На раскаленной паутине

1.

Слабый, еле слышный звук заставил Журавлева проснуться и открыть глаза. Темнота. Он лежал на спине, раскинув руки. Рядом, прижавшись к его груди, доверчиво, как младенец, спала Лика. Дурманящий запах и затхлая вонь помоев, исходившая от одежды, заставили его встрепенуться и вспомнить вчерашний день.

Журавлев нащупал фонарь и включил свет. Теплый, ровно дышащий комок, согревавший ему ребра, пребывал в полном покое. Сколько же воли и мужества в этом слабом хрупком создании!

Вадим улыбнулся. Да, сбросить бы эдак годков пятнадцать — и можно сватов засылать. Родственные души.

Неясный звук повторился. Теперь он отчетливо его слышал. Кто-то был возле дома. Рано они расслабились.

Лика тоже проснулась и приподняла голову.

— Тише, малыш. К нам гости.

Они уже понимала друг друга без долгих объяснений. Журавлев положил автомат у люка, где находилась стремянка, и кивнул девушке. Она подползла и заняла огневой рубеж. Журавлев спустился по лестнице вниз. За дверью послышался скрип половиц. Не так много времени осталось. Сарай простреливался со всех сторон, дощечки тонкие, а потом вспышка — и конец.

Вадим нагнулся, подцепил половую доску, и она легко выдернулась. Все прогнило насквозь. За дверную ручку дернули. Щеколда выдержала. Вадим успел выдернуть еще две доски и спрыгнул вниз. До земли полметра. Его это устраивало. В дверь начали стучать. Мужской голос что-то кричал.

Журавлев подполз к крыльцу. Он мог стрелять прямо сквозь доски, но хотел отвлечь противника на себя, чтобы не стреляли по сараю. Он выкатился клубком на поляну, вскочил на ноги и, выставив пистолет вперед, крикнул:

— Я здесь, сволочи!

Теперь можно всем посмеяться. На крыльце стоял древний старик в кавказской папахе и стучал посохом по двери.

— Эй, открывайте, бездельники, не то хуже будет! Пришлось убрать пистолет, чтобы не выглядеть посмешищем. Хорошо, что старик его не слышал.

Журавлев подошел к крыльцу.

— Чего надрываешься, папаша? Старик оглянулся.

— Вот, понимаешь, опять мой сеновал облюбовали. А мне скотину кормить пора.

Он кивнул на опушку. Там стояла телега, запряженная ослом, или, по-местному, арба с ишаком.

— Понятно. Значит, здесь не один осел. Вадим поднялся на крыльцо и крикнул:

— Лика! Все в порядке. Открывай дверь.

Много старик повидал за свою жизнь, но не все. У него пропал дар речи, когда он увидел стоявшую на пороге хрупкую девчонку с босыми ногами и автоматом в руках.

— Не бойся, папаша. Мы охотники. Скажи нам, как добраться до Сочи?

Лика отбросила оружие в сторону.

Старик пришел в себя и долго объяснял, как им выйти на дорогу, где сесть на автобус и в какую сторону ехать.

На дорогу они вышли через полчаса, на автобус садиться не решились. Народ взбунтуется. Поймали грузовик и ехали в кузове до города. На окраине вышли.

В первом же магазине Журавлев купил себе самый дешевый костюм и свежую рубашку. Лике он купил новые туфли.

— На одних твоих каблучках разоришься.

— Обещал — покупай.

— Я не спорю. Закончим дело, я куплю тебе самые красивые туфли, о которых ты мечтала. Шпильки в двенадцать сантиметров с перекладиной вишневого цвета. Так?

— Как ты угадал?

— Да ты же с них глаз не сводила. Полтораста долларов — не мелочь на трамвай.

— Ловлю на слове.

— А сейчас надо окунуться в море, смыть с себя вонищу, выпить кофе и распределить обязанности.

— Я уже знаю, что мне делать.

— Любопытно.

— Сначала ванна, кофе, потом дела.

Так они и сделали. В десять утра, посвежевшие и похожие на людей, они сидели в кафе, пили кофе и просматривали утренние газеты.

— Так, мои планы меняются, — твердо заявила Лика.

— Что на что ты меняешь?

— Вот некролог. В полдень похороны Зернова. Тебе там появляться нельзя. А мне можно.

— Но покойники уже не говорят.

— Конечно. Меня живые интересуют. Забыл, что у Зернова сын мой ровесник, зовут Леня. Если помнишь, то ему тоже в то утро вызывали врача. Уверена, что мальчишка знает немало. Во всяком случае, он много времени не отнимет. Встретимся у Морского вокзала в открытом кафе.

— Пожалуй, ты права. На похороны может прийти и Шура Шелест. Если только он сам не зарылся в песок. Меня поражает твоя самоуверенность. Далеко пойдешь.

— Что ты имеешь в виду?

— С какой стати мальчишка будет с тобой откровенничать. Вряд ли ты раздавишь его своим авторитетом.

— Хватит и авторитета прокурора города. У тебя в кармане лежит письмо, адресованное Зернову, которое написал Емельянов на своем гербовом бланке. И дай мне фотографию Зернова, где видны пулевые отверстия. Это так, чтобы он от меня не отмахивался, как от назойливой мухи.

— Ладно, договорились. Но это документы, а не писульки. Используй их в самом крайнем случае. Как бы щенок не заложил тебя. Кто его знает, что там у него в башке.

— Сориентируюсь. Не такая я ворона, как ты думаешь.

— Нет, ты еще птенец, из которого вырастет ворона.

Журавлев прикинул и решил, что более безопасного задания для девчонки не придумаешь. Во всяком случае, она развязывает ему руки. Конечно, он не верил, что двадцатилетний мальчишка знает о взрослых играх своего отца. Но чем черт не шутит?

Он отдал ей изрядно помятое письмо прокурора и проводил на автобус.

Скинув с себя обузу, нашел телефон.

У прокурора, как всегда, трубку снял его секретарь.

— Олег Павлович, это ваш старый приятель.

— Рад слышать, что вы в полном здравии.

— Да, чудеса еще случаются на этом свете. Получилось так, что я потерял машину. Правда, не совсем даром. Мне кое-что перепало взамен.

— Машина вам будет. Что еще?

— Пистолет. И вопрос. Одна белая «волга», две черные. Краснодарские номера. Владелец белой — человек со шрамом на щеке.

— Я понял, о ком идет речь. Полковник ФСБ Григорий Коптилин, командир спецназа. Когда-то его за особую жестокость и своеволие убрали из центра, а бывший губернатор пригрел его у нас. Здесь он чувствует себя вольготно и выполняет особые поручения верхушки. В основном занимается внутренними делами. Правда, ему надо отдать должное — со стороны Ставрополья и Абхазии боевики уже к нам не лезут.

— Полковник работает против нас. Я с ним уже не первый раз сталкиваюсь. Давайте встретимся. Я не хочу таскать мину в кармане.

— Хорошо. Там же. И примите мои соболезнования. Мы уже знаем о вашей жене.

— Не стоит об этом, а о докторе Веймере я хотел бы иметь исчерпывающую информацию — и о его больнице, и о лаборатории.

— Договорились.

