На задворках галактики. Книга 2

Глава 13

Тыл Невигерского фронта. 29 января 153 г. э.с.

Лютенбург был небольшим городком в полусотне километрах от Тарны, русская армия его заняла 24 января. В сложившейся на фронте обстановке Лютенбург не давал велгонским войскам позиционной выгоды и потому город был сдан без боя. Впрочем, оставить город велгонцам пришлось после флангового охвата танкового корпуса Трикутного. Отходящие через Лютенбург соединения велгонцев устремились в направлении Тарны, дабы отчасти прикрыть оную, а отчасти влиться в состав свежих корпусов на Тарнском участке фронта. Теперь же Лютенбург находился в армейском тылу 8-й армии генерала Леснянского.

Падал мокрый нег. Морозы спали, но талой размазни на улицах не было. Только студёный ветерок изредка налетал и бросал большие снежные хлопья в лицо.

Добравшись ранним утром в Лютенбург на попутке, Масканин петлял по тротуарам, с досадой высматривая на домах названия улиц. В груди у него бурлила злость оттого что не смог прибыть в условленное время. Письмо, оказией переданное в полк от Танюши, он выучил наизусть. Аккуратный девичий почерк, буковки одна в одну, а строчки буквально напитаны надеждой на сегодняшнюю встречу. А главное, в письме сообщалось, что её демобилизовали по беременности и сегодня она уезжает с эшелоном в тыл к родителям. Чёрт возьми! Он опоздал на целый час! Что ж так всегда вкривь и вкось? Целый час! Слишком много дел навалилось после взятия Тарны. Танюши теперь могло и не быть в госпитале, где она служила с декабря после перевода из санитарного взвода батальона. Эшелон ждать не будет.

Помимо злости Масканин чувствовал и раздражение. Местные жители всякий раз шарахались в страхе, стоило ему попытался выспросить дорогу в район Торхаутпарка. По началу это просто удивляло, но потом он увидал себя в витрине закрытого магазинчика. Внешний вид, мягко говоря, далёк от тыловиков. Сапоги замызганы, бушлат затёртый, осунувшееся лицо и злые глаза. Это ещё хорошо, что заткнутую за портупею ручную гранату перед въездом в город в подсумок убрал. Да ещё вольногорка и бебут на портупее рядом с кобурой — значит вольногор. А вольногоры, согласно пропаганде противника, насилуют всех женщин в возрасте от десяти лет и до семидесяти, режут мужчин за один только косой взгляд и пьют на завтрак кровь детей. Пришлось спрашивать дорогу у комендантского патруля. Молодой прапорщик, заметно прихрамывающий и видимо недавно списанный в тыл с передовой, объяснял дорогу долго и запутанно. Масканин не удивился бы, окажись у начальника патруля на кителе под шинелью несколько жёлтых нашивок(*). Прапорщик, похоже, и сам толком города не знал, а его бойцы, как выяснилось в ходе разговора, были временно прикомандированы из ставшей на два дня в Лютенбурге маршевой роты. В итоге Масканин завернул в какие-то грязные подворотни и минут десять петлял среди лабиринтов кривых закоулков. Выручил конный разъезд жандармов, вахмистр взялся проводить заблудившегося поручика до главной городской площади.

Мимо прокатил санитарный грузовик. Максим мысленно поблагодарил того вахмистра и ноги сами понесли вперёд. И вот он, наконец, Торхаутпарк, в котором разместился армейский подвижный госпиталь. На территорию пустили без проблем, проверив документы, в которых всем офицерам полка этим утром ротмистр Муранов сделал какие-то новые метки. Такой ерундой, ерундой — на взгляд многих офицеров, полковой особист занимался часто.

Максим искал ориентиры, вглядывался в лица медсестёр, рыскал глазами по округе. Вот она дубовая роща, вот она круглая беседка… Там расселась стайка перебинтованных бойцов. Курят, травят байки.

Необхватные дубы-исполины невольно вызывали восхищение. Нда, не зря здесь госпиталь поставлен и не зря такое название у парка.

— Чёрт! — вырвалось у него. Он встал у одной из лавочек и готов был уже рыскать по всем направлениям, бежать к начальнику госпиталя, третировать медперсонал, опрашивать раненых. — Ну где же ты! горе ты моё?

— А я-то думала, что я твоё счастье…

Масканин резко обернулся. Танюша стояла в трёх метрах и улыбалась! Удивление от её бесшумного появления вытеснила заполонившая душу радость. Он рванул к ней и сгрёб в объятья, аккуратно, но крепко.

— Не уехала, — с облегчением прошептал он.

— Всё поменялось. У меня ещё пять часов до отправления.

— Хух… Это здорово! Это просто здорово!

Он разжал объятья и отступил на шаг. На ней вся та же старенькая шинелька с сержантскими погонами и эмблемами медслужбы, стоптанные сапоги не по размеру, закинутый за плечо вещьмешок. Из-под шапки выбиваются локоны отросших волос, глаза словно светятся изнутри.

— Мне кажется или глаза у тебя синими стали?

— Синими… — она улыбнулась. — Сама не знаю.

— Ремень всё ещё носишь, — то ли спросил, то ли отметил он.

— Как видишь… Срок-то — небольшой.

