На золотом крыльце – 4

Глава 19 По полочкам

Это может показаться странным, но я был даже рад, когда Карлайл подвесил меня обратно под потолок, напустил туману и скрылся из виду. У меня от его рассказа чуть башка не взорвалась.

Самая главная дичь: мой отец — царевич Федор! Одуреть можно! Ну, то есть, до этого я уже кое-как смирился с тем, что я Рюрикович, ладно. Сразу надеялся, что являюсь сыном какого-нибудь козла, типа наместника Сахалинского, или главы Приказа Большой Казны. Тем проще — может, его уже вообще бы на этот момент прикончили опричники — в связи с заговором против Государя и Отечества. Но нет… Ладно, я принял как факт, что в молодости мой папаша был классным парнем и героем, и спас маму от лешего — это вовсе не гарантировало, что через несколько лет он не превратился в мудака. Знаю я всяких лихих и отчаянных, которые на самом деле — говнюки. Как тот же Вяземский!

Но — Феодор Иоаннович? Шеф Пеллинского колледжа? Тот самый Поликлиников? Гросс-Профессор Ученой Стражи, курирующий Тайный, Сыскной и Чародейский приказы, организовавший Триумвират и остановивший войско статуй в Ингрии? Если называть вещи своими именами: он был моим фаворитом среди цесаревичей! Да что там — я был «федин»! Вся страна нынче делилась на «диминых», «васиных» и «фединых», и мы с ребятами уж точно знали, к кому относимся.

В конце концов, вечный поиск, интрига, тайна, все самое жуткое, невероятное, непредсказуемое и любопытное — всем этим занимался НАШ цесаревич! Нет-нет, я не питал по его поводу иллюзий, это ведь именно ему принадлежали жуткие слова: «Я люблю свой народ со страшной силой. Я от любви этой кому угодно готов голову отрезать и новую пришить, чтоб лучше работала!» Эти слова в свое время вся западная пресса на первые полосы газет поместила. Они в упор не понимали, почему рейтинги его одобрения в Государстве Российском после поднятой шумихи взлетели до небес.

Любит наш народ, чтоб пожестче.

Но мне-то что с этим теперь делать? Шокирован я оказался примерно так же сильно, как в тот момент, когда подсмотрел содержимое Элькиной головы. Ну да, да. Для меня в эмоциональном плане это были озарения одного порядка: Эля меня любит! Цесаревич Федор — мой отец! И в обоих случаях я должен был понять: что мне в этой ситуации стоит предпринять?

Стоило разложить все по полочкам.

Я висел-болтался в пещере страшного упыря и разлаживал. То есть — раскладывал!

Итак. Папаня попался в росянку. Вампир его на этом подловил. Папаня — на тот момент поступил туповато и почему-то шастал по Хтони в пижонской одежке вместо нормальной экипировки? И почему-то полез на чертову полянку за развесистой клюквой, даже не прощупав ее магически. Это факт? О, да! Головотяп ли он после этого? Без сомнения!

Но сколько ему там было лет? Двадцать три? Двадцать пять? Недалеко от меня ушел, нынешнего. Я вот тоже тут кулаками махал на полянке, вместо того, чтобы решить вопрос по-взрослому… Как угодно мог ведь поступить! Связать дружинников и до утра оставить в оазисе, например. Или усыпить на пару дней: ритуал в книжке Пепеляевых имелся. Нет же, решил доказать самому себе, что я мужчинский мужчина!

Полезть срезать клюковку волшебным клинком? О-о-о, да! Я живо мог представить себя на его месте.

Вампир еще кое-что рассказал: папаша вслух проклинал себя за то, что сцепился с Бессмертным. С дедом Костей! Так он подписывал конверты, которые отправлял особым образом! Но если они сцепились — то почему потом Иголкин стал моим воспитателем? Вопросов явно больше, чем ответов…

Но самое ключевое вот что: царевич пообещал упырю «то, чего дома не знает, но очень скоро узнает»! Он подозревал, что Карлайл хотел его поиметь, и перестраховался. Как пить дать, Федор Иванович приперся домой, к маме, и узнал, что она беременна мной! Так вся эта хренотень и работает, только на такой ерунде и можно подловить великого мага. Слишком просто, чтобы сработало? Ага, конечно.

Так Макс Серебряный двойки получал. Я лично видел: вызывает его препод, задает простой вопрос, а Макс стоит и глазами хлопает. Препод начинает беситься: вроде отличника спрашивает, стопудовый вариант, точно должен был ответить, ан нет — стоит и тупит!

