На задворках галактики. Книга 2

Глава 3

— Сверим время, — произнёс Красевич старую формулу. — Шестнадцать ноль шесть.

Два полковника синхронно бросили взгляды на свои часы и кивнули. Оттого, что ими командует какой-то поручик, оба выглядели недовольными. Но поручик этот явился с ТАКИМИ полномочиями, что перечить ему не посмели. С разведупром лучше не шутить, тем более что на бумагах уполномоченного стояли личные подписи шефа жандармерии и Главковерха. Поэтому жандармский полковник не колебался и безоговорочно принял старшинство столичного уполномоченного. Кавалерийскому же полковнику было по большому счёту плевать в каком чине руководитель операции, очень может статься, что он и не поручик вовсе. Но гордость всё же заела. Заодно его бесило, что разрабатывать план операции пришлось коллегиально, при этом экспромтом. Слишком неожиданными оказались грянувшие события для тыловых генералов, что армейских, что жандармских. Похоже только в столице что-то вовремя узнали, раз успели в срочном порядке выслать борт с уполномоченными офицерами и взводом штурмгренадёр. 12-й вольногорский кавполк прибыл к Алексеевску скорым маршем и ждал сигнала к выступлению. Усиленные конно-пулемётными командами, два дивизиона полка трёхэскадронного состава, батарея безоткатных 45-мм пушек и две батареи зенитных тридцатисемимиллиметровок заняли исходные рубежи, обхватив город в полукольцо с юга. Под началом жандармского полковника находился территориальный батальон и два отдельных эскадрона. С северо-запада к Алексеевску в трёх часах пути спешил 20-й полк полевой жандармерии, с востока подходил 1302-й запасной стрелковый полк. Но времени их ждать не было. Время сейчас играло против правительственных сил.

Прошло около часа как Алексеевск — находившийся в глубоком тылу губернский город, был захвачен бунтовщиками. Сами себя они гордо называли Республиканской Гвардией или революционерами. Очевидно в их планах была организация в Новороссии этой самой республики путём революции. Ну что же, вот и пробил час решительных мер. Республиканцы взяли город сравнительно легко, расквартированным в Алексеевске жандармским и полицейским подразделениям было загодя приказано имитировать сопротивление и постепенно отходить из города. Что и было сделано. Только некоторые кварталы находились под рукой сил правопорядка: рабочий район химкомбината, здание тюрьмы с центральной префектурой и управление ГБ. На улицах выросли баррикады и весь час не прекращалась стрельба. Первые попытки штурма жандармы успешно отбили, правда с большими потерями. Отдельным островком в окружении революционных отрядов стало юнкерское артиллерийское училище и примыкающий к нему военный городок. Бунтовщики, рассчитывавшие захватить пушки и другие артсистемы, напоролись на меткий и плотный ружейно-пулемётный огонь юнкеров и бойцов ДОУПа. Державший радиосвязь со штабом округа начальник училища оценивал силы блокировавших его боевиков в две тысячи штыков. Юнкеров же вместе с солдатами ДОУПа оказалось около тысячи, так как все учебные батареи старших курсов находились в этот день на полевом выходе.

Зато в остальном городе уже начали проявляться новые порядки. Почтовые отделения, центральный телеграф, банки и дворец губернатора были заняты стремительно и большими силами. Мосты и перекрёстки — всюду стояли пикеты бунтовщиков. Во многих кварталах уже начались обыски, аресты и изъятия ценностей. Некоторых жителей вытаскивали из домов и квартир, загоняли в грузовики и везли на стадион. Что их там ждало никто пока не знал. Кого-то пристреливали прямо во дворах, в основном домочадцев жандармов, офицеров-отпускников и просто сильно возмущавшихся граждан. За какой-то час по городу прокатилась волна страха и оцепенения, слишком рьяно Республиканская Гвардия за чистки взялась, толком город не захватив.

Ярема Красевич огляделся. Пора. Знак: 'по машинам' и взвод штурмгренадёр начал погрузку в пятнадцатитонные 'ВежАвтоКоны', изъятые у вырезанной кавалеристами заставы революционеров на въезде в город. Главный на заставе был допрошен и вздёрнут. Сведения полученные от него пришлись весьма кстати, но грозили быстро устареть. Скоро должны были поменяться пороли и отзывы, да и смена на заставу прибыть. Жалости к революционерам вольногоры не испытывали, в глазах солдат была ненависть. Связанный и избитый начальник заставы поначалу даже попытался агитировать, потом выплёвывал зубы. Для солдат он был врагом, изменником Родины. Живым оставили только радиста, оказавшегося местным. Поваляли его на красном снегу, напомнили про семью, обещали жизнь. Взамен он должен был правильно отвечать в случае вызова по рации. Одновременно с захватом заставы спешившийся разведэскадрон по-тихому блокировал близлежащий квартал частного сектора, во избежание сюрпризов с местными активистами, буде таковые найдутся.