Журавлев положил трубку. События последних суток не оставляли ему возможности копаться в собственных чувствах, его всегда спасала работа. Он очень не любил парня, чье отражение видел в зеркале, избегал душещипательных монологов, самокопания и не искал себе оправданий. Всегда отвлекала работа, а если ее не было, то он ее придумывал. К закату жизни люди любили сидеть с друзьями по вечерам за рюмочкой и вдаваться в воспоминания со сладостной улыбкой на устах. Журавлев никого не винил, и себя в том числе, в том, что в его жизни не было звездного часа. И даже минут. А если и были, то очень давно, и он о них не помнил. Конечно, тридцать семь лет — еще не старик, но вымотался он здорово. А главное — пустота, окружающая его, отсутствие тепла, перспектив и надежд. Такую жизнь он выбрал себе сам. Он ничего не имел, ничего не накопил и мало чего хотел. Вот откуда бесшабашность, готовность идти порой на неоправданный риск. Журавлев не мечтал дожить до глубокой старости, чтобы не полезть в петлю от взгляда на свое бездарное прошлое.

Встреча с секретарем прокурора состоялась у входа в Луна-парк. Ему пригнали новенькую «ауди». Авторитет рос с каждым конвертом.

— Все необходимое для себя вы найдете в машине, Вадим Сергеич, — сказал секретарь, когда они присели на скамейку. — Извините, но о костюме я не подумал, мне казалось, что вам того хватит надолго.

— Мне тоже так казалось, но я не предполагал искать конверт на городской свалке. Не стоит об этом думать. Мне, может, и целого гардероба не хватит. — Журавлев передал часть фотографий секретарю. — Все эти люди погибли от насильственной смерти, Олег Павлович. Думаю, прокурор найдет применение этим фактам.

— Думаю, что да. В вашем распоряжении остались сутки. Если не будет хватать хоть одной части доклада, вся затея рухнет. Счет три на три.

— Я помню об этом. Что вы знаете о больнице профессора Веймера? Всех убитых свозят к нему в морг. Очень странное место.

— Вы правы. Веймер для всех является закрытой книгой. Он хирург, причем с мировым именем. Где-то он очень подмочил свою репутацию недозволенными опытами. Экспериментировал на людях. Случился международный скандал, и профессор отошел в тень, сменив фамилию. Судьба свела его с вице-мэром Рубиным. Впрочем, тогда он еще не был вице-мэром, а занимался исключительно коммерцией. Рубин на свои деньги для Веймера выстроил больницу и лабораторию. Тем самым позволив продолжать свои опыты. Лабораторию взяла под свое крыло ФСБ. Думаю, что это продуманный ход. Таким образом, Веймера оградили от вмешательства министерства здравоохранения и от остальных любопытствующих. Лаборатория превратилась в секретный военный объект.

— Веймер обязан Рубину. Костоломы полковника Коптилина и сам он должны на кого-то работать. Они не сами по себе, а всего лишь исполнители. Чей заказ они выполняют? Такой группировкой может командовать только очень влиятельный человек. Если мы не будем брать в учет губернатора края, то остается Егор Алексеевич Рубин. Тогда все сходится.

— Согласен. Но Рубин за границей.

— Трудно в это поверить. Слишком активно работает Коптилин. Практически его команде удалось отрезать курьеров от Садальского, а Садальского — от вашего шефа. Не сомневаюсь, что Рубин стоит у руля и принимает решения. Человек в его положении не покинет Сочи, когда на карту поставлена его карьера, деньги и даже жизнь. Мне нужно выяснить, где находится его командный пункт, логово.

— Все логично. Что я могу вам на это ответить? В сторону Дагомыса, за рекой Псахе, километрах в пяти, на берегу раскинулся парк. Пляжная зона в три километра закрыта для курортников. Так вот, на этой территории находится элитный яхт-клуб «Посейдон». Владельцем клуба, как вы поняли, является Егор Рубин. Членами клуба состоят самые богатые люди побережья, владельцы собственных яхт размером с плавучие дома. Как я слышал, там один только членский взнос равняется семи тысячам долларов. Яхт-клуб обнесен забором и хорошо охраняется. С моря к нему не подступишься — он возвышается над водой метрах в двадцати, на скале. Пирс, где стоят катера, также находится под неусыпным вниманием охраны.

Там наши миллионеры проводят свой досуг, встречают праздники, обедают, ужинают и обсуждают свои дела. На бункер и логово, как понимаете, клуб не похож. Но я думаю, что это единственное место, где может находиться Рубин, оставаясь не замеченным для остального люда. Если, разумеется, он никуда не уехал. Ваши аргументы меня убедили в этом. И вот еще одна новость. В Сочи приехал губернатор. Он пробудет здесь пару дней. У него назначена встреча с Президентом. Президент приезжает завтра утром, когда конференция должна быть в самом разгаре. Теперь понимаете, какая на вас возложена ответственность?

— Не уговаривайте меня, Олег Павлович, я не мальчик. Мне все давно понятно, но выше головы я прыгнуть не могу.

— Не скромничайте, Вадим Сергеич. Мы уже наслышаны о ваших подвигах. Чем я еще могу вам помочь?

— Спасибо, пока достаточно. Я буду вам звонить. Журавлев вернул секретарю удостоверение следователя.

— Как вас понимать?

— Если меня схватят и найдут эти «корочки», то сразу станет понятно, кто мне их дал. Тогда уже ни для кого не будет тайной, на кого я работаю. Вряд ли это пойдет нам на пользу. Сутки я и без документов продержусь.

— Желаю удачи.

Секретарь отдал детективу ключи от машины, встал и ушел.

Яхт-клуб «Посейдон» для Журавлева казался единственной зацепкой. Начинать надо с верхушки, а не с низов. Иногда и мусор месить полезно, но здесь все возможности были исчерпаны. Аргументов для встречи с Менделевичем у него не хватало. Тот не подпускает к себе никого. Искать в городе Шуру Шелеста — потеря времени. Остальные мертвы. В одном Журавлев был убежден твердо: если ему достались три конверта, то Рубину не меньше одного. А это уже цель. Реальная цель, а не мифическая.

О реальности ее достижения он почему-то не подумал.

2.

Может, Егор Рубин и находился бы в яхт-клубе, но не сегодня. У него намечались очень важные встречи с публичными людьми, и проезд их через город к Дагомысу мог привлечь к себе внимание. Поэтому он расположился в апартаментах четырнадцатого этажа гостиницы «Приморская». Шикарный двадцатиэтажный отель. Главное, что попасть в него, минуя центральный вход, практически невозможно. Для особо важных гостей имелся хорошо охраняемый подземный гараж. Машина заезжала в подвал, где ее тщательно проверяли. Из подземного гаража шел лифт наверх. Тут сразу надо оговориться. Четырнадцатый этаж — особый этаж. Туда с улицы не попадешь. Кнопка не работает. Надо сначала вставить ключ в особую скважину на щитке, повернуть его, как в автомобиле, только тогда кнопка сработает. Рубин сумел незаметно для посторонних прибыть в свою штаб-квартиру.