— Садись, два! — орет препод.

Макс садится с совершенно туповатым видом, а потом на перемене мне говорит:

— Миха, я поверить не мог, что он меня такое спрашивает, понимаешь? Я думал — там какой-то подвох, подтекст, думал, он чего-то эдакого от меня хочет! А нужно было просто перечислить этапы Великого Делания по Николя Фламелю, серьезно?

Папашка, похоже, тоже на этом погорел. Только он у меня — сильно ушлый, это очевидно, и даже на простых случаях перестраховывался. Не знаю, зачем он втирал Карлайлу про деда Максима и все такое прочее, но — определенно мне он лазейку оставил.

Я не был долгом и залогом упыря. Он мог идти в задницу. По крайней мере — на данный момент. И у меня на этот счет имелся стопудовый аргумент! Не знаю, зачем авалонцам я был нужен, может — чтобы шантажировать Грозных или провести ритуал типа того, что устроили в Ингрии… Но — Карлайл просчитался. И по букве, и по духу договора, надо мной не было его власти. Пока что.

Но я ведь не был идиотом. Я уже понял, что вся эта негаторная практика, все эти хлебные крошки, разбросанные по Оазисам, все в итоге вело меня к счастливому воссоединению с отцом. Более того — я вполне себе мог представить, что, раз уж меня столько раз делали живцом для капкана, в который попадались вассалы Карлайла, действующие автономно — то и теперь я мог служить приманкой. Разве что эта пещера… Вот этого мой великий папаша мог и не знать.

Но и Карлайл не знал кое-чего. Он тоже не был таким уж непогрешимым умником, хоть и стукнуло ему что-то типа трехсот семидесяти одного годика. Он перед уходом сказал мне, что проспал два года, у него что-то типа таймера с уведомлением стояло: мол, когда Михаил Федорович инициируется второй раз — тогда настало ему время просыпаться и перемещаться к точке бифуркации, то есть — к тому самому Островку… Авалонские Оракулы, оказывается, и такие штуки магичить умели, почти программирование: типа, алгоритм, который запускается при исполнении условия пророчества. И снова — спатеньки, чтобы ни в коем случае не пропустить запах вожделенной кровушки своего залога.

Не пропустил. Ага. Но он ведь и подумать не мог, что у Федора Ивановича Грозного родится не сын, а разочарование. Не был я менталистом в полном смысле этого слова, какая досада! Обманул ожидания всей Династии!

Ну, почти…

Карлайл явился с донельзя довольным видом.

— Рыщут! — сказал он. — Рыщут и не могут найти. Воронцов дважды чуть меня не засек! В юридике Дубенских опричников сейчас больше, чем всего населения, вместе взятого, дружина их в колодках на заднем дворе торчит, приказ Тайных дел правеж ведет. Переполошились, забегали. Подруга твоя в Северо-Енисейске, представь себе…

— Только тронь ее!

— Оу-у-у, май суити бой! Ю а со-о-о-оу бэд, йес? — он обошел меня кругом. — Ничего, ничего, недолго осталось ждать. Бабье Лето скоро кончится, и мы сможем заняться тобой всерьез. Недолго ждать, скоро, скоро мы будем готовы.

— У меня руки затекли, — сказал я. — Опускайте вниз уже.

— Правда — быть обычным человеком это невыносимо скучно? — обрадовался Карлайл. — Я возблагодарил Эру Илуватара, когда мне пришлось умереть по велению моего короля. Умереть, чтобы вернуться в новом качестве! Это большая честь — разделить бессмертие с Высокими Эльфами!

— Они не бессмертны, — вздохнул я. — Эльфы — не бессмертны, хоббитцев не существует, дружба между парнем и девушкой невозможна. «Атлас» — не инопланетный корабль, а комета.

— Что? — удивился носферату. — Какой «Атлас»? Облачный? Географический? Геркулесовы столбы?

— Значит, в Сети вы так и не полазили, — обрадовался я. — Хотите, фокус покажу?

— Какой фокус? — Чарльз Говард Карлайл выглядел озадаченно. — Майкл, плиз, би э гуд бой, донт мэйк э мистэйк…

— Вам нужен Михаил Федорович с онемевшими верхними конечностями? — спросил я. — Он у вас будет. Гангрена начнется, атрофия мышц и растяжение связок. И бычий цепень. Спускайте меня отсюда, пожалуйста. Кровь от рук совсем отлила, сил нет терпеть.

Он, с большим подозрением глядя на меня, зашел мне за спину, что-то там такое сделал и цепь потихоньку стала опускаться.

