На Дороге

Глава Семнадцатая

Сны дракона. Третья сказка. Лес.

«Фей вышагивал по лесу, боясь крикливых ворон. Если Фей кого и не любил, так это ворон. Они трещали, рассказывая всякие глупости. Услышит одна полслова — другой уже целую небылицу наплетет.

Осенью вороны еще и ныть горазды-то крылья продрогли, то хвост к ветке примерз. Впрочем, с хвостом все было не так просто. Без стараний Фея там явно не обходилось…

В общем, кричала эта братия в осеннем лесу громче, чем ласточки на гнездах по весне. Только там весело, а здесь как-то жалобно.

Фей вздохнул, весь лес спать ложился. Ему бы тоже в кроватку, да на бочок. Но беда, — не спится. Он уж и так, и этак… Все бока отлежал…

В лесу было темно и зябко. Фей поджал крылья, они все скукожились на холоде. Сейчас бы бабушкиного чая да с вареньем.

Бабуля Маб была чудной бабушкой, она мариновала солнечный свет, как другие маринуют огурцы. И он стоял, густой, тепло-оранжевый, тихонько освещая кладовку. Здесь был и первый лучик майского восхода- он искрился, как ручеек в ясную погоду. И банка с последним лучом июньского заката, она отдавала в малину и по вкусу была такой же, только с сахаром…

Много банок было: и февральская оттепель, и августовский полдень. Бабуля Маб исправно мариновала свет на зиму, не пропуская ни одного погожего денечка. Только запасов этих было всегда недостаточно… Нет-нет, поверьте, бабуля Маб была очень сноровиста, а подвал — обширен. Просто по осени на Фея такая хандра наваливалась, что спасали только бабушкины маринады…Оттого все заготовки быстро исчезали.

— Выпить бы сейчас солнечного нектара с одуванами! — мечтательно вздохнул Фей. Пока бабуля Маб консервировала свет, Фей выцыганивал пойманные лучи у одуванов. Волшебные времена: ложкой машешь, а одуван сидит, на тебя смотрит, и, хвать, прям ломоть света уже зачерпывает!

Фей вообще обожал одуванов за веселый нрав и смешливость. Васильки тоже были ничего, как и табак, или цикорий. Последний — задумчивый хвощ с прозрачными голубыми лепестками, сложенными ромашкой, — был любим Феем почти так же нежно, как и одуван. Но одуваны все же веселей, есть в них бойкость ветра и солнечность жизни.

Фей вздохнул. К обиде каркнули вороны.

Вдруг осенний луч прорезал хмурое облако. Фей замер, глядя, как свет отразился в луже. И мутная лужа стала прозрачной, чистой. Поймать бы такой луч и к бабуле в кастрюлю!

Но луч уже померк, Фей долго стоял у лужи, все выжидая следующий. Увы, луч так и не появился.

Фей вернулся домой ни с чем, от расстройства одновременно с ожиданием счастья и чуда, он слопал целую банку полуденного июльского солнца. Чрезмерную приторность заел февральскими хрустящими лучиками…

Бабуля только головой покачала. К чему все эти страдания? Зазовет она солнце обратно, но не раньше весны. Раньше весны никак не получится — дела, знаете ли…

Фей только угукнул, да и поплелся в кровать. Ночь выдалась ясная, ветреная, скрипучая. Фей не спал и все думал об упущенном луче. А поутру, запасясь специальным бабушкиным сачком и банкой, пошел на охоту за солнцем.

Ноябрьское солнце было хитрым и шустрым, только обрадуешься, что поймал, как оно уже оп, — и растаяло, не оставив даже дымки. Потому сачок был с клапаном, так просто не убежишь.

Весь день Фей провел в лесу, подкарауливая лучи, но солнце совсем исчерпалось. Когда Фей окончательно расстроился и повесил нос, вдруг весь лес залила волна оранжево-красного цвета. Ноябрьский закат. Фей тут же поймал свет, слизнув его сачком, как кисточкой краску.

Лес потемнел и потускнел, но Фею было необыкновенно весело. Он шел вприпрыжку, то и дело помогая себе крылышками и насвистывая песенку. Бабуля свет в банку закатает и будет как апельсиново-клюквенный мармелад…

Фей так развеселился, что даже ворон перестал замечать. Вдруг услышал чей-то тихий плач. "Кто бы это мог быть?", — удивился Фей. Все букашки давно спали, полевые мыши и кроты заложили мхом дверки уютных нор.