Вторая причина появления Рубина в этом месте заключалась в том, что в «Приморской» остановился губернатор. Охрану усилили в холле, ресторанах, и на этажах появилось много лишних парней с крепкими мышцами в строгих костюмах не по сезону. Никто этому не удивлялся. В городе уже мелькали знакомые лица думских ораторов, не сходящие с экрана.

Каждый из них имел путевки в лучшие санатории. И зачем им жить скопом, когда они уже и так надоели друг другу до тошноты?

День начался активно. Кто-то приезжал, кто-то уезжал. Солидные лимузины с занавесками на окнах, как беззвучные танки, ныряли в охраняемый гараж, а потом покидали его. Город превращался в политический анклав. Даже городские старожилы замечали разительные изменения: чистота и порядок на улицах, милиция в белых рубашках, гаишники на всех перекрестках и ритмичная работа городского транспорта.

За всей этой показухой наблюдал губернатор из окон четырнадцатого этажа гостиницы «Приморская».

На всех фотографиях губернатор Мануйлов Николай Николаевич выглядел человеком добрым и открытым. Человеком, перед которым хочется излить душу. Но сейчас публичный политик не желал попадать в объективы репортеров.

Губернатора раздражал собеседник, поэтому он и стоял, отвернувшись к окну.

Трехместный номер напоминал небольшой офис крупного предпринимателя, а вовсе не жилое помещение. На публике губернатор сторонился встреч с такими людьми, как Рубин. К себе их тоже не приглашал. Мануйлов был политиком осторожным и не хотел марать свою репутацию. Он понимал, что такие деятели, как Рубин, ходят по лезвию бритвы. И если они сорвутся в пропасть, то губернатору тут же припомнят дружбу с теневыми боссами мафии.

Хозяин кабинета Егор Рубин сидел на диване и курил. Его лицо вообще ничего не выражало, будто они разыгрывали крупный куш в покере, имея на руках двойки и тройки.

Рубин вел разговор так, как считал нужным. В нем не все было правдой, но и не все ложью. Вице-мэр знал, с кем имеет дело и что скрывается под маской безразличной доброжелательности.

— К сожалению, Николай Николаевич, я так и не смог вычислить заказчика. Но я не вижу ни одной серьезной политической фигуры, способной пойти на острый конфликт с нами. Если убрать с поля боя спикера городской Думы Берзина, то можно сказать: противник останется без козырей.

— Вы страшный человек, Егор Алексеевич. Однажды я уже сигнализировал вам, что мэр города намеревается везти доклад в Москву. Я дал вам карт-бланш. Руководство ФСБ прикрепило за вами отряд полковника Коптилина. Проиграть с такой информацией и поддержкой мог только очень недалекий человек. Вас погубила самонадеянность. Вы потеряли документы и до сих пор не знаете, где они. А теперь хотите, чтобы я сам вмешался в грязную историю и убрал с политической арены последнего стоящего законодателя.

— Берзин болен. Об этом знает все побережье. Его отставка по состоянию здоровья будет выглядеть естественной. Он должен стать политическим трупом, после чего он уже не сможет влиять на обстановку.

— В сезон парламентских каникул не подают в отставку.

— Предложите ему пост соответствующего ранга в Краснодаре.

— И этим выставить себя на обозрение? Берзин соавтор доклада, и, если документы всплывут на поверхность, я окажусь причастным к вашим черным делам.

Губернатор отошел от окна и сел в кресло. Он все еще не хотел встречаться взглядом с собеседником и начал листать журнал, показывая всем своим видом, что на него лучше не рассчитывать.

— Если доклад увидит свет, дорогой Николай Николаич, то вы тем более не останетесь в стороне. Я понимаю, что ваше имя в докладе не упоминается, иначе мэр не поехал бы к вам на консультацию, и мы так ничего и не узнали бы о существовании этих документов. Но давайте посмотрим на последствия скандала. У вас под носом взорвется бомба. Взрывная волна сметет не только меня и все силы Черноморского побережья Кавказа. Вы третий год руководите краем, и у вас под носом творился беспредел. Смотрите на вещи трезво. Вы думаете, вам это простят? Нет конечно. Вы главный чиновник, и спрос с вас будет строгий. Когда бушует скандал всероссийского масштаба, в стороне остаться невозможно. И неужели вы думаете, что Генеральная прокуратура не докопается, кто финансировал вашу предвыборную кампанию? Теневые структуры! Я лично. Голоса для вас покупались за деньги, водку и льготы. А кто платил? А два особняка стоимостью по полмиллиона каждый в парковых заповедных зонах прибрежной черты, один из которых записан на имя вашей жены, бывшей колхозницы из Винницкой области, а второй — на имя сына, двадцатилетнего студента, который, кстати, учится в Лондоне за очень крупные деньги… Как тут не вспомнить о вашей слабости к автомобилям? В вашем личном гараже восемнадцать раритетов, стоимость каждого несоразмерна вашим доходам за последние десять лет. Вы хотите спрятать голову в песок? Не получится. Я один за всех отдуваться не стану. Зацепят меня — я всех потащу за собой на дно.

Губернатор отбросил журнал в сторону и взглянул на Рубина. Он его ненавидел, но ничего не мог сделать.

Повисла томительная пауза. Лицо Рубина не выражало никаких эмоций.

— Хорошо, — наконец тихо сказал губернатор. — Мне надо все обдумать. В ближайшее время я вас извещу о своем решении.

— Сделайте это до отъезда из Сочи. Я думаю, трех дней, что вы намерены здесь провести, вполне достаточно. У нас нет времени. Документы все еще вне досягаемости. Мои люди работают в этом направлении.

— Поэтому трупы складывают штабелями в крупнейшем курорте Черноморского побережья. Прекратите беспредел! Не те времена. Город кишит политиками международного и мирового уровня.

— В Москве, где они живут, трупов в сто раз больше. Они к этому привыкли. Сейчас нет ни одного российского города, где тихо и спокойно. Так будет продолжаться до тех пор, пока не поделят все сферы влияния и каждый клочок земли.

— Это не должно касаться вверенной мне области. Я иду вам навстречу и жду того же от вас.

Губернатор встал и вышел из номера.

Приемная вице-мэра была спланирована таким образом, что выходящий никогда не сталкивался с ожидающими приема. Как только губернатор покинул офис, Рубин нажал кнопку, и в другую дверь вошел его секретарь, он же телохранитель и шофер.

— Коптилин здесь?

— Уже ждет.

— Пусть войдет.

Полковник, как всегда, выглядел безукоризненно элегантно, но его и без того испорченное шрамом лицо украшал еще и пластырь над бровью, словно заплатка на коленке дорогого костюма.

— Что скажешь, Гриша, кроме того, что Журавлев разбил себе ногу об твой зад?

Некоторое время полковник молчал, а когда заговорил, то, казалось, делал это с большим трудом.

— У Журавлева появился сообщник. Мы о нем ничего не знаем…

— Надеюсь, я в этом не виноват? У тебя всегда такой тон, будто я толкаю тебя на глупости, а ты вынужден их исполнять. Бездарно исполнять. У тебя армия профессионалов, а у Журавлева один помощник. И ты был не готов к этому? Самому не смешно? Пора поднять вопрос в управлении ФСБ о твоей отставке. Человек может ошибиться один раз, и то если он новичок. Но когда ошибается спецподразделение такого уровня, оно профнепригодно.

