На золотом крыльце – 4

Глава 1 Зима

Сессию я сдал средненько. Ну как — средненько? Смотря с чем сравнивать. Или с кем. У Эли одни восьмерки и девятки стояли, например. А Юревич все, кроме прикладного-боевого, на шесть-семь сдавал, Выходцева со Святцевой вообще весь диапазон в своих табелях видали: от минимально-проходной четверки до десятки. А у меня при в общем-то очень приличных баллах две семерки нарисовались. Первая по артефакторике — у Бориса Борисовича. Ну, здесь ничего удивительного, он меня любил особенно и на экзамене вздрючил как положено.

А вторая семерка — по стихиям. Стихийная магия мне никогда не нравилась. Меня преподша наша, Стелла Амвросиевна Выбегалло, даже нонконформистом обозвала. Мол, Титову что угодно, только бы не как все. Мол, я специально на занятиях по стихийной магии ленюсь и не выкладываюсь на все сто, работаю спустя рукава. А я не ленюсь. Я вот базовый минимум — могу. А профильный максимум — это без меня. Кастовать файерболы, махаться водяными плетями, провалы в земле мутить и попутный ветер для кораблей забабахать — не-не-не. Стакан воды из атмосферы, огонек на ладошке, ощущение пустот под землей или там сквознячок — вот это мой стихийный уровень, я его прекрасно знаю. А чтоб выше головы прыгнуть — это выдрючиваться надо и кучу времени потратить. Мне ни того, ни другого не хочется!

Основной моей отметкой в этом семестре стала восьмерка. «Почти отлично», если по-русски. И это закономерно — я же носился, как Сивка-Бурка, вместо того, чтобы учиться волшебному делу настоящим образом! Если бы не Библиотека, вообще слетел бы в середнячки, а так — телепался на страничке колледжа в сети внизу вкладки «Наша гордость». Да, да, такая тут тоже была. Чтобы поддерживать что-то типа соревновательного духа. Получается, я оказался худшим из лучших.

Но зато — инициировался. Нас теперь трое таких на курсе было — Юревич, Ермолова-Кантемирова и я. С Тинголовым в этом плане существовали разночтения: очень уж дар у него редкий. Поиграть на дудочке и привести стадо тварей в несколько сотен голов на убой — это уже уровень мага второго порядка, или нет? При этом в остальном галадрим выше головы не прыгал: тот же огонек на ладошке и стакан воды из воздуха, что и у меня. Даже Ян Амосович разводил руками по поводу нашего Руари.

А я разводил руками под взглядом Барбашина, который укоризненно глядел в мой табель на экране планшета.

— Михаил Федорович Титов, — сказал он укоризненно. — Такой талантливый парень! Одаренный, можно сказать.

— Ну, а что? Я разве подписывался отличником быть? У меня, вон, работы полно, — я сунул руки в карманы. — Имею право, я взрослый человек! Чьим вообще ожиданиям я должен соответствовать?

— Помощник столяра, сборщик мебели, рабочий сцены, курьер, теперь — кровельщик? И еще этот, как его… Консультант по упорядочиванию и формированию библиотечных фондов! — поднял палец мой бывший куратор.

Я аж вздрогнул. Докопались-таки? С другой стороны — а могло быть иначе?

— Применяю свои таланты с Божьей помощью и по собственному разумению, — снова развел руками я. Этот жест в сегодняшнем разговоре становился с моей стороны основным. — Нравится чувствовать туго набитый кошелек в руках. Или на циферки на банковском счету пялиться. Мне голодранцем быть не подходит, пробовал. И вообще, я в одной статье читал, в газете — «нет стыдной работы, есть стыдное безделье!»

— Но библиотечные фонды…? — поднял бровь князь-опричник. — Это каким боком?

