На грани выживания

Глава 6

Ханна

День восемьдесят седьмой

В доме стало тихо. Слишком тихо.

Ханна моргнула и посмотрела на свои механические часы. Она не осознавала, как долго простояла здесь, потерявшись в море воспоминаний и горя. Оказывается, прошло полчаса.

Майло еще не вернулся от Квинн и Молли. Призрак был с ним, поэтому она не волновалась, но Шарлотта извивалась в ее руках и издавала недовольные вопли, а до ее ноздрей доносился отчетливый запах мочи.

Мир требовал ее внимания.

Отгоняя печаль, Ханна заставила себя придать голосу веселые нотки.

— Я знаю, что тебе пора спать, но сначала нам нужно проведать твоего брата. Сразу после того, как мы тебя переоденем. Как же ты воняешь, малышка.

Напевая песню Принца «When Doves Cry», Ханна переодела Шарлотту в свежий тканевый подгузник, а использованный выбросила в стоящее рядом ведро, чтобы потом им заняться. Стирать тканевые подгузники вручную довольно мучительно, но это лучше, чем альтернатива.

Переодев Шарлотту в свежий голубой комбинезон с изображением танцующих щенков, она откинулась на спинку кресла и стала рассматривать шоколадно-коричневые волосы дочери, ее бархатистую кожу, маленькие пальчики на руках и ногах с розовыми ногтями.

Она пощекотала животик дочери и подула ей на шею. Шарлотта пискнула от восторга. Как она прелестна, как совершенна, живая и энергичная.

Как только дочка стала чистой, Ханна закутала ее в синюю куртку и второй слой носков. В середине марта в Мичигане погода может сильно колебаться. Температура держалась на уровне минус одного градуса, было пасмурно и прохладно, сугробы слякотного снега все еще покрывали землю.

С Шарлоттой на буксире она вышла из дома, надев куртку, с «Ругером» в кармане. Независимо от того, насколько безопасно она себя чувствовала, пистолет сопровождал Ханну повсюду.

Прохладный воздух жалил ее щеки. На улице затишье — кроме часовых на баррикаде, все занимались делами: готовились к Дню торговли, дежурили добровольцами в различных охранных патрулях или работали в общественном саду, который они разбили на бейсбольном поле средней школы.

У нее хранился ключ от дома Молли, как и у Майло, так как он постоянно перемещался между двумя домами.

Войдя в дом, Ханна прошла по коридору в комнату Квинн. Валькирия, гладкая черная кошка, которая обычно охотилась на улице, обвилась вокруг ее ног и замурлыкала.

Майло лежал на неубранной, неряшливой кровати, наушники от айпода торчали у него в ушах. Типичная комната подростка — одежда, книги и разбросанные повсюду принадлежности для рисования.

Не так типичны заточенные флешетты на комоде и коробка патронов на тумбочке.

Призрак дремал в центре деревянного пола, несколько кошек навалились на него сверху, словно он афганский ковер.

— Кто умер? — спросил Майло.

Ханна бросила на него встревоженный взгляд.

— Почему ты так говоришь?

Он слегка пожал плечами.

— Все умирают.

Ее грудь сжалась. Ханна положила Шарлотту рядом с Призраком, который захрапел во сне и инстинктивно изогнул лапы вокруг ее маленького тела. Она сопела и тянулась к нему, сжимая и разжимая свои маленькие кулачки в шерсти на его шее и груди.

Поскольку Шарлотта с удовольствием занималась своими делами, Ханна села на край кровати рядом с Майло.

— Похоже, иногда так и есть.

Он смотрел на нее из-под копны непокорных черных кудрей, его темные глаза покраснели. Она поняла, что сын спрятался здесь, чтобы поплакать в уединении.

Ханна не хотела рассказывать Майло о его бабушке и дедушке. Ему пока не стоит этого знать, иначе станет только хуже.

Он потерял отца три недели назад. После смерти Ноа Майло замкнулся в себе и затих. Чаще всего он просыпался в слезах или от кошмаров. Чтобы успокоить его, требовались часы, если он вообще успокаивался.

— Не беспокойся. Со всеми здесь все в порядке. Все отлично.

Он моргнул, напряжение ослабло на его лице.

— Что ты слушаешь?

— Элвиса. «Can't Help Falling in Love». Квинн притворяется, что ей не нравится, потому что там сплошная романтика, но это ее любимая песня.

Вздохнув, Ханна окинула взглядом комнату Квинн, рассматривая монстров, инопланетян и мифических существ, которых та так старательно рисовала.

У нее невероятный талант. Картины получились детальными, реалистичными и ужасающими.

— Где Квинн?

Снова это болезненное пожатие плечами. Оно говорило так мало и так много.

— Ее никогда больше нет рядом.

— Мне жаль, дорогой. Каждый справляется с горем по-своему.

— Она не хочет играть со мной.

— Она не пытается причинить тебе боль, поверь. Ей просто нужно немного времени.

Ханна мысленно отметила, что нужно еще раз поговорить с Квинн. Она провела пять лет, не имея возможности воспитывать своего ребенка. Теперь Ханна чувствовала себя ответственной за троих.

И Майло не ошибся. Она почти не видела Квинн несколько недель. Там, где Майло потерянно плакал, Квинн становилась жесткой и злой, с каждым днем все больше замыкаясь в себе.

Ноа оставил после себя волны опустошения. Они все еще пытались прийти в себя.

Майло тяжело моргнул и уставился в потолок.

— Хорошо.

Ему всего восемь лет, и он такой маленький, такой худенький и хрупкий, но Майло пришлось через многое пройти. Его прекрасная оливковая кожа, подчеркивающая его венесуэльское происхождение, до сих пор оставалась бледной из-за адреналового криза и пятидневной комы.