Грузовики оказались довольно примечательными — обвешанные тряпками с лозунгами, у кабины бело-синие флажки. Что означали эти цвета, при допросе спросить забыли. Ещё накануне взвод переоделся в обыкновенную гражданскую одежду, в основном меховые полушубки и дублёнки, а некоторые бойцы в военную форму без знаков различий. Всё как у бунтовщиков. Командовал взводом корнет Рутковский, прибывший из Светлоярска со своими орлами на транспортнике вместе с Красевичем. Вторым представителем разведупра для участия в операции был прапорщик Половняк. Кого-то из офицеров постарше у Острецова под рукой не нашлось. Слишком много дыр возникло в последние сутки, поэтому в Алексеевске была сделана ставка на силу и дерзость. Итак, план города, как и план дворца, изучен, все действия расписаны и согласованы, взаимодействие с жандармами и кавалерией как будто налажено. Красевич уселся в кабину первого грузовика. За рулём разместился замкомвзвода Рутковского вахмистр Григорьев.

— Поехали, гражданин, — скомандовал он вахмистру с ехидной ухмылкой.

Скривившись, Григорьев хмыкнул и нажал педаль газа, такое обращение поручика резануло ему слух.

'ВежАвтоКоны' остановили на первом же перекрёстке. Республиканцев здесь находилось около двух десятков. Большинство грелись у костров рядом с пирамидками винтовок. У некоторых за пояса были заткнуты гранаты — старые БЦ-4 образца восемнадцатого года в чугунной рубашке. Старые или не старые, но по прежнему смертоносные. Последний раз в русской армии они применялись в сороковых годах в войне с арагонцами. Тогда, видимо, революционеры и сделали запасы. У троих ППК на ремнях через плечо, а это уже серьёзно. К кабине подошёл старший пикета. Из-под кустистых бровей сверкнул хмурый взгляд. Красевич назвал пароль, выслушал отзыв и протянул документ, захваченный на заставе. Потом минуту терпел пока этот начальничек в поношенной шинельке и новенькой ушанке без признаков когда-либо присутствовавшей на ней кокарды внимательно их рассматривал. Бдительный попался. Рассмотрев у вахмистра трёхдневную щетину, начальник пикета дал знак своим. Дежурные бойцы перестали целиться и позакидывали винтовки на плечи. Неопрятный видок Григорьева видимо убедил, что перед ним партийные соратники. Ну ещё бы! Где это видано, чтоб в тылу военные или жандармы так выглядели?

— Куда направляетесь, гражданин? — поинтересовался начальник.

— На баррикады, гражданин. Дадим жандармам прикурить.

— Успехов, братья! — взгляд начальника потеплел.

Вахмистр тронулся, бурча под нос что-то про братьев и козлищ, за ним тронулись остальные машины.

— Дозвольте обратиться, господин поручик, — Григорьев глянул на Красевича и снова всё внимание на дорогу.

— Обращайтесь, вахмистр.

— Я смотрю на многих бандитах форма. Но это мне понятно, в армии все служили, может и дезертиры среди них. Но откудова их так много? Не могёт столько дезертиров быть! Уклонисты? Нешто побросали заводы-фабрики? Или хозяйства в сёлах?

— Кто-то — да. Но их меньшинство. Думаю, тут в основном всякие конторские пособирались. И прочая братия из идейных безработных.

— А оружия у них столько откудова?

— А вот это, вахмистр, интересует и высокие чины в столице.

По пути Красевич посматривал по сторонам, провожая глазами группки революционеров. На одном из бунтовщиков он заприметил военную форму, как и полагается, без знаков различия, но иностранного образца.

— Вон тот в не нашей форме, — тыкнул он пальцем направление.

— Старая арагонская, — просветил Григорьев. — Не знакома, господин поручик?

— Не приходилось сталкиваться.

— Трофеи. После последней арагонской на толкучках этого добра не мало было.

Колонна без проблем миновала ещё несколько пикетов, чем ближе к центру города, тем менее бдительны были проверки. Хотя один раз их долго помурыжили у въезда на забитый народом проспект. Что-то вроде митинга там организовывали, нагнав толпу из ближних домов. Вскоре машины пронеслись по мосту на Большой Моховой улице и выехали на Соборную площадь, где располагался дворец губернатора. По данным Красевича, здесь республиканцы устроили свой штаб.