— А вы знаете, какая библиотека у деда Кости на Лукоморье? — сделал невинное лицо я. — Я полдетства в ней провел и кое-что в этом смыслю. А тут у нас Ингрия, культурная столица! У людей богатый внутренний мир, они книги любят. Но часто в голове такая каша у местной интеллигенции, что систематизировать свое духовное и интеллектуальное богатство самостоятельно они не могут… Вот я и помогаю!

Больше всего мне в этой моей тираде понравилось то, что я ни разу не соврал. Вот могу же нарезать как положено, если голову включаю!

— Ну-ну… — покивал Барбашин. — Но дело ведь не только в работах, да? Подвиги, любовь…

— Хоть слово скажите про Элю, — я прищурился. — И посмОтрите, что будет.

— Спокойно, Миша, — он даже экран на планшете выключил. — Спокойно. Я ведь не враг тебе, не начальник и даже больше не куратор. Ты взрослый мужчина, по всем меркам, а после второй инициации — мы с тобой и вовсе на одном уровне. Я понимаю, что тебя задергали уже с этой темой, и очень уважаю твой выбор и твое стремление защитить подругу…

— А ее не особенно надо защищать, она теперь с нами тоже на одном уровне, — ухмыльнулся я. — Вон, за окно взгляните, там общежитие в эклектичном стиле, с элементами барокко, неоготики и рококо, видите?

— А-а-ага? — князь со странным выражением лица взглянул в окно, где царил снежный ингерманландский декабрь. — Что, правда — она?

— Ну, — кивнул я. — Вот представьте: свидание, первое-настоящее, после долгого расставания, и девочке захотелось романтики, чтоб все красиво. Ну, и…

— Да-а-а-а… — протянул Барбашин. — Силища, конечно, запредельная. И прям что угодно может трансмутировать?

Мы с Элей после той ночи пошли к директору и признались — без подробностей. Мол, свидание было, встречаемся мы. Котика предъявили. Эльвира в своей обычной манере быстро-быстро принялась рассказывать, как ей хотелось, чтобы было вокруг все эстетично и атмосферно, как она волновалась перед встречей со мной, как я и Бабай Сархан ей сильно помогли, и как ее мама выздоровела. Полуэктов долго ухмылялся в бороду. Конечно, он был доволен, как слон: еще одна инициация второго порядка! Жирный плюс! А нюансы есть нюансы, они в случае с инициациями вообще мало кого волнуют. В конце концов, мы — два взрослых человека, более того, принадлежим к ничтожно малому проценту самых могущественных людей в Государстве Российском! Мы — маги натуральные, настоящие и всамделишные. К тому же — внеклановые.

Ага. Эльвира фамилию поменяла, но клану Кантемировых не присягала и в него формально не вошла. Но это отдельная песня…

— Ну, не прям «что угодно», — сказал я, поминая про себя дракона и его шутки про мушкетеров. — Неживое — лучше, живое — хуже, разумное — вообще никак. Позавчера приезжал Шакловитый — знаете такого? Вот он нас экзаменовал, способности оценивал.

— И что, и что? — заинтересовался Барбашин, кажется, уже и позабыв о цели своего прибытия в Пеллу.

— Привезли машину металлолома, тонн двадцать, наверное. Выгрузили на площадке, во-он там, под куполом. Эля из вторчермета шахматных фигур наделала, в человеческий рост, а я их драться заставил. Рубилово было — у-у-у-у…

— А! Я этот видос в «Эхе» видел. На страничке у Шакловитого. Он любитель эхони выставлять. Но что ваших рук дело — не знал, — вдруг лицо князя просветлело. Улыбка на его лице стала такой счастливой, как будто он разом решил если не все, то как минимум половину своих проблем. Он сказал: — Миша! Так это же прекрасно! Вы же можете отправиться на практику по выживанию вдвоем! А Юревичу напарники и вовсе не нужны, учитывая его ситуацию… Или Тинголова ему определим. Это сильно упрощает дело!

— Та-а-а-ак! — я уставился на бывшего куратора с подозрением.- Еще одна мутная практика? А летом это что было — легкая прогулка?

