На задворках галактики. Книга 2

Глава 5

Лёгкая позёмка подняла снег и зашвырнула за шиворот. Лицо онемело и стало словно чужим, руки в двупалых рукавицах плохо слушаются, но холод почему-то не ощущается. Холод как будто и есть и как будто его нет.

Рядом в насквозь промёрзшем окопе жмутся товарищи. Их лица ускользают от взора, только расплывающиеся образы, но от этих образов веет родным и надёжным.

Вдалеке по заснеженному полю приближается смерть. Угловатая, выкрашенная в белое стальная коробка, плюющая огненными всполохами. Это 'Хафлер' — самый массовый велгонский танк. Где-то рядом с грохотом ложатся два осколочно-фугасных снаряда и мир окутывает звенящая тишина. За танком растянулась жидкая цепочка едва различимых из-за поземицы фигурок. Часть их в белых маскхалатах, но многие в шинелях цвета хаки, кажущихся чёрными на фоне снега.

Бруствер из спрессованного снега только скрывает до поры позицию, от пуль он не спасает. Они прошивают его насквозь. Танк, как по шаблону, остановился метрах в двухстах от окопов, мотопехота пошла вперёд по колено, а то и по пояс в снегу. Справа ожил трофейный 'Жнец', пулемётная очередь, собрав дань, вмиг прижала цепь к земле. 'Хафлер' разворачивает башню и бьёт трассерами из спаренного с пушкой пулемёта, следом добавляет трёхдюймовым осколочно-фугасным. Прижавшиеся велгонцы начинают ползти к окопам, до них ещё далеко, гранату не докинешь. Да и нет уже гранат.

Прямо перед танком ложится жирный огненный росчерк, взлетает и оседает снежный султанчик. Кто-то сзади приспособил неразбитую пушку захваченной батареи. Видимо это ротные миномётчики стараются, устав сидеть без боеприпасов. Велгонский мехвод заметил опасность и начал сдавать назад, рассчитывая сбить прицел артиллеристам, командир и башнёр в это время лихорадочно ищут демаскирующие признаки орудия. Видимо нашли, башня начала разворот. Новый росчерк ударил и перебил гусеницу, сразу за ним ухнула танковая пушка. Мехвод поздно сообразил, что гусеница перебита, 'Хафлер' закрутило влево. Похоже, башнёр промазал, в борт танку ударил снаряд. Кумулятивный, судя по зачадившей корме. С такой-то дистанции трофейные велгонские семидесятипятимиллиметровки пробивали в борт любой танк. Трое вылезших танкистов повисают на броне, их сняли ружейным огнём, двое выбрались через нижний люк, из-за катков их не достать.

В голове настойчиво крутится мысль, что надо бы после боя насобирать оружия и патронов у велгонцев. Боеприпасов у роты почти не осталось, четыре атаки за утро отбили, эта уже пятая — самая вялая.

Уже рассветало, когда Масканин резко прокинулся с чувством тревоги. Посидел, прислушиваясь к своим ощущениям, тревога не проходила. А вокруг — тишина. Странная, между прочим, тишина, если не считать шума дождя, извергаемого хмурыми почти что чёрными тучами.

Оглядевшись и понаблюдав за надолго зарядившим дождём, понял, что тихонько радуется. Радуется оттого, что накануне он и крепыш настолько выдохлись, что завалились спать, не стянув маски. Да уж, тут стоило только представить, чем бы могло кончиться пробуждение под дождём. Запросто можно было и без зрения остаться или вообще без кожи. А могло, правда, и повезти, проснулись бы под обычным дождиком, смотря, откуда тучи пришли.

Проверять, опасна ли небесная хлябь, Максиму не хотелось. Да и способа проверить у него не было. Конечно, не удобно, когда на голове защитная маска, особенно в такие моменты, когда, например, в носу закрутит или в ухе зачешется, но без маски — никуда. Её лицевые мембраны спокойно пропускали воздух, но не витавшую в этом воздухе влагу, не говоря о нормальной жидкости.

Но дождь дождём, он, в общем-то, штука привычная, а вот что заставило так резко вскочить, ещё толком не проснувшись? Отчего тревожное чувство совершенно не желало проходить? Предчувствие? Что бы там ни было, Масканин решил не задерживаться, всего минуту уделив оценке увиденного сна. Раньше такие яркие сны не снились, да и вообще снились они редко. Причём были они отвлечённые, лишённые всякой конкретики. Этот же будто всплывшее из глубин памяти воспоминание. Неужто память начала возвращаться? Хорошо бы!

Растормошил крепыша, тот проснулся сразу.

Издалека, на пределе слышимости, донеслись звуки выстрелов. Стреляли часто, одиночными. Из велгонских карабинов. Их-то 'голоса' не возможно было перепутать ни с чем.

— А вот и пешие по наши души, — произнёс крепыш. — Интересно, по ком они там лупят? Может, им что привиделось?

— Ох, не думаю, — Масканин поднялся на ноги и поудобней переразместил на себе сумки. — Судя по выстрелам, за нами идут не меньше десятка. И повстречали они или кого-то очень большого, или кого-то многочисленного.

— Будем, значит, вдвойне осторожны, — заявил крепыш и тут удивил Максима, начав неполную разборку оружия с проверкой консистенции смазки — не загустела ли? Остался доволен, прежний владелец хорошо содержал свой карабин.

Масканин проверил и свой, скорее, чтоб не ударить в грязь лицом, нежели чувствуя необходимость. Даже прочистил шомполом канал ствола.

— Идём, что ль? — предложил крепыш.