В охранении вокруг дворца находилось до полусотни боевиков. Многие грелись у костров, разведённых из сломанных патронных ящиков и откуда-то вытащенной разбитой мебели. Истоптанный и грязный снег пестрел кучами всевозможного мусора, будто специально его сюда по округе собирали. У парадного входа была сооружена баррикада из мешков с песком, в центре которой расположился расчёт с пулемётом Вереснянского. Такие же баррикады должны были быть и у остальных входов. До флага, реявшего над дворцом, бунтовщики ещё не добрались, зато успели повесить на фронтоне длинный транспарант с вручную вытравленной надписью: 'Да здравствует Республика!'

Машины остановились метрах в десяти от ступеней парадного входа. Имитируя расхлябанность, солдаты начали вылазить из кузовов, закуривая, поругиваясь, кое-кто оттянулся к ближайшей аллеи до ветру.

— Вы откуда прибыли? — поинтересовался выскочивший из здания крепыш в коричневом пиджачке и с маленькими очочками на носу. — Кто у вас командир отряда?

— Это я, — выдвинулся из толпы Красевич и затараторил, не давая крепышу времени опомниться: — Николаев моя фамилия. Полчаса петляем, с пути сбились. Везде проверяют нас, проверяют. А чего проверять столько раз? Мы спешим. Там на баррикадах подкреплений ждут, а по пути и спросить-то не у кого. Мы ведь и города не знаем. Так что, проведите нас, гражданин, к кому-нибудь…

— Тихо, тихо, гражданин! — республиканец взял Красевича под руку. — Я вас к коменданту проведу, вот он и укажет куда вам. Понимаете, все в разъезде…

— Как это все?

— Ну не все, конечно. Броклов на месте. Идёмте, идёмте!

Пройдя за крепышом в здание, Красевич был остановлен начальником караула в плотной кожанке с повязкой на рукаве. Начкар потребовал документы, а крепыш засеменил к парадной лестнице. Красевича плотно обступили два боевика в шинелях. Грамотно обступили, что ж, армейская подготовка налицо. Протягивая документы: захваченный нарядный лист, липовый паспорт и такой же липовый партбилет, Ярема моментально оценил положение. Народу в зале было не много. Трое караульных дежурной смены, один в будке регистратора, четверо за столом. Четвёрка, среди них и девица неопределённого возраста, возилась с телефонами и бумагами. Телефоны оказались армейскими полевыми, провода от них шли на улицу, протянутые по земле к узлам связи и передовым позициям. Тут же в кучу были свалены пустые и полные катушки с проводом. По парадной лестнице туда-сюда пробегали типы то канцелярской, то откровенно уголовной внешности, чтобы либо скрыться за подвальной дверью под самой лестницей, либо исчезнуть наверху.

Ярема был готов атаковать в любой момент. Десантный нож в хитрых ножнах на левом предплечье, мог в миг выскользнуть в ладонь из-под широкого рукава меховой куртки, стоило лишь изогнуть руку особым образом. 'Сичкарь' с глушителем в кармане снят с предохранителя, патрон дослан в патронник.

— Номер партбилета у вас, гражданин, не того… — пробасил начкар. — В этом году вручали?

— Да, в марте, там же написано.

— А подпись самого Таранского. Странно. А кто вас в Алексеевск направил?

Десантный нож скользнул в руку и пропорол кожанку начкара, войдя по рукоять в брюхо. В ту же секунду Красевич ушёл в сторону, одновременно рубанув ножом с разворота по горлу правофлангового караульного. Ещё фонтан крови не успел выплеснуться из рассечённой шеи, а Ярема уже падал на пол вместе с начкаром. Оставшийся караульный успел отскочить на два шага и наводил на него пистолет-пулемёт. Но выстрелить не успел, дважды чихнул снабжённый глушителем 'Сичкарь', пули впились боевику в оба глаза, мгновенно вынеся заднюю часть черепа.

Лёжа на спине, Красевич застрелил выглянувшего из регистраторской будки дежурного. Из четвёрки за столом успела среагировать только девица, выхватившая из кобуры армейский 'Воркунов'. Успела она и заорать нечто невнятное, но явно матерное. Пуля Красевича оборвала крик, войдя между глаз. Остальных он перещёлкал без труда, они просто растерялись и даже оказались не вооружены. Девятым выстрелом добил начкара — на всякий случай, хотя тот даже не шевелился.

На крик отреагировали быстро. На лестнице послышался топот. Со второго этажа спешило до десятка бунтовщиков. И скорее всего, это была только первая группа.

