Начало Отечества

Глава шестая Заря свободы

Шло время, изменявшее лицо мира. Одна за другой присоединялись к Москве русские земли.　

Вскоре после Куликовской битвы перешло «под государскую руку» великого князя Нижегородское княжество. Через двадцать лет присоединились к Москве Муромское княжество и Мещерская земля. Затем подчинились столице князья елецкие, козельские и пронские. А там пришел черед и Можайского удельного княжества. В 1463 году было включено в состав московских владений Ярославское княжество. В 1474 году — Ростовское. Прошло еще три года — и под власть великого князя перешел Господин Великий Новгород — богатейшая феодальная республика, владения которой обнимали весь северо-запад и север Восточно-Европейской равнины.　

А Золотая орда ослабла и вступила в период феодальной раздробленности, подобный тому, какой переживала Русь во время Батыева нашествия.　

Но все еще вручались темникам от имени хана золотые дощечки — пайцзы — со словами-заклинаниями: «Силою вечного неба. Покровительством великого могущества. Если кто не будет относиться с благоговением к указу хана, тот подвергнется ущербу и умрет». Правда, в силу этих заклинаний переставали верить даже сами темники.　

В середине XV века некогда могучая Золотая орда развалилась, как огромная пластина иссушенной солнцем глины разваливается на несколько отдельных кусков. В среднем течении Волги образовалось Казанское ханство, а в низовьях великой реки обособилось Астраханское. На восток от него располагалась Ногайская орда, а еще дальше — Сибирское ханство. В Крыму и причерноморских степях раскинулись владения отделившегося крымского хана, скоро попавшего, впрочем, под власть Турции.　

Объединение Руси, которую в XV веке все чаще стали именовать Россией, шло в условиях непрекращавшейся борьбы с татаро-монгольским игом. Зависимость от Золотой орды русские люди после Куликовской битвы стали считать временной, неколебимо веря, что близок час, когда иго будет свергнуто. Московские князья все более открыто уклонялись от повиновения Орде, самовольно уменьшали дань, давали твердый отпор набегам.　

Такая последовательная политика дала плоды уже в правление сына Дмитрия Донского великого князя Василия I. За ярлыком на великое княжение он в Орду не поехал — отец завещал ему великокняжеский титул по наследству. Дань ордынскую Василий сократил, в Орду не ездил, изредка посылал туда послов. А слабеющая Орда не имела сил склонить к былому повиновению поднимающуюся страну. В ордынских посланиях московскому князю наряду с обычными угрозами начинают звучать злые раздраженные ноты: враг не мог скрыть слабости, хотел бы своевольничать, как прежде, да не было сил.　

«Слышанье учинилось таковое, — писал, например, Василию ордынский правитель Едигей, — что неправо у тебя чинят в городах. Послы царевы и купцы из Орды к вам приезжают, а вы купцов и послов на смех поднимаете, великую обиду и истому им чините — это недобро! А прежде вы улусом были царевым, и страх держали, и пошлины платили, и послов царевых чтили, и купцов держали без истомы и без обиды. Как царь Темир-Котлуй сел на царство, а ты улусу своему государем стал, с того времени у царя в Орде не бывал, царя в очи не видел и князей его! Ни бояр своих, ни иного кого не присылал, ни сына, ни брата ни с каким словом!　

А потом Шадибек восемь лет царствовал, и у него ты также не бывал и никого не присылал, и Шадибеково царство также минуло.　

А ныне Булат-Султан сел на царство, и уже третий год царствует. Также ты сам не бывал, ни брата своего не присылал, ни боярина! И мы улуса твоего своими очами не видели, только слухом слышали. А что твои грамоты к нам в Орду присылал, то все неправда: что собирал в твоей державе с двух сох по рублю, куда то серебро девал? Было бы хорошо, если бы дань была отдана по старине и по правде!..»　

Ордынскую «правду» на Руси знали хорошо, поэтому к речам ордынским не прислушивались. Русские князья, воспользовавшись распадом Золотой орды, прекратили выплату ежегодного «выхода», перестали даже ездить в Орду с подарками, фактически порвав с ней отношения. В ответ на это Едигей, сумевший в начале XV века ненадолго объединить непрестанно враждовавшие между собой ханства, предпринял в 1408 году большой поход против Руси. Жестокая Едигеева рать, как прозвали в народе это нашествие, во время которого ордынцы широкой облавой прошли страну, уничтожив многие тысячи сел, деревень и малых городов, докатилась до Москвы. Но взять русскую столицу не удалось. Очередная смута, начавшаяся в Орде, заставила Едигея, добившегося от Москвы большого откупа, спешно возвращаться.　