— А почему ты думаешь, что дружба между парнем и девушкой невозможна? — вдруг спросил он. — У меня была подруга, мы переписывались много лет…

— Мы, мужчины, не хотим заняться сексом со своим другом, — беззаботно ответил я. — это же бредятина! Не знаю, правда, как с этим обстоят дела на Авалоне, всякое может быть, но в нашем богохранимом отечестве такое не принято. А если парень и девушка дружат — обычно кто-то один хочет другого. Хотя бы чисто гипотетически. Если оба хотят — мы же не станем называть это дружбой, правда?

— Это что же, Флёр меня хотела?.. — изумлению Карлайла не было предела. — Но она же…

— Дайте угадаю: страшненькая! — перебил его я. — Видите, иногда и трехсотдевяностооднолетний граф может кое-что новое узнать у восемнадцатилетнего головотяпа. Хотите еще что-то интересное покажу?

Он снова оказался напротив меня и смотрел во все глаза. Ну, надо же… Что — реально в чудо поверил? Будет ему чудо!

— Оп-ля, — как только к рукам более-менее вернулась чувствительность, я снял проклятое кольцо с пальца.

Долгое висение с руками кверху сделало свое дело. Опухоль немного сошла, и кольцо — снялось.

— Смотрите, какая штука, Чарльз Вильямович, — я подбросил кольцо, и оно замерло в воздухе. — Вы вот поймали моего папашу на дурня. Развели его, можно сказать. Переться в Хтонь с одним волшебным мечом, без пулемета, фальшфейеров и верного напарника — идиотская затея, да?

— Что происходит? — он не сводил глаз с замершего в воздухе колечка. — Как?

— Я — горькое разочарование всей династии, господин граф. Досадное недоразумение…

Он пребывал в ступоре и не видел, как цепи ползут по пещере, не касаясь пола. Как вывинчивается из стены за мной магический светильник. Как противоестественным образом шевелится его собственный костюм — уже новый, без дыр и следов плесени. А я продолжал трепаться:

— И на старуху бывает порнуха, и в династии Грозных может родиться ля инфант террибль, выродок. Говенный из меня менталист, понимаете? Я бы даже сказал — скорее отсутствие менталиста…

— Но как? Оракул… — он сделал шаг назад, черты его лица и вся фигура стали искажаться, носферату приобретал боевую форму — и это было страшно.

— Оракул не ошибся, я и вправду прошел через инициацию второго порядка. Только ментал здесь ни при чем! Н-н-на!!!

Цепи скрутили обвили его плотно, как удав — кролика, светильник врезал ему по башке, потом — еще и еще! Стены пещеры затряслись: я чуял их неоднородность, видел, как серебряные нити тянутся к валунам и самородкам, похороненным в толще горы — и шатал, дергал… Ощущения от хлынувшей в меня со всех сторон маны были своего рода катарсисом, сродни тому, как если долгое время находишься под водой, а потом выныриваешь — и вдыхаешь полной грудью, и не можешь надышаться.

— Р-р-р-ра!!! — одна из цепей разлетелась, носферату освободил ноги, которые теперь напоминали скорее лапы какого-нибудь ящера.

Страшная его морда стремительно зарастала после ударов светильником, и я вдруг решил: если он такой прочный, почему бы не пробить себе путь на свободу… Вампиром?

Телекинезом я прочно ухватился за уцелевшие цепи и за одежду графа и принялся колотить Карлайла головой о стенку, ровно в том месте, где я чувствовал пустоту. Не знаю, сколько нужно было приложить усилий чтобы убить упыря, но первой сдался казавшийся монолитным камень: за рухнувшим участком стены я увидел проход. Башка графа представляла собой кровавое месиво, он не подавал признаков жизни. У меня не было осинового кола под боком, и дюссака тоже, так что вогнать ему что-нибудь в сердце или отрубить часть тела, именуемую головой, возможности не представилось.

Я завалил его камнями со всем усердием, припечатывая обломками упыриную тушку и надеясь, что превращу его в блин или типа того. Закончив — побежал в сторону прохода, потому что гора тряслась и ходила ходуном. Что-то я там нарушил, так что теперь приходилось придерживать свод телекинезом. Бежалось тяжко — обезвоживание, избиение и подвешивание до добра не доводят, у меня в боку закололо и дыхание сбилось очень быстро. Я пер на морально-волевых, хромая, ругаясь и спотыкаясь.