Красевич подхватил выпавший у мёртвого караульного пистолет-пулемёт и сиганул за ближайшую колонну. Оружие оказалось арагонским 'Дыроколом' — так в Новороссии дразнили PSC M2 калибра 6,35-мм, стоявший на вооружении полиции и коронной гвардии в Великом Герцогстве. 'Дырокол' был контрабандным, ведь оружием страны-соседи между собой не торговали. Однако Яреме он был знаком, в учебном центре разведупра изучали все доступные стрелковые системы. Вот и пригодились занятия. Не сказать, что Красевич был в восторге от этой машинки, но плюсы она имела: надёжность и выбор вида огня, удобный как ручка коробчатый двухрядный магазин ёмкостью в 60 патронов. Однако хреновая эффективная дальность из-за сильного рассеивания, всего-то до ста метров. Потому и звали этот ПП 'Дыроколом', нашпиговать пространство свинцом, не заморачиваясь на меткости — наверное единственная тактика его применения. Впрочем, сейчас как раз такая ситуация.

Длинная очередь прошлась по лестнице, скосив первых боевиков. Шесть тел покатились вниз. Остальные затаились, открыв беспорядочный и бесплотный огонь.

Стрельба во дворце стала сигналом для штурмгренадёр. Успев рассредоточиться и смешаться с бунтовщиками, бойцы Рутковского положили их за считанные секунды. Разом грянули выстрелы, заработали десантные ножи и штыки. Позиции у парадного входа были очищены. Потерь не было, только один легкораненый, но оставшийся боеспособным. Чётко и слажено штурмгренадёры разобрали до поры хранившиеся в грузовиках 'Ворчуны' — своё штатное оружие. И вот уже взвод автоматчиков, забрав бесхозный пулемёт и набрав у убитых гранат, разбился на отделения. Первое, вместе с прапорщиком Половняком и вахмистром Григорьевым, пошло на помощь Красевичу. Второе и третье под руководством Рутковского поспешили очистить и перекрыть остальные входы во дворец. Это отняло несколько минут. При умелой организации боя, автоматы куда эффективней тех же ППК или карабинов, да и атаковали бунтовщиков не простые стрелковые подразделения, а штурмгренадёры — элита армии.

Первыми за спиной Красевича появились Григорьев и Половняк, за ними подтянулось всё отделение. Двое штурмгренадёр поставили захваченный пулемёт у соседней колонны, взяв под прицел дверь у лестницы. Перед операцией план дворца заучили все. И знали, что дверь ведёт в подвальные помещения.

Отделённый сержант пристроил бойца с радиостанцией в закуток, он и без приказа понимал, что беречь 'эрку' надо пуще зеницы ока.

— Сигнал, вахмистр, — распорядился Красевич.

— Слушаюсь! — Григорьев махнул радисту.

В эфир ушла короткая кодограмма. 12-й кавполк и жандармские подразделения выступили в город.

В этот момент из подвала попыталась выскочить группа боевиков. Грянула длинная, оглушающая в огромном зале без окон очередь из ПВС. Пулемёт скосил всех прямо на пороге, кому не досталось свинца сразу, получили его со второй очереди. 9-мм пули прошили деревянную дверь насквозь и положили часть революционеров второй группы. Коридорчик у ведущих вниз ступеней устлали восемь трупов, начисто погасив энтузиазм у подымавшихся им вслед.

— Будем считать, что подвал заблокирован, — произнёс Красевич, перерубая сапёрной лопаткой телефонные провода. — Ну что, вахмистр, на вас лестница. Очистить её до верхнего этажа. Дальше — согласно плана.

— Есть! — Григорьев козырнул и начал рявкать команды.

В зале он оставлял четверых: пулемётчиков, радиста и сержанта для общего руководства и охраны входа. Обвешанные подсумками с гранатными и запасными рожками, бойцы пошли на штурм лестницы.

Короткими очередями в два-три патрона солдаты заставили республиканцев оттянуться на второй этаж. Но сверху полетели гранаты — снятые с вооружения БЦ-4. Загрохотала серия взрывов, кроша и корёжа ступени, наполняя пространство чугунными осколками и чёрным дымом. К этому бойцы Григорьева были готовы. Укрывшись за лестницей и колоннами, они не понесли потерь. Но не успел расползтись мутно-чёрный дым, как вахмистр возглавил атаку. Теперь гранаты полетели вверх, и современные РОГ-2 с более мощной взрывчаткой и насечками на корпусе, и захваченные на улице старушки БЦ-4. Взрывы, короткие очереди 'Ворчунов', крики и мат. Штурмгренадёры продвигались наверх, сея вокруг смерть.

