XVII

Было еще совсем рано. Но на пляже то там, то тут уже устраивались самые ревностные поборники раннего купания.

Девушки лежали на своих подстилках не раздеваясь, а Леся Даже закутала ноги. Солнце лишь начало пригревать. Леся лежала навзничь, подставив лицо солнцу, и смотрела в небо. Потом зажмурила глаза. Какое-то время девчата молчали, наконец нарушила тишину Зоряна:

— Марта, а тебе не кажется, что мы с тобой ведем себя как дуры. Выспрашиваем у Леськи, выспрашиваем, а она — сейчас нет, девочки, потом расскажу! День проходит, два, три — ни слова! Ну, мы терпим, ждем, что наша любимая подруга расскажет нам наконец, чего ради мы сорвались с места и ни с того ни с сего должны были тащиться в Севастополь, хотя мы собирались заехать туда только на обратном пути. И там надо было высидеть ровно три дня, пока наши киношники не исчезли прочь из Крыма. И чего было в Севастополе столько сидеть? Город маленький, аккуратный, но пляжи неважные... Ну, посмотрели панораму, прошлись городом — и айда бы. Так нет, мы волнуемся, молчим, ждем, когда она придет в себя, и поговорим все вместе, посоветуемся... Приехали назад — снова ночью не спит, ревет... Ты не смотри на меня так, Леся, я все видела! Ни свет ни заря вскочила и на пляж, потому что последние дни в Крыму, надо ухватить побольше солнца! Да? А на самом деле лишь бы куда-нибудь, лишь бы что-то... Потому что лет сил терпеть! Так скажи, не делай из нас дураков! Я представляю, что там Юрко обо всем этом думал! Что он говорил!

Леся молчала, не меняя позы, и ровно, спокойно смотрела в небо. Лицо у нее было холодное и неподвижное.

Марта вздохнула и печально посмотрела на Зорину, а потом на Лесю:

— Она просто влюбилась до беспамятства в Роберто, вот и все! Мы же говорили ей — не спеши ты так к нему привязываться, не привыкай, потому что скоро расставаться, а потом неизвестно, что и как... А я еще говорила, что парень очень симпатичный — и красивый, и умный, и порядочный, судя по виду... Только что ты о нем знаешь и кто что о нем знает? Поосторожнее бы, потому что вот так влюбляешься, а потом будешь мучиться, где он да что он? Ясное дело, это Ляля что-то сказала ей про Роберто! Потому что с того момента из Леси и слова не вытянешь. А если и заговаривает, то уж никак не о Роберто или о наших ребятах из киногруппы. А что эта Ляля могла такого сказать — ну, может, был у него там в Киеве кто-то, ну, может, гулял с какой-то девушкой, ну и что? Важно, как он сейчас к тебе относится, как ты к нему, как ваши отношения будут развиваться дальше...

Леся молчала. А Зоряна, скривив лицо, заговорила, передразнивая Лесю:

— «Если вы мне подруги, то едем завтра в Севастополь! На три дня. И не спрашивайте меня ни о чем и ничего не говорите! Прошу вас! Прошу! И все!» Что было делать? Поехали, как просила. И молчали, и не спрашивали. А сейчас? Ты нам или не доверяешь, или стыдишься чего-то? Я уже просто не могу выдержать этого молчания. Марта, ну скажи ей что-нибудь, расшевели ее!

Леся молчала.

— А что я ей скажу? — ответила Марта. — Леська, как всегда, думает прежде всего о себе. Главное, лишь бы на своем настоять!..

— Ну, чего тебе не хватает, Марта, ты мне скажи, — вдруг отозвалась Леся. — Ты так говоришь, будто тебя всю жизнь обижают! Ты такая несчастная! У тебя вон нарядов всяких, как у нас с Зорькой на двоих, у нас даже меньше. У отца твоего машина. Ты — единственная дочь. С тобой носятся, все тебе разрешают. Деньги у тебя всегда есть. А ты еще ноешь. Вот пожила б ты у меня на Подзамчем да потопила бы печки всю зиму, так знала бы, что такое холод зимой на кухне, когда нет теплой воды, чтобы посуду помыть. Тогда бы и говорила...

Марта побледнела и села, повернувшись к Лесе.