Внешнеполитическое положение Руси в первой половине XV века оставалось весьма сложным. На западе происходили непрестанные военные конфликты с Великим княжеством Литовским, правители которого стремились к захвату многих исконно русских земель. Великий князь Витовт захватил Смоленскую землю, разорил Рязань, претендовал на Псков и Новгород.　

Не теряли времени и наследники Золотой орды — многочисленные ханства, широким полукольцом охватившие Русь на юге и востоке. На первых порах развал Орды даже увеличил военную опасность для Руси. Каждый хан — крупный и мелкий — зарился на русские земли, вторжения стали хоть и меньшими по масштабу, но более частыми.　

В 1437 году напал на окраинные земли Руси казанский хан Улуг-Мухаммед. Спустя два года он даже осадил Москву, но взять ее не смог. Неприступной стала русская столица.　

В 1444 году Улуг-Мухаммед разграбил муромские земли. В тот же год царевич Мустафа напал на Рязань, но был разгромлен под рязанскими стенами и убит.　

В 1445 году Казанская орда разорила земли Нижнего Новгорода. Еще через три года «царь казанский» ограбил Владимир и Муром.　

В 1451 году царевич Мозовша стремительным «изгоном» кинулся на Москву, осадил ее, сжег посады, штурмовал, но взять и в этот раз не смог.　

В 1460 году «безбожный царь Ахмат» разграбил Переяславль-Рязанский.　

А мелких набегов перенесла Русь в это время бесчисленное множество — каждый ордынский феодал стремился урвать кусок от русских хлебов. Все яснее становилось русским людям, что лишь решающая схватка может избавить от изнурительной и кровавой ордынской тягости.　

В начале XV века росту ордынской военной активности немало способствовала разгоревшаяся на Руси широкая феодальная война между несколькими группировками русских князей. В ходе ее решался вопрос о том, быть ли Руси сильной централизованной державой или оставаться слабым конгломератом мелких удельных княжеств. Глубинная историческая тенденция к централизации медленно, но неотвратимо пробивала себе дорогу. В жестоких распрях рождался новый политический строй централизованной Московии. А приверженцы удельной раздробленности, самым активным из которых был Дмитрий Шемяка, в конце концов были вынуждены уступить сторонникам сильной центральной власти, которую олицетворял великий князь Московский. Курс на централизацию отвечал интересам широких слов населения, уставшего от удельных неурядиц, истерзанного внешними врагами, страдавшего от постоянного разграбления хозяйства и пришлыми и своими завоевателями.　

Фридрих Энгельс отмечал, что «в России покорение удельных князей шло об руку с освобождением от татарского ига». И действительно успехи московских князей в объединении страны закономерно сказались на активизации борьбы за полное освобождение от иноземного ига.　

С 1462 года на Москве правил великий князь Иван Васильевич. Крупнейший государственный деятель своей эпохи, Иван III обладал всеми качествами, которые необходимы были для завершения гигантской многовековой работы по объединению Руси и освобождению ее от татаро-монгольского ига. Решительность сочеталась в нем с терпеливостью, дипломатический ум — с военным талантом, осторожность — с настойчивостью. День ото дня росла и крепла Московская держава.　

Наследницей Золотой орды формально считалась Большая орда. В конце 70-х годов XV века ордынский хан Ахмат, видя, как тает ордынская казна и уходит могущество, решил восстановить былое господство над богатым русским улусом. Обстоятельства для этого как будто бы складывались благоприятные. Падение Новгорода, резкое ослабление давнего соперника Москвы — Тверского княжества, присоединение к Москве многих мелких уделов серьезно беспокоили западных соседей Москвы — Польшу, Литву и Ливонский орден, которые решили, что пришло время для открытого вмешательства в дела московитов. Неожиданно сыграли на руку Ахмату и внутримосковские дела: братья великого князя, недовольные тем, что Иван целиком забрал себе земли умершего брата Юрия, стали готовиться к мятежу.　

26 октября 1479 года Иван III направился в Новгород, чтобы окончательно закрепить его вхождение в Московское государство. Он пробыл там большую часть зимы и лишь в середине февраля 1480 года решил возвращаться в столицу.　