Коптилину пришлось проглотить горькую пилюлю. Выждав паузу, он продолжил.

— За домом Менделевича установлено круглосуточное наблюдение. Шелеста ищут по всему городу. В доме Зернова, пока все на похоронах, проведен тщательный обыск. Ничего не нашли…

— Ищите! Следы от документов должны быть. Записи в блокнотах, на настольных календарях, в компьютере, где угодно. Мы должны знать имена всех курьеров, а не строить догадки.

— Выкури Менделевича из дому, и я возьму его в оборот. Уверен, что этот тип знает больше остальных. Из тех, кто жив остался. Кроме тебя, его никто не вытащит из норы.

— Больше всех знает Берзин. А с Менделевичем я решу вопрос.

— Но ты не велел трогать Берзина.

— Им займется губернатор. Пора и ему в грязи повозиться. Чистоплюй! ⁴

— Если не получится, то у нас для особых персон припасен «вальтер» Журавлева. Шелеста, скорее всего, я возьму уже сегодня. Мы выяснили, что он приезжал к Зернову на «порше» дочери Менделевича. Она с ним встречается. Мы нашли девчонку, и мои ребята сели ей на хвост. Она приведет нас к нему. У них бурный роман. А Шелест остался без жилья и денег. Забился в нору, но помочь ему может только девчонка. Тут нет сомнений.

— Хорошая новость. Когда она выведет людей на Шелеста, ее нужно взять и отправить к Веймеру. Там уже сидит один сопляк — сын Берзина, вдвоем им будет веселее. Думаю, что Менделевич откроет рот, как только узнает об исчезновении дочери.

— Я уже думал об этом, я так и сделаю.

— Подведи итоги, только ничего не приукрашивай. Говори все как есть.

— Шофер Зернова передал свой конверт официантке. Мы уже все о ней знаем. Бармену переломали ребра, и он все рассказал. Но официантка сбежала и сейчас сошлась с Журавлевым. Случайность или нет, пока не установлено. Если предположить, что ему в руки попал конверт Омельченко, то на данный момент Журавлев имеет на руках три конверта.

— И что делать с Журавлевым? Или уместней спросить иначе. Что Журавлев будет делать с нами?

— У меня мало людей. Почему ты не надавишь на Духонина? Жирный пес совсем обнаглел, палец о палец стукнуть не может. У него армия ментов в подчинении, а они вырядились в белые сорочки, прогуливаются по городу и строят девкам глазки.

— Я поговорю с ним.

— Я уже вызвал его сюда без твоего ведома. Прибудет с минуты на минуту. Будь с ним покруче. Он понимает только подзатыльники. Журавлева мне одному не взять. Это я уже понял.

— Хорошо. Я отдам его в твое распоряжение. Для него это станет самым тяжелым испытанием и унижением. Он начал мне уже действовать на нервы.

Сидя в просторной приемной, обставленной испанской мебелью, полковник Духонин чувствовал себя не уютнее, чем в тюремной камере. Срочный вызов на ковер к Рубину ничего хорошего не предвещал. Раньше их встречи проходили раз в квартал, не чаще, а теперь он видится с ним ежедневно и слышит только упреки в свой адрес. Духонин предпочитал держаться подальше от политики, а теперь его в нее втягивают насильно. Одно дело сажать аферистов с улицы за финансовые авантюры Рубина и получать с этого мзду, другое — самому участвовать в темных делах местных мафиози за мелкие подачки. Так дело не пойдет. Полковник хорохорился. Он и сам понимал, что служит кнопкой под тяжелым пальцем Рубина, но старался изображать из себя самостоятельную фигуру. До пенсии оставались считанные дни, а он влез в дерьмо по самые уши. Оставалось только пожалеть самого себя. Случись что — в городе не найдется ни одного человека, кто помянет его добрым словом. Жизнь на старости лет покатилась под откос.

— Полковник, зайдите в кабинет. Хозяин ждет вас, — строго сказал выходящий из дверей Коптилин.

«Отвратный тип, — подумал Духонин. — Тоже продался со всеми потрохами. Ничего святого на земле не осталось». Он встал и шаркающей походкой отправился на экзекуцию.

3.

Престижное кладбище, о котором говорилось в некрологе, находилось в предгорье у лесопарковой зоны. От Курортного шоссе туда шла специальная дорога.

Последний приют для усопших утопал в зелени аллей. Возле ворот располагалась огромная автостоянка. Лика добралась туда на маршрутном такси и успела к панихиде.

Гроб выносили из церкви. Имя усопшего она определила по венкам. Прощальная процессия состояла человек из сорока, и среди них она узнала спикера Думы Берзина, который был якобы очень болен. Его под руку поддерживала супруга. Эту красотку по прозвищу Елочка она тоже встречала возле дома умершего, когда они с Диком приезжали к нему и обнаружили толпу репортеров. На похоронах представителей прессы не было. Репортеры носились по гостиницам и вылавливали московских парламентариев, тут уж не до покойников. Надежда увидеть на похоронах Шуру Шелеста не оправдалась, но сына убитого она вычислила сразу. Он шел за гробом, поддерживая под руку женщину в черном с платком у глаз. Мальчишка тоже в черном, но костюм на его тощей долговязой фигуре висел мешком. Похоже, надел одежду отца.

Лика пристроилась к процессии и, опустив голову, побрела к месту захоронения.

Ритуал длился около часа, и она успела разглядеть каждого. Ей показалось, что очень многие друзья не искренни. Многие очень хотели показать миру, что из жизни ушел человек, деяния которого надо высекать в камне в назидание потомкам.

Вскоре все закончилось. Люди начали расходиться по машинам. Лика отошла в сторону и встала за деревом. Вряд ли она сумеет подобраться к сыну Зернова и обмолвиться с ним словом. Да и момент неподходящий. Глупая затея.

Но произошло непредвиденное: жена Берзина усадила мужа в машину с охраной, и он уехал. Сама же Елочка подошла к вдове и отвела ее в сторону. Они разговаривали минуты две. Потом Елочка села в двухместный «ягуар», а вдова чмокнула сына в щеку, что-то сказала, дала ему деньги и одна направилась к стоявшему рядом с «ягуаром» «форду». Обе женщины уехали одновременно.

Такого шанса Лика не могла упустить. Она очутилась возле брошенного на стоянке парня.

— Вы Леонид Берзин? — проговорила она таинственным голосом, стреляя глазами по сторонам.

Леонид вздрогнул от неожиданности и обернулся.

— Вы меня?

— Поговорить надо.

— С кем?

— Со мной. Вам со мной. Отойдемте в сторонку.

— Я вас не знаю. Кто вы?

— Лика Адаева. Я кое-что знаю о гибели вашего отца, и нам стоит пообщаться.

— Гибели? Он умер, а не погиб.

— Возможно, я не так выразилась. Пройдемся по аллее, я долго вас не задержу. На нас смотрят.

Лика повернулась спиной к проезжей части, но не переставала ощущать на себе настороженные взгляды, которые бросали на них из отъезжавших автомобилей.

Парню ничего не хотелось. Он лениво осмотрелся и согласился.

