Сухоросов Михаил Наемник

Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте… ждите, пока к вам придут.

М.Булгаков «Белая гвардия»

ГЛАВА 1

Знаете ли вы северный ноябрь? Нет, вы таки не знаете северного ноября! И честно скажу, не приведи вам судьба его узнать, если вы уже битый час торчите на автобусной остановке, на плечах у вас видавшая всяческие виды курточка на рыбьем меху, а на голове — кепчонка, несущая чисто декоративные функции, то есть абсолютно не греющая. На улице во-первых, пятница, во-вторых, десятый час вечера, в-третьих — совершенно гнусный ветер — куда ни повернись, он все равно дует в лицо, забирается под одежду, швыряется какой-то паскудной, не желающей таять снежной крупкой…

Самое скверное во всей этой ситуации, что, стоя на автобусной остановке, роет слежавшийся снег носками тупорылых «вибрамов» не кто-нибудь, а ваш покорный слуга, Михаил Ордынцев, а для друзей просто Майк, возраст — двадцать три года, рост — 170, вес — 65, по профессии художник, по характеру — ненормальный.

Нет, окружающую обстановку я воспринимаю вполне адекватно, с людьми схожусь легко, дело свое знаю… Но при этом не могу долго жить на одном месте — не то что тяга к странствиям или что-то такое, просто через некоторое время после очередного переезда наваливается на меня нечто вроде мании преследования, ощущение постоянного и пристального взгляда на спине, что-то наподобие шарящего прожектора. Словно меня ищет кто-то, с кем бы мне очень не хотелось встречаться. И тогда я срываюсь, переезжаю на другое место, а там вскорости повторяется та же история. И при этом я ничего с собой поделать не могу, хотя полностью сознаю абсурдность подобных действий…

Вот так же получилось и на сей раз. Я уволился из маленького театрика в маленьком северном городке Н-ске, продержавшись четыре с небольшим месяца. Только вот расчет получить не успел… Так что придется мне тут до понедельника куковать, а возвращаться в свою малюсенькую квартирку с маркими зелеными стенами смерть, как неохота, а как подумаешь, что там еще два дня сидеть… Конечно, можно бы забуриться в гости к кому-нибудь, но ирония судьбы есть ирония судьбы — тех, к кому можно бы, то есть артистов Н-ского театра, как раз сегодня унесло на гастроли. Да что в этом городе — все автобусы кончились?!

Кстати, насколько я помню, вчера мы с артистами давали друг другу могучую отвальную — они провожали меня домой, я их — на гастроли. И, помнится, из того неимоверного количества пойла что-то еще уцелело… Точно! Есть же початая бутылка коньяка! Так, получается, живем! А вон и автобус, настоящий, живой, теплый автобус! Нет, жизнь все-таки вещь неплохая.

Я пристроился у окошка и уставился в проносящуюся мимо темноту, изредка прорезаемую огоньками газовых факелов. Вот странно: мой бзик сильнее всего наваливается на меня в моем родном городе, в Бурге. А не заехать туда мне никак нельзя — меня там помимо всевозможных друзей и товарищей, а так же коллег, ждет Ларико, она же Лариса Карцева. Может, конечно, и не ждет, но это уже детали. Хорошо, что есть на свете женщины, способные понять тонкую и ранимую душу художника… Несмотря на то, что художник этот, свин пропойный, чуть что слетает с нарезки и мчится неизвестно куда, задравши хвост.

Я выскочил на своей остановке, и на меня тут же снова набросился ветер, так что для начала мне пришлось долго и нудно гоняться за своей кепкой. Но это все, господа хорошие, ерунда. Сейчас я закрою за собой казенную дверь казенной хаты, плюхнусь в казенное кресло, задеру ноги на казенный столик и налью первый стопарь. И пропади все пропадом!

Естественно, мне пришлось с минуту хлопать себя по карманам в поисках ключей. Согласен, потеряй я их — было бы куда как смешнее… Но теперь непогода и прочие гадости остались снаружи. Куртку на вешалку, замок — на два оборота. Теперь — чайник на плиту… И наконец, смотр припасов.

Со жратвой оказалось относительно неплохо, во всяком случае, до понедельника с голодухи не подохну. Только с хлебом напряжно — обнаруженную мной пару бубликов вполне можно использовать в качестве кастетов… или кастаньетов, это уж как кому нравится.

