие Вдохновения.

Дело в том, что где-то посреди Феиных бабок, колене так в десятом, чудесным образом очутилась настоящая Домашняя Фея. Самая взаправдашняя.

А как вы знаете, Домашние Феи — существа крайне взбалмошные: то они собирают каждую пылинку и натирают медные котелки до режущего глаз блеска, то впадают в хандру и годами ходят по дому, шаркая тапками, шмыгая носом и кутаясь в безразмерный халат, пока однажды солнечная смешинка не сядет им на кончик носа.

Вы спросите меня, что это за смешинка такая? Радужная пыль? Заблудившийся солнечный зайчик? Отвечу честно, точно не знаю… Может, это чей-то смех или чих?

Знаю, что они витают в воздухе, катаются на ветре. Посмотрите внимательно на пылинки в золотом луче, прорезающем бархатный сумрак комнаты, обязательно увидите!

Так вот, домашняя фея делает очередной горестный вздох, глубоко втягивая воздух, и смешинка попадает в рот…

Тут происходит самое настоящее чудо преображения — пропадают халат и тапочки, нечёсаные патлы уступают упругим кудрям, нежный румянец заливает щечки, и крылья стрекочут от напряжения. Фея отправляется на бал! (Вероятно, от такой вот бальной шалуньи и произошел наш с вами Фей. Но сейчас не об этом)

По возвращению Золушки, то есть, Домашней Феи, домой начинается кипучая деятельность. Щетки трут кота, ой, то есть, котлы, тряпки скачут наперегонки, кочерга помогает совкам и веникам, поднимая клубы пыли из золы… Ну, вы поняли.

И разумеется командиром Трамтарарама становится Домашняя Фея.

Но постепенно рвение Феи куда-то испаряется, напружиненные кудри распрямляются, а платье обращается в халат… Дальше вы и сами знаете, не станем повторять всю катавасию.

Для нашего общего теперь друга, Лесного Фея, важно было то Вдохновение, которое должно было всенепременно посетить, но никак не хотело этого делать. Фей совал нос в каждый луч солнца, с трудом проникавший в загромождённое жилище. Увы, безрезультатно.

Фей ждал, Паук ныл, бабуля Маб варила зелья, горы кастрюль и кастрюлечек росли… А Вдохновение так и не приходило.

Постепенно кастрюли и кастрюлечки заполонили всю кухню, затем очередь дошла и до прихожей, потом пострадали и спальня с гостиной. Бабуля продолжала варить зелья, паук, зажатый очередной плошкой в самом далеком углу подкоряжного дома, жалобно скулил, а Фей ждал.

Наконец, Фею надоело ждать. Кое-как, путаясь ногами в вездесущих кастрюлечках и кастрюлях, он добрался до письменного стола в кабинете, вытряхнул заспавшуюся мошку из чернильницы, послюнявил палец и потер засохшую краску. Дело было безнадежно…

"Тьфу ты, пропасть!", — буркнул Фей, откидывая бесполезную склянку с высохшими чернилами. Фыркнув что-то под нос, он наковырял из дальнего угла поскуливающего паука, подхватил за скрюченные ручки бабулю и вылез из подкоряжного дома.

Вход заколотил двумя дощечками. Он бы написал на них коротенькое слово: «Переехали», но, как мы знаем, чернила засохли…

В новом доме под старой мшистой корягой зажилось фривольно, бабуля продолжила варить зелья, паук плести паутину, а Фей насвистывать песенки и убегать за приключениями. И беда со Вдохновением, так и не пришедшим на помощь, больше его не тревожила, как и кастрюльки с котелками — Фей отлично знал, что нужно делать!

А старый подкоряжный дом Фея ты без труда найдешь в лесу, только гляди в оба, чтобы не засыпало кастрюльками!».

Юный Алион замер, вспышка ослепила. Привиделись костер и спящая девушка, ослик, дремлющий в ногах… Потом в голове вспыхнуло письмо, оно горело золотом, обжигая. Магию Владыки ни с чем не спутать! Но где же он сам, и где отец?

Юноша пришпорил усталого коня, радуясь, что луна ярко светила, делая пыль дороги белой. Маму надо найти и спасти!

[1] Камень в вершине свода в данном случае, в арке дверного проёма.

[2] Не проси у аскера не будешь обасканым (сленг, 90-е). По законам мира нищих просить у нищего — моветон.