— Ладно. Я выслушаю вас, если недолго.

Они, не торопясь, побрели вдоль ограды по аллее. Главное, решила Лика, прояснить для себя, насколько сын в курсе отцовских дел. Судя по еще щенячьей мордашке, важных секретов ему не доверяют. Комнатный цветок, в его возрасте ребята уже «горячие точки» имеют за спиной, а этот — мямля. Возможно, она ошибалась, сегодня для мальчишки выпал тяжелый день. Он расстроен. Значит, ему нельзя давать очухаться, а бить прямо в лоб. Жестоко, но действенно.

— Я представляю людей, интересы которых совпадали с интересами вашего отца. — Лика старалась говорить серьезно и убедительно. — Ваш отец перед гибелью… или, если вам угодно, перед смертью, пытался предпринять очень важный шаг. Ради этого шага он пожертвовал своей жизнью…

Леонид остановился и довольно крепко схватил девушку за руку. Не такой он хлюпик, как кажется.

— Послушай! Не морочь мне голову! Говори толком, что тебе надо, и проваливай! Не тебе рассуждать о делах моего отца!

Разговор не клеился, но раздражительность мальчишки свидетельствовала о том, что он может знать больше, чем думают другие.

— Речь идет о проблемах, связанных с гибелью Виктора Зернова. Если ты его сын, то для тебя это важно, если нет, то я ошиблась адресом.

— Мой отец умер! Кем ты себя возомнила? Кто тебе поверит?

Глаза парня метали искры.

— Не срывай на мне злость, Леонид! Ты мне поверишь, остальные меня не интересуют.

Она протянула ему фотографию с изображением Зернова на мраморном столе в морге, где отчетливо виднелись пулевые отверстия в груди.

— Если я о чем-то говорю, то знаю о чем. От таких людей, как я, невозможно скрыть правду.

Парень побледнел и чуть было не рухнул в обморок. Лика его поддержала, но он тут же встрепенулся. Фотографию пришлось убрать подальше.

— Ты журналистка? Как я сразу не догадался?!

— Я — детектив и работаю на друзей твоего отца. Тех людей, которые должны были принять курьеров с конвертами, посланными твоим отцом по нужным адресам.

— О чем ты?

— Не стой как столб. Мы гуляем.

— Говори дальше. Я слушаю.

— Погиб не только твой отец, но и другие люди. В частности, ваш шофер Володя Артамонов. Уж его ты не можешь не знать. Он погиб у меня на глазах, но успел передать конверт мне, и я доставила его по нужному адресу. Погибли и адвокат Садальский, и Омельченко, но сейчас об этом нет смысла говорить.

— А может, это дело рук твоих сообщников? И тебя ко мне подослали?

Лика расстегнула сумочку и протянула парню конверт со штампом прокуратуры.

— Прочти. Это письмо я должна была передать твоему отцу, но опоздала.

Он вскрыл конверт и, шепча губами, пролепетал: «Уважаемый, Виктор Арсеньевич! Вы можете доверять моим представителям — Вадиму Журавлеву и Ульяне Алаевой. Не могу выйти с вами на связь. Судьба документов мне неизвестна. Прошу проинформировать о сложившейся обстановке моих представителей. С уважением Емельянов».

— А кто такой Журавлев?

— Мой напарник. Он отрабатывает свой узел. У нас не так много времени.

— Ну ладно. Согласен. Пусть я не прав. И что делать?

Лика пошла ва-банк. Другого выхода она не видела.

— Только я одна знаю, к кому должны попасть все документы. Так надежнее. Ты должен передать мне ваш конверт! Уверена, что ты или мать еще никому не отдали документов. Не до того было. Но срок настал, Леня.

— Но почему ты? Людей посерьезней не нашлось?

— Зря ты так. Я лучшая кандидатура именно потому, что все думают так, как ты. Я вне подозрения.

— Боже мой, ты — детектив?! — До него наконец дошло.

Вдруг он затрясся, а потом загоготал в голос. Лика сначала растерялась, а потом развернулась и врезала парню оплеуху.

— Ты на кладбище, идиот!

У мальчишки голова дернулась, словно мячик стукнулся о стену, и веснушчатая щека побагровела. Он оцепенел.

— Неужели ты не понимаешь, насколько все серьезно? Мне тебя жаль. И отца твоего тоже. Даже в память о нем ты не способен сделать ничего стоящего.

— Ладно. Я тебе верю. Допустим. И что мы можем?

— Мы обязаны передать конверт в нужные руки. Сделать то, что не успел сделать твой отец.

— Конверт в машине, на которой уехала мать.

— Куда?

— В гостиницу «Приморская». Она не сказала мне, что ей там надо, но поехала следом за Еленой Берзиной, а мне дала на такси и велела возвращаться домой.

— Хорошо. Поедем и мы к «Приморской». Поговорим по дороге.

Они взяли такси и сели на заднее сиденье.

— Как конверт попал в машину?

— Долгая история.

— Ничего, я терпеливая, и дорога неблизкая. Рассказывай.

— В ночь, когда погиб отец, я не спал. Ко мне пришла моя подружка Катюша. Я встретил ее в саду. Надо было дождаться, когда уснут родители, чтобы проскочить в мою комнату мимо их спальни. А тут сюрприз: к родителям начали съезжаться гости. Народу — полный дом. Ждали-ждали, но гости решили гулять долго. Я предложил проскочить ко мне другим способом. Под окнами отцовского кабинета — он на втором этаже — растет огромный клен. Я решил, что мы заберемся по дереву, а с него рукой подать до окна, а потом через кабинет ко мне. Гуляли на первом этаже, и идея Катюше понравилась. Мы забрались на клен, и я уже примеривался, как лучше перемахнуть на карниз. Но тут в кабинет вошел отец, и с ним Менделевич. Наш местный король стадионов. О чем они разговаривали, слышно не было, окна закрыты, но я видел, как отец передал ему крупный голубой конверт. Тот его спрятал за пояс брюк у спины и прикрыл пиджаком. Потом они вышли. Я опять решил сделать попытку, но отец вновь вернулся. Но теперь с женой Берзина.

— Елочкой?

—Да. Ее так называют за глаза. Нормальная баба, подруга моей матери. Но я точно знаю, что ей отец ничего не передавал. Катька на меня обиделась и ушла домой. А я от нечего делать так и остался сидеть на дереве, пытаясь разобраться в манипуляциях отца. Кажется, у него по одиночке перебывали все. Кому-то он показывал редкие книги, кому-то коллекцию своих бабочек, а некоторым давал конверты, и те их тщательно прятали.

Наконец гости начали разъезжаться. Я думал, что спектакль закончился. Но когда все машины разъехались, к отцу зашел наш шофер Володя Артамонов. Отец долго с ним разговаривал и отдал ему такой же конверт. На столе отца под крышкой остался еще один. Я их успел посчитать, когда он достал все сразу, просмотрел и сложил на место. У отца там находился тайник. О нем никто не знал, даже мать, а сейф служил для отвода глаз.

Я слез с дерева и видел, как Володя отправился к гаражу. Он выгнал «ауди» матери и поехал к воротам. Мое развлечение окончилось. Я даже не задумывался над тем, что лежит в конвертах. Поначалу решил, будто они какую-то игру затеяли.