А вот в комнате бардак: на подоконнике грязная посуда, на полу стопки книг, на столе шмотки вперемешку с кистями… Гадюшничек. Что называется, в лучших традициях. Ну не хлестать же нормальный коньяк в обстановке такого развала? Ладно, ограничусь чисто косметической уборкой. Упаковываться сегодня не буду — мебелей и сервизов у меня как-то не наблюдается, а краски и кисти места много не займут, так что остается только книги нормально упаковать. Мой обет… пардон, психоз запрещает мне иметь больше имущества, чем можно утащить на своем горбу.

Минут через пять у меня уже все было готово, я разместил в пределах досягаемости папиросы, спички и стакан, установил поудобней настольную лампу. Коньяк оказался там, где я его и оставил, в тумбочке за банками с краской.

Ну вот, теперь порядок. И даже уезжать никуда не хочется. Все-таки затягивает Север… Жаль, что Ларико сюда выбраться не смогла… Хотя, может, и к лучшему — я ж кочевник, пусть и поневоле. Ну ладно, приступим к церемонии торжественного прощания со славным городом Н-ском… Но для начала надо взять книжку. Что ж я сегодня буду перечитывать? Ага, вот она, «Харчевня в Шпессарте». Ничего с собой поделать не могу, обожаю сказки.

Я в последний раз окинул комнату взглядом, прикидывая, не упустил ли чего, показал язык вьюге за окном и плюхнулся в кресло. Ну-с, приступим.

Я хватил коньяку и раскрыл Гауфа. Но сосредоточиться на чтении почему-то не получается, есть какой-то дискомфорт во всей ситуации. Ветер, что-ли?.. Нет, не ветер. А мандраж почему-то растет… И ощущение пристального взгляда на спине вдруг стало предельно четким, ощутимым почти физически. Вот теперь я точно знаю: в квартире есть еще кто-то, кроме меня. И сразу страх побрел мокрыми холодными лапами пор спине прямиком к затылку.

Черт, да не может там никого быть! В этой квартире даже шкафа нет, в котором можно спрятаться. А влезть в окно на пятом этаже — извините, не верю. Надо еще коньячку хлобыстнуть, успокоиться.

Напиток тепло скользнул внутрь, но беспокойство не пропало. Так, готово. Съехал. Вот, значит, как оно происходит — пять минут назад был вполне нормален, а сейчас — все, готовый кандидат в дурку. Надо будет психиатрам сдаться… Если доживу до того момента. Да обернись ты, духовидец несчастный, убедись, что там никого нет! Но вцепившийся в затылок страх не дает повернуть голову. А еще бьется и пульсирует в затылке неизвестно вообще откуда взявшаяся мысль: «Выследили…» Да кто выследил?! Обернись, псих ненормальный, посмотри своими идиотскими гляделками — нет там никого, и быть не может! Но пересилить себя и обернуться не получается.

Ну и как же быть? Сидеть и трястись весь вечер, не решаясь обернуться? Так дело не пойдет. А значит, выход только один. Вот, на столе второй стакан, из-под чая. А если там и в самом деле никого нет, по крайней мере, ржать надо мной будет некому.

Горлышко бутылки противно дребезжит о край стакана. Вот гадство, лапы трясутся…

— Эй, кто там? Не прячься, давай лучше выпьем.

— Узнаю характерную реакцию, — негромкий, чуть насмешливый голос. Обладатель голоса вошел в круг света и как ни в чем не бывало расположился в кресле закинув ногу на ногу.

Вот так-так… Знакомые все лица. Высокий, плечистый, моих где-то лет, волосы светлые, чуть вьющиеся, очки в тонкой металлической оправе, породистый нос. Типичная белокурая бестия…

— Дэн?!

— Именно. Собственной персоной, — он завладел стаканом, сделал в мою сторону приветственный жест, блеснув стеклами очков и выплеснул коньяк себе в пасть.

Я машинально последовал его примеру, не чувствуя вкуса, проглотил напиток как воду. Нет, всему происходящему может быть только два более-менее разумных объяснения: либо меня попросту глючит, либо… Либо Дэн и в самом деле здесь. И в том и в другом случае совершать какие-то ритуальные телодвижения и орать: «Сгинь-пропади!» глупо, а главное — бессмысленно.

Меня хватило только на то, чтобы тупо осведомиться:

— Тебя каким ветром сюда занесло?

— Попутным, — толстые губы чуть заметно раздвинулись в улыбке. Не бойся, я не глюк.