В это же время первый этаж дочищали отделения Рутковского, продвигаясь навстречу через залы и коридоры дворца. Одно отделение начало чистить подвал.

— Пора, прапорщик, — Красевич поднялся. — Начнём со второго этажа. Гранат не жалеть. Но если что — пулей ко мне.

— Есть! Но… — Половняк на секунду замялся. — Там ведь могут остаться гражданские, а мы их гранатами…

— Если кто и остался, можно заведомо записать их в число жертв. Выживут — хорошо, не выживут — на то и война. Мы армия, а не полиция.

Половняк молча кивнул. Раз уж все эти жандармы, гэбисты и прочие конторы допустили захват Алексеевска и дело дошло до войсковой операции, то воевать надо по-военному.

В расходящихся коридорах второго этажа царил настоящий погром. Иссечённые осколками и пулями стены, сорванные двери, трупы боевиков, удушливый дым и пыль потолочной штукатурки. Потери Григорьева — один тяжелораненый. Часть бойцов удерживают выход на третий этаж, остальные продвигаются вглубь, зашвыривая гранатами комнаты, расстреливая из автоматов редкие очаги сопротивления.

Красевич возглавил двух бойцов. Удар тяжёлым ботинком в дверь, граната, взрыв. Кувырком понизу и очереди по сторонам. Оглушённые и контуженные бунтовщики не успевают среагировать и гибнут. Кто-то пытается притвориться мёртвым, но штурмгренадёры всех проверяют штыком. Удаётся спасти какого-то клерка, палец на спусковом крючке вовремя останавливается, едва глаза различают вицмундир. Кулаком ему лоб. Пусть поваляется, вдруг чужое нацепил? В другом крыле статскому не повезло, им пытался прикрыться очумевший от взрыва революционер. Очередь прошила обоих.

Коридор, комнаты, гранаты, смена магазинов. Ещё коридор, фойе, комнаты, гранаты. Начавшие плеваться 'Ворчуны' и красные штыки. Очередь из-за угла. Штурмгренадёр сложился пополам. Злость. Боевик снова резанул из ручника — РП-43, но мимо. Боец бьёт короткими по углу, прикрывая. Три переката и Красевич уже в конце коридора. Глаза мельком замечают запылённый сапог и ручник. Две чиха 'Сичкаря', пуля в кисть на рукояти и пуля в челюсть. 'Дырокол' давно брошен, теперь в руках 'РП сорок третий'. Из двери напротив вываливается 'гражданин'. Дёргается в руках пулемёт, очередь отбрасывает республиканца обратно. Вдогон в помещение летит граната. Перекат, короткая на три патрона влево, длинная по радиусу. Кто-то хрипит за разбитым столом и пинок сворачивает ему шею. Под ногами разнесённые гранатой тела, два или три. Чёрт, теперь сапоги мыть. Никого живого, чисто.

Следующий коридор. Боец вскидывает руку. Радостные маты Григорьева. А вот и сам вахмистр.

Все бегут ко второй лестнице. Вдруг один из бойцов валится на пол и хрипит. Остальные словно пьяные. Вахмистр пытается вспороть себе брюхо. Ботинок вышибает нож из рук. Удар, Григорьев без сознания сползает по стене. С лестницы звучит выстрел. Красевич бросается туда.

На разбитом плиточном полу лежит штурмгренадёр, судя по позе — застрелился. Прапорщик сцепился со вторым бойцом, не давая тому зарезаться. Удар, боец слабеет и отключается. Половняк забирает у него нож.

— В коридор! Следи за остальными!

— Есть!

Красевич бросился наверх, дурея от бьющихся в ушах молоточков. Будто вся кровь прилила к голове! В мышцах откуда-то взялась скованность, жгучей усталостью разливаясь по телу, просящему отдыха, а лучше сна. Долгого, беззаботного сна. И так хочется взять 'Сичкарь', ведь в нём ещё остались патроны. Взять пистолет и рассчитаться с этой бредовой, нескладной жизнью…

Ну уж нет, суки!

Старушка-граната за угол, все 'рога' кончились. Грохот. Орёт в дыму закопчённый боевик, сжимая хлыщущий кровью обрубок ноги. Приклад в окровавленную рожу — затих.

