На южном берегу

IV

— Ого, а наших сегодня густо, — протянул низенький энергичный толстяк — режиссер Соломко, обнаруживая среди танцующих знакомые фигуры. — Смотри, Виталий, и Сашко здесь, и Эрнесто, и 3денек, и Карлос, ага, вот и Роберто возле своих девчат. А Миколы я не вижу...

— Микола должен быть где-то здесь. Говорил, что будет. Они вместе с Самойленком пошли в город, а потом собирались сюда.

Собеседнику Соломко на вид лет двадцать пять. Невысокая, крепко сбитая фигура спортсмена, коротко остриженные волосы, четкие черты лица. Белая тенниска с короткими рукавами, круглым вырезом плотно облегала его, приятно контрастируя с загаром.

Маленькие черные, обрамленные бесцветными бровями глаза Соломко быстро нашли в толпе Миколу Андриевича с оператором Самойленком в окружении нескольких девушек. Соломко поспешил туда. Виталий остался один.

Он спокойно рассматривал окружающих; было нетрудно заметить, что мысли его витают где-то далеко отсюда.

— Добрый вечер, Виталий! — послышалось рядом.

Виталий обернулся. Перед ним стоял парень приблизительно одного с ним роста, но совсем другой комплекции. На худых плечах висела широкая пестрая сорочка, призванная, по-видимому, сделать юношу не таким тощим, а в действительности только подчеркивающая его худобу. Но у него было удивительное, прекрасное лицо. Темно-каштановые кудрявые волосы, аккуратные брови, длиннющие ресницы, в тени которых светились черные глаза, чуть приплюснутый нос, припухшие губы и квадратный подбородок на узком худом лице. На первый взгляд он казался выходцем из стран Востока.

— А, Сашко? Будь здрав. И ты тут? Ну как? Танцуешь? — как-то невнимательно протянул Виталий, все еще не отрываясь от своих мыслей. Но наконец, будто только что увидел Сашка, улыбнулся. — Как девчата? Познакомились с кем-нибудь?

— Да я там преимущественно с Роберто и этими — Лесей, Мартой и Зориной. С ними весело. Особенно Зорька — такая юмористка! Может, пойдем туда, к нашим?

Когда они подходили к девушкам, зазвучала быстрая ритмическая музыка, и Виталий, неожиданно щелкнув каблуками, поклонился Зорине: «Разрешите?»

Они почувствовали, как мгновенно забурлила танцующая толпа. Но Виталий не спешил в центр, держась со своей партнершей ближе к краю площадки. Здесь было больше места, и почему не сымпровизировать? На эту пару стали обращать внимание.

Роберто танцевал с Лесей, Сашко пригласил Марту. Оба парня старались не отставать от Виталия и старательно двигали руками-ногами в такт музыке. Но сами чувствовали — выходит что-то не то, напряженность не уходила.

Где-то посреди танца Роберто вдруг перешел на более спокойный ритм. Леся улыбнулась.

— Так даже лучше, — сказала она. — Я хоть и люблю танцевать, и попрыгать иногда хочется, а сегодня что-то не то настроение.

— А что случилось? Я тоже гляжу — ты сегодня какая-то не такая.

— И сама не знаю. Может, это солнце на меня так действует, очень уж сильно оно жжет в последние дни. Со мной случается — ни с того ни с сего меняется настроение, и сама не могу понять, что со мной. Как-то мне сейчас тревожно на душе. Странно, отчего бы это?

Танец закончился. К ним шли Сашко и Виталий со своими дамами.

Роберто торопливо сказал:

— Леся, может, пойдем немного погуляем после танцев? Или даже немного раньше? Поговорим и так просто походим?

— Согласна, — серьезно ответила Леся. — Через полчаса уходим отсюда.

На следующий танец Сашко пригласил Лесю, а Марту с Зориной — двое их знакомых из лагеря.

Роберто с Виталием остались вдвоем.

— Ты скоро домой собираешься? — спросил Виталий.

— Да нет. А ты что, уже уходишь?

— Еще нет. Но скоро уйду. Что-то мне не танцуется сегодня.