— А 'Сичкарь' твой где?

— В вещьмешке.

— Как сядешь в вагон, переложи его в карман. Мало ли…

— Ну ты даёшь! Я же домой еду.

— И что?

— Ладно. Сделаю. Обещаю… — она взяла его за руки. — На кого же ты похож…

— На кого?

— Пойдём ко мне, в порядок себя приводить будешь. Там ещё девчонки прийти обещали. Сегодня раненых поменьше, а у них скоро дежурство кончится.

— Девчонки?

— Ага. Хотят мне проводы устроить.

Комната Татьяны располагалась в жилом крыле одного из корпусов госпиталя. Народу в коридорах почти не было, на глаза попались одна пожилая вахтёрша из вольнонаёмных и парочка заспанных девиц в военной форме.

Комнатка оказалась небольшой. Ширма делила её на две неравные части, свет от единственного окна освещал только 'залу'.

— Там за ширмой чан с водой, вёдра и таз, — сказала Танюша. — Постарайся по быстрому, а то скоро девки придут.

— Темновато там.

— Дёрни за верёвочку. Там на стене лампочка есть.

За ширмой Масканин быстро освободился от одежды и залез в чан с тёплой водой. Это ж сколько Танюшке вёдер таскать пришлось? Водопровода здесь нет, поэтому придётся полоскаться как в полевых условиях. Он дёрнул за свисавший у стены шнурок и закуток осветился светом тусклой лампочки свечей на тридцать. Хорошо, что ночью перед дорогой побрился, сейчас не надо мучаться в этой полутемени. А потом в ход пошли хозяйственное мыло, ведро холодной воды и ведро кипятка. После помывки натягивать грязные кальсоны не хотелось. И словно услышав его мысли, за ширму вошла Таня с чистым бельём.

— Надевай это. А твоё я в прачечную заберу.

Одевшись по форме номер два, Масканин вышел в 'залу'. Спустя минуту заявились гостьи — три медсестры с покрасневшими от усталости глазами. Они тут же принялись хлопотать над столом. Графин со спиртом, естественно медицинским, нехитрая снедь, самовар, алюминиевые кружки, купленная в городе выпечка.

В процессе сервировки познакомились. Подружки оказались медсёстрами последнего призыва, звали их Вера, Люба и Неждана. Общительные, весёлые не смотря на усталость. Смехотушки. Со стороны виделось, они сорадовались Танюшеному счастью.

— Девчонки, — обратился Масканин, успев уже освоиться в женской компании, — а проигрыватель найдётся?

— Проигрыватель? — удивилась Люба. — Ой! Я могу попросить. А у тебя что пластинки есть?

— А как же? — он полез в офицерскую сумку. — Вот. Трофейные. Из Тарны.

— Ух ты! — взяла Неждана, а Люба вылетела из комнаты искать проигрыватель.

— Эта на немецком? — спросила Вера. — Ого! А это Быстрыкина что ли? В Хаконе нашу Быстрикину слушают?

— А что такого? — вмешалась Татьяна. — У неё ж голосина какая! Да как юсы вытягивает!

— Эх… Неудобно как-то… — смущённо произнёс Максим.

— Ты о чём? — спросила Танюша.

— Да вот, смотрю кроме спирта на столе ничего нет… Был бы у меня часок в запасе… Хоть бы бутылку вина добыл…

— Да ладно! В Тарне небось не до этого было… А у нас здесь вино вообще не сыщешь.

— Нам ведь что? — улыбнулась Неждана. — Нам ведь не это главное. Правда, девочки?

И все кивнули.

Посиделки удались на славу. Проигрыватель создавал приподнятую атмосферу, много шутили, рассказывали разные истории. К спирту приложились только раз — выпили за Победу. Танюша, понятное дело, ограничилась водой. Потом пили чай со сладкими булочками. Так пролетел час.

Подружки тактично испарились под предлогом необходимости отоспаться. Да в общем они и не лукавили, зачастую по 18–20 часов на ногах, Неждана за чаем чуть не уснула прямо за столом. Масканин вновь поменял пластинку, а Танюша заперла комнату на ключ.

Оставшись вдвоём, они дарили себя друг другу словно в последний раз. Так было всегда — как в последний раз, ведь загадывать на будущее никто не смел. Война на то и война. А потом они лежали счастливые, наслаждаясь одним только присутствием второй половинки. Он гладил её волосы и тихо шептал ласковые слова.

— Знаешь, — сказала Татьяна, — родители хотят с тобой познакомиться, я им столько в письмах о тебе писала.

— Обязательно познакомимся. При первой возможности к вам заеду.

— Ты чего улыбаешься? Что смешного?

— Я просто рад, что война для тебя закончена.

Она вдруг обхватила ладонями его голову и прижала к себе, глаза её увлажнились.

— Не плачь, — прошептал он, почувствовав на щеке упавшую тёплую каплю. — Сейчас такое время, что даже женщинам надо быть сильными. Но это не надолго. Это время уйдёт.

Она не ответила. Она просто смотрела в потолок, не замечая оного, ей казалось, что стоит только разжать объятия и тогда любимый исчезнет, пропадёт, сгинет. Истает как утренний туман.

— Обещай, — произнёс он, — что если со мной что-то…

— Замолчи! Слышишь? Не смей такое говорить!

