Начало Отечества

Вступление Дальние громы

Тревожно начиналось XIII столетие на Руси. В какой край света ни кинь взор — всюду ходили грозовые тучи, быстрыми молниями просверкивали вражеские набеги. На севере и на западе границы русских земель трещали под напором крестоносных орденов. На юге летучие отряды половцев легко доставали до столиц русских княжеств, раздираемых внутренними усобицами. А в далеких азиатских степях вызревала чудовищная сила, сражаться с которой придется целые века.　

Русь уже не была единой, как в старые былинные времена, раздробилась на отдельные земли-княжества. Каждое из них жило само по себе, каждый правитель искал свои мелкие выгоды, подчас не гнушаясь ради них вероломством, изменой и набегами на земли соседей. Киев — древняя столица Руси — утратил воспетое в сказаниях могущество, стал причиной раздоров. Не раз князья-соперники, воюя друг с другом, разоряли его. Во второй половине XII века, истощенный непрерывными междоусобицами, он уже перестал быть центром общерусской политической власти. Однако его духовная власть над всеми русскими землями по-прежнему была необыкновенной. Великий город оставался средоточием народного духа, древним символом единства.　

Не раз собирались князья на замиренье, говорили друг Другу сладкие речи, пировали дни и ночи, братались, пускали чашу крепкого вина по кругу. Но едва разъезжались по своим вотчинам, как все начиналось вновь: шло в ход оружие и дружины отправлялись в походы ради обогащения своих феодальных владетелей. Наиболее дальновидные патриоты Руси выступали за установление мира и сплочение сил. Они помнили слова автора великого «Слова о полку Игореве»:　

Конечно, не только от желания князей зависело установление мира. Усобицы лишь одно из явлений периода феодальной раздробленности. Основой для единства могли стать только определенные исторические условия, которые в то время еще не созрели в древнерусском обществе.　

Раздробленная и разрываемая войнами, встретила Русь нового врага, неведомого и не имевшего, как выяснилось, равных по силе.　

Временем образования империи Чингисхана стал 1206 год — год Барса, когда князьки многочисленных татаро-монгольских племен собрались к истокам реки Онон на великий курултай. Здесь, воздвигнув девятибунчужное белое знамя, они провозгласили Тэмуджина, одного из племенных вождей, великим ханом — Чингисханом.　

Так завершился долгий кровопролитный процесс создания единого татаро-монгольского государства. Сразу после курултая Чингисхан занялся организацией власти в своем военно-феодальном государстве. Для начала вся территория была поделена на три части-округа: два крыла и центр. Каждая часть, в свою очередь, делилась на «тьмы», по десять тысяч человек в каждой, «тысячи», «сотни» и «десятки». Командовали этими большими и малыми частями нукеры и нойоны — монгольские феодалы. Звание сотника, тысячника и темника переходило по наследству от отца к сыну.　

Четкая и единообразная система огранизации государственной власти позволяла Чингисхану быстро собирать войско для завоеваний, в которых — и только в них — он видел смысл своей жизни. Войско было предметом главной и постоянной заботы монгольских ханов. Вооружение каждого воина было сравнительно легким, приспособленным для дальних походов, стремительных конных атак и эффективной защиты от наступающего противника. «Все монгольские воины должны иметь оружие по меньшей мере такое, — писал посланный к монголам римским папой итальянец Плано Карпини. — Два или три лука или по меньшей мере один хороший, и три больших колчана, полных стрел, один топор и веревки, чтобы тянуть стенобитные орудия. Богатые же имеют мечи (сабли) — острые в конце, режущие с одной стороны и несколько кривые… Шлем же сверху железный или медный, а то, что покрывает кругом шею и горло, — из кожи. У некоторых из них есть копья, и на шейке копья они имеют крюк, которым, если могут, стаскивают человека с седла… Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча. Щит у них сделан из ивовых или других прутьев».　