— Идём, — Максим закинул карабин за плечо и поспешил вперёд.

Шли они долго, почти по прямой, обходя редкие подозрительные препятствия. Видимость с каждым получасом ухудшалась, дождь превратился в настоящий ливень. Вся земля в округе, залитая самое меньшее по щиколотку, была сплошь усеяна частыми водяными султанами от падающих тяжёлых капель. И деревья попадались довольно странные, низкорослые, многоствольные, с бугристой тёмно-серой толстой корой. Листья на этих деревьях выглядели весьма жалкими — жёлто-бардовыми, размером с мелкую монету. Пару раз по пути попадались останки каких-то непонятных строений из разбитых, поросших грязно-серым мхом железобетонных плит и насквозь проржавевших, искорёженных, причудливо выглядевших конструкций. Мимо этих останков шли не задерживаясь, не рискуя тратить время на осмотры и передышки, помня о слышанной на рассвете стрельбе.

Потом дорогу преградила обширная топь, с редкими и ненадёжными на вид островками.

— Вперёд? — засомневался крепыш.

— В обход. Как говорится, не стоит слишком часто судьбу испытывать.

— В обход, значит, в обход. Я тоже не фаталист. Только это… надо бы и пожрать, что ли. Много ль набегаешь на пустое брюхо?

— И то верно, — Масканин хлопнул по давненько протестующему от собственной пустоты животу. — Засекай время. Через два часа делаем привал. Если до этого на ещё какие развалины не наткнёмся.

— А если наткнёмся, то может даже в сухости полопаем, — рассудил крепыш, аккуратно возясь с трофейными часами, чтоб невзначай не попала влага в стык между перчаткой и рукавом.

— Кстати, Михалыч, что там с твоей ногой? — Максим рассматривал порванную штанину товарища, досадуя, что нет у них ничего, чем бы можно было сделать нормальную перевязку. Впрочем, сгодились бы и лоскуты и от собственных кальсон, но не сейчас — под дождём. Этим надо было озаботиться ещё вчера, сразу же после оставления 'Дюркиса'. Теперь только и оставалось, что досадовать на свою же оплошность. А сколько их уже было, этих оплошностей? То в масках завалились спать, не сняв их только из-за усталости, совершенно не задумавшись, что и снимать-то их небезопасно как раз из-за возможного во время сна дождя. То БТР не утопили, как Масканин хотел это сделать по началу, дабы не оставлять погоне лишних следов. И то, что все эти ляпы могли быть проявлениями последствий едва не убившей их ментальной атаки, это довольно слабое утешение.

— Да ничего с ногой, — ответил крепыш, закончив возиться с часами, для верности переложив их в сумку с тушёнкой. — Ни хуже, ни лучше. Ниже колена, правда, всё зудит. Почесать бы. Когда ныряли, в штанину, естественно, воды набралось. А в ней дрянь, видать, какая-то. Не просто зудит, ещё и жжение иногда. Тёплое.

— Надо бы твою ногу осмотреть, когда найдём место посуше. А вообще-то, мы с тобой дали маху. Обгадились по уши…

— Ой, только не надо передо мной голову пеплом посыпать, — перебил крепыш. — И мою заодно. Коли мы обгадились, велгонцы тогда побольше нас в дерьме. Попробуй, поищи по болотам, когда от нас и следов-то не остаётся. Погоня, она, конечно, может нам в затылок дышит, но она, считай, неизвестно ещё куда, в какую сторону тычется.

— Да я про то, Михалыч, что ни ты, ни я не догадались твой комбез на добротный солдатский химкостюм махнуть.

— И ладно. Не собираюсь я волосы на себе рвать, раз сразу не смекнул. Сам, значит, виноват, раз мучаюсь теперь. Ну, что, пошли?

Масканин кивнул и зашвырнул подальше в топь пулемётный затвор, о котором-то и вспомнил только сейчас. В обход он решил идти на юг. Крепыш поплёлся следом, негромко проклиная и погоду, и неприятности с ногой.

Привал сделали немного раньше намеченного срока, набредя на очередные развалины. После беглого осмотра, им попался не продуваемый сухой закуток, посреди которого валялся скелет неизвестного животного. Судя по раздроблённым и изгрызенным костям, это была чья-то давняя добыча.

Крепыш хотел было сгрести ногой кости, но послушал предостережение Масканина:

— Оставь, как лежат. Чёрт его знает, но вдруг велгонцы и сюда заглянут?

— И то, правда. За нами, поди, не громилы безмозглые носятся, — Михалыч сел рядом с костями прямо на пол и, стащив ботинок, закатил рваную штанину. За ней закатил кальсонину и зацокал языком. Кожа его правой ноги, почти по колено, приобрела тёмно-красный оттенок. — Разлетались, суки, средь ночи. Их бы в то вонючее болото загнать!

Максим уселся рядышком, рассматривая ногу.

— Сдаётся мне, Михалыч, не так всё страшно. Похоже, это всего лишь ожог от слабой кислоты. К счастью, там воды много было, концентрация не та. Вот если б тебя голой кожей да под кислотный дождик…

— Ох, и добрая душа у тебя, Макс!

— Это я так, допущение сделал. Меня больше тревожит твоя ссадина.

Крепыш погладил припухшую под коленом ссадину и вколол у самой её границы заранее приготовленный шприц, который потом спрятал в карман, чтоб выбросить где-нибудь по пути. Достал банку тушёнки, галеты и, отстегнув штык, сказал:

— Ничего, нога слушается, я её чувствую. Опухоль, зараза, не растёт, видать, в шприцах нужное лекарство. Теперь, Макс, ты как хочешь, а я жрать буду. Значит, и ты будешь. Одну банку на двоих. Экономить надо.