— И всё же… Обещай, что переедешь к моему отцу. Если будет сын, он должен вырасти вольногором. Воином.

— Обещаю… Но и ты обещай. Обещай, что вернёшься.

— Если б я мог…

— Нет! Максимка, прошу тебя, пообещай… И я буду знать, что ты сделаешь всё чтобы сдержать слово.

— Прости… — выдохнул он, готовый уже соврать. Но что-то внутри не давало этого сделать. — Этого я обещать не могу.

— Я тебя ненавижу за это!

— Я тебя тоже люблю…

…Когда Татьяна сдала комендантше ключ от комнаты, они ещё долго ходили по парку, взявшись за руки, говорили о всяких пустяках.

А потом шли по улочкам Лютенбурга. И ничто в этот момент их не волновало, словно спешащие прохожие и военные патрули пребывали сейчас в иной реальности. Да так оно и было. Сейчас в целом мире их было лишь двое. Он — Максим, и она — Татьяна, его будущая жена и мать его ребёнка.

Гуляя по улицам Лютенбурга, они почти не разговаривали, им было хорошо и без слов, в обоюдном молчании и единении мыслей и чувств. Но время! Безжалостное время. Если бы не оно, их счастье в этот день было бы более полным.

Лютенбург-пассажирская. Суета. Крики, гам, гудки, вокзальный шум. Всё вокруг не даёт забыть о войне. Эшелон, пригнанный из товарной, — два локомотива, две платформы на концах со счетверёнными 37-мм ЗУшками и около 50 платформ с подбитой техникой: танки, БМП, БТРы, орудия, и немного трофейной подбитой техники — всё это, что невозможно отремонтировать в дивизионных ПАРМах, будет ремонтироваться в тылу — во фронтовых ПРП (полевых ремпарках). К эшелону прицепили пять пассажирских вагонов с ранеными, их потом отцепят и передадут другому эшелону, отправляющемуся в Новороссию.

Они стояли на перроне, держались за руки, говорили всякие пустяки. И не могли наглядеться друг на друга.

— Чуть не забыл, — он полез рукой под бушлат, вынул из внутреннего кармана кителя пачку дензнаков. — На вот…

— Зачем? У меня есть деньги и к тому же я к родителям еду.

— Не становись в позу. Ладно? Сейчас это не гордость, а глупость.

— Зачем же столько?

— А мне они зачем на войне? У? То-то!

— Я хочу тебе что-то сказать.

— Что любишь меня? Знаю. И я тебя люблю.

Она тихо и весело рассмеялась.

— Нет. Я другое хотела сказать.

— Что же?

— Будет мальчик.

— Да? — он недоверчиво улыбнулся. — Откуда ты это знаешь?

— Чувствую…

Он сжимал её тонкие пальчики и поцеловал на прощание. Когда она уходила к вагону, любовался ею, не мигая и не отворачиваясь, пока её фигурка не скрылась в проёме двери.

____________________

(*) жёлтые нашивки — нашивки за ранение

Эшелон ушёл.

Масканин ещё долго стоял на перроне, ничего вокруг не замечая. Перед глазами стоял образ Танюши, словно она всё ещё тут и никуда не уехала. Её голос, её слова будто звучали до сих пор…

— Ваши документы, поручик, — грубо вырвал в реальность начальник патруля.

Масканин, сам того не замечая, нервно прикусил губу и нахмурился. Ему так вдруг захотелось послать его ко всем чертям! Но он прикусил язык и полез в карман. Был бы рядом Муранов, сказал бы, что Масканин наконец поумнел, раз решил не нарываться на конфликт и отдуваться потом на гауптвахте. Но Максим чувствовал сейчас другое, ему просто стала не интересна вся эта возня и суета вокруг. Перед глазами всё ещё стоял образ Танюши… Пехотный капитан — старший патруля, стоял к нему полубоком, кобура расстёгнута и отодвинутая на затёртой портупее почти за спину. Его сержанты рассредоточились, перекрывая все возможные пути к бегству. Не больно-то они на комендантских похожи, отметил Максим, скорей из контрразведки. Жандармы-волкодавы? Вряд ли. Те так грубо не работают. Контрики из заградкоманды? Возможно, те тоже в любые мундиры обряжаются. Этот капитан может на самом деле прапорщик или вовсе подполковник.

— Что делаете в Лютенбурге? — вежливым тоном поинтересовался капитан.

— Прибыл по личным обстоятельствам. Невесту проводил.

— Ваша часть стоит в Тарне. Не далеко ли, поручик, вы забрались невесту провожать?

— Послушайте, капитан, — устало произнёс Масканин, — в офицерской книжке лежит командировочный. Вы его уже просмотрели. Что вам ещё надо?

— Не кипятитесь, поручик. Служба… Когда в часть возвращаетесь?

— Сегодня до полуночи там быть.

— Всего доброго, — капитан вернул документы с улыбкой.

Масканин спрятал документы и проводил патрульных взглядом.

Надо куда-то податься. Но куда? Просто шляться по незнакомым улицам? У него была договорённость со старшим машины, которая возвращается в полк. Ещё два часа до встречи в условленном месте — на 7-м КПП при выезде из города. Около часа он слонялся по улочкам, думал, вспоминал, строил планы. Прикупил и почитал фронтовую газету. Победных реляций больше чем скупых сводок о неуспехах. Это хорошо, это радует, может, наконец, и война в этом году кончится.