— Вот те раз! Не танцуется? А кому же тогда танцуется? Так выдавал тут с Зорькой, аж пыль столбом!

— Ерунда, Роберто, не больше чем разрядка. Добывание положительных эмоций...

Роберто с удивлением посмотрел на Виталия. Тот едва заметно улыбался.

— Если не очень будешь торопиться, подожди меня после танцев. Вместе пойдем домой, — попросил Роберто. А потом спохватился: — Не заскучаешь? Захочется уйти раньше, иди, а я на всякий случай посмотрю тебя в одиннадцать у ворот лагеря. Видишь ли, я договорился немного погулять с Лесей, но ты же знаешь — эти девчата в одиннадцать всегда домой...

— Ладно, — улыбнулся Виталий. — Посмотрим. Наверное, подожду, потому что в гостиницу не очень-то тянет, да и идти до нее далеко, одному неинтересно. В компании веселее. В хорошей, конечно, компании, — прибавил он, немного помолчав.

— Не знаю, какая из меня компания...

— Ладно, беги.

...Воздух густой и теплый. Середина августа. Ночь в Крыму. Луна и звезды видны четко, будто они нарисованы яркой фосфорной краской на темном фоне, образовавшемся от слияния неба с морем, и там, где они сливаются, — синева с чернотой, абсолютная чернота. Ночь.

Некоторое время они шли молча. Набережная по дороге из Рабочего уголка в Алушту казалась теперь узенькой тропкой между морем и пляжем с одной стороны и горами, поросшими деревьями и кустарником, — с другой. Ночь.

— Ну, как оно гулялось? — нарушил тишину Виталий.

— Хорошо. Прошлись, поболтали немного. Как-то странно мне с ней разговаривается. Я с девчатами всегда легко треплюсь, а тут будто язык отсох. Скажу пару слов и молчу. Самому теперь чудно. А вот сейчас, казалось бы, говорил и говорил...

— Значит, влюблен. А она как? Тоже молчала?

— Ну зачем так сразу — влюблен! Ну, нравится она мне, это правда. Но не люблю я всяких пышных слов — влюбленный, любовник, ахи, охи...

— Гм! Это, может, и хорошо, что ты не любишь пустых слов.

— Скажи, Виталий, а как тебе львовские девушки, Леся?

Виталий немного помолчал, а когда ответил, в тоне его Роберто уловил раздраженные нотки: это его слегка укололо, но он решил ничего ее замечать.

— Чудак ты, Роберто. Трудно сказать что-то определенное, я ведь ее очень мало знаю. Ты сам знаешь гораздо больше, хотя мы знакомы с этими девушками всего неделю.

— Странно — неделю... А мне кажется, что я знаю ее уже ну … с полгода... Прости, я слушаю.

— Ну что? Симпатичная девушка, немного «вещь в себе», открывается не сразу. И, судя по всему, пытается жить своим умом.. Но — имею ли право?..

— Мне же интересно! А что ты имеешь в виду — насчет «своего ума»?

— Видишь ли, Роберто, мне кажется, хотя я, может, и ошибаюсь, что есть люди, которые живут, ну, скажем, как трамвай идет. Им положили рельсы, и они только так и способны двигаться, а свернуть куда-то в сторону — никогда. Любое отклонение — это уже жизненная авария.. Знаешь, мы иногда слишком ленивы, не даем себе труда вдуматься в то, что делаем. Если что, сразу — спасительная формула: «А, так все делают!» И что-то очень существенное в жизни уходит... Впрочем, это уже философствование! Славная девушка Леся, ты ведь это хотел услышать?

— Зря ты так, Виталий. А за разговор — спасибо. Знаешь, со мной так еще никто никогда не разговаривал... Мне кажется, давно не хватало такого общения.

Виталий молча глянул на Роберто. Они уже приближались к Алуште. Огни отражались в море, преображаясь в сине-оливковый отсвет.