Когда я поднимался наверх, дверь кабинета отца была открытой. Он заметил меня и позвал. Я ждал нагоняя за ночные похождения, но он даже не думал о времени. И вообще он казался мне очень взволнованным, я его таким не помню. Я зашел.

Первое, что мне бросилось в глаза, — пистолет. Он лежал на столе рядом с конвертом. Никогда не видел у отца оружия, кроме коллекции, висящей на ковре в спальне. Своими же первыми словами он еще больше сбил меня с толку.

«Очень хорошо, что в эту минуту ты здесь, Леня. Я хочу доверить тебе очень важное поручение, которое не решился доверить некоторым близким друзьям. Один из них и вовсе не смог приехать. И то, что я хотел доверить ему, придется сделать тебе. Ты уже не ребенок, а человек сознательный и ответственный. Скажу сразу: поручение не безопасное и требует максимальной осторожности. Но я думаю, ты справишься».

Доверие отца, который всегда считал меня оболтусом, придало мне сил и уверенности. Я всегда ценил его мнение:

«Что я должен сделать, папа?»

Я готов был идти на любые подвиги за оказанное мне доверие.

«Ты должен передать этот конверт адвокату Садальскому не позже восьми утра. Улица Роз, дом тридцать два. Спрячь его так, чтобы никто его не мог найти. Это на тот случай, если тебя остановят».

«Володя уехал на машине матери», — сказал я.

«Возьми мою. И не теряй времени. Лучше покатайся по городу, но на место прибудь вовремя. И смотри, чтобы за тобой не увязался "хвост"».

Романтическое задание от серьезного, делового и очень приземленного человека, не признававшего приключенческой литературы даже в детские годы.

Я взял конверт и отправился в гараж. Я обожаю приключения, и фантазия у меня работает. Конверт я положил в черный целлофановый пакет, свернул его и засунул в покрышку запасного колеса. Времени у меня хватало, и я постарался на славу.

Когда я распахнул ворота гаража, чтобы выгнать машину, до меня донеслись звуки выстрелов. Два глухих хлопка. Я вспомнил о пистолете на столе отца и ринулся в дом. Пулей влетел в кабинет. Отец лежал на полу, а белая рубашка на груди чернела от густой пульсирующей крови. Я склонился над ним, он хрипло выдохнул воздух и затих. Тут что-то тяжелое обрушилось мне на голову, и я потерял сознание. Не знаю, сколько прошло времени, пока я начал различать слабые звуки.

«Лелик, ты меня слышишь?» — Голос доносился из глубокого колодца.

Я открыл глаза. Моя мать сидела в кресле и плакала. Надо мной склонилась Елена Иконникова-Берзина, а в дверях стоял полковник Духонин и о чем-то разговаривал со своими помощниками.

Когда я очнулся, Елочка встала и сказала матери:

«Я звонила профессору Веймеру, он скоро будет. Мальчику нужно оказать помощь».

Мать ей не ответила. Отца в комнате уже не было, но я знал, что ему уже ничем не поможешь. Потом мне накладывали швы, бинтовали, уложили в постель и сделали укол. Я вновь провалился в сон. Очнулся я ночью. Прошли сутки с момента гибели отца. Боль в голове стихла. И вот что странно. Первое, что всплыло в моей памяти, было не задание отца, не то, что я его не выполнил, а тихие слова Иконниковой, сказанные Духонину: «Уберите газетчиков от дома и смените охрану. Это политическое убийство, и его не следует раздувать».

Итак, я остался один. Так я тогда считал. Я считал, что Шура Шелест, Омельченко, Володя Артамонов и Менделевич — те, кто получил конверты, их уже передали Садальскому. А утром я увидел их имена в газетах. Ничего не говорилось только о нашем шофере и Омельченко, но нам рассказали друзья об их гибели. Неясно, что стало с Менделевичем и Шелестом и что могло случиться со мной. Но то, что меня спасла, если так можно выразиться, случайность, меня не радует.

— Садальского убили около восьми. Я думаю, что кто-то из названных тобою людей успел передать адвокату конверт, и он попал в руки убийц. Ты сделать этого не успел и тем самым сохранил его. — Лика облегченно вздохнула. — И еще. Бандиты могут подозревать кого угодно, но только не тебя. Ты даже не выходил из дому. Так что здесь есть свои плюсы.

Машина остановилась напротив отеля. Ребята расплатились и вышли.

Леня указал пальцем на тротуар по другую сторону улицы.

— Вон машина Иконниковой, а за ней стоит машина матери. Точнее, отца. Но в багажник без ключей нам не залезть. Сигнализация, блокиратор. Пустая затея. Да и письмо достать непросто. Минут десять понадобится, чтобы вскрыть колесо. Кажется, я перестарался.

— Важно, что оно на месте. Мать приедет домой, и ты спокойно вскроешь колесо в гараже. А я тебе помогу. У меня есть другая идея на данный момент. Зачем нам попусту терять время?

— Говори.

— Не струсишь?

— Чего мне бояться. Я уже стреляный воробей. Лика едва сдержалась от приступа смеха.

С воробьем она еще согласилась бы, но… Тощая долговязая фигура в пиджаке с чужого плеча, веснушчатое личико с пухлыми розовыми губками бантиком — все это никак не соответствовало жесткому заявлению, сделанному петушиным баском. Но решительность и смелость надо поощрять.

— Думаю, что ты единственный человек, которого примет Давид Менделевич. Езжай к нему и скажи, что ты должен завершить дело, начатое отцом. Он оценит твой порыв. Покажи ему письмо прокурора и объясни, что разоблачение назначено на завтрашнее утро. Времени на сомнения уже не осталось. Он обязан выполнить свой долг до конца.

— Ты права. Я сумею его убедить. А то кто же? А если он мне не отдаст конверт?

— Даже наверняка не отдаст, но он увидит, что у Зернова отважный и достойный сын, которому можно доверять. Пусть выдвинет свои условия. В записке упоминается его имя. Расскажи о Журавлеве. Все, что пишут о нем газеты, — ложь. Так Духонин хочет закрыть дело с массовыми убийствами. Думаю, Менделевич сам об этом догадался. Не дурак, наверное.

— Хорошо. Ты знаешь, где мой дом?

— Знаю.

— Сверни в проулок, ведущий к морю, иди вдоль забора. За третьей колонной пятая доска отходит в сторону. Там Катька лазает. Окажешься как раз за гаражом. В шесть вечера я буду тебя ждать.

— Обязательно дождись. Меня могут задержать непредвиденные обстоятельства, но я приду. Обещаю. Будь начеку.

Они простились. Лика проводила его на автобус.

4.

Провожая Леню, Лика прошла мимо машины, в которой сидел Шура Шелест. Их разделяло расстояние вытянутой руки, но они не заметили друг друга — каждый был занят собственными мыслями.

Шура по совету подполковника Елистратова сел на хвост самому Духонину. И вот чудо: он и впрямь чувствовал себя в полной безопасности, как муха на слоновом ухе.

Однако распорядок дня и поведение руководителя милицейского управления никак не вязались с представлением обывателей о тяжелых буднях стражей порядка.