Вдруг резко задул холодный пронизывающий ветер и словно вместе с ним в городе началась суматоха. По улицам понеслись грузовики с солдатами, конных жандармских патрулей стало раза в три больше. Гражданские из местных исчезли вовсе. Сами собой появились недобрые предчувствия. Наблюдая суету, Масканин не спеша добрёл до главной городской площади. У ратуши собралось несколько стареньких потрёпанных конных подвод, из кузовов которых бойцы разгружали снарядные ящики и складывали их рядом с 45-мм зенитными спарками. Лошади переминали ногами, всхрапывали. На мордах были надеты мешочки с овсом. Судя по всему, зенитная батарея прибыла на площадь только что. К ратуше подъезжали подъёмные краны, смонтированные на базе хаконского двадцатитонного грузовика 'Франкония'. Зачем они понадобились, Максим понял сразу. Кто-то, а этот кто-то скорее всего командир батареи, решил разместить зенитки на пологих крышах домов. На площади и вокруг стояло несколько пятиэтажек — самые высотные дома в Лютенбурге.

Рядом тормознул грузовик.

— Эй, поручик! — окликнул Масканина вылезший из кабины штаб-майор с повязкой помдежа комендатуры. — Подойдите, сударь, ко мне… И вы, господа, тоже!

Максим обернулся, за спиной метрах в двадцати застыли пятеро прапорщиков, которые, видимо, через Лютенбург добирались в свои части либо из отпуска, либо из запасного офицерского полка. Масканин двинулся к грузовику, по пути рассматривая 'пассажиров' в кузове. Человек пятнадцать, большинство — офицеры, остальные — вольноопределяющиеся. Штаб-майор наскоро проверил у него документы, затем у подошедших прапоров, и показал на кузов со словами:

— Всем находящимся в городе офицерам и унтер-офицерам надлежит немедленно явиться в комендатуру. Приказ командира гарнизона.

— Не понял… — удивился Максим. — В Лютенбурге гарнизон формируется? Что, фронт прорван?

— Прорван, — с ноткой трагизма ответил штаб-майор. — Внезапный прорыв со стороны Доржи. Танки, мотопехота и конница в дне пути от города. Помощь ожидается, но может опоздать. На рокадах противником выброшен воздушный десант, дороги перерезаны. Командиром гарнизона назначен полковник Тоценко. Сейчас он формирует сводный батальон… В машину, господа! Время не ждёт!

Сидевшие в кузове помогли забраться через борт, процесс сопровождался шутками и подначками. Места хватило всем. Чрез десять минут грузовик добрался к пакгаузам товарной станции, где прибывших встречал хмурый сапёрный капитан. Всех прибывавших собирали в бетонированном пакгаузе, где офицерам и вольноопределяющимся доводили последние разведданные, после чего они включались в формирование подразделений.

Согласно последним данным, противник нанёс ряд мощных ударов со стороны Доржи и Макленбурга. Фронт прорван в нескольких направлениях, к Лютенбургу движется авангард 17-го моторизованного корпуса противника. По приказу штарма 8-й армии, вступивший в командование гарнизоном полковник Тоценко получил в своё подчинение все подразделения и части, находящиеся в пределах Лютенбурга, а также всех военнослужащих, не зависимо от их ведомственной или армейской либо фронтовой принадлежности. Впрочем, части — это громко сказано. Отдельный батальон ХВБ и отдельный зенитный дивизион, собственно и были частями, дислоцированными в городе. Из подразделений в Лютенбурге присутствовали: маршевая рота, шедшая на передовую, чтобы влиться в один из полков; застрявшие на товарной сапёры, связисты и прочие спецы; и жандармский батальон из 26-го полка Войск Охраны Тыла. Все кто оказался в этот час под рукой поступали в полное подчинение к Тоценко, все — на защиту госпиталя и города, включая находившихся на излечении раненых из числа способных нести оружие. В спешке, но без суматохи и бардака началось формирование команд и сводных рот для задержания противника на подходе к городу. На наиболее вероятное танкоопасное направление уже вышел недавно переформированный отдельный батальон ХВБ — всего около восьмисот пятидесяти бойцов. Батальон союзников имел собственные противотанковые средства, но их было явно не достаточно.

В распоряжении Тоценко не оказалось артиллерии, кроме зенитной. Две 45-мм батареи были сразу отправлены на рубежи обороны, в том числе на прикрытие батальона ХВБ, батарея трёхдюймовых спарок была задействована на товарной станции, ещё одна 45-мм батарея осталась прикрывать центр города и госпиталь, как последний артиллерийский резерв и на случай бомбардировки или прорыва в город.

— Поручик Масканин, — продиктовал Максим одному из штабных офицеров Тоценко, когда очередь записываемых в сводную роту дошла до него. — Командир шестнадцатой роты седьмого егерского вольногорского полка.

— Следующий, — произнёс штабной, отложив офицерскую книжку к стопке других.