На этаже тихо, внизу глухо бухают и трещат выстрелы. Или это на улице? Все двери на распашку, везде бардак и поспешные следы бегства. Труп бунтовщика в сортире. Застрелился. Странно. А может как раз логично. Шорохи и тихие голоса за дверью. С ноги по замку, дверь отскакивает вовнутрь. БЦ-4 в проём. Кажется, это ОН или ОНИ. Хорошо, что старушки остались, осколков меньше и ВВ слабее. Взрыв. У разбитого окна мертвяк. Хотя нет, рука по локоть в лохмотьях плоти, левый голень проткнут остро сломанной наискось ножкой стула. Но жив, сволочь. У стены шевеление. Под обломками книжного шкафа кто-то хрипит. Из-под груды книг и полок Красевич выдёргивает второго. У 'гражданина' из ушей кровь, на губах пена. Агония. Если пена, значит не граната его. Можно бы и на лёгкие подумать, но грудь цела. Знаем мы эти фокусы. Сам себя умертвил, мразь, 'стиратель' значит. И башку резать бесполезно, наверняка уже дебилом стал. Или как там этих называют?

А раненый в отключке. Повезло. Для него замечательный укольчик имеется в небьющимся шприце. Ну вот и ширнули, теперь можно жгуты наложить, а то загнётся ещё. Впрочем, голова-то у него не пострадала!

…Рутковский сиял как новенький медяк.

— Дворец полностью под контролем, господин поручик! Только что отбита первая атака с улицы. Похоже на разведку боем. Хотели огневые средства наши выявить. У них снайпер, бьёт по окнам. Мой пока его не выявил. Зато снял наблюдателя с собора. На колокольне сидел.

— Если удержимся до прихода наших, то задачу мы свою выполнили, — Красевич подставил макушку под струю холодной воды. В разгромленном туалете только этот умывальник уцелел. — Потери?

— Три убитых, восемь раненых. Пять тяжёлых. Лёгкие боеспособны. В строю двадцать семь. С вами и Половняком — двадцать девять.

Мало людей для серьёзной обороны, подумал Красевич. Если кавалеристов и жандармов остановят, то можно будет ждать решительного штурма. Правда, ещё юнкера должны ударить.

— Далеко наши?

— Вольногоры дошли до рынка, продвигаются вдоль Новокузнецкой, Кирилловской и Кедровой. Идут спешенными, в штурмовых группах. Жандармы продвигаются медленно, несут большие потери. Медленно идут и юнкера. Тоже штурмовыми группами. Начальник училища их бережёт. Но блокаду они прорвали и соединились с жандармами.

Красевич сплюнул и вытер лицо краем майки, попутно обдумывая положение. Дворец в осаде, под прицелом пулемётов. Кавалеристы подойдут, судя по их темпу, часа через два. И это не смотря на наличие в штурмовых группах пушек и зениток. Юнкера и жандармы вообще придут хрен знает когда, если ещё придут. А у юнкеров ведь тоже с артиллерией не слабо. Всё ж таки артучилище. Гаубицы, конечно, они из парка не вывели, а вот пушки всякие — их работа доносилась и досюда. Значит, будем сидеть во дворце. Главное, централизованное управление у бунтовщиков нарушено. А самое важное — удачный захват 'стирателя'.

— Что ещё, корнет?

— Там это… — Рутковский враз помрачнел. — В подвале нашли архивные помещения. Завалены трупами. Женские отдельно. Похоже, изнасилованы и заколоты штыками… Среди тел найден губернатор. Растерзан как… Его… если угодно, командир, сами посмотрите.

— Не хочу… Что там вахмистр? Очухался?

— Да. Я его остограммил. И других спятивших.

— Они не спятили. Они не виноваты. Можете мне поверить.

У порога возник Половняк, пылающий 'одухотворённым взором'.

— Разрешите обратиться, господин поручик?

— Попроще, — буркнул Красевич, кивая и застёгивая китель, — не в строю ведь находимся.

— В одной из комнат телефон как припарочный тренькал, — начал доклад прапорщик. — Я трубку взял, на проводе барышня. Оказывается, она во дворце работает и живёт в доме через дорогу. Дома оказалась до захвата. На обед ушла. Так вот, говорит, что во дворе миномёты разворачивают. И бандитов там много.

— Так-так! С миномётов следовало бы начинать, нет? Она ничего не путает?

— Никак нет. Я долго переспрашивал, заставлял описать. Хотел тип установить, но… Толку от неё в этом — никакого. Зато она бунтовщиков по головам пересчитала. Около шестидесяти. Миномётов — четыре.

— Метров триста до них, — прикинул Красевич. — Явно не тяжёлые.

— Скорее всего восемь два, — предположил Рутковский. — В принципе, на триста метров бить могут.