Очевидно, у меня на роже отразилось такое сомнение в последнем утверждении, что Дэн решил выложить один из козырей. Поставив на колени кофр, он двумя пальцами извлек из него за горлышко поллитровку водки:

— Этот довод моего существования, надеюсь, опровергать не собираешься?

Я ошалело потряс головой:

— Погоди… Давай еще по тридцать капель опровергнем, а то башка кругом.

— Годится, — он хрустнул пальцами и взялся за бутылку. — Прозит.

Я снова выхлебнул коньяк одним глотком, втайне все еще лелея надежду, что Дэн растворится в воздухе. Он и не подумал ничего подобного сделать, а наоборот, устроился поудобней, раскурил сигарету и небрежно уронил зажигалку в карман джинсовой куртки. Пижон… Сколько я его знаю, а знаю я его не один год, всегда таким был. И всегда обожал в секреты играть.

Некоторое время мы молчали, Дэн сосредоточенно крутил на столе пустой стакан, а я раздумывал, как бы поделикатней подойти к вопросу о его здесь появлении. А, ладно, у нас в конце концов не дипломатический раут..

— Так откуда ты здесь взялся?

— Из Бурга. Решил, знаешь, проведать старого знакомого. Как-никак, год с лишним не виделись.

Я чуть не ляпнул: «И слава богу!» В самом деле, разлуку с ним я как-то без особых переживаний переносил.

— Допустим. А что теперь в Бурге — мода такая: в гости сквозь стены ходить?

— Нет, в Бурге такой моды нет, — Дэн оставил в покое стакан и занялся цепочкой с брелком, покручивая ее между пальцами. — Ты удовлетворен?

— Нет, конечно. Ты что — не мог по-человечески, в дверь?

— А ты бы открыл?

— Сомневаюсь, — честно ответил я. — Ладно, долго мы еще будем всухую сидеть?

— Алкоголик, — проворчал Дэн, хрустнул пальцами и потянулся к бутылке. — И чем ты в последнее время занимался? — да, сам тон вопроса исключает предположения о какой-либо осмысленной деятельности.

Я, не глядя, протянул руку и взял с тумбочки папку с десятком графических работ, перебросил ему на колени:

— Остальное раздарил. Плюс к этому, оформил спектакль.

Он раскрыл папку, подержал ее на коленях, глядя на нее, как старый холостяк на грудного младенца, потом закрыл и бережно, как хрустальную, переложил на подоконник:

— Я ожидал худшего.

— Слушай, а ты вообще вваливаешься ко мне, как черт к Ваньке Карамазову, только затем, чтоб мои работы обсудить?

— Я же тебе сказал: решил повидать старого знакомого.

— Ладно, не лепи мне горбатого! — я потихоньку начинаю закипать. Что ж он, змей, мне все удовольствие от коньяка портит? — У тебя ж на роже написано, что ты с какой-то целью!

— Блестящий анализ. Догадлив, мерзавец! Я бы даже сказал, умен не по годам.

— Ну так колись! Как ты вообще сюда попал?

— Как черт к Ваньке Карамазову.

Я беззвучно выругался и раздавил в пепельнице недокуренную папиросу. Дэн, развалившись в кресле, наблюдал за мной с легкой, чуть снисходительной усмешкой, щуря глаза за стеклами очков. Цепочка в его пальцах снова начала вращаться. Ладно, если я буду психовать, ничего не прояснится.

— Допустим. И что ж тебе в таком случае от меня надо?

— Для начала хочу задать тебе пару вопросов. Неприятных.

— А с чего ты взял, что я на них отвечу? Во-первых, не я к тебе приперся, а ты ко мне, так что рассказывай, с чем пришел.

— Давай договоримся так: ты удовлетворяешь мое любопытство, а я — твое.

— Лично я ничье любопытство удовлетворять не собираюсь. Я собираюсь пить коньяк и прощаться со славным градом Н-ском.

— Не только с ним, — тихо уронил Дэн.

Я всем корпусом подался к нему:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Пока замнем для ясности. Вот такой вопрос: тебе что-нибудь говорит такое имя — Леша Зеленый?

— Как же, как же… Это в Бурге, Заводской район держит, чуть не самый крутой из тамошней мафии. Так?

— В общих чертах, — он внимательно смотрел на меня поверх края стакана. Уж мне его следовательские манеры…

А он, убрав пустую бутылку со стола, выстрелил в меня следующим вопросом:

— Далее: тебе знакома некая Лариса Карцева?