Масканин покинул очередь, направившись к штабелю снарядных ящиков. В пакгаузе витал затхлый дух. Кучкующиеся офицеры и вольнопёры курили, что-то тихо обсуждали, спорили. Поручик выбрал место посвободнее, рядом находилась только одна группка — шестеро вольноопределяющихся в шинелях с шевронами 732-го пехотного полка. Стянув шапку, он прошёлся пятернёй по волосам и невольно стал слушать разговор вольнопёров. Чистопогонные вспоминали кто и где погиб, какие-то незнакомые населённые пункты, непонятные для постороннего слушателя события. Потом вольнопёр с сержантскими лычками начал травить байки из окопной и тыловой жизни, кто-то вспомнил случай из детства. Так прошло около четверти часа.

— Поручик! Подойдите, — обратился вышедший из-за дальних штабелей майор.

Подойдя, Масканин козырнул и застыл в ожидании. Майор оказался молодым, наверное даже ровесником. Надушен одеколоном, новенькая чистенькая шинель, начищенные сапоги, не затёртые золотые погоны со скрещенными пушечками. Так и хотелось сравнить его со штабной крысой, не из злобы, а от одного только вида. Но… Он был без правой руки. Это не редкость среди штабных и комендантских, многие из которых списаны с передовой по увечью или тяжёлому ранению. Да и будь у него рука цела, сидел бы он, артиллерист — бог войны, в тылу?

— Майор Кудряшов, — представился офицер, ответив на приветствие Масканина левой рукой. — Замначтыл Лютенбургского гарнизона. Как адъютант полковника Тоценко, заодно курирую организационно-мобилизационные мероприятия.

Воинское приветствие левой рукой глаза не резало. Устав это позволял. Таких, как этот майор, уже к концу первого года войны в тылах появлялось всё больше и больше.

— Формируется пулемётная команда, — сообщил майор. — Личный состав на половину офицерский. Нужен толковый командир… Вы как? Возьмётесь?

— Благодарю за доверие, — улыбнулся Максим. — Чем обязан таким вниманием?

— Ты мне не лыбся, поручик, — резко сменил настроение майор. — Мне тут в бирюльки играть некогда. Я твои документы посмотрел… Кстати вот! Держи. Ну так что? Берёшься?

— Берусь, майор, — Максим спрятал офицерскую книжку. — Веди давай.

— Хм… — штабник прищурился с ухмылкой. — Ну пошли тогда.

Уже на улице Кудряшов просветил:

— Оружия и амуниции на складах столько, что хоть полк, хоть все три формировать можно. Через Лютенбург идёт одна из линий снабжения восьмой армии.

— Команду я сам набирать буду?

— Нет. Люди уже собраны. Твоя задача сформировать из них подразделение и получить всё причитающееся на складе. Одиннадцатый пакгауз, секция четыре. Найдёшь там старшего фельдфебеля Аверинского. Отдашь ему вот эти бумаженции. Держи.

— Что за бойцы?

— В основном застрявшие в городе офицеры. Кто из отпуска возвращался, кто из запасного полка, а кто и в отпуск ехал. А также унтеры из отдельного рембата. Весь рембат, что сегодня утром на станцию эшелоном пришёл, полковник Тоценко отправил обратно. Вместе с тяжелоранеными. А эти унтера настырные оказались, в бой рвутся хоть стреляй. Пришлось на хитрость идти, наврать с три короба и брать пылко возжелавших по жребию. А то весь батальон бы тут остался.

— И много их? Унтеров?

— Десять.

— С батальона?

— Ты головой подумай. В рембате такие спецы, что их золотые руки пожалуй поценней любого полковника будут. Мне чуть морду не набили, когда я про десяток заявил и про жребий. Оскорбил их благородный порыв, понимаешь. Но комбат вмешался, пристыдил, что на однорукого пошли. Да и остыли они быстро, большинство-то — мужики по сороковнику, по полтиннику… Степенные.

— Ясненько…

— Чего приуныл?

— Да хреново это… Такими кадрами разбрасываться…

— Что хреново, то хреново. Но это их выбор… Ну вот, почти пришли.

Ожидавшие бойцы теснились поодаль от погрузочных перронов. Путь к ним перекрыла колонна машин. Пришлось ждать пока проедут. У крайнего пути царила настоящая суматоха, десятки путейцев и солдат сновали вверх-вниз, бегали с грузами, устанавливали сходни. Лязг, грохот и мат. Эшелон, что стоял сейчас на товарной, был просто огромен — свыше сотни платформ и несколько теплушек для личного состава.

С прибывшего эшелона разгружалась батарея реактивных систем залпового огня 'Вьюга'. В другом конце эшелона разгружалась батарея 122-мм самоходок 2САС-5. Эти батареи прибыли с расчётами и экипажами и со всем снаряжением. И очень кстати. Можно не сомневаться, что Тоценко, остро нуждающийся в артиллерии, тут же переподчинил их себе.