— Знаешь, Роберто, я, наверное, не повторял бы общеизвестных истин, если б не верил: ты поймешь, зачем я тебе все это говорю. Общеизвестное — еще не понятое... — Он снова сделал паузу. — Понимаешь, Роберто, нельзя жить одними настроениями: хочу — не хочу. Нравится — не нравится... Надо думать. Учиться думать. Это всех касается, тебя, я думаю, тоже. Не обиделся? Я, скорее, о своем…

— Нет-нет, что ты!

— Ну ладно. Расскажи мне лучше еще о Лесе. Мне кажется, вы находите общий язык.

— Понимаешь, мне с ней хорошо. Даже просто быть рядом. Но я вдруг становлюсь таким дураком и несу сплошной бред. Не удивить ли ее словами про трамвай?

— Смотри не удиви сверх меры!

Оба засмеялись.

— Виталий, а где ты работаешь? Я ведь ничего о тебе не знаю. Мы как тогда познакомились: «Привет!» — «Привет!» И в Киеве съемки продолжались всего три дня, да и жили все по домам — и поговорить было некогда, да и будто бы незачем. Значит, если б сюда не приехали, так бы и не разговорились? Все как-то случайно...

— Смотрю, тебя тянет к загадкам мироздания. Могли и здесь, если пользоваться твоей терминологией, не разговориться. Значит, обнаружилось что-то общее. Что-то не вполне зависящее от нашего сознания, от нашего разума. Бывает, люди сближаются на время, бывает — надолго, редко — навсегда. Разве у тебя не случалось такого — дружил с кем-то, дружил, а потом — раз и разошлись. А почему — неизвестно. Биоволны — все они... — В голосе Виталия опять возникла улыбка. — Да, коротко о себе. Работаю в издательстве «Высшая школа». Обыкновенным редактором. Стараюсь что-то писать. Ну, и читать, конечно. Поскольку, судя по всему, вступил в тот возраст, когда становятся просветителями юношества... А в фильм этот я попал случайно. По знакомству, собственно. Понимаешь, я неплохо знаю английский, ну и испанский немного. А Микола Андриевич, наш режиссер, — мой бывший сосед. Ну, ему для Интернациональной бригады были нужны люди с разными языками. Зачем? Для озвучивания — больше натуральности. Вот он и набрал настоящих поляков, чехов, венгров, кубинцев, испанцев, только англичан не было. Мы встретились случайно на улице, поболтали, а он и говорит: «Хочешь сниматься?» — «А почему бы и нет?» И все. А ему что, лишь бы язык знал хорошо. Взял я отпуск, снимаюсь. Вот так, Роберто.

— Я ведь тоже поступал на иностранные языки...

— Знаю, ты говорил. Вот мы и пришли. Кстати, ты в каком номере?

Они остановились у гостиничного подъезда. Роберто что-то говорил. Видно было, что ему совсем не хочется уходить. Он поколебался немного и снова обратился к Виталию:

— Прости, иногда мне кажется, что ты слишком резко судишь о людях...

— Да? — удивился Виталий. — Впрочем, тебе явно хочется поговорить еще. Так ведь? Я бы не против, но сейчас не стоит. Не обижайся. Серьезные разговоры требуют большого времени. Будет настроение — что ж... А сейчас начало второго. Завтра в девять, как ты знаешь, вся группа выезжает в горы на съемку. Так что доброй ночи!

— Доброй ночи! — сказал Роберто. Они уже были в гостинице, шли по лестнице наверх.

Доброй ночи!

«Алушта, 18 августа

Дорогой Леня!

Получил твое письмо и сразу же отвечаю. У меня все идет хорошо. Никаких особых приключений не произошло. Все нормально. Мне режиссеры поручили небольшую роль, где нужно сказать всего две фразы. Я уже выучил их по-испански. Это в одном эпизоде. Но меня взяли на все время съемок, потому что им подходит моя «фактура». Просто буду стоять как один из бойцов и что-то делать. Вот такое мое кино.

Сразу, как приехал, я тебе уже писал о ребятах, с которыми живу в гостиничном номере. Некоторых ты видел, когда шли съемки в Киеве, в Луцких казармах. Но, понятно, я их за три дня не узнал, ты — тем более, хотя и приходил на съемки дважды.

Я не собираюсь становиться киноактером или кем-то в этом духе. Просто мне уже минуло шестнадцать лет, и меня не следует опекать как ребенка.