— Вижу, прапорщик, идея у вас, — заметил Красевич.

— Так точно. Что если в артягу сообщить? Пускай миномёты подавят.

— Х-хэ! У нас вроде артиллеристов нет. Кто корректировать будет? Кто данные правильно передаст?

— Так ведь в училище карты города должны быть. Там каждый домик, каждая будка обозначена. И миномёты в боксах — их минимум на дивизион хватит.

— И стрелять не юнкера будут, — поддержал идею Рутковский. — Преподаватели в артяге — асы в своём деле. Иначе, кто б им преподавать доверил?

— Уговорили, чёрт с вами. Но кто корректировать будет? Та барышня?

— Попросим, — пожал плечами Половняк. — Хотя бы куда пристрелочные мины упадут она скажет. Во двор или в дом…

— Ей на башку, да? Будет стоять у окошка и ждать когда осколки стёкол её располосуют. Не согласится.

— А вдруг?

— Что ж. Пробуйте. Григорьева ко мне. И радиста. Впрочем, отставить. Сам спущусь. Радист пусть штаб кавполка вызовет.

Идея прапорщика воплотилась наилучшим образом. Радист наладил устойчивую связь с артучилищем, Половняк вышел на помдежа, а через него на заместителя по учебному процессу полковника Федорцова. Обрисовал ему замысел и сразу получил согласие. Испуганная девушка, державшая связь с Половняком по телефону, также дала согласие. Это потом ей стало страшно до жути, но прапорщик Юра говорил так убедительно, так настойчиво, что она не решилась передумать. Не обстрела она боялась, так как не представляла что это такое, в голову ей лезли мысли, что вот-вот ворвутся в квартиру бандиты и отомстят. Она не знала, какая участь постигла её сослуживиц во дворце, зато из окна спальни прекрасно видела как из соседнего дома выводят жильцов, издеваются и грабят. Видела, как за окном бегают десятки бандитов, таскают какие-то ящики и какие-то короткие трубы на сошках, слышала их матерную ругань и смех. А Юра по телефону успокаивал, говорил, что ей только надо сообщить куда упадут первые мины, что этим она здорово всем поможет, что в артучилище есть подробные карты города, на которых отмечено всё, даже старая ива в центре двора и трансформаторная будка на углу её дома. Путаясь в проводе, она с телефоном бегала из кухни в комнаты и обратно.

Потом услышала громкие хлопки, когда бандиты опустили свои снаряды в задранные к небу трубы.

От залпа республиканских миномётов дворец почти не пострадал. Три 82-мм мины в него вообще не попали, упав с перелётом посреди пустой площади. Четвёртая мина угодила на крышу у самого торца, пробив кровельное железо и разорвавшись внутри. Так совпало, что в этой части чердака только что занял позицию снайпер из взвода Рутковского. Осколок кирпича и обломки стропил убили его сразу.

А в артучилище уже успели вывезти из боксов миномёты — массовые и надёжные Ф-4М, успели приготовить карту города, на которой помимо координатной сетки, были обозначены чуть ли не все деревья и прочие малозначительные подробности. Подготовили и таблицы стрельбы, и боеприпасы. Расчёты составили из легкораненых офицеров-преподавателей и юнкеров. Майоры и подполковники, преподававшие артразведку, топогеодезию, тактику, стрельбу артиллерии или иные предметы — все они были специалистами высокого класса. В русской артиллерии не существовало специализации, артиллерист должен знать и уметь всё. В считанные минуты батарея из восьми 122-мм миномётов была готова к стрельбе. Возглавил батарею сам полковник Федорцов, полный георгиевский кавалер, потерявший руку в тридцатые, в ту ещё войну с велгонцами. По парку разносились его отрывистые команды, в ответ слышались доклады расчётов. И вот первые две мины с выставленными колпачками взрывателей на фугасное действие скрылись в каналах стволов.

Во дворе шарахнуло с такой силой, что повылетали стёкла домов. Девушка успела закрыть лицо руками, не отступив из кухни. К счастью, основная масса осколков прошла мимо, но в кожу всё-таки впились мелкие стекляшки. Вопреки порыву броситься к аптечке, где хранились йод и бинты, она осталась на кухне. И смотрела как оседает вместе со снегом мёрзлая земля. Она присела и порезанными руками набрала номер, совершенно спокойно описала куда упали эти страшные мины и добавила, что у старой ивы залегло много бандитов, а в детскую песочницу только что перетащили одну из этих дурацких труб. Слов Юры она уже почти не различала, всё поглотила апатия. Вскоре во дворе разразился ад. Она забилась в угол за электроплиту, а на улице грохотало, грохотало, грохотало… А когда ужасный грохот притих из-за шума в ушах, она ползком отправилась на поиски аптечки.