Плакали громко, Фей пошел на звук, в осенних сумерках ничего не было видно. Фей то и дело спотыкался:

— Эй, ты где? — спросил он сумерки.

Рядом всхлипнуло.

— Фу ты, пропасть, так недолго и пятку наколоть! — он огляделся, прямо над головой едва виднелась коробочка сухоцвета, внизу же было так темно, что он не разглядел собственных пальцев. — Ау!

— Ой, я бедный-несчастный… — расплакались рядом. По тонкому писку Фей решил, что это комар. Но уткнулся во что-то теплое, пуховое. Теплое и пуховое вздрогнуло. — Кто здесь?

— Это я, — уверенно заявил Фей, ничуть не сомневаясь, что его должны все знать. — А ты кто?

— Я? Я… — голос снова съехал на писк и слезы. — Я самый несчааастный…

Фей не выдержал. Ну ничего же не видно! Он быстро открыл силок со светом и зачерпнул немного рукой. Свет вырвался целым снопом, озаряя мир: и пустой сухоцвет, и пожелтелую сникшую траву, и сидящего напротив птенца. Пичуга изумленно огляделась. Искорки луча тлели на ладони Фея, как светлячки в июльском подлеске.

— Ага, ты птиц, — заключил Фей. — И что ты тут делаешь? Твои сегодня улетели.

— Знааюю… — снова разревелся птенец. — Я проспал…опоздал на общий слет, и… я отстааал!

— Погоди, если полетишь сейчас, то успеешь! Ваши всегда останавливаются на ночь. Вот и нагонишь!

Птенец заплакал горше прежнего:

— В такой темноте? Я заблужусь, меня совы склюют…или вороны…

— Это да… — Фей задумчиво почесал голову той же рукой, какой зачерпывал свет из ловушки… Быть может, Фей нечаянно вдохнул частичку?! Озарение было мгновенным…

Фей взглянул на сухоцвет, его коробочку из тонких лепестков…

Пыхтя и отдуваясь, Фей взобрался по стеблю, аккуратно отворил створку, быстро зачерпнул из ловушки пригоршню света и наполнил им ягоду сухоцвета. Физалис засиял.

Теплый, мягкий, оранжевый свет фонарика рассеял ночь. Птенец завороженно выдохнул.

— Погоди, сейчас! — крикнул Фей, спрыгивая с цветка. Он побежал по лесу, зажигая физалисы, как фонарщик — фонари.

Света в силках на все не хватило. Тогда Фей сбегал домой — взять из погреба еще консервированного света. Здесь были и майский пригожий денек, и сентябрьское послеобеденное солнышко. От мартовской оттепели ничего не осталось. Фей со вздохом досады откинул банку — он все слопал еще весной…

Погреб был опустошен, а лес мерно замерцал тысячью оттенков солнца. Когда Фей вернулся к Птицу, птенец радостно бил крыльями и пританцовывал. Фей улыбнулся:

— Лети скорей! Не бойся, совы и вороны решат, что пришла весна… они не тронут тебя. Лети же!

Птенец порывисто обнял Фея и взмахнул крыльями. Мерцающий свет вывел его из леса и к утру он догнал стаю.

А Фей вернулся домой, зевнул, сладко потянулся и… лег спать до самой весны.

Бабуля Фея только руками плеснула, покачала головой, да и убрала сачок и пустые банки. Дел в уснувшем лесу было невпроворот: снег стелить, лужи в лед закатывать».

Сильвия отложила перо. Авдотья собиралась, старая травница стала очень молчалива в последние дни. Молчание тяготило. Было в нем что-то неправильное, тревожное. Сильвия искала причину в делах: для знахарки работы в деревнях было много, но не для писаря…И все трудности денежные легли на плечи Авдотьи, а кому охота кормить дармоеда?

В один из дней Сильвия предложила спутнице помощь в зельеварении, надеясь так оправдать свое столование за счет старушки. Авдотья велела поберечь себя, после чего плотней укутала и… снова замолчала. А Сильвия не находила себе места. Рассердившись, наконец, решила, что оставит бродячую травницу, как только представится повод. Быть обузой Сильвия хотела меньше всего.

Повод не заставил себя ждать — казалось, бесконечная дорога, бегущая лентой по материку, оборвалась, не оставив даже тропы.