Как и обещал, я тебе буду описывать все и всех детально, чтобы ты был в курсе дела и мог говорить с моими родителями. Я им тоже пишу, понятное дело. Но рассказать им все я не могу, они просто не поймут. Да и не стоит с ними заводиться. А ты хоть и двоюродный брат, а может, ближе иного родного.

Ну ладно. С чего начать? Ага. Ты видел Роберто? Ну, этого парня, наполовину испанца. Я тебе писал о нем. Живу сейчас в одном номере с ним и еще с одним кубинцем, Винсенте Мадина. Он учится в университете. Смешной такой, долговязый, прыщавый и очень веселый. А русский знает неплохо, хоть иногда и делает комичные ошибки. Ну, этот еще ничего. А то у нас есть один, тоже кубинец, Эрнесто. Маленький такой, живой человечек. Ему уже лет тридцать. Но он как мальчик. С ним очень весело, потому что он очень забавно говорит. Все навыворот. И быстро, быстро. Слова путает, особенно рода и падежи. А вообще ребята все хорошие. Мне с ними интересно.

Я тут самый младший. А потом — Роберто. Ему восемнадцать, а затем все остальные. Самый старший у нас Виталий. Они с Роберто в последнее время все вдвоем ходят. Не в том дело, что вдвоем, а как-то на пару. А мне и Роберто нравится, и Виталий, и вообще здесь много интересных ребят. Но почему-то всегда неудобно начинать с ними разговор. Я все время чувствую, что моложе всех и что я такой худой. Мне кажется, меня обязательно спросят, сколько мне лет, кто я и что, или просто зайдет как-то об этом разговор, и они узнают, что я еще школьник, и не захотят со мной больше знаться. Ну, не то что не захотят знаться, а будут у них физиономии или разочарованные, или неприятно удивленные. И я, как только подумаю, что у них может возникнуть такое отношение ко мне, сразу теряюсь и стараюсь держаться на заднем плане.

Так вот, Виталий как-то подошел ко мне и говорит:

— А я думал, ты молдаванин, Сашко, или, скорее, даже армянин. А потом вижу, по-украински умеешь, наверное, отец откуда-то с Кавказа, а уж парень на Украине живет...

— Я живу в Киеве. Там и родился. Меня Микола Андриевич на улице нашел. Он меня так и кличет — «найденыш». Потому что шел я на пляж. Как раз экзамены кончились. А тут подходит какой-то человек и спрашивает: «Парень, ты не хочешь в кино сниматься?» Я думал, он шутит, ан вот что вышло.

Я Виталию сразу все рассказал. И даже о тебе, и как меня домой не пускали. Почему-то мне захотелось рассказать ему все. Как-то легче стало, когда он со мной поговорил. Я знаю, ты меня ругаешь сейчас, но я пишу тебе, как и обещал, всё, как оно есть на самом деле, как мы и договаривались, ничего не приукрашивая.

А Виталий говорит:

— Знаешь, у тебя — классический восточный тип лица. Ты еще похож на араба. Может, у тебя кто-то из далеких предков был бедуином, — и подмигнул мне.

Я сразу повеселел и рассказал, как в Киеве на улице ко мне подошли когда-то два араба и что-то говорили по-своему, а я отвечал, что ничего не понимаю. А они все удивлялись — действительно ли я не араб?

Вот так оно все. Сейчас половина одиннадцатого. Я сижу в гостинице. В комнате никого нет. А я решил не ходить сегодня на танцы, а писать письма. Потому что все наши ходят на танцы в Рабочий уголок, в лагерь Львовского политехнического института. Я там за эти десять дней уже раз пять был. Но страшно далеко идти обратно. Почти час. И потому теперь многие ходят на танцы в город. А сначала все — только туда.

Мы еще в первый день познакомились с девчатами из этого лагеря. Ну, такие все из себя студентки. Закончили первый курс. Из Львова. А Роберто просто не отходит от одной там, Леси.

Я уж и не помню, писал об этом или нет, но он просто умирает. И все знают и посмеиваются, а он девает вид, что не понимает, над чем. И как-то от него сразу отстают. Вот это характер.