Системой вооружения в значительной степени определялась военная тактика завоевателей. Походам предшествовала глубокая разведка будущего театра военных действий, а каждое сражение готовилось и протекало по заранее обдуманному плану. «Надо знать, — писал Плано Карпини, — что всякий раз, когда они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы, и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду; и если их враги преследуют до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким образом ранят и убивают. Точно так же, если они видят, что против них имеется большое войско, они иногда отходят от него на один или два дня пути и тайно нападают на другую часть земли и грабят ее. При этом они убивают людей и разрушают и опустошают землю…　

Иногда они пребывают в безопасном месте, пока войско врагов не разделится, и тогда они приходят украдкой и опустошают всю землю… Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так, как они должны сражаться. Вожди или начальники войска не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собой на конях юношей, а также женщин и детей.　

Иногда они делают изображения людей и помещают их на лошадях, это они делают для того, чтобы заставить думать о большом количестве воюющих. Перед лицом врагов они посылают отряд пленных из других народов, которые находятся между ними. Другие отряды более храбрых людей они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видели противники, и таким образом окружают противников и замыкают их в середину; таким путем они начинают сражаться со всех сторон. И хотя их иногда мало, противники их, которые окружены, воображают, что их много, а если противники удачно сражаются, то татары устраивают им дорогу для бегства, и как только те начнут бежать и отделяться друг от друга, они их преследуют и тогда, во время бегства, убивают больше, чем могут умертвить на войне. Однако надо знать, что если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой».　

Слаженность боевых действий отдельных подразделений достигалась большой выучкой и организованностью войска. Дисциплина внутри армии носила жесточайший характер. Плано Карпини оставил такое свидетельство о внутриармейских порядках ордынцев:　

«Когда войска находятся на войне, то если из десяти человек побежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, а если побегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают по приказу сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один, или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадает в плен один или более, а другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются».　

Уже после первых завоевательных походов Чингисхана в военной тактике монголов появился новый важный элемент. Это были осадные орудия, конструкцию которых они заимствовали в Китае и других покоренных странах. В армии Чингисхана находились сотни персидских и китайских инженеров и ремесленников, строивших и чинивших камнеметные и другие осадные орудия. Согласно одному из сохранившихся свидетельств, при осаде небольшого среднеазиатского городка Нишабура завоеватели пустили в ход три тысячи баллист, триста катапульт, семьсот машин для метания горшков с горящей нефтью, четыре тысячи штурмовых лестниц! За время штурма на этот город обрушилось две с половиной тысячи возов камней, собранных и подвезенных к стенам рабами.　

Действие мощной по тем временам осадной техники дополнялось эффективным тактическим приемом. По сообщению Плано Карпини, во время штурмов «ни на один день или ночь не прекращают сражения, так что находящиеся на укреплениях не имеют отдыха; сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сменяет в бою другое, так что они не очень утомляются».　

Таковы были главные черты военной силы Чингисхана. Общую численность монголо-татарского войска определить трудно. Свидетельства современников противоречивы. Так, венгерский монах Юлиан писал, что «в войске у них 240 тысяч рабов не их закона и 135 тысяч отборнейших воинов их закона в строю». Другие современники утверждали, что в войске монголов 500 и даже 600 тысяч воинов и, будучи построенным в боевой порядок, оно занимает 18 миль в длину и 12 миль в ширину. По оценкам советских ученых, в Среднюю Азию вторглось, вероятно, около 200 тысяч монголов, а на Русь — 120–140 тысяч. Это — огромные силы. Ни одна страна в тогдашнем мире не могла, по разным причинам — из-за раздробленности или малых размеров, — выставить такого войска. А это порождало у Чингисхана и его преемников хвастливую уверенность в непобедимости, рисовало иллюзорную надежду на покорение мира и создание огромной империи — от китайских морей на востоке до «моря франков» (Атлантического океана) на западе. Такие устремления обернулись для средневекового мира множеством трагедий.　

В захватнических войнах, начатых Чингисханом и продолженных его потомками, погибли сотни тысяч людей. Тысячи городов навсегда прекратили существование. Погибли бесценные создания человеческого ума и труда: оросительные системы, уникальные здания, скульптуры и фрески, поэмы и научные трактаты.　

