На золотом крыльце – 4

Глава 14 Гремучий

По Ангаре плыли льдины, сталкивались с грохотом, наползали одна на одну. Там, у Братска, выше по течению, стояли морозы — как и положено в этих широтах в декабре. Здесь, в Хтони, благодаря Бабьему Лету, температура не опускалась ниже плюс пяти. Скоро это должно было закончиться, но пока — лед с юга плыл на северо-запад.

— Гляди, там люди! — воскликнула Элька.

Я присмотрелся: действительно! Смутные силуэты, явно человекоподобные, стояли, сидели и бродили по самым крупным льдинам, подходили к краю, как будто вглядываясь в воду. Что за дичь тут происходит?

— Бах! — раздался выстрел. А потом еще и еще: — Бах! Бах!

Стреляли с большого, покрытого редкими деревцами острова посреди Ангары. Там можно было увидеть какие-то укрепления, башни на высоких сваях, даже — что-то похожее на земляной форт. Несколько фигур на льдинах упали, остальные подались вперед, принялись размахивать руками… Стрельба не прекращалась, напротив — становилась всё чаще. Люди — или все-таки нечто иное? — на льдинах активизировались. Они с чудовищной ловкостью и абсолютным бесстрашием принялись перебираться с одного плавучего куска льда на другой. И вот тут уже стало очевидно — перед нами «мерзлявцы» или — «мерзавцы», также — «отморозки» — ходячие трупы всех тех бедолаг, кто замерз до смерти в Васюганской Хтони или в ее окрестностях — во время инцидентов. Они пробуждались и выходили на охоту только зимой, летом синюшных отморозков было не видать. А тут — поди ж ты, Бабье Лето им не помеха: используют льдины как транспортные корабли.

— По синему морю, к зеленой земле…

Плыву я на белом своем корабле… — пропела вдруг Эльвира.

А потом посмотрела на меня и пожала плечами:

— Алиска пела такую песенку, когда мы слонят в зоопарке ходили смотреть. Мне кажется — подходит!

— Слонята, льдины… Странное сочетание, — пожал плечами я. — У нас тут хтонические твари атакуют, а нам на тот берег перебираться надо. Что делать будем? Ждать или участвовать во всей этой дичи?

Дичь назревала знатная: льдины врезались в берег острова, мерзлявцы прыгали на пологий пляж и мчались к земляному форту. Их встречали выстрелы — но редкие, как будто защитники были вооружены однозарядным оружием. По крайней мере, ни одной автоматной очереди я не услышал. Глянув на реку еще раз, я хмыкнул в растерянности: льдин по Ангаре двигалось множество, и десант отмороженных хтонических трупов на них представлял собой как бы не усиленную армейскую роту!

— Вон там — паром! — махнула рукой Кантемирова в сторону нашего берега реки. — Похоже — на паровом двигателе!

Паром — большая ржавая посудина с белой надстройкой, забитая телегами, грузами, лошадьми, оленями, людьми — спешил к нам навстречу. Из трубы над надстройкой шел черный дым, пароходик пыхтел, тяжко лавируя меж льдами. Видимо, народ хотел переправиться на тот берег, но паромщик решил не рисковать, увидев толпу тварей, и повернул обратно, в нашу сторону.

— Давай к пристани! — мы направили мулов к берегу.

На островке же события разворачивались драматично: в ход пошла магия. Поток огня с одной из башенок облизал самую кромку воды, когда группка из полудюжины мерзлявцев сумела перепрыгнуть со льда на землю, воспользовавшись стихшей стрельбой. Тамошний пиромант применил свой дар — и горящие фигуры забегали туда-сюда, оглашая окрестности диким ревом. На время это обезопасило защитников, но основной десант тварей был еще только на подходе…

Нам до пристани оставалось метров сорок, мы уже увидели четверых стражников с бердышами и громоздкими двуствольными ружьями. Охрана речного мини-порта занимала позиции за рогатками из заостренных деревянных кольев. Стражники увидели нас, но предпринять ничего не успели: паром причаливал.