Только с Виталием они о чем-то подолгу разговаривают. И с танцев всегда возвращаются вдвоем. Я как-то пошел с ними и все время чувствовал, что лишний, потому что они как будто чего-то при мне недоговаривали. Но все равно они относятся ко мне хорошо, и это приятно. Вообще ко мне все относятся приязненно. И костюмерша, и гримерша, и режиссеры, и ребята. Только иногда раздражает, что принимают меня за маленького. Вот Роберто так не воспринимает никто. А он ненамного и старше.

Ага, у нас в группе неожиданно появился еще один парень. Это приятель тех девчат — Марты, Леси и Зорины. Учится с ними. Он только что приехал в лагерь. Всего три дня. Опоздал, потому что будто бы выступал на спортивных соревнованиях. Зовут его Юрко. Такой беленький, крепенький. Глаза у него небольшие и какие-то очень лукавые, и когда он смеется, то они у него совсем превращаются в щелочки, и улыбка у него какая-то хитроватая, но очень симпатичная.

Я даю такое описание, потому что как раз за эту улыбку режиссер и взял его в группу. Они решили к нашей испанской группе присоединить еще советского танкиста. Ну, по сценарию он потом уже попадает к нам. И Каминский говорил, что ему нужен типаж, белокурый, для контраста, и такой, чтобы вызывал симпатию, ну и все такое прочее. Мы все, компанией отправились в этот Львовский политехник на танцы и подошли к нашим знакомым девчатам. Там нас уже все знают, они считаются наши знакомые, потому что Роберто всегда возле них вертится и Виталий часто с ним, да и я до кучи, ну и все такое.

А Юрко дружит с Зориной, одной из этих девушек.

Ну, мы подходим, а он с ними стоит, и все они чего-то хохочут. Радостные, в общем. Девчата говорили нам, что он приедет, и мы сразу догадались, что это и есть Зорькин приятель. Познакомили нас, и он оказался очень веселым парнем, очень остроумным, столько всяких шуток знает, анекдотов и прочего.

И с Роберто они мгновенно нашли общий язык, и с Виталием запросто. Через час мы уже болтали как старые знакомые. Я даже подумал, как легко живется людям, которые так сразу могут находить с другими общий язык.

А позже подошли наши режиссеры, и их тоже познакомили с Юрком. Он представился, но особого уважения или интереса к пришедшим не проявил и трепался дальше.

Каминский начал с ним о чем-то спорить, но просто не мог его переговорить, потому что Юрко все смехом, смехом. Все хохочут, и Каминский махнул рукой. Потом они с Соломко ушли, а под конец танцев Каминский говорит:

— Хочешь, Юрко, у нас сниматься?

— Не знаю. Не пробовал. Может, и хочу, — говорит Юрко.

— Ну так что, попробуем?

— А почему бы и нет?

Сделали пробу. Лицо фотогеничное. И все. Он уже у нас в группе.

Быстро перезнакомился с кубинцами, лучший их друг. И ко мне он по-доброму, и ко всем. Такой парень! А режиссер этот, Каминский, просто от него в восторге. И даже придумал для него дополнительный эпизод.

Ну вот, наверное, и все события.

Но нет. Еще одно. Вчера под вечер приехали мы со съемок. Измученные, вымазанные гримом, голодные. День был очень длинный. Жара. Мы все в военной форме. Страшная жара — а тут снимают бой. И все что-то не так. Целый день убили на каких-то пару метров общего плана, без эпизодов, а просто — идет бой. Но вот, приехали в гостиницу, расходимся по номерам, а тут администраторша высунулась из будки и зовет Роберто. Они уже нас всех знают. Он подошел удивленный:

— В чем дело?

— Приехала ваша сестра. Вот, оставила записку. Я сказала, что вы на съемках, а приедете в шесть...

Вижу — Роберто прямо в лице изменился. Странное выражение было у него тогда. Не то что не радость, а даже какой-то страх. Схватил записку, прочитал. Сказал администраторше: «Спасибо» — и в номер.