— Практику по выживанию называют еще «негаторной», — пояснил куратор. — Ее три года назад ввели, как раз с подачи этого твоего Пепеляева. Он же в человеческой ипостаси — нулевка, знаешь? Пару раз наглядно объяснял господам магам — то есть нам — чего стоит…

— … самонадеянность. — я кивнул. — Понятно. Если у вас получится нас с Элей в одну команду определить — будет офигенно. Мне прошлого раза хватило, когда их аспиды покусали… Бр-р-р-р-р!

— А нюансы не интересуют? — удивился Барбашин.

— А что — нюансы? Если «выживание» — значит, скорее всего, лес, пустыня, горы или другая дикая дичь, в хорошем смысле этого слова. Если «негаторная» — значит, повесите на нас негаторы, и мы будем выживать без магии. А раз мы уже маги второго порядка, значит — ценный ресурс, и гробить нас без дай-причины не станут, невыгодно это. Нас родное богохранимое отечество употреблять станет с чувством, с толком, с расстановкой. Поэтому возможность снять негаторы в случае крайней опасности у нас будет, — нарезал я. — Хотя, конечно, если снимем, то… Что? Вылетим из колледжа?

Барбашин сделал неопределенный жест рукой. А потом сказал с видимым одобрением:

— Сильно разумный вырос! И где тот парень, который энциклопедией дрался? Но ты не думай: просто не будет. В таких вопросах индивидуальный подход — это то, что доктор прописал! Держи вот, ознакомься, — он протянул мне брошюру с глянцевой обложкой, напечатанную на хорошей беленой бумаге.

— «Оазисы Васюганской Хтони. Автор — Ф. И. Поликлиников, доктор хтонических наук, гросс-профессор Ученой Стражи.»

— Что за фамилия такая дурацкая — Поликлиников? — удивился я. — Такие разве бывают? Реанимациев, Амбулаторнов, Кожвен-Диспансерский… Гы!

— Это псевдоним, — погрозил он мне пальцем. — И не гыкай мне тут! Все, изучай, а мне еще с начальством вашем переговорить. Практика у вас через два дня начинается, есть время подготовиться.

На улице сияло солнце, искрился снег, веточки деревьев обледенели и, кажется, позвякивали. Мороз щипал лицо, дыхание вырывалось изо рта клубами белого пара. На карнизах учебных корпусов и общежитий висели сосульки, старался-пыхтел на дорожке Маленький Братец, выгребая снег и пиликая что-то на своем, на роботском. Зимняя сказка!

Я никогда особенно не любил зиму, но если на тебе надет комбез «Арктика++» опричного производства и ботинки с подогревом — любой холод переносится гораздо легче. Надвинув на уши шапку, самую обычную ушанку, которую купил на рыночке в Пелле, я шел встречать Элю — у нее вот-вот должны были закончиться танцы.

Кантемирова (ох, как же трудно к этому все-таки привыкнуть!) легко сбежала по крыльцу мне навстречу. Она, вся румяная и сияющая, в приталенном полушубке и изящных валеночках, выглядела просто замечательно. А вязанная красная шапка с помпоном добавляли ей какой-то непосредственности и несерьезности.

— Привет!- замахала она на ходу и заулыбалась — очень красиво.

Варежки на ладошках у нее были тоже красные. Это она так отсутствие красной косынки компенсировала, похоже. Порыв ветра сдул снег с ближайших деревьев, и белые хлопья полетели на яркую шапку, полушубок и аккуратненький носик девушки. Она сдула снежинку и засмеялась.

— Ты как Снегурочка!- сказал я. А потом вспомнил, о чем читал в брошюре Поликлиникова, и вздрогнул: — Не-не-не-не…

— Что значит — не-не? — удивилась она и кинулась ко мне — обниматься.

Зимой это особенно забавное занятие — обнимание. Одежды на каждом — несколько слоев, все такие толстенькие и плотненькие, как пингвины, и объятия тоже получаются пингвинячьи. Но все равно — приятно. Она меня еще и в нос чмокнула!