Опаньки! Не нравится мне упоминание Ларико в таком контексте. И как он вообще о ней узнал? Общих знакомых у них, вроде бы, только я.

— Допустим.

— И в каких ты с ней отношениях?

— В хороших, — сквозь зубы ответил я. Терпеть не могу распространяться о женщинах, и уж меньше всего намерен посвящать Дэна в свои дела с ними.

А он не унимается:

— Конкретней, пожалуйста.

— Да какое твое собачье дело?! — взорвался я. — Я ж в твои дела нос не сую, так какого лешего ты…

— У меня есть на то причины, — перебил он веско, потом добавил, словно оправдываясь:

— Тем более, эти вопросы я задаю тебе не по своей воле.

— Та-ак… А по чьей же тогда?

— Тебе это знать ни к чему. Пока.

— Интересное кино. Слушай, а что мне вообще позволено знать? И с чего ты взял, что я на твои вопросы отвечать собираюсь?

— Повторяю еще раз: у меня есть на то причины.

— Слушай ты, агент дьявола, либо рассказывай, какого черта это представление затеял, либо забирай свою бражку и катись отсюда.

На Дэна мое красноречие никакого впечатления не произвело, бражку забирать он явно не собирался, вместо этого извлек из кармана миниатюрный кнопарь и четким, почти профессиональным жестом срезал пробку с бутылки:

— Ты правильно определил: я бы не стал появляться здесь, да еще таким способом, только для того, чтобы общением с тобой насладиться.

— Мне, между прочим, такое общение тоже удовольствия не доставляет, — уведомил я.

Дэн хрустнул пальцами, плеснул в стаканы водки и сообщил:

— Ладно. Неприятных вопросов больше не будет.

Так, а я уже настолько разозлился, что меня даже его присутствие здесь не удивляет.

Я склонился в комическом поклоне:

— Ой, обрадовал! Спасибо, отец-благодетель! А теперь, может, снизойдешь, просветишь дурака…

— Не юродствуй, — строго прервал меня Дэн. — У тебя тоже ко мне возникли вопросы, так? Задавай, чтобы я знал, с чего начать.

Я проглотил водку и, жуя ломтик колбасы, беспечно предложил:

— Ладно, начни с самого худшего.

Он смерил меня тяжелым взглядом:

— Думаешь? Хорошо. Через две недели тебя убьют.

Ба-бах! Ну и приколы у него. Тут еще вопрос, кто из нас спятил, я или он? Или оба? Как хотите, но это бред. Цветной и объемный.

Я принужденно рассмеялся:

— Откуда такая точность? По законам драматургии, ты теперь должен мне сообщить, что именно тебе поручено привести приговор в исполнение, — а потом поглядел на него и осекся. Дэн не шутил.

Он протирал очки полой куртки, стараясь не смотреть на меня. Да, вид у него не блестящий: я только теперь заметил, что он осунулся, под глазами темные круги, на щеках — сероватый налет щетины, глаза как у больного пса.

А он, перехватив мой взгляд, снова стал прежним Дэном — помесью рейнджера с Великим Инквизитором:

— Это не тема для шуток. Мое дело — предупредить тебя. И, возможно, предложить вариант дальнейших действий.

— Ага. И завещание заверить. Кому это я помешал, чтоб меня убивать?

— Помешаешь, — поправил он.

— Так. И кому же?

— Помешаешь ты упоминавшемуся уже сегодня Леше Зеленому.

— Да? А как насчет колумбийской наркомафии? Им я еще не мешаю жить?

А Дэн выпрямился в кресле, точно аршин проглотив, и жестко отчеканил:

— А подставит тебя ему так же упоминавшаяся уже сегодня Лариса Карцева.

Вот это уж совсем никуда не гоже. Слишком я к Ларико хорошо отношусь, чтобы позволять бухому эпигону Дж. Бонда ее имя в своих параноидальных речах трепать.

— Слушай, ты определи какие-нибудь границы своему вранью, если хочешь, чтоб тебе верили!

Дэн оставил мой сарказм без внимания. По-прежнему глядя в стену, он тусклым, невыразительным голосом спросил:

— Ты хочешь знать, как это произойдет?

— Сгораю от нетерпения.

— Хорошо. Смотри.

И тут я УВИДЕЛ.