Я спрашиваю, что стряслось, а он:

— Да так, родственница приехала. Принесло на мою голову. А что поделаешь? Приехала отдыхать в Алушту, знает, что я здесь, вот и пришла. Теперь начнет надзирать за мной, а потом — доклад дома. Не было печали!

— А что, она такая вредная? Сколько ей лет? — спрашиваю.

— Да не то чтобы вредная, а... просто мне она здесь ни к чему. Вполне взрослая женщина, самостоятельная, двадцати семи лет, блондинка. Так, ничего... Но мне, Сашко, не по себе. Это уж точно. Ну, ничего не попишешь. Она придет сегодня вечером. Посмотришь, если так интересно.

Я удивился, чего это он так дергается. Ну, приехала какая-то там двоюродная сестра. Ну и пусть. Оно, известно, родичи всякие бывают. Если бы ко мне приехала тетка Ева, не знаю, как бы я еще дергался. Потому что она меня сразу начала бы воспитывать, ну, ты знаешь. Даже тебе достается. А здесь — сестра. Это еще ничего. Пережить можно.

Вечером я ее увидел. Мы ужинали в ресторане. Сидели за столиком вчетвером — я, Роберто, Виталий и Юрко. Его тоже взяли в гостиницу, а путевка так и пропала. Он и там иногда будет ночевать, но сейчас съемки с утра, и мы на автобусе ездим в горы. Режиссёр его тоже поместил в гостиницу. Зоряна уже дважды сюда приезжала. Один раз с Лесей, а потом с Лесей и с Мартой.

Итак, мы сидим, а Роберто все на часы поглядывает. Ляля (так зовут его сестру) должна была прийти в восемь. Мы в чем-то там говорили, а Виталий шутил, мол, посватается к сестре Роберто, только жаль, что блондинка, а он предпочитает брюнеток. Все это почему-то очень нервировало Роберто, и он даже ничего не ответил Виталию, не отшутился.

Одним словом, появилась она в дверях ресторана, и Роберто сразу же вскочил и побежал к ней, попросив Виталия рассчитаться за него. Ничего из себя девушка, с высокой прической. Красивая фигура. На Роберто абсолютно не похожа.

Вскоре мы вышли из ресторана и тут же натолкнулись на них. Они стояли у выхода из гостиницы и о чем-то говорили. Вернее, говорил Роберто, а она только вставляла реплики.

У Роберто от напряжения даже складки залегли возле губ. Он точно отрубал каждую фразу. Но говорил спокойно. Когда увидел нас троих, сначала почему-то растерялся, посмотрел на Лялю, на нас. А уж потом сказал:

— Вот, познакомьтесь. Это моя двоюродная сестра Ляля. А это — мои друзья.

Мы познакомились и вместе гуляли целый вечер, потому что на танцы в тот день не выбрались. Ляля очень мне понравилась, да и другим как будто тоже. Она веселая и умная. Только все над Роберто подшучивала. А он молчал, иногда морщился. Весь вечер был непривычно хмурым и задумчивым.

Через три или четыре дня едем мы на несколько дней в Судак. Там есть совсем голые скалы. Говорил режиссер, что будут снимать эпизод, где нас расстреливают. Хотя до конца съемок еще порядочно, но сейчас отснимут последний эпизод, а уж тогда все остальные. Это потом все сведут воедино, смонтируют, склеят, и будет фильм. А сейчас надо снимать, потому что погода благоприятствует, а нам еще находиться здесь всего десять дней. Вернемся в Киев, там съемки будут продолжаться в павильонах.

Ой, ну все. Уже почти двенадцать, а ребят еще нет. Наверное, скоро придут. Но я уже хочу спать. Я написал тебе целый том. Придется клеить на конверт дополнительную марку.

Пиши мне, Леня, по этому самому адресу. Жду твоего письма с нетерпением. Поцелуй от меня Галю и маленького Вовку, а также, когда будешь у своих родителей, дядю Бориса и тетю Зою, а также моих папу и маму. Зайди или позвони и скажи им что-нибудь обо мне. Знаешь, как они тебя слушают.

Ну, па.

Целую тебя крепко.

Твой Сашко».