Сильвия в замешательстве смотрела на гряду подступившего леса, темного и дремучего. «Дорога должна вести к морю!», — твердил внутренний голос. Вместо моря было целое море леса. Его вид вызывал странное чувство — смесь тоски и страха. Может, виной тому давнишний сон?

Сильвия одернула себя — если бы Элладиэль преследовал ее, давно нашел! Сделать это на Тракте в разы легче, чем в лесу.

Она оглянулась и не увидела ничего нового. На прихваченной морозами дороге стояли Авдотья и Остолопик. Авдотья недобро озирала Лес, Остолопик явно принюхивался и прислушивался.

— Надо идти, — вздохнула Сильвия. — Там, за лесом — море.

— Девонька, совсем рёхнулась?! Идти?! В Лес!!! Зимой! На съедение волкам, что ль!?

— Авдотья, лес небольшой, мы пройдем его за пару часов. Смотри, здесь везде корабельные сосны, море совсем близко!

— Чур тебя! Пару часиков по лесу с голодными бестиями?! Откуды ты знаешь, что там море? — заквохтала старуха. — Неча там делать! На что нам етот гадкий лес? Поищем лучше обход!

Сильвия ощутила волну раздражения. Вступило упрямство — ну, лес, ну, страшный, что с того? Она-то уж за себя постоять сможет! Ни один волк не подойдет, даже самый голодный. Если уж она дракон, кого бояться? Не будет она обход искать!

Окончательно убедив себя в правоте, Сильвия решила, что вот и повод расстаться. Поведя плечами, словно строптивая девчонка, которой замечание сделали, Сильвия ответила:

— Ты права, тебе нечего там делать! Ни деревень, где заработать можно, ни людей, кому зелья любовные продать. Зачем тебе Море? Иди своей дорогой. А мне пора! — и с неожиданной прытью нырнула в кусты подлеска.

Растерявшаяся Авдотья быстро переглянулась с Остолопиком, и подобрав юбки, ринулась за сбежавшей девчонкой.

Лес поглотил мгновенно. Темный, дремучий. Сильвия поежилась, захотела выскочить назад, но не тут-то было! Она не знала, где выход — делов-то на десять шагов, но, вот, в какую сторону?

Попытки выйти ни к чему не привели. Лес везде был одинаково темный, заросший густым-прегустым подлеском. Вокруг было удивительно тихо.

Сильвия покрепче сжала кулаки — нельзя назад, значит, пойдет вперед! Лес и лес, ничего в нем особенного. Но особенное в лесу было, уж больно густо он рос, слишком мало тусклого осеннего света пробиралось ко мху подлеска. А еще казалось, что кто-то смотрит на неё. И от этого было не по себе.

Сильвия упрямо зашагала дальше — либо она выйдет из леса со стороны дороги, либо попадет, наконец, к морю.

Элладиэль почти рычал от злости, но молчал. Алеон бушевал:

— Как ты мог ТАК недоглядеть?!

От Сильвии их разделяло лишь несколько секунд, но ее и след простыл! От Леса буквально разило поганью. И еще чем-то мертвым, стылым, жутким. Куда? Куда понесло сумасбродную девчонку?!

Элладиэль сжал в руке Карающий, Алеон — меч с рунами, руны светились нефриловым огнем, озаряя лесные сумерки зеленоватым светом.

— Только бы Сильвия не перекинулась в драконицу! — взмолился Элладиэль, Алеон удивился: найти дракона было бы куда проще — Карающий чует дракона, но и дракон чует меч…Останется только догнать.

— Владыка, разве нечисть будет нападать на дракона? — неуверенно спросил он. Элладиэль нервно хмыкнул:

— Едва ли Сильвия, или ее драконица, смогут дать отпор местным жителям. А вот привлечь к себе все взгляды смогут однозначно. Как и мы.

— Ты говорил, драконы прокляты, как и падаль из Темных Миров? — не унимался Алеон.

— Не путай одно с другим! Хищничество и паразитизм. Эльдар, человек, дракон — сотворены Создателем, они несут частицу Силы. Что может быть слаще для Падших, чем поживиться чужой болью?! Они только и могут кормиться за счет страданий смерти! — Элладиэль нервно рассылал сотню за сотней пчёлок-поисковичков прямо на бегу. Лес отвечал тем, что цеплялся и царапал. Алеон чувствовал неприятный холодок между лопаток. Видя растерянность спутника, Элладиэль продолжил:

— Лес полон детей Лилит[1], похоже, кто-то их очень недурно подкармливает!