Все события прокрутились у меня в голове за какие-то пять-десять минут, все три дня, как одно тошнотворно-подробное воспоминание. Я видел все как бы со стороны, и в то же время ощущал на себе, до мельчайших деталей, до самых незначительных впечатлений, которые можно получить с помощью пяти чувств. И при этом знал, что все, что я вижу сейчас происходит (происходило? произойдет?) в действительности. Я видел начало этой истории, легкое приключение с налетом романтики и то, что было потом. Совершенно четко запомнилось мое тогдашнее состояние — сначала недоумение, обида, сменяющаяся отчетливым ощущением того, что меня подставили, чувство гадливости от всей этой истории. И — Страх. Тот, который каждой клеточкой чувствуешь. Ужас загнанного зверя. И ночная, животная побежка по городу — уйти, спрятаться, лечь на дно… Я узнал переулок, где меня настигли летящие фары, запомнил волну замораживающего ужаса. А потом мелькнувшее в голове коротенькое, спокойно-мертвящее «Все», глухой удар, грохот тысячи военных оркестров, внезапно оборвавшийся темнотой и тишиной. Как со стороны я видел свое тело — тряпичная кукла, плавающая в кровавой луже на асфальте, слышал сухой щелчок контрольного выстрела. И то, что когда-то было моим лицом…

И все заканчивается. Я снова в Н-ске, в своей квартире. Не осталось ни мыслей, ни эмоций, только какое-то ватное безразличие. В голове — ровное, как от трансформатора, гуденье. Как в замедленной съемке вижу, что Дэн приподнимается, берет бутылку… Странно, пальцами не хрустит… Потом с тупым удивлением смотрю на стакан в своей руке. Как он тут оказался?.. Прозрачная жидкость налита до половины. Глотаю, как воду, закашливаюсь мучительно, до головной боли, судорожно вгрызаюсь в осколок бублика.

Ч-черт, десну поцарапал… Зато, кажется, вынырнул из толщи кошмара. Нет, ерунда какая-то. Не могла Ларико… Могла.

И все же я выдавил из себя:

— Не может этого быть.

— Ты сам все видел.

— И что?

— У тебя есть две недели.

— А зачем ты мне все это показывал? — говорю негромко, скрипуче, сквозь зубы. — И зачем ты вообще пришел? Предлагаешь не ждать две недели, а скопытиться прямо сейчас? Или опять достоевская ситуация, а ля Кириллов и Петенька Верховенский? А может, и записочку посмертную надиктуешь?

— Прекрати истерику, — негромко и резко бросил Дэн. А из меня тоже как-то сразу вышел весь пар.

— Уже… А как ты все это… — я сделал неопределенный жест стаканом. Даже не знаю, что именно я собирался спросить — то ли как он узнал, то ли как показал мне.

— Это неважно. То, что ты видел, в достаточной степени подстроено.

— И кем же?

— Этого я тебе не имею права сказать.

— Тогда какого лешего? А если я все хитрые планы расстрою? Я ж теперь предупрежден. И могу вообще в Бург не поехать, так что через две недели там некого будет убивать.

— Это отсрочка, Майк. Только отсрочка.

— И что ж мне, по-твоему, делать? «Удалиться от женщин и ядов»? Ты мне предложить что-то хочешь, или попросту решил со мной на моих же поминках нажраться?

Он резким, почти фехтовальным движением отбросил со лба непокорную прядь, щелчком сбил с сигареты пепел:

— Предложить, — потом улыбнулся углом широкого рта. — А ты, надо сказать, неплохо держишься.

— Сходить с ума надо с достоинством, — я приподнял стакан. — За это и выпьем.

Мы прикончили наши стаканы, Дэн снова принялся вертеть свой на столе:

— Ты не сошел с ума. Ты нормален. Но при этом — не совсем посредственность.

— Спасибо на добром слове.

— Просто хотел тебе ложку меда предложить.

— Ты хочешь сказать, мне еще предстоит бочку дерьма выхлебать?

— Предстоит.

— Ну-ну… Хочешь мне отпущение грехов дать, так, что ли?

— Твои грехи и грешки меня не интересуют. Я хочу, чтоб ты знал: все это звенья одной цепи.

— Кто ж ее такую сковал?

— Со временем узнаешь. Есть такая вещь, как несовместимость со средой. Отсюда и твои вечные переезды, ряд конфликтов, один из которых я тебе показал, злоупотребление алкоголем… Доступно?