К этому времени обстановка почти на всех границах Руси была очень тревожной. Еще с осени 1479 года начал подготовку к походу на русские земли Ливонский орден. Магистр Бернгард фон дер Борх собрал, по свидетельству Ливонской хроники, «такую силу против народа русского, какой никогда не собирал ни один магистр ни до него, ни после». Ударный костяк ливонской армии составляла тяжелая рыцарская конница и многочисленные отряды немецких наемников, профессиональных ландскнехтов, имевших большой военный опыт. Весной 1480 года сразу после ухода Ивана III и большей части русского войска из окончательно присоединенного к Москве Новгорода ливонские рыцари малыми и большими отрядами стали раз за разом вторгаться в псковские земли, словно пробуя прочность русских рубежей.　

Летом 1480 года, уже основательно втянувшись в войну, ливонский магистр «собрал, — по свидетельству той же хроники, — 100 000 человек войска из заграничных и местных воинов. С этим народом он напал на Россию, опустошительно прошел по этой стране и выжег предместье Пскова».　

Но под стенами Пскова врага ждала неудача. Захватить свободолюбивый русский город немцам не удалось. А поскольку к тому же в тылу у рыцарей оставалась не взятой стоявшая на псковско-ливонском рубеже маленькая, но мощная крепость Изборск, они, безрезультатно потоптавшись под стенами псковских укреплений, вынуждены были убраться восвояси.　

Но, пожалуй, еще больше, чем происки Ордена, беспокоили Ивана III военно-политические приготовления польского короля Казимира IV. Он давно зарился на земли Господина Великого Новгорода, и произошедшее присоединение Новгорода к Москве привело его в бешенство. Однако Казимир считал, что не все еще потеряно. Заключив союз с Ахматом, король рассчитывал, что в условиях войны на несколько фронтов — с Орденом, Польшей, Литовским государством и Большой ордой — Москва не только не сможет удержать за собой новгородских владений, но того и гляди сама окажется чьей-нибудь добычей.　

В довершение ко всему Казимир начал активно заигрывать с обиженными братьями Ивана III, полагая, что, дополнив внешнюю угрозу внутренним брожением, он скорее добьется своего.　

В исключительно сложном положении оказалась Москва! Фактически она стояла в тот памятный год перед вполне оформившейся коалицией врагов — Ордена, действовавшего в союзе с немецкими городами в Прибалтике, Казимира, призвавшего под свои знамена польско-литовскую шляхту, и, наконец, Ахмата, поднявшего против Руси всю Большую орду. А внутри страны в это тяжелое время вспыхнули политические раздоры в великокняжеской семье: против Ивана III поднялись братья Андрей и Борис.　

Именно сейчас, когда на всех границах, как доносили посольства и разведчики, враги готовили вторжение, братья решились на разрыв с великим князем. Князь Борис с войском направился в Углич, где уже ждал его Андрей. После возвращения Ивана III из Новгорода в Москву братья перевели свои дружины из Углича в Великие Луки. Здесь и застала их весна. Обстановка, и без того сложная, еще больше обострилась.　

Не успели схлынуть вешние воды, как степная «сторожа» принесла еще одну тревожную весть: Ахмат двинулся на Русь! Скоро стали известны подробности ханского плана. Ахмат был прекрасно осведомлен о внутриполитических трудностях на Руси и надеялся, что со дня на день Борис и Андрей откроют братоубийственную усобицу. Поэтому и начал наступление, не дожидаясь, пока просохнут дороги после весенних дождей.　

Мало этого, узнал московский князь, что чуть не ползимы провело в ханской ставке посольство польского короля Казимира. Итогом долгого пребывания был уговор о совместном нападении Ахмата и Казимира на Русь летом 1480 года. Вновь, как сто лет назад, объединились главные противники Руси. Внешнеполитическая обстановка, дополненная внутренними распрями, стала исключительно напряженной.　

Медленно, но неотвратимо двигалось в сторону Руси ордынское войско. Ахмат пока не торопился, ожидая выступления Казимира. Он хорошо знал, что произошло сто лет назад, когда обещавший Мамаю помощь польский король Ягайло не явился к месту генерального сражения и уклонился от последующих действий против Дмитрия Донского. Но если Мамай и вступил в единоборство с московским войском, то Ахмат при всем желании такого решения принять не мог: никакой надежды справиться с Москвой в одиночку у него не было.　

Узнав о выступлении врага, Иван III стал спешно формировать полки и один за другим высылать их на Оку, вдоль которой тянулась оборонительная засечная черта. Каждый полк занимал на этой линии заранее определенное место. 8 июня с большим отрядом ушел из Москвы в Серпухов старший сын великого князя Иван Иванович. Сам Иван III еще полтора месяца оставался в столице. Наконец 23 июля и он со своей дружиной выступил из Москвы в Коломну — навстречу врагу. Теперь вся засечная черта была занята русскими войсками.　