Духонин выехал из дому в восемь утра. Для приличия заехал на работу, где пробыл меньше часа, а потом отправился на свою дачу. Впервые Шелест увидел воочию, как выглядит особняк скромного слуги народа. Наставления строителям Духонин отдавал своим обычным скандальным хамским тоном, после чего поехал дальше. Как выяснилось, и в шестьдесят лет некоторые бодрячки имеют красоток на содержании, и у одной из таких они побывали. Шелест, естественно, наблюдал из машины за нежной встречей, проходившей на балконе частного домика, который трудно назвать скромным. И, наконец, дорога его привела к гостинице «Приморская», где он в данную минуту и находился, подъехав одновременно с такси, из которого вышли Лика и Лелик.

Шелест знал, что в этой гостинице всегда останавливается губернатор во время краткосрочных визитов в Сочи. Сейчас он здесь. Ходили также слухи о конспиративном этаже отеля, куда не ступала нога простого смертного. Гостиница обеспечивалась особой охраной, и в ней селились гости особого статуса. Она даже в путеводителях не значилась. Что забыл здесь главный мент города? Ведь сотрудников милиции сюда даже на порог не пускают, они несут службу снаружи, как дворовые псы у строгого бездушного хозяина.

Возможно, тут Шура и нащупает ниточку, которая приведет его к цели. Шелест ерзал на сиденье. Машина полковника въехала в подземный гараж. Так просто туда не впустят без особого распоряжения. Значит, его здесь ждут. Минут через десять он увидел еще две машины, хорошо известные журналистам. На одной приехала жена спикера Думы Берзина Елена Иконникова, больше известная как Елочка. Она остановилась у центрального входа, а следом подкатила машина покойного Зернова и встала рядом. В отель женщины зашли вместе. Веселая компашка собирается… Он уже сутки убил впустую, и продолжать валять дурака не имело смысла. Он репортер по крови и характеру. Блюда из сенсаций — самая изысканная еда, удовлетворяющая голод любопытства. В таких случаях уже не думаешь о страхе и риске, а хватаешь «лейку» и бежишь сломя голову в гущу событий. Фотоаппарата у него не имелось, но с диктофоном он не расставался, как оперативник с пистолетом. Самое поразительное заключалось в том, что он никак не мог понять, каким ветром вдову Зернова занесло в стан врагов. Тут пахнет жареным. Придется идти напролом.

Проблемы, конечно, имелись. Как обойти охрану незамеченным и где искать тайную комнату из тысячи существующих? Но Шелест знал одно: под лежачий камень вода не течет — девиз каждого мало-мальски популярного газетчика.

Сдерживающим фактором оставался конверт Зернова. Если его схватят, то надежды выкарабкаться не будет. На этом здании висела невидимая табличка: «Забудь надежду всяк сюда входящий». Ему нужен посредник, которого очень непросто найти. Человек, которому можно доверять. На данный момент он мог положиться только на Машу Менделевич. По-человечески, как мужчина, он не имел права подвергать девушку опасности, но цель оправдывала любые средства. Он обязан использовать любой шанс, не считаясь с последствиями.

Шелест вышел из машины и отправился в ближайшую телефонную будку. Он знал, что Машка ждет его звонка и злится. Он не хотел перед ней оправдываться и втягивать в свои проблемы, но другого выхода не видел.

— Ну и куда ты пропал, бабник поганый? Так началось приветствие девушки.

— Маша, у меня неприятности…

— Сифилис подхватил? Где моя машина? Баб катаешь? Я тебя ненавижу! Ты…

— Машина стоит в гараже моего приятеля, а я езжу на его развалюхе. Заткнись и слушай. Мне некогда с тобой базарить. Все объясню потом.

— Ты мне обещал пустить по боку все свои репортерские дела, стать нормальным человеком, иначе отец тебя на порог дома не допустит. Ты забыл…

— Прекрати истерику. Моя работа ни к радио, ни к газетам отношения не имеет. Твой отец в курсе. Он тоже повязан с этим делом. Но сейчас не время вдаваться в подробности. Слушай меня внимательно и строго исполняй инструкции. Езжай в нашу квартирку и жди меня до темноты. Если не появлюсь, мчись в наш пляжный домик. Под верхней ступенькой отодвигается доска. Подними ее. Под ней лежит голубой конверт. Запомни. Если я не нарисуюсь до темноты, возьми этот конверт и передай его подполковнику Елистратову. Лично в руки и без свидетелей. Запомнила?

— Что значит, не придешь? Дурак ты безмозглый… Шелест положил трубку. Все, что скажет ему Маша, он знал. Во время разговора он не спускал глаз с центрального входа и ворот гаража. Духонин не появлялся. Происходит что-то серьезное. Ждать больше нельзя. Важно проникнуть в цитадель незамеченным. Если там находятся ребята, которые за ним гнались, то вряд ли они видели его в лицо. Возможно, пронесет. Опыт ему подсказывал: работать в лоб — значит расшибить его о стену. Нужно искать обходные пути и маневрировать.

Шура Шелест перешел дорогу и обошел здание с тыльной стороны. Отсюда из окон открывался вид на море и прилегающий к отелю парк с клумбами, пальмами и кипарисами. Изящные фонтаны завершали изумительную картину райского уголка.

Здесь также имелось несколько входных дверей. Одна, обшитая жестью, вела в котельную, если верить табличке, другая, судя по бакам с пищевыми отходами, — в кухню одного из ресторанов. Тут не просочишься. Ресторан наверняка находится под присмотром, и чужака заметят сразу.

На двери котельной висел тяжелый замок. Отмычек у репортера не было, да и пользоваться ими он не умел. Но он заметил другую лазейку — окна подвала, прикрытые кустарником. На них не было решеток. Правда, они слишком узкие, но если постараться…

Намочив свой носовой платок в фонтане, он прогулялся вокруг, улучил момент и юркнул в кусты, изрядно поцарапав лицо и руки колючим шиповником. Сейчас он на такие мелочи не обращал внимания. Прилепив платок к стеклу, он ударил по нему кулаком, и оно треснуло. Вынув стекла, Шелест лег на спину, просунул ноги. Окна подвала находились под самым его потолком. Прыгать не очень приятно, но выползти назад он уже не мог, его изогнуло в дугу, как гимнастку в цирке. Шелест вцепился в раму и сделал последний рывок. Полусгнившая доска треснула, и он полетел вниз.

Приземление смягчил пиджак, зацепившийся за вентиль трубы. Духота, полумрак, толстый слой пыли и трубы всевозможных размеров и диаметров, сотни вентилей и приборов со стрелками.

Он с тоской глянул на узкую полоску окон под потолком. Войти — вошел, а о выходе придется забыть. К лазейке не подберешься.

Шелест прошел вдоль стены и добрался до стальной лестницы, ведущей к массивной двери из кованого железа. Вместо ручки на двери было колесо, похожее на руль троллейбуса. Он начал его крутить, и оно легко поддалось. Когда колесо застопорилось, Шура налег на дверь плечом, и она медленно открылась. Так он очутился в прохладном узком коридоре, освещенном несколькими стеклянными плафонами в металлических панцирях.