Он аккуратно вскрыл банку и наломал галет. Съел половину, передал банку Масканину. Максим расправился с едой также быстро. Запили водой из фляг, по молчаливому согласию решив приберечь самогон на потом. Закурили.

— Посмотрел я, как ты с карабином общаешься, — заметил Максим, крутя сигарету пальцами, — а говорил, литейщиком всю жизнь был.

— Правду говорил, — крепыш прищурился, в его глазах мелькнул весёлый огонёк. — Зачем мне врать?

— Где это, интересно, ты и с пулемётом научился обращаться? Это ж не ручник какой-то, а МДМ, с ним возни — исплюёшься весь!

— Э-э, Максим, с твоей памятью, выходит, куда хуже, чем с моей. Знаешь, когда я пришёл в себя под бомбёжкой, вдруг понял и где я, и в каком я положении. Как-то сразу это пришло, как будто по голове шарахнули. Столько всего вспомнил! Ну, не всё, ясное дело, но многое. И такая меня злость взяла!.. Но я не об этом. Так вот, значит, сдаётся мне, парень, ты не в пример меньше моего вспомнил, а то не спрашивал бы. Верно говорю?

— Пожалуй, верно, — согласился Масканин, зная, что во время налёта толком ничего нового не вспомнил.

— Так вот, — продолжил крепыш, пошарив в сумке и вытащив флягу с самогоном. Правда, тут же переменил своё намерение, подбросил фляжку в руке и спрятал обратно. — На литейном своём я почти три десятка годков уже. А в молодости, как и положено, три года на армейской службе оттрубил. Двести семнадцатый пехотный полк. Если не помнишь, у нас тогда небольшие разногласия с Велгоном были, из-за спорных приграничных территорий. Ну за те самые пеловские высоты, да ещё излучина Аю… До большой войны, хвала небесам, не дошло, как в тридцать третьем или как сейчас… Тогда же я и изучил МДМ, который и тогда уже считался устаревшим. Вот я и вспомнил кой чего из прежнего опыта. Хотя, как видишь, в лесу ориентироваться не умею, видать, меня этому не учили. На это ты у нас мастак оказался. Да ещё и географию знаешь, где какие страны и какими местностями граничат. Да и навыки у тебя, надо сказать, специфические. Я давно подметил, что ты из воинского сословия. А что-нибудь более общее, интересно, ты помнишь? Не про себя лично. Общеизвестные события? Ну например, чем славен Островной Союз? Как живётся в Арагонском Герцогстве? Ну, не вспомнил?

Масканин лишь покачал головой. Ничего он толком не помнил. Да и географических знаний в себе не обнаружил, похоже было, что всплывшие недавно в памяти карты границ Велгона и Новороссии с безлюдными землями вспомнились лишь потому, что это было остро необходимо. Только при упоминании про Арагонское Герцогство, что-то в душе всколыхнулось. Причём, неприятно всколыхнулось.

— Ладно, не буду языком попусту чесать. Придёт время, вспомнишь ещё, — крепыш разул вторую ногу, принявшись отдирать лоскут от сухой кальсонины.

— Отчего же, чеши дальше, — Масканин привалился спиной о стену. — Ты про герцогство сказал, а у меня что-то в груди отозвалось, не добро так отозвалось…

— Э, да ты, может, из вольногоров? Нет? Припомни. Горные луга, снега, ещё там чего-то, — крепыш, наконец, отодрал лоскут и занялся перевязкой. — Если ты вольногор, то дело ясное, что арагонцев не любишь. Это, брат, у вас с молоком матери, как говорится. Потому как ихний герцог с его баронами никогда не смирятся с потерей Вятижских гор. Штольни там богатые, а в предгорьях земли плодородные, чистые, да луга больно хороши для выпаса. Это я от брата меньшого знаю, наслушался его россказней. Он у меня лет семь как у купца одного служит, по делам его мотается. Всю страну вдоль и поперёк изъездил. И в герцогстве бывал не раз. Многое нарассказывал. Говаривал, живут там не по нашему укладу, у баронов придури много, они её вольностями кличут. И дела, говорил, там не выгодно вести, потому как, что ни барон, то со своими пошлинами.

'Вольногор' — Максим словно на вкус пробовал это слово, отдававшее чем-то близким и родным. То что он вольногор, он знал ещё в лагере, это было как общее знание из разряда вещей само собой разумеющихся. Он повертел в уме это слово и так и этак, но кроме чего-то призрачно-приятного ничего не ощутил. Определённо, слово находило на себя отклик в душе, но не более.

— С чего ты взял, что я вольногор?

— О! — крепыш поднял указательный палец для эффекта. — Повадки твои… Я вашего брата в своё время хорошо изучил. А с памятью у тебя и вправду того… Что ж, немного тебя просвещу, на сколько смогу, если охота послушать. Да и мне потрепаться в охотку…

— Так давай, послушаем…

— Ну значиться так… Вятижские горы, у подножья которых стоит славный Вольногорск, лет шестьдесят как отпали от Великого Герцогства Арагонского. Теперь это самая южная провинция Новороссии. А вольногоры у нас — это почти что сословие, нерегулярная армия, надёжно закрывающая весь юг. Стоп, вру! Есть же и самые что называется регулярные вольногорские части. В общем, твои сродники — вольные земледельцы, скотоводы, горняки, ну и конечно воины. Со своим статусом. Понятное дело, что ни один вольногор, будь он в своём уме, никогда не вернётся к баронам. И сколько не пытались арагонцы перейти через горы, ни разу им это не удалось.