Приближаясь к ней, неспешно катилась по степи ордынская волна. Но Иван знал: как только выступит Казимир, войско Ахмата из черепахи превратится в степного волка и ринется к Москве со всей возможной скоростью. Однако польский король по непонятным Ахмату причинам медлил с началом военных действий. Это заставляло хана изменить первоначальный план. Зная, что через занятые русскими войсками засеки прорваться будет невероятно трудно, он резко повернул на запад. Таким маневром достигались сразу два результата. Во-первых, хан обходил русские засечные укрепления и выходил к Москве с юго-запада, откуда она была менее всего защищена, во-вторых, приближался к границам Литвы, увеличивая возможности скорейшего соединения с Казимиром.　

Едва стало известно об ордынском маневре, великий князь приказал сыну немедленно выступить к Калуге, на реку Угру (левый приток Оки), чтобы преградить врагу путь на Москву.　

Трудно было великому князю в это время. Стоя лицом к главному врагу России, он все время боялся удара в спину. Кто его знает, что задумают мятежные братья. В придачу ко всему в критической обстановке, сложившейся к концу лета 1480 года, подняли голову паникеры и предатели. Летописцы ясно указывают, что это были за люди, из каких слоев русского общества они происходили, называя их «сребролюбцами богатыми и брюхатыми». Думая только о себе и своих доходах, «брюхатые» бояре выступили за принятие ордынских требований, и это вызвало ненависть москвичей. Такое настроение повлияло на братьев.　

Не один раз посылал он к ним послов с предложением союза, писал, что не время нынче сводить личные счеты. И в начале осени появились наконец признаки того, что братья стали склоняться к миру. 30 сентября Иван, оставив войско, приехал из Коломны в Москву, где его ждали послы Андрея и Бориса. Здесь и договорились о мире-докончании. Послы отправились в Великие Луки, повезли грамоту Ивана III. В ней он просил братьев как можно скорее прийти с войсками на Угру для отражения нашествия.

Одна задача была решена.　

Решение другой князь начал еще зимой, когда, узнав о союзе Казимира и Ахмата, снарядил посольство в Крым. У крымского хана Менгли-Гирея никогда не было друзей и союзников. Этот феодальный хищник воевал со всеми своими соседями. Главной целью русского посольства было не допустить, чтоб перекопский царь, как называли Менгли-Гирея на Руси, объединился с врагами Руси. Посольство выяснило, что планы у Крыма нынче другие: летом он намеревался воевать с Казимиром. А богатые дары, присланные московским князем, укрепили его в этом намерении.　

Пришло лето, и крымская конница действительно вторглась в польские владения, накрепко сковав войска Казимира и спутав все карты союзникам. Польский король быстро увяз в войне с Крымом, и ему стало не до помощи Ахмату.　

А хан, выйдя с войском на правый берег Угры, расположился там громадным лагерем и все еще не терял надежды на вторжение Казимира. Прямо напротив ордынцев — через реку — стояли полки княжича Ивана Ивановича. Скоро сюда же подошли войска великого князя и его братьев.　

Началось знаменитое «стояние на Угре».　

Ордынские лучники на первых порах предприняли массированный обстрел русского лагеря. Однако мощные залпы сотен русских пищалей скоро отбили у них охоту приближаться к берегу. Часто завязывались схватки боевых авангардов на речных переправах, которые и ордынцы и русские, боясь неожиданного нападения, тщательно охраняли.　

Время шло, наступил сентябрь.　

Главное сражение на переправе через Угру началось 8 октября в час дня. Ордынское войско, быстро приблизившись к берегу, начало переправу. Огромная масса воинов и боевых коней медленно поплыла в сторону русского берега.　

Тут-то и дал себя знать умело расставленный воеводами пушечный «полевой наряд». Медленно двигавшаяся по воде вражеская армия стала удобной мишенью для настильного огня из «тюфяков» и пищалей, заряженных «дробосечным железом», предшественником знаменитой картечи. Ответить массированной прицельной стрельбой из луков барахтавшиеся в холодной воде ордынцы, естественно, не могли и, потерпев огромный урон в живой силе, повернули к своему берегу. До костей продрогшее в осенней воде Ахматово воинство выползло на береговой откос и отошло от реки.　