Дойдя до конца коридора, он обнаружил еще одну круто взвивающуюся вверх железную лестницу, похожую на корабельный трап, и справа небольшую комнату. Это была рабочая раздевалка. Деревянные шкафчики со спецовкой, инструменты, пустые пивные бутылки, стол с рассыпанными фишками домино и деревянные скамейки.

Решение пришло само собой, и через несколько минут Шура Шелест превратился в рабочего человека. Синий комбинезон с эмблемой отеля на груди и спине, промасленная кепка, надвинутая на глаза, пара мазков грязи на лице для конспирации и чемоданчик с инструментами в руках. Такой наряд мог стать лучшим пропуском в любое помещение, где есть железяки.

Теперь, уверенный в себе, он направился дальше. Поднявшись этажом выше, Шелест сунулся в одну из дверей, но она оказалась запертой. Следующая тоже. Ни одна из дверей не открывалась. Стало ясно, что охранники не зря едят свой хлеб. Не любят они неожиданностей и лишних лазеек. Чем меньше дверей, тем спокойнее.

Пришлось подниматься еще на этаж выше. Дальше лестниц не было. Всего две двери, и одна из них открылась. Он попал в холл второго этажа.

Человека четыре стояли справа у окна. В руках рации. Это не тот этаж. Осиное гнездо выше. Так он слышал, но сам в гостинице никогда не бывал.

Пересекая холл, он увидел перед собой лифт, возле которого стояли двое парней. Ноги на ширине плеч, руки за спиной. Картина из фильма «Семнадцать мгновений весны». Слева — парадная лестница, там четверо. Нет, двое лучше, чем четверо.

Слева от лифта дверь. Надпись: «Служебное помещение. Посторонним вход запрещен».

А если он закрыт? Поцеловаться с дверью и вызвать интерес у костоломов? Но в лифт они его точно не пустят. На раздумья времени не оставалось. Ноги то шли, а расстояние плевое. Вот он и воткнулся в дверь с предупреждением для посторонних, а она возьми и откройся.

Он вошел и вытер кепкой пот с лица. А дальше?

Темно. Он ничего не видел, но отчетливо слышал шум лебедки, таскающей лифт по этажам. Ощупав стену, его рука попала на выключатель. Вспыхнул свет. Небольшая комната, а справа решетчатая дверь с замком. За ней шахта лифта. Мимо него вверх прошла кабина.

Выйти из помещения и уйти? Куда? Но и здесь выхода не было. Шелест подошел к решетке, глянул вслед идущему вниз лифту. Он заметил на крыше кабины ручки люка. Через него можно попасть внутрь. Уже выход. Рискованный, но реальный. И подняться можно куда угодно.

Репортер покопался в инструментах и нашел то, что помогло ему с легкостью справиться с замком. Решетка распахнулась. Под ним находилась квадратная шахта этажа в три. Впрочем, он поднялся по трем пролетам, значит, находился на втором, учитывая подвал. Лифт спускался ниже. Гадать не имело смысла. Он уже загнал себя в тупик, и ему оставалось действовать, а не размышлять. Он встал на самый край перед шахтой. Когда кабина пошла вверх и когда крыша сравнялась с порогом, он просто перешагнул черту и оказался на подъемнике, крепко ухватив трос обеими руками. Перед глазами мелькали двери с номерами этажей. Если кто-то решит поехать на последний, то его сомнет в гармошку. Репортер осторожно лег, свернувшись в калачик. Резкие движения и лишний шум могли услышать в кабине.

На девятнадцатом этаже кто-то вышел. На всем протяжении подъема Шелест не видел больше ни одной решетки с площадкой. Весь цементный колодец имел идеально гладкие стены.

Он принялся изучать крышу. Ремонтный люк находился сбоку, по левую руку от него, и запирался на защелки, как старый чемодан. Он снял их и приподнял крышку. Люк был не единственной преградой для проникновения вовнутрь. Сантиметрах в десяти располагалась стальная рама, на которой крепились матовые стекла, скрывавшие люминесцентные лампы. Каждое такое стекло размером пятьдесят на пятьдесят сантиметров держалось на обычных деревянных вертушках. Если стекло вынуть, то можно очень легко спрыгнуть в кабину. Если, конечно, пол выдержит. Но и прыгать вовсе не обязательно. Спуститься на вытянутых руках, повиснуть — и до пола останется всего ничего. Нужно дождаться подходящего момента, и дело в шляпе.

Неожиданно лифт дернулся и пошел вниз. Шелест едва успел ухватиться за трос, крышка люка соскочила, и он ее поймал у края кабины. Его пот прошиб при мысли о ее падении в шахту.

Короткий путь закончился на четырнадцатом этаже. Двери открылись, и кабина заполнилась. Послушная машина заработала и поползла вниз. Сквозь матовое стекло он различал только силуэты. Их было трое.

И вдруг Шелест услышал знакомый голос. Он звучал очень отчетливо.

— Какие будут указания? — раздался низкий баритон.

— Мне не нравятся планы Рубина, пропади он пропадом. Парень перегибает палку. Похоже, ему настал конец. В такой горячке он может наделать глупостей.

Вот оно долгожданное интервью! Репортер обалдел от счастья. Голос принадлежал губернатору. Сомнений не оставалось. Шелест вытащил диктофон из нагрудного кармана и, включив его, положил на раму между стеклами.

Четкая отрывистая речь. Его ни с кем не спутаешь.

— Вряд ли мы сумеем устранить его, Николай Николаич. Мы не готовы, а он отгородился баррикадами со всех сторон, — возразил приятный баритон. — Как вы полагаете, он способен отразить массированный удар?

— Хуже всего, что ни он, ни я не знаем, от кого придется обороняться. Все зависит от силы, влияния и подготовленности противника. В любом случае, разоблачение нас не устраивает. Это грозит скандалом и провалом приближающихся выборов.

— Мы этого не допустим.

— Есть реальные предложения?

— Полковник Коптилин. Своим положением он обязан вам, и это вы отдали его в распоряжение Рубина. Задание Коптилину можно изменить с плюса на минус. Ему без разницы, на кого направлять штыки. Был бы приказ.

— Я подумаю над вашим предложением.

Лифт остановился на третьем этаже, и все вышли.

«Нет, — решил Шелест, — рано еще покидать экспериментальный корпункт. За тридцать секунд записана информация, за которой можно гоняться годами».

Важнейшее открытие! Губернатор связан темными делами с вице-мэром, который и является главным охотником за конвертами, а в качестве гончих псов использует спецслужбы, находящиеся на легальном положении.

Выводы: они провели консультации с Рубиным. К общему знаменателю не пришли. Бункер вице-мэра находится на четырнадцатом этаже, и он сейчас в Сочи, а не на Канарах. Причем действует, и очень активно. Какой следующий шаг предпримет Рубин, неизвестно, но не простой, если губернатор напугался и решил остановить вице-мэра радикальным способом.

Война только началась, и неизвестно, сколько голов еще слетит с плеч, пока не наступит мир. А точнее, не мир, а грандиозный скандал с фейерверком!

Лифт вновь дернулся. Шелест притих. Кабина остановилась напротив цифры четырнадцать.