Остальная техника пришла россыпью. Из-за не имения экипажей, она так и оставалась в эшелоне, который после разгрузки САУ и 'Вьюг' решено срочно отгонять назад. А техники там, предназначавшейся для 5-го танкового корпуса генерала Трикутного, было не мало: более двадцати 152-мм самоходок 2САС-8 для 5-й артбригады, пятнадцать танков ТТ-48 и два передвижных разведывательных пункта ПРП-1 на базе БМП 'Кирасир' для 13-й танковой дивизии. Остальное — БТРы, БМП и другая техника тоже предназначались для мотострелков 13-й танковой. Однако БТРы Б40А и 'Кирасиры' Тоценко решил тоже изъять. Теперь и их принялись срочно разгружать. В городе оказалось не мало мехводов и подготовленных операторов-наводчиков для 30-мм авиационных пушек 'Кирасиров'. Уже началось формирование экипажей. И ещё, можно сказать повезло, что на станции соляра и огнеприпасы для бронетехники нашлись, не всё успели на фронт отправить. А с батареей 2САС-5 по восемь боекомплектов с каждой самоходкой пришло. От предыдущего эшелона из не успевшей отправиться в войска техники в оборот были взяты ПМЗ — прицепные минные заградители, к которым подогнали грузовики — трофейные 'Франконии' и закупаемые в Островном Союзе 'Дэффены'. С ПМЗ пришло несколько тысяч противопехотных и противотанковых мин.

Всё это Масканин узнал от Кудряшова. Оставалось загадкой отчего майор так языком растрепался, то ли от словоохотливой натуры, что сомнительно, то ли от желания показать, что дела вовсе не так плохи как кажутся.

— Вон они, красавицы, — кивнул майор в сторону самоходок 2САС-5. — Батарейцы, смотрю, молодцы, уже почти разгрузили…

— Родные САУшки? — улыбнулся Максим.

— Угум. Я на них два года воевал. Семь машин подо мной разбило…

— А эти? 'Вьюги'? Я их раньше не видел.

— Потому что раньше их было мало. Опытные партии для обкатки на фронт шли. А эта вот батарея уже наверное второй серии. Но, говорят, контрики до сих в батареях присутствуют.

— Жандармы-артиллеристы? — Максим хохотнул.

— Смешно-то оно смешно, но изделия до сих пор секретные. Тут главное их, если что, вовремя подорвать.

Наконец колонна отошла. И Масканину явилась картина этакого островка тихой благодати в море суматохи. Будущие бойцы поручика пребывали в полном спокойствии на фоне бурлящей на станции суеты. Половина в шинелях, значит из тыла ехали. Разбившись по кучкам, они жгли костры из сломанных ящиков, грелись.

— Смирно! — подал команду подпоручик с эмблемами авиационного техсостава.

— Вольно! — скомандовал майор, когда все вскочили. — В две шеренги становись…

Построившись и распределившись при этом по принципу 'свой к своему', бойцы застыли в ожидании. Майор кашлянул и пострелял глазами по строю.

— Господа офицеры, унтер-офицеры и солдаты… Приказом командира гарнизона полковника Тоценко, командиром вашего подразделения назначен поручик Масканин. Как говорится, прошу любить и жаловать.

Майор подмигнул Максиму, протянул руку и сказал:

— Успехов.

Посчитав дело сделанным, он ушёл. А Масканин с полминуты всматривался в глаза тех, из кого предстояло сделать боевое подразделение.

— Равняйсь! — рявкнул он, отметив, что команду исполнили чётко. — Смир-рна!

— Вольно, — выдохнул он и сделал несколько шагов вдоль строя, осматривая своих новых бойцов. Вид бравый, во внимательных взглядах читается ожидание как себя покажет назначенный командир. Но играть в психологию Масканин не желал, он предпочитал метод действия. Тогда бойцы сами признают или не признают в нём авторитет командира. — Итак, господа, для начала кратко о себе… Точнее, совсем уж кратко. Масканин Максим Еремеевич, до сего дня командовал ротой седьмого егерского вольногорского полка. Войну начал на Южном фронте в феврале пятидесятого. Вот, собственно, и всё, что считаю нужным сообщить о себе. Теперь будем знакомиться. Разрешаю вопросы из строя.

Он развернул одну из бумаг, что дал майор, и бегло просмотрел список личного состава.

— Для начала у меня есть вопрос ко всем. В пулемётную команду все добровольно записались?

— Разрешите вопрос? — подал голос кто-то из группы стоявших на краю строя рядовых.

— Я же сказал, разрешаю вопросы из строя. И представляться надо, когда спрашиваете.

— Рядовой Климов…

Масканин прожёг его взглядом. Климов, стоявший во второй шеренге, выглядел лет на шестнадцать, его товарищи вокруг не намного старше. И всё бы ничего, будь они вольногорами, которые воинскую науку с детства постигают. Но они не вольногоры. Они новобранцы. Чёрт возьми! Масканина взяла злость. Это кто ж в охранение пулемётов этих юнцов взял? Драка на подступах к Лютенбургу намечается жаркая, а пулемётчик — в любом бою одна из первоочередных целей. Иными словами, вся формируемая пулемётная команда заведомо списана в потери. Понимал ли это майор Кудряшов, предложив Масканину возглавить команду? Несомненно. Максим это тоже понимал, как и стоящие перед ним в строю офицеры и унтеры это понимают. Но новобранцев-то кто сюда запихнул? Ведь верная смерть. Если только помощь не подойдёт вовремя, что под очень большим вопросом. И даже если подойдёт, в обороне расчёт тяжёлого пулемёта живёт не долго.

'И какая сука их ко мне впихнула?'