— Выгружайтесь! Выгружайтесь! — орал на пассажиров паромщик, стараясь подвести борт судна как можно ближе к мосткам.

— Куда-а-а, Борода? — рыкнул один из воинов на берегу. — Эти — из Хтони, куда ты их обратно в Хтонь гонишь? Совсем изверг? У них срок подошел, им в Гремучий надо, передохнуть!

— У тебя глаза в жопе, Афанасий? Видишь — мерзлявцы плывут! Чем я отбиваться стану, если они толпой навалятся — хреном? — заорал в ответ толстый бородатый паромщик. — Ты сам — не изверг, на верную смерть нас толкать?

Мы в это время приблизились к рогаткам, и я крикнул:

— Эй, судари и сударыни! У меня есть пулемет, а у моей подруги — автоматический дробовик. Переправите нас на тот берег?

— Молча-а-ать, табашник, тебя еще не спрашива… Как — пулемет? — Афанасий, старший стражник, тоже бородатый, но не такой толстый, как паромщик, сразу попытался меня задвинуть, а потом спохватился. — Гляди, Борода — у них пулемет! А ну, двигайтесь все, щас мы пришлых загрузим, сами загрузимся и на Каверзин-остров воевать поедем! Неча там наших на убой оставлять! Раскочегаривай свой самовар, Борода, это приказ!

— Рекомендовался! — загудел Борода. — Так ежели пулемет, так и мы тогда — за! А, братцы, поможем нашим на Каверзине? Хоть с дрекольем и топорами — а все же подмога!

— Ога-а-а…! — одобрительно загудели мужчины на пароме.

Тут были и типично чалдонские румяные славянские лица, и смуглые чернявые, похожие на тунгусов, и даже пара худощавых лаэгрим в красивой замшевой одежде.

— А ну, разбирай рогатки, у кого оружия нет! — скомандовал Афанасий. — А вы двое — заводите животинок на борт и готовьтесь к бою.

Оружие, конечно, было у всех. Но вот огнестрельного или древкового, чтобы удержать мерзлявца на безопасном расстоянии, имелся дефицит. Поэтому самые шустрые мигом попрыгали на мостки, добежали до рогаток и при помощи стражников вырвали из них длинные колья — в два или два с половиной метра длиной, и вернулись на судно.

Мы с Элькой завели мулов на борт парома и полезли во вьюки, за боеприпасами. Нам пока не довелось пострелять, а затарились в «Орде» мы капитально — размалеванные облегчающими рунами вьюки на лошадях на пятьдесят процентов были забиты магазинами для РПТ и «Маргача». Вес особой роли не играл, поэтому боезапас в пачках не брали, снаряжать магазины — ну его нафиг.

— Давайте на нос, стрелки! — скомандовал Афанасий. — А мы по борту распределимся. Стреляйте по готовности, мы поддержим.

Как я понял — они были вооружены чем-то, конструктивно сходным с обычным охотничьим ружьем, только какого-то мастодонтового калибра и чрезмерной длины. Стволы переламывались, патроны вкладывались, курки взводились — бабах! Это если дуплетом. А если из одного ствола, то просто — БАХ!

Паром был тяжело нагружен и потому особенно маневрировать не мог, но самые крупные льдины — огибал. Судно низко сидело в воде, как раз из-за избыточного веса, и шло медленно, но зато — мужчины с кольями в руках могли отталкивать от бортов льдины помельче. Шатко, валко — мы приближались к Каверзину острову.

Я приложился к пулемету, рассматривая происходящее там сквозь коллиматорный прицел. На берег Каверзина с причаливших льдин прыгали мерзлявцы — один за другим, количество белых холодных десантных барж на пологом пляжу увеличивалось, они цеплялись одна за другую, образуя что-то вроде понтона, и агрессивные мертвые отморозки прыгали с льдины на льдину, чтобы присоединиться к штурму. Выстрелы звучали вяло — патроны у гарнизона, что ли, кончались?