— Так что там со Снегурочками не так? — спросила Эля.

— Негаторная практика, — пояснил я. — Барбашин приходил, вот — брошюрку мне принес. Как бы намекает.

Я достал из набедренного кармана книжечку и показал ей.

— О, шефа нашего творение, — тут же распознала она. — Феодора Иоанновича! У нас такая была, Клавдий по ней учился.

— Ого… — я, честно говоря, офигел от такой информации. Но потом спохватился: — Есть и хорошая новость: мы будем в одной команде, князь обещал! Ура?

— Ура, конечно! — легко согласилась Эльвира и спросила: — Пошли?

Кантемирова взяла меня под локоть, и мы двинулись вперед по аллее. Под нашими ногами похрустывал снег, темнело, загорались фонари — один за другим. Мы помалкивали. Я посматривал на Элю, внутри меня все свербело, и, наконец, я не выдержал:

— Поликлиников — это цесаревич Федор?

— Ну да! Я думала — это все знают! — а потом слегка испуганно прижала ладошку в варежке ко рту. — Прости, Мих, я не это имела…

— Не, не, все нормально, — замахал руками я. — Я и вправду не особенно жизнью династии интересовался. Да и сейчас не интересуюсь больше необходимого. Ну, только в самых общих чертах.

— Ну, все же знают, что Дмитрий у нас — по военной части, Василий — по экономической, а Федор — по научной, да? Вот, он в молодости экологией Оазисов занимался, изучал воздействие Хтони на живые организмы, много лет провел в Васюгане…

— Ну, не только по научной, — задумчиво проговорил я, вспоминая все, что знал про царевича, особенно про его умение внушать шок и трепет всем, включая хозяев Хтони. — Многогранная личность — младший сын нашего Государя. Но почему — Поликлиников?

— Мне самой было жутко интересно! Зачем псевдоним — понятно, подписывать научные работы «Грозный» — довольно странно. Но есть же какие-то официальные фамилии, когда члены династии путешествуют инкогнито. Смарагдовы, например, или Ионины, — принялась оживленно жестикулировать Эля. — Я у всех спрашивала, и все только отмахивались. Даже мама и дед! Знаешь, кто ответил?

— М?

— Алиска, Клавдиева. Ну, Селезнева. Она же в Александровской Слободе работает, в каком-то НИИ. Они там Грозных через день видят. И вообще — попаданка, ну, ты знаешь. Так вот, она смеялась сначала, а потом сказала что-то странное, типа — «для опытов!» — настал черед Кантемировой разводить руками.

Вдруг из кармана ее полушубка раздалась веселенькая мелодия — скрипочки какие-то. Эля вообще мелодии на звонке меняла чуть ли не каждый день.

— О, вспомнила Клавдия, — сказал она, свайпая по экрану. — Странно, он мне больше недели не звонил… Вообще — дуется, что я фамилию сменила. А теперь чего?

Она засунула смартфон под краешек шапки, прижав его к уху, и заговорила:

— Привет, братик! — сразу ее тон был доброжелательным, но потом голос Эли зазвенел, она сильно нервничала. — Что? Это почему? Зачем тебе? Клавдий, ты не… Что ты такое говоришь? Почему? Да потому! Что-о-о? Знаешь, Клавдий, я думала — уж ты-то поймешь! Хочешь — говори. И мне ни капельки тебя потом жалко не будет!

Я все это время пребывал в состоянии недоумения. Мне казалось — у этих двоих были нормальные отношения! А тут — прямо ругались, и Эля очень сильно злилась! Конечно, она ушла из клана, предала наследие и все такое, но младший Ермолов и сам не мог считаться образцом темного консерватизма. Встречался со светлой — и в основном по переписке, подумать только!