Четыре дня — раз за разом — загонял Ахмат свои тумены в угорскую воду — и каждый раз результат был тот же, русские пушки не пускали врага на берег. Попробовали ордынцы переправиться через реку на других бродах. «Ахмат-хан, — сообщает летопись, — покушался многажды перелезти реку во многих местах, а не мог воспрещением от русских воинов. И много пало воинов его тут, и без числа утонули в реке».　

Все было тщетно. А время уже работало против ордынцев. В конце октября вдруг ударили небывало ранние морозы, настолько сильные, что к началу ноября река стала. Положение врага осложнилось голодом: все окрестности на много верст вокруг были уже разграблены. С приходом холодов нечем стало и лошадей кормить. В лагере Ахмата начались болезни, а с ними пришли недовольство и уныние.　

Среди ранних снегов и ноябрьских бурь нелегко было и московским ратникам. Но большое мужество позволяло им успешно переносить лишения. «Простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо, чтобы защитить свою голову, — писал путешественник-иностранец, пораженный неприхотливостью русских воинов. — Наибольшая их защита от непогоды — это войлок, который они выставляют против ветра, а если пойдет снег, то воин отгребает его, разводит огонь и ложится около. Так поступает большинство воинов великого князя за исключением дворян, имеющих особые собственные запасы. Однако такая их жизнь в поле не столь удивительна, как их выносливость, ибо каждый должен добыть и нести провизию для себя и своего коня на месяц или на два, что достойно удивления. Сам он живет овсяной мукой, смешанной с холодной водой, и пьет воду. Его конь ест ветки, стоит в открытом холодном поле без крова и все-таки работает и служит ему хорошо». Такая стойкость не появлялась сама собой. Ее рождало и поддерживало глубинное стремление русского народа к свободе и независимости своей страны.　

В критической обстановке, рассудил Иван III, враг может решиться на отчаянный шаг — ринуться по свежему льду на русский лагерь, застать врасплох. А тогда еще не известно, как все решится.　

И сделал московский князь необычный шаг. В конце первой недели ноября русское войско неожиданно снялось с места и отошло от берега, а потом и вовсе скрылось — ушло по направлению к Кременцу, близлежащей крепости.　

Русские отдавали ордынцам берег! Что это означало? Холод, что ли, сломил упорство московитов? Непохоже. А может, это было приглашение к генеральному сражению?　

Шаг Ивана оказался для Ахмата полной неожиданностью. Видимо, так и не разобравшись до конца в намерениях русских, хан 11 ноября приказал войску сниматься. Орда начала отступление. Впрочем, Ахмат попытался сохранить хорошую мину даже при такой отчаянно позорной концовке своего похода. Он направил великому князю грамоту, в которой требовал подчинения и уплаты дани. Иван посмеялся над ханской выдумкой: дани он не платил Орде уже восемнадцать лет.　

Ахмат отступал в свои улусы через польско-литовские владения, которые, озлобившись на Казимира, разгромил и сжег дотла. Его неудача породила усобицы и волнения в Орде. Этой же зимой на возвращавшиеся войска Ахмата напали ногайские татары и войска сибирского хана Ивана. В одной из стычек Ахмат был убит ногайским мурзой Ямгурчеем.　

Так бесславно закончилась последняя попытка Орды вернуть безвозвратно уходившее владычество.　

Этими событиями завершилась столетия длившаяся борьба Руси с татаро-монгольским игом.　

Через несколько лет странствующий рыцарь Николай Поппель рассказал о могущественной Московии, ее войнах и победах германскому императору Фридриху III. Император, считавший себя главой разбойного синклита феодальных правителей Европы, очень заинтересовался рассказом. Он вновь направил Поппеля в Москву — своим послом.　

Полагая, подобно любому немецкому рыцарю, что энергичный натиск быстро приводит к победе, Поппель с места в карьер огорошил медлительных московских бояр треском лестных, просто великолепных предложений.　

Император Фридрих III великодушно предлагает Руси союз с Германской империей!　

Император Фридрих III считает возможным обручение одной из дочерей Ивана со своим племянником — баденским маркграфом Альбрехтом!　

Император Фридрих III согласен (подумать только, какая щедрость!) включить Московию в состав Священной Римской империи путем пожалования Ивану III королевского титула!!!　

И, будучи уверенным в неотразимости этого потрясающего ультиматума, Поппель в заключение потребовал, чтобы ему немедленно показали предполагаемую невесту, дабы он мог определить, «будет ли она достаточно дородна и того великого дела достойна».　