Масканин молча донаблюдал за вознёй крепыша, размышляя над тем, что как будто заново познаёт этот мир, только вот познание идёт как-то выборочно. Здесь помню, а здесь нет. Странно.

Когда крепыш закончил, оба встали, привычно убрали за собой следы, главным образом, окурки и банку, с большой неохотой натянули маски. Дождь не переставал и не похоже было, чтоб он успокоился в ближайшее время. Да ещё появился не густой, к счастью, туман, который всерьёз встревожил крепыша, заявившего, что он отродясь такого не видал, чтоб и дождь, и туман вместе, и что вообще это не к добру.

К добру он или нет, а туман досаждал не долго, исчезнув на другой день. Дождь, однако, всё лил и лил без устали, выдохшись к вечеру пятого дня. Тут бы в пору было порадоваться в надежде, что раскисшая земля, превратившаяся в чавкающую грязь, начнёт подсыхать. Но в вечернем небе не было звёзд — всё затянуло сплошными тучами. Не поймёшь, распогодится ли.

Располагаясь на ночлег, привычно делили ночь по полам, Масканин, как правило, дежурил первым. Иногда он с тоской наблюдал за беззаботным и спокойным сном товарища, ну а самому беззаботно спать не получалось. Начавшись в ту первую ночь, последующие ночи ему продолжали сниться яркие сны из прошлого. В основном из детства, которое, наверное, было самым счастливым временем. Хорошо, что тревожные сны не донимали, видимо подсознание ограждало, как не донимали и кошмары. Если бы он помнил, что кошмары ему никогда не снились, то не удивился бы. Зато в последние дни всё чаще стала посещать мысль, как он очутился в том лагере. Неприятная это была мысль. Неприятная тем, что не смотря на потерю памяти, он ясно осознавал два пути пленения: добровольная сдача и захват в бессознательном состоянии. Если второе, то это одно дело. Если же сам сдался, то… лучше себе прямо сейчас пулю пустить. Что это за воин, который в плен сдался? Это не воин, а обычный мобилизованный солдат с психологией цивильного человека. Воин в плен не сдаётся, для него вообще такого вопроса нет. А уж чтоб смерти бояться… Вот и раздумывал Масканин, злясь из-за потери памяти, о своём пленении.

Наступила таки череда дней, когда дождя не было, как не было и туч на небе. Так что вечно хлюпающая земля начала постепенно подсыхать. Это, конечно, могло радовать — идти становилось полегче, но в такой земле явственно оставались следы. А значит, для тех, кто шёл по их души, задача облегчалась. Хорошо хоть густой растительности вокруг не было, кусты да деревья росли редко, случайно ветку не сломаешь. Трава тоже, как примнёшь, на глазах распрямлялась обратно.

Так и брели в постоянной утомляющей тревоге, по мере возможности стараясь проходить по кромке попадающихся водоёмов, заходя в воду не глубже, чем по колено.

В один не очень прекрасный день, начавшийся уныло и привычно очередным дождём, набрели на огромный муравейник. Его размеры могли бы в ином случае вызвать даже восторг — аж два человеческих роста! если б не жуткие, в ладонь величиной, муравьи яркого, прямо кричаще красного цвета. Только лапки у них чёрные с белыми кончиками. А от красноты, в немалом количестве наличествующей в округе, прям в глазах рябило. И наткнулись-то на муравейник случайно, продираясь через высокий кустарник, обойти который помешали подозрительно булькающие по сторонам болотные заводи.

Чужаков муравьи встречали безо всякого гостеприимства. Лишь только взыграла их система оповещения, все ближайшие мелкие, те, что размером с ладонь, особи побросали свои непомерные ноши и довольно организованно начали отход к родному жилищу. Зато им на встречу к чужакам поспешили и совсем уж дико выглядевшие солдаты. Последние были раза, пожалуй, в два крупнее своих мирных собратьев, да и количество их, постоянно растущее, внушало уважение. Муравьиное войско остановилось в нескольких метрах от людей в почти правильном строю. Нападать они не нападали, но всеми своими жвалами, хилитцерами и, что там ещё у них есть, давали понять, что настроены они серьёзно.

Масканин и крепыш и не думали мериться силой с таким противником. А даже и взбреди такая блажь кому в голову, оба не безосновательно, из одной только раскраски, подозревали в милых, не терпящих гостей инсектах ужасно ядовитых созданий. Хорошо хоть, первыми не атакуют, видимо, люди не перешли некую неразличимую черту.

Решив не рисковать, а точнее под воздействием демонстрации всей военно-муравьиной мощи, беглецы попятились назад с гордой миной на лицах. В обход, конечно, идти совсем не улыбалось. Отходя и оглядываясь, люди убедились, что их не преследуют. Только одинокие разведчики выдвинулись из расположения полков на пару десятков метров, сосредоточенно и важно пошевеливая усищами.

На этом сюрпризы не очень прекрасного дня не окончились. К вечеру, когда пробившееся из облаков солнце стало задевать верхушки деревьев, путники набрели на явно кем-то протоптанную тропу. Посовещавшись для проформы, пришли к заранее для себя очевидному выводу: в безлюдных землях никто из рода человеческого жить не мог, да и не хотел, стало быть, тропа звериная. Но смысла, как раз именно животного, в ней не было никакого. Повсюду, на сколько хватало взгляда, не видать ни единого захудалого болотца, не было здесь и буреломов, и чащоб непроходимых. Тропа являла собой загадку. А уж когда, шествуя по ней, беглецам начали попадаться самые обычные камни, но расположенные вдоль тропы в чётко прослеживающейся системе, стало как-то вдруг не до загадок. Беглецы насторожились. Неизвестное, по присущему ему свойству, тревожило.