А потом Эля протянула мне свой телефон:

— Миха, он хочет говорить с тобой, — на ее лице застыло досадливое выражение. — Будет плести всякую фигню, я уверена. И знаешь, что? Делай с этим что хочешь. Мне все равно. Мое отношение к тебе не изменится, что бы ни произошло.

Это звучало странно, но аппарат я взял.

— Титов слушает, — проговорил я.

— Слушаешь, гаденыш малолетний? — голос Клавдия просто сочился ядом. — Я знаю, что это из-за тебя. Ты, мерзавец, используешь Элю! Как ты это сделал? Ты спал с ней? Наложил заклятье? Приворожил? Под кем ходишь, Титов? Чей ты человек? Воронцова? Нахичеванского?

— Ты втираешь мне какую-то дичь, — сказал я, свирепея.

— Я вызываю тебя, — прохрипел телефон. — Ты — маг второго порядка, это законно.

— Время и место? — спросил я.

— Заброшенный док №17 Пеллинского судоремонтного завода, знаешь, где это?

— Узнаю.

— Приходи сегодня в полночь. Не бойся, я тебя убивать не стану… Поговорим и разберемся, как мужчина с мужчиной. Как маг с магом… Оставь мою девочку в покое, слышишь?

— Пафосная дичь, — вздохнул я. — До встречи.

И отдал телефон Эльвире.

— Клавдий обещал открутить тебе голову за мою поруганную девичью честь? — глянула на меня она.

— Типа того. Пока что предложил просто поговорить, — я считал себя человеком порядочным и потому старался лишний раз не лгать. — Встретиться один на один.

Недоговаривать — другое дело. Даже — любимой девушке. Особенно — любимой девушке.

— И что ты думаешь делать? — поинтересовалась она. А потом заявила: — Если что — можешь не ходить, мне пофиг. Я не для того от них ушла, чтобы терпеть ермоловские забабоны дальше. Меня уже от них тошнит!

— Ну, пойду. Ну, поговорю, — пожал плечами я. — Будет наезжать — стану сопротивляться. Хоть Клавдий и наговорил мне какой-то бредятины, но он — твой брат, и я видел, как он о тебе заботится. Значит, глубоко внутри у него есть что-то хорошее… Наверное.

Я кривил душой, на самом деле. Историю про Ермоловых и кхазадов я помнил хорошо.

— Знаешь, — Эльвира переминалась с ноги на ногу, ей было явно неловко такое говорить. — Клавдий из тех людей, до которых действительно важные вещи доходят только через болезненный опыт. Например, до того, как он отправился в Паннонию с этой своей Селезневой, он был страшным снобом, за равных почитал только магов человеческого происхождения, да и то… А вернулся с гораздо более широкими взглядами! Алиска мне сказала по секрету, что ему там кто-то наподдал! Плохо такое говорить про родного брата, конечно, но уж как есть…

— Хотелось бы без этого как-то обойтись, конечно, — признался я.

Мне было страшновато: все-таки Клавдий очень, очень крутой, и, в отличие от меня, реально воевал. Но я в в рукаве имел не туза, а целого джокера, про который пока мало кто знал…

— Фу, — сказала Эля. — Какие противные разговоры мы с тобой ведем. Вроде вот договорились про «стань сам себе предком», а все равно — от родни никуда не деться.

— Ага! — вздохнул я. — А я все жду, когда батя объявится. Он ведь сделает это, и скоро! Есть у меня такое наитие… Пошли лучше к Лейхенбергу, он обещал какой-то кхазадский безалкогольный пунш сегодня замутить. И меня звал!

— А я не помешаю? — запереживала Эля. — Он все время ворчит, когда меня видит!

— О, нет, Эля, Тебя он сильно любит, хоть этого и не показывает.

— Да-а-а? А я думала, он ругается…

— Не-е-ет, «шёнес хенсеблюмхен» — это «прекрасная маргаритка!» — заверил ее я. — А «хуемадхен» — это «хорошая девочка».

— Хи-и-и-и-и! — мы шли и смеялись, и толкались, и кидались снежками, и были счастливы.