— Я слушаю, — подстегнул Масканин замявшегося солдата.

— Это правда, что велгонцы скоро у города будут?

— Правда. А ты что, в бой вперёд всех рвёшься?

— Я на фронт хотел… А меня на три месяца в глухомань в запасной полк упекли! — с вызовом ответил Климов, голос его под конец сорвался на высокую подростковую тональность. — Я доброволец!

— Оно и видно, — сказал кто-то из офицеров.

Масканин прикусил губу, ему вдруг захотелось поставить к стенке весь тот призывной пункт, в котором записали этого подростка. Ну не могли там не видеть, что ему нет восемнадцати. Этот малец — не Ковалёнок из роты поручика, которого учить азам не надо.

— А если я… — хотел ответить Климов и вдруг осёкся, кто-то из соседей пихнул его локтем.

— А если, а если… — тихо произнёс Максим, подавив желание наорать на бойца. Он встретил взгляд младшего сержанта — командира отделения новобранцев. — Сержант, ко мне!

Тот подошёл чётким строевым и доложил:

— Младший сержант Васнецов по вашему приказанию…

Масканин взмахнул рукой, прерывая сержанта, и скомандовал строю:

— Стрелковое отделение на месте, остальные разойдись!

Строй моментально рассыпался, люди потянулись к кострам.

— Значит так, сержант. Вот вам заявка, — он протянул лист с треугольной печатью и подписью замначтыла гарнизона. — Получите на складе шанцевый инструмент, противогазы… Кирок берите побольше. Ясно?

— Так точно!

— Из какой вы части?

— Двадцать, триста пятьдесят шесть… Э-э… Две тысячи двадцатый запасной полк! Прибыли в Лютенбург в составе маршевой роты.

— И много вас в роте прибыло?

— Да человек триста где-то… Мы должны были в ЗП восьмой армии прибыть…

— Хм! Ладно, ступайте на склад. В одиннадцатый пакгауз.

— Есть! — сержант козырнул и отошёл к своим. — На пра-ВО! За мной шагом марш.

Масканин подсел к крайнему костру, место у которого было свободно, и вновь развернул список. 18 офицеров, 12 унтеров, 2 нижних чина. Если не считать ушедших стрелков, то офицеров больше всего. Из них пехотных: 15 прапорщиков и один подпоручик, остальные — младший воентехник 2-го разряда из 40-го мосто-пантонного полка и подпоручик из наземного техсостава авиации, он оружейник. 12 унтеров, десять из которых спецы из рембата, с оружием обращаются как боги, умеют не только чинить, но и применять. Остальные — подпрапорщик-снайпер с незнакомой модификацией винтаря СМ и сержант, имеющий знак отличия 'пулемётчик 1-го класса'. 2 рядовых, они полтора года вторыми номерами в пулемётных расчётах воюют.

— Ну что… Будем знакомиться.

Новобранцы Васнецова управились с получением снаряжения быстро. Кирки, большие сапёрные лопаты, противогазы — всё на сорок три человека. Имущество сложили метрах в пятидесяти от пакгауза у обочины дороги. А вот с получением оружия и боеприпасов пришлось ждать очереди. Складские носились как угорелые, однако в бумагах не путались, чётко и быстро выдавали всё, что числилось в заявках нахлынувших на склад офицеров и унтеров.

Наконец, очередь дошла и до Масканина. Старший фельдфебель Аверинский утёр рукавом пот со лба, это не смотря на то, что в пакгаузе было чуть теплей чем снаружи, и впялился в сунутую заявку.

— КПВО столько нет, — сказал он. — Выгребли. Позавчера в стопятидесятую дивизию отгрузили. А вот цинков к ним навалом.

— Сколько есть? — про себя матерясь спросил Масканин.

— Пять штук. Есть один 'Громобой'…

— Станок какой, пехотный? Мне эту дуру на станке от БТРа таскать и нахрен не надо.

— Пехотный, — кивнул Аверинский. — Патроны на любой вкус: бронебойные, трассирующие, зажигательные, разрывные…

— Беру всё, что есть. Но этого всё одно мало!

— Может трофейные возьмёте? 'Жнецы'. Патронов к ним — море. Запасные стволы, трёхкратная оптика…

— Сколько?

— Четыре. Больше и не было.

— Надо три, но возьму все.

Аверинский кивнул.

— Патронов к винтовкам могу дать сколько душа желает. Гранат ручных тоже.

— Всё беру. Гранат по десять на каждого. Всего четыреста тридцать. Столько найдётся?

— Хе… — начсклад усмехнулся. — У меня их тут почти шесть тысяч. Могу и винтовочных дать. Трофейных. Поэтому с винтарями в комплекте.

— Винтовки хаконские?

— Нет. Велгонские RV-30. Патронов к ним маловато, но вот гранат — завались.

Максим думал не долго. 9-мм патроны от RV-30 к своим винтовкам не подходили. Вот были бы это хаконские винтовки последних модификаций, у которых патрон 7,62-мм подходил под трёхлинейку Шумского, тогда и думать не о чем. С другой стороны…

— Беру двадцать винтовок и по двадцать гранат.

— Тогда давайте ваших орлов, покажу где что находится.

— И ещё. Нужны масксети. Белые. Походные печки. И брезент.