Получив доклад и благодарности из дворца, полковник Федорцов вышел на связь со штурмовыми группами учебных батарей. Вскоре его восемь миномётов начали работать по данным командиров групп. Вместо требовавшихся по нормативам на поражение цели двух-трёх мин не редко обходились одной. Зачастую точность была ювелирной, у юнкеров и жандармов заметно повысился темп продвижения и сократились потери.

…Словно осатаневшие, республиканцы пёрли напролом. Простреливали окна из пулемётов, зашвыривали в них гранаты. Усеяли своими трупами и ранеными подступы к дворцу, но пробились таки на первый этаж.

Станкач замолчал, кончились патроны, его бросили у лестницы. Внизу остались тела пятерых штурмгренадёр, ещё одного убил через окно снайпер.

Красевич носился с карабином, хорошо хоть к нему патронов было навалом. Чего не скажешь про брошенные пулемёты. К 'Ворчунам' оставалось по полтора-два рожка. Один из бойцов уже обзавёлся винтовкой. А бунтовщики не редко с пистолетами-пулемётами: ППК или 'Дыроколами', попадались и велгонские 'AFO'. И гранат у них навалом, теперь они пытались забрасывать штурмгренадёр, если могли подойти на дистанцию броска. Очень скоро все усилия были направлены на удержание лестниц.

Штурмгренадёры выбывали один за другим, гибли от гранат и рикошетов. Тяжелораненых сносили на третий этаж под присмотр радиста. Однако и он вынужден был взяться за автомат. А когда ранило и контузило Рутковского, пришлось оставить и второй этаж. Потом и часть третьего.

…Красевич взял 'гражданина' на штык, следующему раздробил прикладом челюсть. Подсёк третьего и вогнал штык в горло. Четвёртый попытался скрыться за углом, пришлось пожертвовать ножом.

Присел, очистил подсумки 'граждан' от патронов, забрал две гранаты и вернулся к Половняку. Казалось, что прапорщик уснул. Красевич закрыл ему веки. Пяти минут не прошло, как Юрий пригласил на день рождения. И вот убит, двадцать ему уже не исполнится. Полмесяца не дожил.

Граната разорвалась позади стрелявших боевиков. Четыре тела размело как ворох бумаги ветром. Теперь в этом коридоре и без него справятся. Красевич бросился в боковой.

Оскаленная рожа 'гражданина', выстрел в упор, пинок в живот второму и штыком ему в грудь. Бегом. Поворот, ещё поворот, выстрел снёс с республиканца шапку вместе с затылком. Выстрел, ещё выстрел, двое валятся на пол. Из комнаты выбегает следующий, страшно орёт и замахивается саблей. И получает пулю в рот.

Опять поворот, смена магазина, сапоги скользят по красной луже. С 'гражданина' натекло неимоверно, кто-то из штурмгренадёр распорол его с паха до шеи. Впереди взрыв, на голову сыпется штукатурка. Неужели она ещё осталась? Кто-то воет, оказалось, это бунтовщик. Милосердная пуля, он затихает в чьих-то ошмётках. Кто же кинул гранату? Ведь там одни тяжёлые! Ноги подкашиваются, в углу у разломанных кресел голова Григорьева. Вот чья граната, значит. Вахмистр подорвался, заодно и 'граждан' с собой захватил.

Комната. В рядок тяжёлые. Живые, к счастью. Все в отключке. Не зря вахмистр… Вечная ему память.

На улице треск и грохот. Из чудом уцелевшего окна видны огненные султанчики вдоль площади. Фигурки боевиков валятся как подкошенные. В две секунды трассеры распотрошили грузовик с бело-синим флагом, никто не успел выбраться. Так могла работать только МЗУ, значит вольногоры подошли. Успели, морды! Успели, мать их за ногу!

Красевич поспешил в коридор. Он ещё не знал, что из взвода осталось одиннадцать человек и только он один цел и невредим.

Как пока не знал, что последние очаги сопротивления в блокированном городе будут подавлены только к утру. Что после его сообщения о захвате 'стирателя' на аэродроме под Алексеевском приземлятся сразу четыре транспортных 'Владимира' с усиленными боевыми группами во главе с самим генералом Острецовым. А к вечеру следующего дня по приговору военно-полевого суда на соборной площади будут повешены сотни сдавшихся и захваченных в плен бандитов и их пособников. Всё это случится позже, а пока Ярема Красевич пересчитывал патроны и следил за проходами.