И дошел. Как водится в таких случаях — в последний момент! Я вышел на свет Божий, который оказался самой настоящей ночной тьмой, сделал пару шагов от входа в пещеру упыря — и невысокий пригорок, которым оказалась моя темница, дрогнул в последний раз и осел примерно метра на три вниз, хороня под собой Чарльза Говарда, первого графа Карлайла.

Я очень надеялся, что он сдох окончательно, потому что никаких сил противостоять ему у меня не осталось. И с этим нужно было что-то делать!

Усевшись под высокое дерево, я прикрыл глаза. Библиотека, родная — она была тут, передо мной! Голова варила плохо, но книгу я помнил: «Салернский кодекс здоровья», великого средневекового арагонского медика, целителя-пустоцвета и алхимика Арнольда де Вилланова. Среди многочисленных описаний свойств растений, минералов, ядов, противоядий и снадобий имелись и целительские ритуалы. В том числе — один «плохой». Не прям, чтоб запретный, но порицаемый и относящийся к самой границе дозволенного.

На данный момент мне было наплевать на моральную сторону вопроса, тем более — я ведь не котят собирался для него использовать, а дерево, каких в тайге — тысячи!

Рисовать было особенно нечем: пришлось использовать острый камень, царапать символы того самого Великого Делания, Трансмутации, Обмена и Жизни — не руны в привычном понимании, а алхимические пиктограммы. Работалось трудно: кусок горной породы — не лучший резец по дереву, да и пальцы на правой руке слушались плохо, а точнее — почти никак. Ночь и хтонь вокруг тоже не способствовали концентрации. Благо — всегда имелась возможность подсмотреть в первоисточник. Сколько понадобилось времени — сложно сказать, но с задачей я справился на «удовлетворительно».

— Da mihi vitam tuam! — просипел я, помещая открытую ладонь на завершенное начертание.

Огромный кедр, с которым я сотворил нечто, с ужасом застонал. Лес как будто встряхнуло, кроны деревьев заходили ходуном, сверху на меня посыпался целый дождь из хвои и град из шишек, ствол некогда зеленого исполина стал стремительно высыхать, чернеть, скрючиваться.

И вместе с тем я чувствовал, как через ладонь в мой организм вливается жизнь. Бурным потоком, горячим, даже — жарким, она прошлась по моим жилам, по энергетическим каналам, нервам… Требовалась невероятная концентрация, чтобы направить эту волну в нужное русло. И снова я добрым словом вспомнил Голицына — до сих пор мне «батареечная» практика жить помогает. А тогда я знатно бесился, что бредятиной какой-то занимаемся…

Хрустнули пальцы, стал на место нос, жутко зудя, заживали раны на лице, срастались сломанные ребра. Мне жалко было кедр, да. И я понимал, почему ритуалистские практики Арнольда де Вилланова считают «плохими». Не существовало никакой принципиальной разницы — на кедре ты начертишь положенные знаки или, скажем, на спине у лошади. Или… На чьей-нибудь еще спине. Оно сработает. Немного иначе — но эффект будет!

Я сплюнул под ноги слюну с привкусом хвои, отряхнулся от мусора, похлопал по высохшему стволу мертвый кедр…

— Прости, а? Но я думаю — человеческая жизнь важнее дерева. Обещаю, что… — я наклонился и поднял с земли большую кедровую шишку, и сунул ее в набедренный карман на штанах. — … Что выращу здоровенный кедр в красивом месте. Ты продолжишь жить! У меня друг есть — Авигдор, он природный маг. Поможет!

Не знаю, звучало ли это убедительно и могло ли исправить ситуацию, но мне почему-то такое обещание показалось важным. Все-таки теперь я был здоров, крепок, полон сил, а он — умер. Грустно!

Двумя щелчками пальцев я зажег в каждой руке по маленькому огоньку, осмотрелся и довольно хмыкнул: тут было предостаточно оружия. Булыжники, обломки, стволы деревьев… В конце концов, я мог использовать сухие ветви этого самого дерева! Телекинез — страшная сила!

Спустя каких-то три минуты, я бежал по тропе в сторону шума речной воды, и вокруг меня кружились в бесконечном хороводе десять огромных смолистых поленьев, полыхающих с обоих концов, как огромные факелы. Река впереди почти наверняка была Каменкой, и очень вряд ли, чтобы пещера упыря находилась слишком далеко от Островка… А если я доберусь до Оазиса — дальше мне и сам черт не брат, и до Северо-Енисейска — не так уж и далеко.

И плевать, что вместо одежды — лохмотья, и бегу я босиком. Со мной — магия, меня ждет Элька… Пусть только попробуют, гады, встать на моем пути!

тот самый Карлайл