На грани безумия

Глава 37

Октавия Райли

День шестой

Октавия Райли была слишком измотана, чтобы двигаться. Она прислонилась к бетонной стене и застонала. Деревянная скамья оказалась чертовски неудобной и заставляла ее задницу болеть, особенно после того, как она застряла в этой дыре в последние двадцать четыре часа.

Может быть, прошло больше. Здесь ведь нет часов. Нет никакого способа определить время, кроме той жижи, которой их время от времени кормил охранник. Три приема пищи — отвратительная консервированная фасоль, свекла и вода.

Ей плевать на эту сырую, безвкусную еду. Она жаждала совсем другого.

Ее нервы были натянуты и трепетали от нужды. Холодный пот выступил на лбу. Она вспыхивала то жаром, то холодом, то снова жаром, несмотря на почти минусовую температуру.

Дрожь лихорадила все тело. Она уже дважды бросалась к ведру. Вся камера пропахла кислым потом, запахом тел и рвотой.

Все, чего она хотела, это получить дозу. Больше, больше и больше. Она нуждалась в ней. Жаждала ее. Это единственное, что избавляло от темноты, что заставляло ее убогую жалкую жизнь казаться другой, ярче, лучше.

— Я убью тебя, Аттикус Бишоп, слышишь меня! — кричал Рэй. — Я отрежу твой крошечный писюн и скормлю его тебе и этому крысомордому копу Шеридану!

Октавия застонала, снова переместилась, пытаясь устроиться поудобнее, но безуспешно. Она так сильно устала, но сон не шел.

— Может, хватит уже? У меня ужасно болит голова.

Рэй продолжал вышагивать.

— Я заставлю его заплатить за это! Я заставлю их всех заплатить!

Он часами ходил по узкой камере, плевался и ругался, кричал и завывал, стучал кулаками по древним железным прутьям, словно это могло что-то изменить.

Они находились в подвале исторического здания суда. Она никогда не бывала внутри, но тысячу раз проезжала мимо него по Мейн-стрит. Оно располагалось между азиатским бистро и прачечной, напротив единственного в городе светофора.

Здание суда сохранилось с давних времен, хотя сейчас оно использовалось как музей для школьников, редких шикарных ужинов по сбору средств и скучных заседаний городского совета.

Единственной камере в подвале насчитывалось сто тридцать лет, и она все еще оставалась в идеальном рабочем состоянии, если кому-то это интересно. Железные решетки. Бетонные стены. Единственный керосиновый фонарь висел на крючке у лестницы.

Один из полицейских разбил стеклянный футляр, в котором хранилось старинное кольцо для ключей, и использовал его, чтобы запереть их здесь. Ключ они, скорее всего, выбросили.

— Выпустите меня! — кричал Рэй. — Я приду за каждым из вас!

Октавия едва открыла глаза. Менее чем в десяти футах от нее четыре кузена Рэя расположились в ряд вдоль второй деревянной скамьи. Томми спал, открыв рот и громко храпя, откинув голову к решетке.

Рэнди, прозванный «Никелем» по какой-то дурацкой причине, которую она не могла вспомнить, и самый младший брат, Баки, сидели неподвижно, опустив головы и сгорбившись, положив предплечья на колени. Они тихо переговаривались друг с другом, ругались и фантазировали о том, что сделают с этими суками, как только выберутся из этой чертовой камеры.

Билли был самым страшным. Он сидел прямо, худые плечи отведены назад, глаза блестящие и черные, как панцирь жука. Из-за косого глаза казалось, что он смотрит сквозь тебя, а не на тебя.

Она не думала, что он спал с тех пор, как их привезли через несколько часов после Рэя и Октавии. Октавия не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь видела его спящим.

«Он убивал людей, — сказал ей Рэй. — Вытащил одного парня из трейлера и задушил его голыми руками. Разрезал его тело бензопилой и выбросил куски в озеро Мичиган». Она поверила.

На этот раз Билли и его братья даже ничего не сделали. Глупые копы маленького городка думали, что им все можно, что они выше закона. Сразу после ареста Рэя и Октавии они набросились на Картеров. Арестовали братьев прямо на их собственной территории.

Двоюродные братья Рэя были с похмелья, сонные, неподготовленные. Без мобильных телефонов у Октавии и Рэя не нашлось способа предупредить их.

Автоматическое оружие хранилось в подвале за фальшстеной. Из-за многочисленных тюремных приводов Картеры прятали арсенал, который они собирали годами: AR-15, AK-47, карабины M4 и все блестящие патроны к ним.

Томми успел схватить охотничье ружье и выскочить на крыльцо. Он открыл огонь, но прежде чем началась настоящая стрельба, прибыли полицейские.

Картеров арестовали и надели наручники еще до того, как у них появился шанс сразиться.

Октавия кипела от ярости. Она знала, что Рэй и остальные чувствуют то же самое. Их презирали и унижали. С ними обращались как с полным мусором.

Они не звери, которых нужно держать в клетке в сыром, промозглом подземелье. Они заслуживали лучшего, гораздо лучшего.

Все это — то, как с ними так несправедливо обращались — наверняка незаконно. Никаких адвокатов. Никаких чертовых телефонных звонков.

Ее уже много раз арестовывали. Она знала, как это должно происходить.

К ним не пускали посетителей. Не пустили бы даже ее собственную дочь. Если бы она вообще пришла.

«Почему ты думаешь, что она захочет тебя навестить? Она тебя ненавидит. И ты заслуживаешь этого».

Октавия попыталась вытеснить этот противный, хнычущий голос из своей головы. Для этого и нужна наркота. Чтобы избавиться от всех мерзких мыслей. От всех темных и мерзких вещей, о которых ей не нравилось думать, которые она предпочла бы выкинуть из головы.

Билли все еще наблюдал за ней. Так неподвижно, если не считать этого странного блуждающего взгляда. От этого у нее мурашки по коже. Все в нем вызывало у нее мурашки.

У нее хватало мыслей и похуже, чем о кузене-маньяке Рэя. Ее встревоженный, изломанный мозг с трудом удерживал какую-то одну мысль. Только потребность, отчаянная жажда, когтями впивающаяся в ее вены.

Она должна выбраться отсюда, должна получить свою следующую дозу, несмотря ни на что. Ей казалось, что без этого она умрет. Она умрет прямо здесь, дрожа в жалкой луже собственной мочи и рвоты.