— Вполне. Среда, значит, заела. А так же четверг и пятница. И какой же отсюда практический вывод?

— Это не твой мир.

— Вот это опера… У тебя, можно подумать, еще парочка-троечка на подходе. Или ты меня готовить к переходу в лучший мир собрался?

Дэн некоторое время молча смотрел на меня, потом неожиданно осведомился:

— Ты когда-нибудь слышал о параллельных во времени мирах?

— Понял. Тлетворное влияние циклодола.

— Сам знаешь, я не употребляю.

— Ладно, излагай.

Дэн помолчал, глядя в стол, поправил очки:

— Так вот, в этом мире много дерьма. Ты, конечно, и без меня это знаешь. Но тот мир, куда тебе предстоит отправиться, еще грязнее. И опасней в несколько раз. Зато ты там выживешь. Возможно.

— Нравится мне это «возможно»… А потом, что значит — предстоит? Я, может, мечтаю умереть на родине…

Дэн снова налил водки и объяснил терпеливо, как ребенку:

— Твое место в этом мире занято.

— Кем это еще?

— С ним я и хочу тебя познакомить. Не возражаешь?

Возражений с моей стороны естественно, не предполагается… Я вяло пробормотал:

— Валяй, чего уж мелочиться… Где он, в кармане у тебя?

— Сейчас.

И тут… То, что в комнате возник третий, меня в принципе, не удивило. Но этого третьего я тоже определенно раньше видел, причем в зеркале: такие же как у меня, острые скулы, мощный носяра, чуть раскосые зеленые глаза, жесткие темные волосы, торчащая борода… Одним словом — я! В завозюканной краской клетчатой рубашке и джинсах и, по-моему, слегка поддатый.

И тут двойник заметил меня. Нет уж, охренеть — так с музыкой! Кажется, Дэну сейчас придет заслуженный конец.

— Идиота кусок! — завопил мой двойник, стуча себя по темени. — Ты вообще соображаешь, что делаешь?! Так любого с ума свести можно. Меня в том числе.

— Брэк, — Дэн вскинул ладонь. — Он уже знает, Майк. Возможно, ему сегодня отправляться.

— Куда еще? — нахмурился мой дублер. Дэн, не глядя на нас, тихо сообщил:

— Преисподняя.

Дубль-я запустил руку в волосы:

— Вот маму их, умнички-затейнички… Дубье злокачественное, — после чего выдал длинную и витиеватую фразу, имевшую отношение к происхождению неизвестных мне умников. — Слушайте, такое дело запить надо.

— Сейчас, стакан принесу, — приподнялся было я.

— Сиди уж, двойничок. Сам принесу.

— В кухне, на столе.

— Без тебя знаю. Я ж вроде тут должен был быть, — он выкатился из комнаты.

Я ошалело повернулся к Дэну, тот, поймав мой взгляд, чуть заметно усмехнулся:

— Ты, кстати, в курсе, что ты уже две недели, как вернулся в Бург?

— Даже так? Слушай, он кто? Двойник?

— Полный. До отпечатков пальцев.

— Робот? — предположил я, только для того, чтобы не молчать, и тут же грубо выругал себя за идиотизм.

— Сколько раз можно объяснять? — Дэн наставил на меня раскуренную сигарету. — Он — это ты, но такой, которого не убьют, — он собирался сказать еще что-то, но тут вернулся двойник, таща чистый стакан, придвинул поближе колченогий стул, плюхнулся на него:

— Слушай, двойничок, а чего это у тебя вся посуда загажена?

— От двойничка слышу, — мы посмотрели друг на друга и хором хрюкнули, потом дубль-я приподнял бутылку:

— Да, я вижу, вы тут времени не теряли… Разливаю? Стоп, так у вас и закуси нет?

— А у тебя что — есть? — быстро осведомился Дэн.

Дубль-я пожал плечами, отошел за пределы светового круга, а потом просто и без затей растаял в воздухе. Сначала превратился в трехмерный набросок, а потом вообще исчез. Я уставился на Дэна:

— Ни фига себе! Как вы это делаете?

— Дело техники, — туманно пояснил он. — Ну, теперь убедился?

— Как сказать… Ладно, убеждением больше, убеждением меньше — мне все равно смирительной рубашки не миновать. Куда вы хоть засунуть-то меня собрались? Двойничок, похоже, от тамошних курортов не в восторге. Где ты его, кстати, откопал?

— В другом мире.