— Брезента у меня много, а вот масксетей с печками… Это надо в соседний склад, там должны быть… Блинов! — крикнул Аверинский, повернувшись к маячившему рядом бойцу. — Пойдёшь с поручиком к Калугину. Доведёшь и мигом обратно!

'Грабёж' склада начался в ускоренном темпе. Бойцы Масканина торопились, все понимали, что времени в обрез.

— Командир, — обратился подпрапорщик Армяков, — я тут СКВэшку присмотрел.

— А как же твой винтарь? — улыбнулся Масканин, наблюдая как горят глаза снайпера. — Который штучной работы?

— Со мной и останется. А 'Унгурка' — это вещь!

— Вещь-то она вещь. Но тебе второй номер понадобится.

— Сам управлюсь.

— Хэ! Ну хорошо. Иди начскладу говори и забирай.

Минут через пять довольный и счастливый Армяков уже тащил пятилинейку к выходу. Его личная снайперка так и осталась закинутой за плечо, с ней он не расставался никогда. Но при этом он умудрился зажать под мышками и СКВ с одной стороны, и ящик с 12,7-мм патронами с другой. Благо, что ящик был малогабаритный.

Со складом закончили за каких-то двадцать минут. Всё имущество сложили там же, где расположились новобранцы, половина которых была отряжена раздобыть сухих дров для печек. Благо неподалёку располагался квартал частных домиков, местные за деньги охотно продавали продукты и иные полезные в хозяйстве запасы. Не прошло и четверти часа как новобранцы вернулись с подводой, гружённой дровами. Лошадку вёл сухощавый старик-хаконец. Дрова обошлись Масканину в три рубля серебром, их перегрузили на брезент и обрадованный старик увёл подводу обратно.

— Отдыхаем, — распорядился Масканин. — Ждём машины. Я к замначтылу. Подпоручик Брусов остаётся за меня.

Майора Масканин нашёл в здании вокзала. Нашёл довольно быстро, доброхоты подсказали, что он сейчас в одном из кабинетов станционного управления. Кстати в начальниках здесь ходил прежний хаконский путеец, да и остальные путейцы были в основном из местных хаконцев. И не поймёшь, коллаборационисты они или прониклись идеями правительства ХВБ. Но служат исправно.

Найдя кабинет, Масканин резко остановился. Через дверь звучала отборная матершина. Наконец из кабинета вылетел бледный штабной поручик и умчался как от огня. Постучав, Максим шагнул за порог.

— Разрешите!

Майор глянул на него исподлобья, отложил какую-то бумагу и устало спросил:

— Что? На складе всё вымели?

— Никак нет. Всё получено.

— Тогда что?

— Господин майор, требую убрать из моего подразделения стрелков. Заменить их на других…

— Ишь ты! Ты что, головой ударился, поручик?

— Я чёрт возьми, может и ударился! Но какая сволочь отрядила мне новобранцев? Три месяца учебки — это не солдаты! Кто этих желторотиков в смертники определил?

— Та-ак… Новобранцы, говоришь? Ну я эта сволочь… И сволочь в двойне, что не удосужился проверить кого мне дали… В общем, так! Отделение отправишь ко мне. Я их на прикрытие госпиталя отправлю. Взамен возьмёшь бойцов у фельдфебеля Федотова. Я их хотел на строительство заграждений отправить. Они один хрен не хотят в городе сидеть… Федотова найдёшь тут — у вокзального входа. Бойцы у него только из госпиталя, выписанные. Но возьмёшь не более десятка, понял?

— Так точно.

— Тогда ступай, поручик. И скажи там, чтоб Федотов после твоего набега ко мне зашёл.

— Есть, — Масканин щёлкнул каблуками, рванул кругом и вышел вон.

Фельдфебель Федотов действительно оказался неподалёку от входа. Он курил в окружении своих бойцов. На глаз их было около тридцати. Одеты кто во что. И бушлаты, и шинели, но обмундирование у всех чистенькое, выстиранное. А вот штыки на винтовках были рыжими. Отвёв унтера в сторону, Максим переговорил с ним отдельно.

— Становись! — скомандовал Федотов после разговора. — Слушай сюда, ребята. Господину поручику нужны добровольцы в пулемётную команду. Ему в прикрытие стрелков-новобранцев дали. Нужны десять человек взамен. Добровольцы, шаг вперёд!

Шагнули все.

Масканин невольно вздохнул. От облегчения вздохнул или нет, но такое единодушие его не удивило. Бойцы прекрасно понимают, что тут начнётся, если велгонцы прорвутся в город. И всё же… Ведь все вызываются в смертники. И понимают это.

— На первый-третий расчетайсь! — дал команду фельдфебель. — Первые номера шаг вперёд, остальные два шага назад. Командиром отделения назначаю сержанта Журавлёва.

Сержант шагнул. Масканин отметил его глаза. Холодные, отрешённые, смотрящие как будто сквозь тебя. Такие же глаза были и у самого Масканина — так говорила Танюша.

— Прощайте, ребята… — произнёс Федотов, затем повернулся к Максиму и кивнул.

— Фельдфебель, вас там майор Кудряшов ждёт, — сообщил Масканин и скомандовал:

— В колонну по два становись!