Словно по чьей-то прихоти, деревца вдоль тропы росли или молодые, или от природы чахлые и низкорослые. Именно поэтому замаячившая впереди вершина холма не стала неожиданностью.

Холм приближался постепенно, вернее путники к нему подходили не спеша, с карабинами на изготовку. Вот уже можно было различить холмовые достопримечательности: ровные пологие склоны; мелкие, удручающего вида, кустики; белый камень, сверкающий в лучах заходящего светила словно отполированный, уместившийся точно на идеально плоской усечённой верхушке. Интересный такой холм, правильней его было бы назвать курганом.

Посовещавшись очень тихим шёпотом, беглецы единодушно решили послать подальше и этот загадочный курган, и всё, что вблизи него найдётся загадочное. Неторопливо, постоянно озираясь, более всего сейчас желая превратиться то ли в невидимок, то ли в бестелесных призраков, они вознамерились начать обход. Крепышу было просто не по себе от всех увиденных странностей. Масканин же ощущал нечто не доброе, исходящее от местной царственно возвышающейся достопримечательности.

По той самой тропе, (или теперь её следует считать местной магистралью?), будто бы повторяя их путь, стремительно приближалась несуразная, плохо различимая пока фигура. Отчасти, несуразность непонятного существа заключалась в способе передвижения — то на двух ногах, то на четвереньках. Довольно скоро можно было рассмотреть, что передние конечности, очень даже напоминавшие гипертрофированные человеческие руки, были не тоньше задних и заметно длиннее. Да ещё широченные плечи — куда там крепышу до них!

Пожалуй, только из-за любопытства люди оказались замечены. Им бы поскорей убраться из жиденькой поросли кустарника, поросшего по сторонам вдоль тропы, да затаиться в густеющих сумерках. А вышло так, что существо их тоже заметило и остановилось, точно вкопанное. Получилась небольшая пауза, обе заинтересованные стороны откровенно таращились друг на друга с сотни разделявшей их метров.

Неизвестно как существу, а людям по причине сумерек, добротно рассмотреть эту невидаль не удалось. Было различимо, что череп формой походил на человеческий, разве что подбородок заметно вытянутей, массивней и уже, бочкообразный торс, да грязно-чёрная коротенькая шёрстка, надёжно скрывавшая с непривычки неопределимые черты лица (или всё же морды?).

Взаимно выдерживаемая пауза долго не продлилась. Существо встало на задние лапы и согнуло в локтях передние, получилось нечто вроде комичной пародии на стойку кулачного бойца. Вот сейчас Максим заметил, что запястья существа были обмотаны тонкой, чёрного цвета, то ли верёвкой, то ли чем-то на верёвку похожим. Да и на шее колыхнулось нечто подобное ожерелью из той же верёвки-неверевки, только вместо приличествующих камушков или иных полезных в сакральном отношении вещиц, виднелись отделённые равными промежутками крупные узелки.

Существо издало трель щёлкающе-хрипящих звуков и резво понеслось в сторону кургана с громогласным курлыканьем.

Не мудрствуя лукаво, люди задали стрекача в противоположном направлении. Всё-таки, здесь была чужая, как оказалось, обжитая территория.

Бежали они долго, пока хватало сил и дыхания. И не то чтобы от страха, какового, покопавшись в себе, Масканин не ощутил, а скорее от желания уклониться от назревавшего столкновения. Предосторожность тут не помешает. Вполне могло оказаться, что местные аборигены весьма многочисленны да хорошо видят в стремительно наступавшей темноте.

— Не врала таки молва, — отдышавшись, произнёс крепыш. — Существуют, значит, черти болотные.

— Кто-кто? — Максиму стало весело, а ещё просто приятно, что и сейчас, и все последние дни он мог абсолютно не скрывать своих чувств. Именно в такие моменты и понимаешь, какой непомерный груз с плеч свалился после побега. — Что ещё за черти болотные? Эти что ли?

— А кто же ещё? Примерно так их и описывали мужики, из тех, что по безлюдным землям промышляют, от властей хоронясь. Вот уж не думал никогда, что я сам, собственными глазами…

— А потом и ногами.

— А чего ж, за компанию и ногами можно. Престижности урона нету, если все бегут.

— Мы, Михалыч, не бежали, — Масканин улыбнулся, — и не драпали, и не удирали. А экспромтом совершили организованный тактический отход.

— Тьфу ты! И не поймёшь сразу, шутишь ты или дразнишь мою натуру.

— Да какие тут шутки! Оружие при нас, всё прочее тоже. Значит, тактический отходной манёвр, — Максим посмотрел по сторонам, прикидывая дальнейшее направление. Махнув рукой, произнёс: — Вперёд. Успех любого отхода заключается в его непрерывности.

— Это что же, постоянно драпать, тьфу, то есть отступать?

— Конечно. Если ты не отступаешь, значит стоишь в обороне.

— А если не стоишь в обороне, а отступать уже некуда?

— Тогда отступаешь наоборот, оттуда — откуда некуда.

— Тьфу ты. Веди уж, генерал от отступления.