— Это там, куда мне предлагается отправиться?

Дэн покачал головой:

— Там, куда ты должен отправиться, — он слегка поднапер на «должен», — сейчас средневековье. Раннее.

— Ну, пусть так. Допустим. А такой вопрос: а что я там делать буду, как по-твоему? И зачем тебе и твоим… хозяевам эта петрушка?

— Там нужен человек твоего склада, твоих способностей.

— Каких еще способностей?

— Не знаю. Тебя там встретят и подготовят, а потом твоя задача — смотреть и анализировать.

— Куда смотреть? Что анализировать?

— Поймешь на месте. Важны твои впечатления.

— Путевые заметки, — хмыкнул я. — И еще: я что-то сомневаюсь, что там по-русски говорят.

— На этот случай разработана система языковой адаптации. Автоматически начинаешь говорить на языке той местности, где оказался. «Град обреченный» помнишь?

— Само-собой, — нет, пропади все пропадом, напьюсь сегодня. В дрезину, в мат, до поросячьего визга. Раз уж у меня планку снесло, надо это отметить.

И тут, словно приняв телепатическое сообщение, снова появился дубль-я с пакетом в одной руке и бутылкой в другой. В пакете оказалась парочка квелых соленых огурцов и бутерброды с колбасой, на которые тут же набросился Дэн, а дубль-я плеснул понемногу в стаканы:

— Ну что, двойничок, за встречу?

Мы глотнули синхронно, закусили огурцом, я раскурил новую папиросу:

— Ты бы хоть рассказал поподробней, куда вы меня засунуть хотите. Как твои впечатления?

Дубль-я почесал бороду:

— Да как тебе сказать… Не Рио де Жанейро, — а потом резко подался вперед. — Погоди-ка… Тебе что, Дэн ничего не рассказал?

— Ну, сказал, что там средневековье…

— И все? — Двойник повернулся к Дэну. — Знаешь, так не честно.

— По-моему, это проще тебе сделать, — миролюбиво предложил Дэн. — Вы друг дружку быстрей поймете, — а потом снова занялся цепочкой.

— Может, ты и прав… С чего хоть начать-то, двойничок?

— С начала, вероятно.

— Ладно, сам напросился. Итак, в общих чертах тебе известно что-то о параллельных мирах? Я не физик, да и ты тоже, так что упростим все до предела. Этих миров великое множество, они совпадают по положению в пространстве, но отличаются расстоянием от некой условной точки отсчета по оси времени.

— Это я уже читал. Азимов?

— Не совсем… То есть, наша земля, потом еще одна, отстоящая от нее, допустим на секунду, еще, еще…

— Решили, значит, меня в прошлое зафитилить… А не боитесь, что я вам там всю историю насмарку пущу?

Дубль-я снисходительно усмехнулся:

— Слушай, двойничок, все эти парадоксы времени — ерунда. Их не бывает. Это все — совершенно разные миры, имеющие к нашему очень отдаленное отношение. В некоторых все совпадает — история, прочая лабуда… Я ведь только поэтому здесь. А в некоторых даже география отличается.

— А почему так?

— А шут его знает… Мне один физик знакомый пытался объяснить, так я бы и трезвый ничего не понял. Ну так вот, это еще не главное. Там, куда тебя забросить собрались, как ты понял, средневековье. А кроме того, там есть очень многое из того, что у нас невозможно. У нас это сказки.

— А подробней?

— А подробней — помесь Толкиена с Саймаком… Короче, там имеет место быть всяческая нечисть: эльфы, гномы, вурдалаки, ведьмы, колдуны…

— Вот уж райское местечко! А ты почему из этого заповедника свалил?

— Да понимаешь, — смущенно улыбнулся двойник, — меня там, вроде как, убить должны были.

— А меня там за твои грешки не грохнут?

— Да я и нагрешить-то толком не успел.

— И сколько ты там пробыл?

— Месяца два.

— А меня, стало быть, на вечное поселение?

— Как знать…

— Ладно, сдаюсь, — я поднял лапы. — Я готов. Я согласен поверить в параллельные миры, гномов, драконов, черта с рогами, но только вы, граждане, скажите: кого мне там держаться?

Дубль-я открыл было рот, но его опередил Дэн:

— А вот тут мы тебе советовать не имеем права. Ты — кондотьер. Ум и меч для найма.

— Хм… Забавно. Я и наблюдатель, и кондотьер… За кем же там наблюдать?