Не питая иллюзий по поводу своих стрелковых способностей, я ждал до последнего. Когда мерзлявцы ринулись на приступ к земляному форту, между нашим паромом и Каверзиным островом оставалось метров пятьдесят. Вот тогда я открыл огонь.

— Та-та-та-та-та!!! — пулемет почти нежно толкался мне в плечо, я лупил с упора, полулежа устроившись у самого планшира на носу парома, используя для пущего удобства какие-то мешки со шкурами. — Та-та-тах!

Никогда до этого я не стрелял по людям. Строго говоря — я и теперь не стрелял по людям, перед нами были агрессивные злобные оболочки, всего лишь оскверненные хтонью куски мяса, но… Я отсюда видел их одежду, их дикие лица, раззявленные рты. Зараза, да мне удалось рассмотреть там какого-то мертвого деда в парчовом халате, с золотыми часами на запястье! Ну бы ее нафиг, такую Хтонь!

— Та-та-та!!! — гремел пулемет, выбивая кровавые ошметки из валящих на берег острова Каверзин мертвецов.

Мы приблизились метров на двадцать, когда в дело вступила Элька. «Маргач» — страшная сила!

— ДАХ! ДАХ! — ее выстрелы просто сносили тварей в Ангару, сметали с берега за раз двух или трех отморозков!

Огнем нас поддержали и бойцы Афанасия, и маг с башни. Нам понадобилось что-то около минуты, чтобы очистить поле боя.

— Ура-а-а-а!!! — кричали защитники земляного форта и стрелки с башен.

Это были точно такие же стражники, как и те, что сейчас стояли рядом с нами, бородатые и с громадными двустволками.

Я сменил короб на РПТ и продекламировал:

— Все будет так, как мы хотим.

На случай разных бед

У нас есть пулемёт «Максим»,

У них «Максима» нет!

— Это кто — опять Теннисон? — спросила Эля и рассмеялась.

Конечно, она знала, что никакой это не Теннисон.

— Хилэр Беллок, авалонский писатель и поэт, который в итоге эмигрировал в Арагон, — сказал я. — Странный тип, но стих классный, да?

— Офигенный. Слушай, мы сделали их без всякой магии! И от дружинников избавились… — она по-новому посмотрела на дробовик в своих руках. — Это что же — время волшебников подходит к концу?

Девушка явно была настроена на философский лад. Интересная у меня подруга: убийство тварей навевает на нее глубокомысленность! Но вслух я сказал другое:

— Мне кажется, время волшебников не подходит к концу… — задумчиво проговорил я. — Кажется, наступает время НЕ ТОЛЬКО волшебников. И это — хорошо!

— Хорошо, — кивнула Эля.

На пляже острова Каверзин стражники с ружьями обходили мерзлявцев и стреляли в голову каждому из них. Деду в парчовом халате — тоже. Выстрелив, Афанасий наклонился и содрал у него с руки золотые часы.

Никакой особенной благодарности за помощь в отражении атаки пары сотен отморозков нам не полагалось. Ну, и ладно!

Зато бесплатно с берега на берег переправили и определили на постой к какой-то бабуле — дальней родственнице паромщика Бороды. Она жила в своем доме с козами, потому что так — теплее, и почти не топила печь. Мы попросили определить нас на чердак — там, по крайней мере, пахло получше, а наши спальники позволяли ночевать и без отопления — плюс семь градусов по Цельсию, подаренные Бабьим Летом, продолжали нас радовать.

Мулов пристроили у забора на улице, и для них сено пришлось покупать у бабкиных соседей. Половина стожка для двух этих ненасытных утроб — это так, восполнить растраченный за сутки запас энергии.

Шпаричиха — так все вокруг звали бабулю. Она вроде как была женщиной неплохой, даже — сердобольной. Все пыталась нас угостить куриными яйцами, сваренными в баке с кипятящимся бельем, желтым творогом из кадушки, в которую совали морды козы, и тыквенными семечками, высушенными на печи, где спала она сама. Мы вежливо отказывались и предлагали в качестве альтернативы крупы, тушенку, сухофрукты или ужин в местном заведении общепита. Их тут было аж три — большой красивый кабак барского размаха и две едальни поменьше, для публики попроще.