Они спешили, про себя проклиная быстро сгущавшиеся сумерки, надеясь, что их всё-таки не станут преследовать. А за что, собственно? Ничего же плохого они местным аборигенам не сделали. Если только местность вокруг кургана не была связана с каким-нибудь культом и не являлась территорией насквозь запретной для наглых, шляющихся где ни попадя чужаков.

Небо в наступившей ночи было почти чистым, только далеко на востоке мрачно виднелась сплошная чернота туч. Среди редких звёзд привычно царствовала Ириса, давая достаточно света, чтоб держать заданный темп, не спотыкаясь на каждом шагу.

Было тихо, если не считать, конечно, обычных для не обжитой человеком местности ночных звуков. И как издёвка над тишиной, донеслось дальнее 'Ги-ги!'

Беглецы молча переглянулись, поняв, что подтвердились их опасения на счёт погони. Этого 'ги-ги' они ни разу не слышали за все дни и ночи их бегства. И сами собой эти дурацкие звуки сразу отождествились с существами, которых крепыш обозвал болотными чертями.

На ходу Масканин пристегнул к карабину штык. Шедший почти след в след крепыш взял с него пример.

Снова раздалось 'ги-ги!', чётко за их спинами. Вскоре эти 'ги-ги', 'ги-ги-ги' зазвучали чаще и не только за спинами. И слева, и справа, до жути напоминая смех натурального кретина.

'Ги-ги!' не отставали, казалось, они даже приближались, становясь громче и наглее. У Максима росло убеждение, что его с товарищем довольно банально загоняют подобно дичи. И если так, лучше принять бой сейчас, самим выбрав местечко поудобней, а не нестись неведомо куда по воле загонщиков.

Вот и холм по пути показался. Ничем не примечательный, один из многих, что там и сям попадаются по пути. Но у этого холма имелась хорошая такая особенность — на его почти плоской вершине рос с десяток крепеньких на вид деревьев, которые могли бы послужить какой-никакой защитой от возможных, имеющих свойство быстро летать, неприятностей. Кто ж знает этих болотных чертей, вдруг у них имеются подобия луков и стрел, пращей или чего посерьёзней?

'Ги-ги!' 'Ги-ги-ги!' Фланговые восторги кретина стали раздаваться параллельно беглецам. Их нагоняли.

Масканин с крепышом так резво взобрались на вершину холма, что и не заметили крутого для восхождения склона.

'Ги-ги! Ги-ги!'

— Да они смеются над нами, черти шелудивые! — вскипел крепыш. — Достало это гигиканье!

Максим не ответил, заметив мелькающие меж редколесья фигуры, сплошь вооружённые длинными незатейливыми копьями и такими же длинными, похожими на тонкие шесты, трубами. Фигур было много, по всем направлениям, но Максим не нервничал. Наоборот даже — спокоен, сосредоточен, — так всегда перед делом. А ну, пусть попробуют подойти со своими палками.

И тут возопила такая какофония, что от неожиданности волосы на загривке зашевелились. Это напоминало враз обезумевший зверинец. Тут вам и 'ги-ги' со всех сторон, и у-гуканья, и чуть ли даже не уп-пуканья.

Какофония внезапно смолкла. В резко наступившей тишине зашелестел рассекаемый воздух. С глухим стуком в стволы деревьев воткнулись небольшие оперённые стрелочки. Некоторые снаряды пронеслись над холмом, не повстречав преграды. После первого залпа последовали ещё несколько, но залёгших ничком людей ни одна из стрелок не задела.

— Вот и местная артподготовочка, — прошептал Масканин. — Давай, Михалыч, дуй на тот край. Круговую будем держать. В рост или на колено не вставай, а то они с превесёлым гигиканьем из тебя игольницу сделают.

— Так я им и позволил мою драгоценную шкуру попортить…

— И, Михалыч, на месте не задерживайся.

Крепыш кивнул, быстро отползая.

Болотные черти атаковали холм со всех сторон. Атаковали стремительно, с ходу набрав приличный темп, подбадривая себя привычным гигиканьем. Первый выстрел Максим произвёл прицельно, заметив в гуще атакующих невероятно крупного аборигена, который, казалось, и скалился особенно кровожадно, как будто сам просясь на мушку. Пуля угодила ему прямо в разинутую пасть, отчего здоровяк словно с разбегу наткнулся на стену, сразу обмяк и неспешно завалился в траву. Броском Максим ушёл в сторону, на два метра сменив позицию. Выстрелил навскидку, даже не посмотрев, что враг крутанулся волчком и затих в траве. Ещё бросок, при падении бедром ударился о выступавший из земли камень, но боли не было. В то место, что он секунду назад покинул, воткнулись несколько стрелок, ещё с полдюжины прошелестели в метре над землёй. Максим вскочил и с колена прострелил грудь самому быстрому, заметно оторвавшемуся от остальных, копейщику. Рванул в сторону чуть ли не на разрыв связок, шелест стрелочек запоздал всего на одну-две секунды. Приземлился посреди громадного куста и прямо отсюда двумя выстрелами покончил с бежавшими бок о бок двумя чертями. Максим уже откатился назад, чтобы сменить магазин, и тут заметил застрявшую в плотных побегах куста стрелочку с длинной и острой иглой наконечника. Игла была явно из металла, скорее всего из железа или низкоуглеродистой стали, значит, аборигенам знакомы зачатки металлургии. Древко и игла этого миниатюрного метательного снаряда были вымазаны в липкую желтоватую дрянь, от вида которой и сомневаться не приходилось, что это какой-то местный яд. Дольше двух-трёх секунд оставаться на одной позиции было невозможно, наступавшие во второй линии атакующих стрелки, обладали, как оказалось, почти идеальной реакцией. Теперь едва ли не каждый рывок Масканин делал почти на разрыв связок, об экономии патронов думать не приходилось. В очередном броске приземлился на острых сучках, исколовших живот и левую руку. Благодаря только комбинезону, прочному на разрыв, все эти сучья причинили лишь боль, а не пронзили тело. Но наконечников копий комбинезон, естественно, не выдержит. Половина существ не преодолела и полдистанции. Черти словно и не замечали резкую убыль в собратьях, рвались вперёд, на все лады горланя свои 'Ги-ги!', 'У-гу!' и 'Уп-пу!' Перекатившись раз-другой, Максим, бросил гранату — в аккурат в самую гущу аборигенов. Но на неё они не обратили ровно никакого внимания. Правда, граната, сволочь такая, дала осечку. Бросать вторую Масканин не решился, в отличие от Михалыча, в секторе которого бахнули один за другим два взрыва. Максим залёг за старым деревом, в толстый ствол которого уже воткнулись первые стрелочки. Перекатившись вправо, отправил к праотцам одного за другим трёх стрелков, на бегу готовившихся к новому залпу. Откатился обратно к дереву, оценивая ситуацию в секторе крепыша. С диспозицией Михалычу повезло больше, с его стороны холма росло не мало толстых и крепких деревьев, чем он успешно пользовался, не особо опасаясь вражеских залпов. И лежать бы чертям, быть может, всем у подножия холма, если бы крепыш мог также шустро носиться, как и Масканин. Пятеро стрелков всё-таки смогли взобраться на высотку, на ходу поменяв метательные трубки на копья, и то ли улыбаясь, то ли скалясь, (видимо руководствуясь гастрономическими интересами), со всей прытью теперь устремились насадить на копья людей.