Тусклый день меркнул, не оставляя даже заката, скрытого далекими, недостижимыми в чаще, облаками.

Сильвия пробиралась вперед, когда краем глаза уловила почти незаметное движение, как будто деревья подвинулись. В груди замерло, в ответ нехорошо заныл низ живота. Нужно было оглянуться, но она не смогла себя заставить. Где-то в солнечном сплетении сжалось и нервно задрожало. Она взглянула на руку — ни когтей, ни чешуи.

«Где же ты, дракон, когда так нужен!», — но дракон был, как и всегда, глух. Отчего стало еще страшней. Сильвия побежала. Хлесткие ветки то и дело били по лицу. От пота одежда вымокла и неприятно холодила.

Неожиданно из сумерек вырисовался силуэт.

Сильвия перестала дышать — гигантский косматый волк стоял прямо перед ней и буравил пришелицу яркими, желто-оранжевыми глазами. Зверь ощерил пасть, словно бы улыбаясь. Правда, Сильвии «улыбка» совсем не понравилась — в гаснущих лесных сумерках пасть волка казалась темным провалом. Сильвия остолбенела, крупные мурашки поползли по спине.

«Волк…, - пронеслось в голове, — волк ли?». Что-то неуловимо-жуткое было в звере. Некое несоответствие. Только вот, что? Сильвия заставила взглянуть прямо — тварь стояла неподвижно, только глаза горели. Вдруг осенило — глаза, глаза не волчьи! Вертикальный зрачок был сужен, как у змеи. Разве у волков такие?

Тварь сделала шаг. Сильвия вздрогнула, и медленно, одной рукой достала из кармана небольшой, купленный у степняков нож. Металл тускло сверкнул в руке. Волк остановился и повел носом. Сильвии снова почудилось, что тварь ухмыляется. Отчего сделалось жутче прежнего.

Волк развернулся и исчез в чаще. Сильвию колотило, несколько минут она ловила воздух ртом. Ужас Леса обрел облик, но почему не тронул? Едва ли дело было в драконе! Ни следа, ни следочка, ни даже тени от альтер эго! Оставалось надеяться только на чудо и нож степняка.

Сильвия побежала, как ей казалось, в противоположную сторону от исчезнувшей твари. Через полчаса бега лес начал редеть.

«Слава Всевышнему! Море близко!».

Но моря она так и не увидела. Вместо него показались унылые, чахнущие деревья. Они торчали из обманчиво ровной поляны. Мшистые кочки пушились возле небольших лужиц с водой, отражавших уже выбеленное сумерками небо.

«Болото», — сердце упало и стало очень тоскливо, долгожданное море обернулось разочарованием. Сильвия села у края лужи.

Что теперь? Попробовать вернуться назад… в лес? А вдруг… вдруг желтоглазая тварь снова найдет её?!От мысли свело желудок, а ноги отказались слушаться… «Что, если море близко? Значит, только вперед».

Сильвия подобрала палку и, проверяя каждый шаг, пошла по едва различимой стежке. Сумерки переходили в ночь. Со страхом путница осознала, что не сможет пройти. Даже днем. Стежка исчезла, и трясина была повсюду.

От обиды и отчаяния слезы потекли по щекам, но страх встретить желтоглазую тварь, рыскающую по лесу, заставил искать кочки в топи. И без того мокрая одежда набрала холодной воды. Сильвия замерзала. То и дело путница ошибалась и ухалась по колено в вязкую трясину и только палка помогала выбраться.

В очередной раз оступившись, Сильвия оказалась в воде почти по грудь, от жути и холода перехватило дыхание. Палка осталась на кочке, помощи ждать было неоткуда. Вконец обессилев, пленница топи поняла — живой ей не выбраться.

«Всевышний, только не так!», — взмолилась Сильвия, понимая, что не может дотянуться до кочки. Чем больше она билась, тем сильнее увязала. В горький момент пришла мысль о Карающем.

Мысль показалась светлой и чистой, как великое избавление. Сильвия расплакалась — где же Великие Эльфы, когда это так надо?! Пусть даже с мечом, пусть со смертью, но не так! Не в Лесу… не в Болоте…

— Владыка, где же ты, где твой меч?! — вырвалось у Сильвии. Она рассмеялась от горькой обиды — Владыка так и не появился, чтобы свести счеты. Как и Алеон. Как и всегда, он не пришел.

Эльдары просто выгнали ее из Поднебесного, до кровожадного дракона им дела не было. Тогда утонуть в болоте, почитай, — благость?!