Задержалось не только развитие разоренных и захваченных стран. Затормозилось развитие самой Монголии. Напряженные войны подорвали экономику страны, служившую базой военных авантюр. Многие тысячи монголов гибли в ежегодных походах, добывая славу своему вождю. Почти сразу же после создания единого государства деятельность Чингисхана приняла резко реакционный характер. Задавшись целью создать огромную империю, стремясь к мировому господству, он стал на пути завоеваний и грабежа.　

За такую близорукую авантюристическую политику пришлось расплачиваться монгольскому народу: после распада Чингисхановой империи монгольские земли стали легкой добычей маньчжурских завоевателей и Монголия на века потеряла не только былую силу, но и независимость.　

Итак, объединив страну, Чингисхан вступил на путь завоеваний. Первый удар был нанесен татаро-монголами по тангутскому государству Си Ся. Несколько походов привели к полному порабощению могущественной страны. Даже тангутская письменность исчезла и была забыта, а немногие сохранившиеся записи на тангутском языке до сих пор до конца не расшифрованы.　

Следующей жертвой завоевателей стал феодальный Китай. В 1215 году Чингисхан захватил и сжег Пекин, а окончательно империя Цзинь была завоевана уже после его смерти — в 1234 году.　

В 1218 году татаро-монголы распространили свою власть на Восточный Туркестан.　

В 1219–1224 годах Чингисхан был занят войной с государством хорезмшахов — обширной разноязычной страной, включавшей часть Средней Азии и территорию современных Ирана и Афганистана. Один за другим пали под ударами завоевателей богатейшие города Востока — Отрар, Бухара, Самарканд, Хорезм… После этого острие татаро-монгольского нашествия обратилось на юг — к богатствам Индии и Пакистана. «Искусство, богатые библиотеки, превосходное сельское хозяйство, — записал об этом этапе завоевания Карл Маркс, — дворцы и мечети — все летит к черту».　

В середине 1220 года одновременно с разгромом Средней Азии Чингисхан начал подготовку к походу на далекий Запад. Для разведки будущего театра военных действий он отрядил сильный корпус во главе с Субэдэем и Джебе. Великий хан сам напутствовал верных «цепных псов» в длительный четырехлетний рейд.　

Эхо военных походов нового «властелина Вселенной» уже раскатывалось по тогдашнему миру. В 20—30-х годах XIII века о татаро-монголах знали не только в Средней Азии, но и в Северной Африке и даже в Европе. Русские летописцы обобщенно называли завоевателей «татарами», хотя на самом деле в рамках единого монголо-татарского государства объединились многие десятки племен. Рассказы о великих несчастьях, перед которыми меркли ужасы библейских трагедий, кочевали по миру, разносимые купцами и странниками. Передаваемые из уст в уста, они изменялись, приобретали черты небылиц и сказочные оттенки.　

«Кто эти, преследующие наших, как волки, когда они гонятся за стадом овец до самой овчарни? — восклицал, завораживая слушателей, красноречивый путешественник. И отвечал сам себе — Это четыре пса Тэмуджина, вскормленные человечьим мясом. Он привязал их на железную цепь. У этих псов медные лбы, высоченные зубы, шило-образные языки, железные сердца. Вместо конской плетки у них кривые сабли. Они пьют росу, ездят по ветру. В боях пожирают человечье мясо. Теперь они спущены с цепи. У них текут слюни, они радуются. Эти четыре пса — Джебе, Хубилай, Джелме и Субэдэй!»　

В таких неправдоподобных одеждах, изукрашенные сказочными ужасами, докатывались до Руси вести о новых завоевателях мира. С одной стороны, им верили — к этому склоняли сходные на всей земле жестокости феодального порядка. С другой — не верили, как не верят до конца страшным сказаниям…　

Опустошив Северный Иран, пройдя мечом и огнем Закавказье и Северный Кавказ, ранней весной 1223 года тридцатитысячный корпус Субэдэя и Джебе прорвался через «Железные ворота», как называли крепость Дербент, замыкавшую путь на север вдоль западного побережья Каспийского моря, и вышел в половецкие степи.