— Слушайте, девчата! Нас же считают подругами! И я всегда, всегда... — подбородок ее вдруг задрожал, но она пересилила себя, минуту помолчала, и в эту минуту тяжело стало и Лесе, и Зоряне. Леся уже и рада была бы забрать свои слова обратно, но Марта продолжала:

— Я всегда делилась с вами всем, чем могла. Вы знаете, какие мама устраивала скандалы, когда я в колхозе оставила в той семье, где жила, свои платки и кофты?! Но я не о том говорю. Я виновата, что у моего отца такая должность и такой заработок? И мама работает и тоже зарабатывает. И я одна у них. Я маме давно говорила, еще когда маленькой была: почему у меня нет младшего братика или сестрички? Я так часто чувствую себя одинокой, и мне же еще завидуют. А вы! Когда мы в институте подружились, я чувствовала себя такой счастливой! Я для вас на все всегда готова, а вы пытаетесь уколоть меня совсем как чужие. И ты, Леся, ты же знаешь, как я к тебе!.. И ты это говоришь? Если вы так будете ко мне относиться, нашей дружбе придет конец. Я этого не выдержу. Я же вам всегда даю одевать свои вещи, все, что вы хотите. Только, — она шмыгнула носом, и слезы потекли из ее глаз, — разве я виновата, что у вас такие фигуры, а я маленькая и толстая?..

— Мартуся, я дура, дура! Ты меня не слушай! Я сейчас взбесилась. Не слушай меня. Я тебя люблю, очень люблю, и Зоряна любит! Я это все со злости сказала. На себя злюсь, Мартуся, только не плачь. Потому что мне и так плохо, очень плохо! Я не хочу, чтоб еще и ты на меня сердце держала! Умоляю тебя, Мартуся, не надо...

Сочувствие, казалось, еще больше разволновало Марту, и она захлюпала, уткнувшись в плечо подруги.

— Ну, не страдай уж так, Марта, — вмешалась Зоряна. — Вот Виталий, между прочим, часто с тобой танцевал. Никто его особенно не тянул... И даже когда был выбор, все тебя приглашал. И на фигуру свою не жалуйся, нормальная фигура. Зато лицо у тебя красивее, чем у нас. Яркая, чернявая — прямо цыганка!

Ой, Зорька, до чего ж ты умеешь говорить! Раз-два — и уже куча комплиментов. И все неправда, и ничего у Виталия ко мне не было, так просто...

— По тебе умирал, все видели, не прикидывайся...

— Но все равно они уже уехали, как бы там ни было, и мы уже никогда их не увидим... — грустно сказала Марта.

— Ну, увидим или нет — это еще вопрос. Все может быть. Вот Юрко же отписал.

Зоряна вынула из сумочки бумажку, сложенную вчетверо, развернула и начала читать:

— «Зорька, вы что, совсем с ума посходили? Из твоей записки я ничего не понял, ясно только, что вас сагитировала Леська. Ну, знаешь, это свинство — вот так удрать. С тобой мы еще этот вопрос выясним во Львове за неделю, оставшуюся до начала учебы. А вот ребята очень переживают. Роберто просто места себе не находит. Да и Виталий не в своей тарелке. А Роберто Леська совсем свела с ума. Он не ел сегодня целый день и куда-то пропал под вечер. Мы его искали с Виталием и Сашком. Наконец нашли. Лежал на большом камне на тех Черновских скалах. Пока мы сделали наше открытие, уже было больше семи вечера. Это Сашко высмотрел беглеца. Полез было к нему Виталий, но Роберто сразу начал спускаться сам и еще извинился перед Виталием, что ничего не сказал...»

Ага, это уже вас не касается. Ну, словом, видишь, Марта, все еще впереди — письма, адреса и вообще все. Но, подожди, пусть все-таки Леська скажет, что произошло между нею и Роберто. Что же такое сказала тебе его сестра Ляля? Это же все из-за нее?

Солнце уже грело в полную силу, девушки разделись, наслаждались теплом их загоревшие тела. Леся вдруг встала и пошла к скале.

— Я прыгну разок. Жарко, — бросила она уже на ходу.

Вот она уже взобралась на скалу. Глянула сверху на море, поблескивавшее под солнцем, и пошла дальше, на большой камень. Вдруг ее блуждающий взгляд остановился, остановилась и она сама.

Белым известняком или мелом огромными буквами но всему белому камню была сделана надпись: «Я люблю тебя, Леся, люблю, люблю, люблю, люблю...» И подпись — Роберто, и дата — вчерашний день.

Леся закусила губу. Все произошло так неожиданно! Смешались боль, обида, радость, и слезы потекли по ее щекам.

Вода приняла ее, остудила и приласкала. Леся вынырнула, и после тусклой зелени моря яркое, желтое, горячее солнце ударило ей в глаза, и все снова ожило в ее памяти.

Она повернулась и поплыла от берега, ее движения были спокойны и уверенны, а слезы все текли и текли из глаз и смешивались с соленой морской водой, без остатка растворяясь в ней...

Загрузка...