Обида и злость заставили поискать ногами твердую почву. Сильвия нырнула в ледяную воду с головой и смогла оттолкнуться от дна и с усилием вынырнуть. Срывая ногти, терпя судорогу холода, она ухватилась за сухую траву, невероятным трудом вытянула тяжелое, обремененное весом ожидания новой жизни тело, оттерла слезы.

Она пройдет это мерзкое болото, как прошла через плен степняков! Она дойдет до моря.

Отдышавшись на кочке, Сильвия уверенно встала и пошла по вязкой тропе дальше почти в полной темноте.

Неожиданно впереди показались огоньки, Сильвия даже головой мотнула, отгоняя мираж, — откуда здесь огням взяться?!

Видение не исчезло, впереди была деревня. То и дело утопая ногами в вязкой жиже, путница удвоила усилия. Только мысль о странности выбора места для поселения тревожила усталый разум.

— Встань за мной! — гаркнул Владыка, Алеон не дерзнул ослушаться, утешив себя мыслью, что прикрывает спину.

Элладиэль был чудовищен в ярости. Алеон еще раз изумился невиданной Силе Владыки. Страшные боевые заклинания ранили Лес до «кости», Карающий сиял огненной дугой. Прежде Алеон думал, что меч не имеет воплощения, теперь понял, что ошибался. Как мало он знал о спутнике! Казалось, Элладиэль один мог уничтожить все те армады нечисти, вдруг хлынувшие на них.

Лешие в звероподобном образе, русалки с хищно горящими зеленью глазами, шипящие как змеи кикиморы, утопцы, нави, оборотни, псиглавцы, и тысячи других — каждую секунду волна голодных тварей накатывала, воя или безмолвствуя, чтобы разбиться о Карающий. Серебряный клинок Алеона стал истлевать от поганой крови нечисти. Серебро — и истлевать!

Нечисть гибла сотнями, отползала и снова нападала. Пока войска неприятеля ограничивались обитателями леса было терпимо, страшно стало, когда появились наги. Откуда в поганом лесу наги?! Алеона начало колотить.

— Ах вы, паскуды! — прорычал Элладиэль, явно чуя руку полководца за чудовищной атакой. В отряд нагов полетел клубок, остались только угли. Пространство обожгло до дыры, Алеон понял, что на теле Мира останется шрам. На месте наг возникли ифриты. Алеон тряхнул головой, откуда? Откуда?! Откуда взяться обитателям Темных миров, едва ли не соседствующих с Лимбо, здесь, в Мире Младших?!Как, кто и зачем их привел?!

Элладиэль только шумно выдохнул. Золотое кольцо стянуло землю под обжигающими мох и папоротник дымными хвостами. Кольцо сжалось, ифриты забились в сети.

Алеон невольно обернулся и заглянул в лицо спутнику — в глазах Элладиэля был страх. Настоящий. Только боялся Светлейший не ифритов…

В бесконечном бою Владыка никак не мог найти нить. Сколько бы поисковиков они не посылали, все тщетно! Лес прятал Сильвию. Так некстати обрушившаяся на них лавина нечисти отдаляла обоих от беглянки, делая надежду найти и спасти все призрачней.

Глумясь над воинами, армия нечисти захохотала на тысячи тонов. «Наша, она наша!», — торжественно провыло, прострекотало и прохрипело. Нечисть заплясала прямо на телах мертвых собратьев.

У Алеона похолодело в груди: «неужели?!». И пришла ярость. Волна зеленого пламени залила сознание, глаза разгорелись светом. Элладиэль зарычал. Золото слилось с нефрилом. «Испепелю», — прошипел Элладиэль, Алеон был уверен, что это его мысль, мысль, разделенная с Владыкой: «Всех вас испепелю! Никто не уйдет живым!».

Вспышка дошла до неба, сжигая облака. Элладиэль и Алеон стояли в образовавшемся котловане. Мгновение тишины разрезало донесшееся шелестом сухих веток: «Владыка, где же ты, где твой меч?!», — ветер принес слова, пробиваясь сквозь нечисть. Слова горели ярче маяка, указывая путь.

Теперь Элладиэль и Алеон не сговаривались. Пламя золота, смешанное с зеленым нефрилом, расплавляло не только кость Мира, но и тонкую материю, испепеляя все на своем пути.

Они прорывались, очень боясь, что не успеют и нить угаснет…

[1] Мать всех демонов