— Видишь, двойничок, какая петрушка… В свое время, когда еще переброс отлажен не был, в тот мир поналезла и провалилась прорва левого народа.

— Вроде нас с тобой?

— Вроде, да не совсем… Мы-то там не случайны.

— Так ты согласен? — Быстро спросил Дэн.

— А, — махнул я рукой, — пропадай моя головушка. Еду.

— За новоявленного кондотьера, — мы чокнулись и осушили стаканы. Хорошо хоть вставать по этому поводу не пришлось… Фу-ты, пьян как, перед глазами все так и плывет…

— Слушай, я, а ты-то как в Бурге устроился?

— Нормально. В старой мастерской, твоей, сам понимаешь. Черныш к себе в художники зовет, собрался «Маленькие трагедии» делать, на меньшее никак не согласен.

— Ну, точно сделает, пробормотал я заплетающимся языком. — Ты там меня не опозорь… Ладно, братцы, еще по одной — и аиньки, а то я совсем готов.

Дело окончилось тем, что мы дербалызнули еще по паре-тройке, а потом я провалился в сон, успев еще кое-как добраться до кровати.

Сдается мне, я проснулся. Ох, лучше б мне этого не делать! Башка квадратная, да еще при этом, кажется, вдвое больше туловища, во рту — будто стадо обезьян ночевало… И шевелиться невмоготу.

Стоп, Майк. Есть что-то нездоровое в ситуации. А именно?

Мать моя женщина, башку припекает! Это настолько меня поразило, что я тут же рывком сел и открыл глаза — и тут же снова зажмурился. Нет, надо посмотреть снова.

Первое, что я разглядел — солнечный блик на листе громадного дерева, потом — все дерево целиком, до того места, где его вершина тесно переплеталась с другими кронами. Так, а стволов тут… Раз… Два… Много. Это что ж получается — я в лесу?! Мало того, кругом, изволите видеть, лето, травка, чтоб ее, зеленеет, солнышко блестит и припекает основательно… Браво, Ордынцев. Допился. Конечно, всякое бывало, но чтоб уснуть зимой в квартире, а проснуться летом в лесу… Валяюсь, как идиот, на расстеленном покрывале из моей Н-ской квартиры, из одежды на мне — джинсы, тельник и старые кроссовки. И ничего больше. И никаких признаков цивилизации. Ч-черт, как же отсюда выбираться? Ну, первым делом на ноги встать.

Так я и поступил, а потом прямым ходом двинулся к ближайшему дереву, на ходу расстегивая ширинку.

Не успел я ее застегнуть, как воздух над моей головой вспорол резкий короткий свист, оборвавшийся щелчком. Я поднял глаза. Примерно сантиметрах в тридцати над моей макушкой из морщинистой коры торчала стрела с сизым опереньем. Короткая стрела, толстая. Арбалетная. Надо же, никогда не видел арбалетной стрелы, а вот ведь — догадался…

И тут же на мои больные мозги обрушился громовой голос:

— А сейчас — руки за голову и медленно поворачивайся, а то следующая из твоей башки торчать будет!

Да, это, наверно, неприятно… Что ж, слушаю и повинуюсь…

— Ага, порядок. Вижу, что ты. Руки-то опусти, — из зарослей какого-то кустарника метрах в шести от меня торчал по пояс здоровенный рыжеволосый и бородатый детина, он сосредоточенно разряжал арбалет. — Ты ведь Ордынцев, верно?

— Вчера, вроде, так звали.

Бородач выломился из кустов:

— Ну, тогда давай знакомиться, — ростом он оказался разве что на какой-нибудь сантиметр пониже двух метров. — Вообще-то меня зовут Алекс, но я так же откликаюсь на остроумное прозвище Малыш. С прибытием, — он протянул мне широкую, как лопата, ладонь. — А кстати о птичках: у нас, Пришлых, настоящие имена не в почете.

— У нас — кого?

— У Пришлых. Ну, агентов-наблюдателей из других миров, инструкторов вроде меня.

Я пожал ему руку, несколько ошалело разглядывая его. Удивление мое вызвали не кольчуга, не громадный боевой топор за поясом, не длинный кинжал в ножнах — здесь, как я понимаю, это обычный элемент костюма. Кольчуга доходила Малышу почти до колен, а ниже начинались старые, вытертые почти добела джинсы, и были они заправлены в высоченные армейские ботинки.

Загрузка...