Поселок Гремучий на правом, северном берегу Ангары был самым крупным Оазисом на пятьсот километров окрест, постоянное население тут составляло что-то около полутора тысяч человек, пришлый народ с Большой Земли и других Оазисов добивал эту цифру почти до двух тысяч. В большинстве своем это были люди, и немного эльфов: орков в Гремучий не пускали принципиально, гномов в Васюганской аномалии почти не водилось.

Разобравшись с бытовыми вопросами, мы двинулись к ручью — там располагался местный водозабор. Этот ручей так и назывался — Гремучий, и именно он дал название всему поселению. Именно там мы и собирались взять образцы.

Ну да, да, я — Рюрикович, и мой отец — кто-то из многочисленных Федоров этого клана. Но это ведь не значит, что практику нужно заваливать? Да и вообще — плевал я на них. Нужны они мне больно. Видал я одного Рюриковича — Ингрийского наместника… Скотина та еще, даром, что на альбатросе летал! Его, вроде как, на кол посадили.

Если задуматься, то родня у меня — так себе: Грозные за Рюриковичей взялись всерьез, по телику постоянно показывают, как то одного, то другого или в ссылку, куда-нибудь в Тикси, моржам хвосты крутить, или — на плаху за государственную измену. Три братца — царевича, организовав Триумвират, решали проблемы круто! Ну, а как по-другому? Феодалы распоясались, пока Государь в себя не пришел — режут один одного, старые споры решают. Внешние враги вон, какую диверсию масштабную провернули по всей стране… Там уж Рюрикович, не Рюрикович — все едино, Грозные рукава засучили и опричникам «фас» сказали… Так что хорошо это или плохо, что я — законный сын кого-то из самого известного клана менталистов — это большой вопрос!

— Тебе надо купить бритву, крем для бритья и одеколон. — сказал Эля. — У тебя щетина уже колется. Рыжая! Но, если хочешь — у меня есть магический способ, для эпиляции — из дамского раздела.

— Блин! — сказал я и потер щеку. Она и вправду кололась. — Не надо эпиляцию. А то вдруг потом вообще расти не будет?

Раньше такой проблемы не было — сбривал раз пять дурацкий пух над верхней губой и клочки на щеках и подбородке, но там как бы и не бритье, а так — махнул пару раз станком и забыл. А тут, в Хтони, как на грех — полезла натуральная бородка. Ну, не прям, как у того мужика в насланном конской головой видении, но если не брить — то рыжина станет очень даже очевидной… Вот же — генетика!

— И что, ты не испугалась, что я — Рюрикович? — поинтересовался я, беря подругу за руку.

— Пф! — Элька толкнула меня бедром. — Ты — это ты, я — это я! Мы же договорились! Кстати, как вернемся на Большую Землю — засядем в сеть, будем всех Федоров там рассматривать. Даже интересно, кто твой отец, а?

— Интересно, — кивнул я. — Знаешь, я не собираюсь вступать в их клан, брать фамилию и все такое. Пошли они в баню! Титов — ничем не хуже! Ты просто подумай: вот ладно — папаша, у него были какие-то свои сраные резоны, наверняка — благородные и с его точки зрения максимально правильные. Но ВЕСЬ КЛАН! Им всем было плевать! Или — он меня и от них скрывал? Тогда вообще — ужас и кошмар, если он своей родне не доверяет, нафига такая родня? Вон, у тебя хотя бы Клавдий есть, он хоть и…

— … говнюк, но любит меня без памяти, — кивнула Кантемирова — Действительно — странно. Клан есть клан, и, даже если ты не менталист, а телекинетик, это не повод…

— Элька… — мой голос внезапно осип. — Я должен тебе кое-что сказать.