Максиму никак не хотелось становиться причиной праздничного обеда или чем-то вроде символа славы, например, в виде великолепного чучела. Он не стал тратить и секунды на смену опустевшего магазина, потратив эту драгоценную секунду на оценку противника и своей позиции. Предстояла скоротечная схватка, если конечно хочешь выжить, когда против тебя такой противник. Аборигены были гораздо массивней любого человека и сильнее, и, по-видимому, выносливей. Длинные копья тоже должны давать преимущество — дистанцию. Вот только Масканин никак не желал оставаться на означенной дистанции и свято верил, что для штыка не важна физическая сила врага. Да, настало время штыка! Некогда наработанные навыки делали своё дело, превратив беспамятного беглого зэка в смертоносный механизм.

Гигикая, четверо существ брали Максима в полукольцо, пятый же, за его спиной, бросился на крепыша, ноги которого подкосились, столь неожиданна и стремительна оказалась для него эта атака. Крепыш плюхнулся на спину и, вытаращив глаза, истерично завопил, непослушными руками направляя карабин на аборигена. Грянул выстрел, пуля попала существу в правую руку, сильно сбила прицеленное копьё, отчего оно воткнулось в землю рядом с ногой крепыша и было сломано своим же хозяином, подобно смерчу летевшим на упавшего человека. В падении болотный чёрт так зазвездил здоровой рукой Михалычу, что того метра на два протащило по траве. Добить крепыша существу помешал Масканин, с необычно громким хрустом вогнавший штык ему в спину у самого позвоночника. Гигиканья оставшейся четвёрки моментально смолкли, уступив низким гортанным порыкиваниям.

Очень скоро Максиму пришлось смотреть на все триста шестьдесят градусов, на ходу изобретая тактику против такого необычного врага. Будь противник всего один ему бы не пришлось особо мудрить, да и будь перед ним обычные люди, всё стало бы тогда привычно и понятно. А сейчас, не зная ни болевых центров, ни особенностей строения организма (а вдруг у них сердце в голове или их аж два?) он вынужден был действовать от защиты, экономя силы. Интересно, на сколько же этих сил хватит?

Аборигены атаковали одновременно, стараясь сохранить дистанцию длины копья. Масканин тут же попытался дистанцию сократить, чтобы преимущество было на его стороне — с его-то коротким карабином! И с удивлением столкнулся с необычайной резвостью врага. Казалось бы, при их массе и габаритах в их движениях должно быть больше инерции, однако существа двигались почти со скоростью человека. В итоге, две попытки пропороть чьё-то брюхо штыком не увенчались успехом. Тогда Максим решил бить по конечностям. Уклонившись от удара копья в спину, он в один приём увёл древко правофлангового супостата, резко при этом сократив расстояние с ним, и вот уже штык вогнан в основание кисти, когда существо попыталось закрыть корпус, а окованный сталью приклад заехал ему выше локтя. Сблизиться в упор не удалось, раненный супостат отскочил назад подобно пружине и теперь уже Максиму пришлось уворачиваться сразу от трёх копий и отбивать их карабином. Поднырнув под копьё левофлангового аборигена, Максим что было сил бросился к нему, метя штыком в опорную ногу. И попал. Лезвие вспороло голень и существо, сильно захромав, тут же попыталось увеличить дистанцию и ему это удалось лишь благодаря соплеменникам. Масканин повторил свой приём с ближайшим противником, который поспешил на безопасную дистанцию с раной в предплечье.