У них оставалось в запасе еще на пару месяцев гидрокортизона, который контролировал болезнь Аддисона, но они уже использовали последнюю экстренную инъекцию.

Поиск новых препаратов занимал одно из первых мест в списке необходимых дел.

Ханна наклонилась и потрепала его по плечу. Майло терпеть не мог, когда его спрашивали, хорошо ли он себя чувствует, поэтому она пыталась выяснить об его самочувствии другими способами.

— Ты голоден? Молли помогает с новым общественным садом, но когда она закончит, то обещала помочь нам приготовить картофельные шкурки в солнечной печи.

— Мама?

— Да, милый?

— Папа был плохим человеком?

Ханна застыла на месте.

— Почему ты так думаешь?

Майло повернул голову и уставился на стену. Над рамой кровати возвышалась картина с изображением прекрасного белого единорога, его хвост и грива развевались на ветру. В комнате с чудовищами единорог оказался единственным «хорошим» существом.

— Я спросил Квинн, и она сказала, что да. Квинн не лжет.

Она подавила горе. Не за себя, а за сына, за бремя, которое ему пришлось нести.

Как она могла объяснить это, когда ее собственные чувства представляли собой сложный клубок из гнева, боли в сердце, горя, горького разочарования и потери?

Ноа мертв. Его роль в этой жизни закончена, но не наследие, которое он оставил после себя.

Он любил Майло, любил ее. Он был хорошим полицейским, верным другом, любящим отцом. Она оплакивала того, кем он был, но больше того, кем он мог бы быть.

Каждый неверный шаг, совершенный им, он мог бы предотвратить. Вместо этого каждый шаг уводил его все дальше и дальше от того человека, которым он хотел быть.

Ханна понимала, что он делал все это ради Майло. Он верил, что конечная цель оправдывает любые средства, какими бы уродливыми и жестокими они ни казались. Он променял справедливость и мораль на фальшивый мир, ложную безопасность, которой никогда не существовало.

Ханна сглотнула и облизала губы, думая, что сказать, и молясь, чтобы не усугубить ситуацию.

— Твой отец очень любил тебя, Майло. Он любил тебя больше всех на свете. Ты ведь знаешь это?

Сын кивнул.

— Он пытался защитить тебя. Он пытался защитить всех нас, но боялся, и этот страх заставил его наделать ошибок.

Нельзя узнать другого человека, нельзя влезть в его кожу и почувствовать его мысли, увидеть его самые темные страхи или потребности. Все, что вы могли сделать, это пробираться сквозь осадок и пытаться понять, почему любимый человек сделал такой выбор.

— Он не пытался остановить ополченцев, — проговорил Майло. — Ополченцы причиняли боль людям. Нана — то есть, миссис Синклер — стала причиной того, что произошло в церкви. Она тоже причинила боль людям.

— Да, — согласилась Ханна, преодолевая комок в горле, — они сделали это. И она.

— Папа их поддерживал.

— Страх может заставить людей делать ужасные вещи. Некоторые люди готовы отказаться от многого ради того, во что они верят. Мир — это хорошо. Безопасность — это хорошо. Но люди могут отдать немного здесь и там, пока однажды не отдадут так много во имя этой вещи, что не узнают себя. Они переступают черту, о которой вначале и не думали. И в конце концов то, чего они так сильно хотели, оказывается тем, что они потеряли.

С болью она подумала о том, как отчаянно Ноа хотел, чтобы они стали семьей. Чем он пожертвовал ради безопасности города.

И все же, в конце концов, он сам впустил волков.

Майло уставился в потолок, ничего не говоря, по его щекам катились беззвучные слезы. Она не знала, как много он понимает, но важно продолжать говорить, смотреть правде в глаза, а не хоронить ее, принять процесс скорби и смириться с болью.

— Разве это неправильно — чувствовать грусть? Разве я плохой, что хочу, чтобы он вернулся?

Ханна перебралась на кровать, легла рядом с сыном и взяла его маленькое жесткое тело на руки. Через мгновение он расслабился, его узкие плечи вздрагивали.

— В тебе и твоих чувствах нет ничего плохого или неправильного, — сказала она ему в волосы. От него пахло землей, сосновыми шишками и шампунем с пищевой содой. Она чувствовала биение его сердца, его тепло, каждый драгоценный вздох, когда его грудь сжималась. — Ноа был твоим отцом. Ты любил его, а он любил тебя. И точка. Ты поймешь больше, когда станешь старше, но сейчас это все, что имеет значение. Когда речь идет о тебе и твоем отце, это все, что когда-либо имело значение. Это нормально — любить его. Чувствовать злость или разочарование — тоже нормально. Это нормально.

Тогда они заплакали, оба, вместе. Тело Майло, как запятая, прижалось к ней, а его кулачок прижался к щеке, как в детстве.

А потом она запела для него, наполняя комнату своим чистым голосом, окружая его музыкой, чем-то хорошим, прекрасным и светлым, чтобы прогнать тьму.

Ханна пела их любимые песни, Guns N Roses «Sweet Child of Mine», Элтона Джона «Your Song», U2 «One» и, конечно же, «Blackbird» Битлз.

Майло потерял отца. Она потеряла мужа, а теперь и родителей. Хотя она была взрослой женщиной и не видела их много лет, Ханна ощущала их уход, как постоянно отсутствующую часть себя.

Однажды она прочитала о математике горя: то, что отняли, всегда весит больше, чем то, что осталось.

Даже если это правда, она не могла допустить, чтобы это так и оставалось.

Шарлотта и Майло были здесь, сейчас, в настоящем. Они нуждались в ней. Она не могла оставить своих детей без матери и без поддержки.

Ханна будет сильной для них, настолько сильной, насколько это будет необходимо.