— Та-а-а-ак! — она повернулась ко мне, и выражение лица ее стало очень серьезным.

Хорошо, что здесь не было людей. Какой-то старый сад с облетевшими плодовыми деревьями — наверное, яблонями и вишнями, развалины домика, тропинка…

— Только ты не думай, я не… Уф! — мне стало жутко неловко, я просто места себе не находил. Ну, а вдруг она подумает что-то не то и решит, что я — козел?

— Давай, Титов, говори. Выкладывай начистоту, — она забрала у меня ладонь и сложила руки на груди. — Обещаю сначала выслушать до конца, а потом уже — реагировать.

— Ладно… В общем — я немножко менталист. Самую чуточку! — я тут же выставил ладони вперед. — Нет, нет, я мысли читать не умею и силой воли командовать кем-то — тоже не умею! И к тебе в голову я не влезал, ну… Ну почти, один раз подсмотрел только!

Кантемирова замерла, захлопала глазами, ее щелчки разрумянились.

— А! — сказала она. — Вот как⁈

А потом нахмурилась грозно, ткнула меня пальчиком в грудь и спросила:

— И что ты там такое увидел?

— Себя. Себя увидел, — признался я. — Но тут же выскочил! Стыдно стало. Это было, когда я к вам на Николу-Ленивца на лягушке прискакал, ну, с аспиденышами разбираться. Я жабьим камнем тогда детоксикацию провел, а потом из кувшина на тебя водой брызнул, а ты…

— А я что? — ее глаза теперь смеялись.

— А ты сказала, что не будешь купаться, положила ладошки под щеку, повернулась на бочок и уснула! А что мне было делать? Я и постучал в дверь! Она сантиметров на тридцать открылась, а там…

— Что? — ее брови взлетели вверх. — Какая дверь?

— Дверь… Ну… Знаешь про Чертоги Разума? Ну, вот, типа того… Я одним глазом глянул. И понял, что я — полный идиот. Потому что там рисунки были: мои глаза, ключицы, запястья. И задница.

— Классная задница, — она уже натурально смеялась. — Реально — классная у тебя задница! То есть, если бы ты не подсмотрел — то ничего бы у нас и не было? Ты же жутко обиженный на меня ходил до этого, даже не глядел в мою сторону!

— Не обиженный, а… Но — да, получается, так, — понурился я. — Но это был первый и единственный раз, я клянусь чем угодно! А как глянул — так все и понял. У меня ведь все в башке тоже так было. Огромные транспаранты с надписями «ЭЛЯ!» и тысяча портретов в разных ракурсах, и огромные стопки бумаг со всякими твоими словечками и фразочками… Настоящий дурдом, а? А если дурдом у двоих, то…

— То иди, я тебя уже поцелую, — она обняла меня и встала на цыпочки, чтобы поцеловать. — Ужас, тебе надо бриться, точно.

Некоторое время мы так и стояли под этими облетевшими яблонями, а потом Эля спросила:

— А ты мне покажешь? Ну, Чертоги Разума, портреты… Я не знаю… Очень интересно, понимаешь?

— Ого! — я просто физически почувствовал, как у меня загорелись глаза. — Мысль! Даже — вопрос! ВОПРОСИЩЕ! А могу ли я кого-то провести в свою Библиотеку специально, и что из этого будет?

— Давай, рассказывай все по порядку, когда, что, какая библиотека⁈ — Элька чуть не прыгала от любопытства.

Это была чудесная девушка, даже наверное — самая лучшая из всех в мире. Если ради того, чтобы ее встретить, нужно было пережить некоторое дерьмо, которое мне встречалось в жизни — что ж, вполне… Вполне справедливая цена.

— Кантемирова, — сказал я. — Или мы в итоге поженимся, или мне придется тебя убить.

— Фигу тебе, а не убивание, — показала она мне язык.

— О! Значит, формальное согласие у меня есть, — с довольным видом покивал я. — Тогда слушай: все началось в тот момент, когда Людвиг Аронович траванулся скоморошьим чаем…