Аборигены вновь атаковали одновременно. А Масканин, защищаясь, нападал. Раненому в предплечье он глубоко рассёк бедро, а единственному остававшемуся невредимым раздробил прикладом колено и выбил локтем клык, который вместе с кровью был выплюнут на примятую траву. После этого один абориген, видимо самый сообразительный из них, переломил древко своего копья, укоротив его вдвое. Остальные взяли с него пример. Последовала новая атака и Масканину пришлось совсем туго. Черти сделали ставку на физическую мощь, стремясь сбить его с ног и если не заколоть, то растерзать своими чудовищными конечностями. Это их намерение Масканин просчитал сразу и, не теряя ни доли секунды, пошёл на прорыв из резко уплотнившихся тисков окружения, взяв карабин горизонтально словно шест, правой рукой у приклада, левой за цевьё. Он сорвался вперёд прямо на прущего на него врага, и в самый последний момент, успев уклониться в сторону, как косой полоснул лезвием штыка по брюху аборигена. И получил ощутимый удар в спину огромной ручищей. Наверное, благодаря только набранной скорости, смог удержаться на ногах. Удержался, развернулся. Оставшаяся троица, слегка сбавив в темпе, продолжала нестись на него. Четвёртый, со вспоротым животом, скрючился в судорогах, тихо и жалобно курлыкая и вскоре затих. Масканин выбрал целью правофлангового, но устремился прямиком на центрального, резко рванув к своей цели когда их разделяло не больше пяти метров. Слева воздух рассекло копьё, повстречав вместо человека пустоту. Удар правофлангового он отразил на бегу, заставив наконечник взметнуться вверх. Штык, описав полукруг, напоролся на открывшееся горло. Существо рухнуло как подкошенное, Максим едва не растянулся, зацепившись ногой о падающее тело. Довольно неожиданно ближайший абориген оказался почти рядом, копьём он теперь орудовал как дубиной. Ну, дубина — она и есть дубина, ей надо уметь пользоваться. Масканин разбил прикладом супостату челюсть и ткнул штыком ему в рёбра. Но вот чего он никак не ожидал, так это того, что почти уже мёртвый вражина вдруг упрётся своими ручищами в землю и лягнёт своими коротенькими, но мощными ногами. Летел Масканин к земле метра три, а приземлившись, почувствовал, что весь воздух из лёгких вышибло, да чёрные точки перед глазами зарябили. 'Не человек, мать его… — подумал он, вскакивая на ноги. — Грёбанные шуточки…'

Абориген лежал мертвее мёртвого, широко раскинув руки, из его груди, под углом в градусов тридцать, торчал, слегка покачиваясь, карабин. И именно к карабину, протягивая руки, почти доковылял раненый в ногу последний абориген. Максим подобрал копьё. В рукопашном бою для него оно было ничем не хуже.

Звук выстрела заставил его машинально пригнуться. Стрелял очухавшийся крепыш. Последний живой чёрт валялся на спине и прямо по человечески ошалело пялился на Максима, держась за простреленную, повторно раненую ногу. Они секунд пять изучали друг друга, не шевелясь. Крепыш тоже застыл.

— Иди домой, сука!!! — гаркнул Масканин, угрожающе замахнувшись.

Существо взвизгнуло и опрометью припустилось на трёх конечностях прочь.

— Целился в грудь, а попал в ногу, — сказал крепыш, когда Масканин подошёл к нему. — До сих пор искры в глазах. Зачем ты его отпустил?

— Зачем убивать, если можешь оставить жизнь?

— Обделался он, кажется, — крепыш нервно рассмеялся. — Или мне показалось?

— Все они… уп-пукались…

Когда Максим вернулся за карабином, то неожиданно долго провозился с застрявшим в рёбрах штыком.

Протекло с полчаса в напряжённом ожидании. Но не слышно было в округе никаких подозрительных звуков. Может быть людей оставили в покое, а может и некому больше было их тревожить. Беглецы покинули холм и довольно скоро набрели на небольшой, уходящий в глубь болота полуостров.

Здесь и решили заночевать. Расположение прямо идеальное — всего один подступ, обороняться, в случае необходимости, и проще, и легче. Масканин принял часы, как всегда по успевшей сложиться традиции, он дежурил первым. Засёк пять часов на отведённый товарищу отдых, потом накинул ещё полчасика. Ночи за последние дни становились заметно длинней.

Отдежурил своё, (на деле героически борясь со сном), постоянно вслушиваясь и всматриваясь во всё казавшееся подозрительным. Нынешнее дежурство для него выдалось нервозным, о чём бы ни думалось, мысли то и дело возвращались к аборигенам. Всё ж таки эти края для них родные, того и гляди, выследят и попытаются, пользуясь темнотой, отомстить. А ночью многое кажется подозрительным, если есть повод подозревать, тут стоит только дать волю фантазии, тогда любой шорох, любое колыхание обрастают злобными, неустанно следящими тенями. Не зря крепыш однажды сетовал, что его иногда так и подмывало пальнуть в неведомое чудище для верности. И не палил только из страха случайно себя выдать стрельбой. Что и говорить — набегаешься за день, вымотаешься, о велгонцах, опять же, надумаешься, от этого нервы у кого угодно могли сдать. Да и флегматиков среди них не оказалось.

Масканин отдал часы и начал моститься в нагретую лежанку со словами:

— Засекай, Михалыч, пять с половиной. Ночи длинней стали. Оно-то, конечно, можно и подольше подрыхнуть, но вставать будем до рассвета.

Крепыш кивнул, прогоняя зевоту, пожаловался:

— Ночи всё длиннее и холоднее. Замёрз я и курево кончилось… На, если хочешь, глотни на сон грядущий. Глядишь, потеплей будет.

Максим глотнул самогона, зная, что теплей от него на самом деле не станет, отдал флягу и, ещё не коснувшись головой нагретой земли, провалился в сон.