Прекрасно зная обстановку в европейских столицах, посол полагал, что сразу за оглашением этих условий в Кремле поднимется суматоха и суета. В тот же день он, видимо, станет ближайшим советником (а то и другом!) московского государя, потрясенного оказанной ему честью. Посольские хоромы начнут ломиться от массовых подношений угодливых бояр. Особенно сладко будоражили воображение виденные в московских лавках связки соболиных, бобровых, куньих шкурок — цена на них в Европе была чудовищной…　

Однако то, что последовало, было похоже на дурной сон.　

Великий князь не только не прибежал, запыхавшись, в посольские покои, но и вообще не пожелал встречаться с незадачливым дипломатом.　

Относительно скоропалительных смотрин Поппелю сказали вежливо, но твердо: «У нас в земле нет обычая прежде дела дочерей показывать».　

Другого не оставалось, и шокированный посол решил заняться делами. Однако и о делах бояре, которым были поручены переговоры, говорили с Поппелем в таком тоне и с таким интересом, словно предлагал он московскому князю не королевский титул, а побитый молью заячий тулуп.　

В один из дней Поппелю передали заключение великого князя, ранившее рыцарское сердце немецкого дипломата: «Мы божьей милостью государи на своей земле изначала от первых своих прародителей, — приказал передать Иван. — А поставления на королевство, как прежде мы ни от кого не хотели, так и теперь не хотим».　

После этих слов провал миссии стал полным и окончательным. Уехал германский посол. Пышных проводов не было. Не было подарков и вообще сколь-нибудь утешительных результатов. И что самое удивительное, Поппель решительно не мог понять, почему так произошло. Ведь королевский титул был предметом устремлений десятков европейских государей! Например, бесстрашного Витовта, великого князя литовского. Он непрестанно думал о нем, когда затевал многочисленные походы во все стороны света: и против далекой Орды, и против русских соседей. На Грюнвальдском поле он фактически взял на себя командование объединенными силами славян и Литвы в знаменитой битве. Но слепивший глаза соседей блеск меча гак и не превратился для него в сияние королевской короны — Витовт умер князем. А Иван без раздумий отверг императорский подарок!　

Карл Маркс так писал об этом великом времени русской истории — последней четверти XV века: «В начале своего царствования Иван III все еще был татарским данником; его власть оспаривалась удельными князьями; Новгород, стоявший во главе русских республик, господствовал на Севере России; Польско-Литовское государство стремилось к завоеванию Московии; наконец, ливонские рыцари еще не сложили оружия. К концу царствования мы видим Ивана сидящим на вполне независимом троне об руку с дочерью последнего византийского императора. Мы видим Казань у его ног, мы видим, как остатки Золотой орды толпятся у его двора. Новгород и другие республики покорны. Литва уменьшилась в своих пределах и ее король является послушным орудием в руках Ивана. Ливонские рыцари разбиты. Изумленная Европа, в начале царствования Ивана даже не подозревавшая о Московии, затиснутой между Литвой и татарами, была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на ее восточных границах, и сам султан Баязет, перед которым она трепетала, услышал впервые от московитов надменные речи».　

Наконец-то наступила-расцвела занимавшаяся целое столетие заря свободы. В ее трепетном сиянии поднимал паруса российский корабль.　

Конечно, никто не знал, что этому кораблю придется пройти через тяжесть Ливонской войны, через безумие опричнины и страшную разруху, ждущую страну в конце XVI столетия. Никто не знал, что в сумраке XVII века его ждут рифы Смутного времени. И только после этого обозначится в туманной дымке нового рассвета петровский берег…　

Это — впереди.　

Оглянемся назад.　

Еще раз мысленно пройдем через тяжелейшие столетия ига. Вспомним защитников Рязани и Владимира. Киевлян, павших на стенах родного города. Восставшую Тверь. Мятежный Нижний Новгород. Вожу-реку и Куликово поле. Вспомним отчаянного Евпатия Коловрата, воеводу Дмитра, Юрия Владимирского, мужественного Пересвета и дерзкого Семена Мелика, Дмитрия Боброка, Владимира Серпуховского и Дмитрия Донского…　

На бесчисленных полях давно истлели белые кости павших. Имен их мы не знаем. Но будем знать и помнить другое. Если бы тысячи и тысячи несравненных русских людей не ценили свободу, Отечества выше жизни если бы не было героического самопожертвования нескольких поколении русского народа и длительной тяжелой борьбы за свободу, не было бы и. самой свободы.