Дневник Элспет:
Я нашла место, чтобы дать отдых своим стопам. Я могу погрузить пальцы в песок и представить, что я дома. Земля пахнет правильно, она на ощупь правильная, она выглядит правильно, у нее правильный вкус, но она не поет мне. Нет Пути Песни, ведущего по этому грязному садику. Есть только песок, и камни, и тень эвкалипта, и большое, пустое, болящее пространство между моим сердцем и домом. Я знаю, оно никогда не сомкнётся. Я знаю, оно не сомкнётся. Уже слишком поздно.
Представьте себе, что у него брат умный. Представьте себе, что у него есть брат, с которым можно бороться, который отбивает у него девушек и засылает вирусы в его компьютерные игры; брат, с которым он обменивается подбитыми глазами, и оскорблениями, и миром, заключенным с пожиманием плеч и стыдливыми усмешками. Представьте себе, что было бы, если бы их мать не просиживала вечерами у телевизора, не увидела бы той программы о древних земных религиях и не приняла бы историческую японскую буддийскую веру, замутненную столетиями вторичной интерпретаций.
Когда у будущего ребенка выявились характерные признаки синдрома Дауна, врачи могли вмешаться и перенаправить развитие плода. Это на месяц продлило бы беременность, но малыш родился бы нормальным.
Мама-сан выбрала: не перенаправлять.
Наблюдая, как брат убирает со стола, старательно опуская тарелки, вилки, ложки и стаканы в утилизатор вместе с остатками завтрака, Хитедоро Изеки снова благодарил мать за ее выбор. Эти завтраки с братом и женой брата, Айшей, помогали ему. Помогали, когда грязь с улиц накапливалась и начинала душить его душу, когда он просыпался ночью в поту от Площади Психов, со вкусом продажности на языке и зловонием лжи в дыхании. Тогда он приходил сюда, в эти стены с их простыми мечтами и ясными желаниями, и снова становился чистым.
— Почему ты грустный? — Исаао кончил убирать посуду и стоял, наблюдая за ним. Хитедоро заметил кусочек яичницы, прилипший к рукаву брата. Он выдернул салфетку из настольного раздаточного устройства и осторожно вытер рукав, крепко держа Исаао за запястье.
— Это не грусть, Исаао… это просто такое чувство, которое приходит иногда, когда все хорошо, — пробормотал он. — Понимаешь, что я имею в виду?
Исаао нахмурился:
— Думаю, да. Я тоже иногда это чувствую, когда смотрю на Айшу. Так хорошо, что она здесь, что даже… даже больно.
Айша, надевающая в углу туфли, покраснела и счастливо покачала головой, избегая взгляда мужчин. Хитедоро улыбнулся:
— Да, это то самое.
Он размышлял о том, каковы были шансы Исаао найти еще одну жертву синдрома Дауна в таком городе, как Кьяра, где синдром Дауна можно вылечить простой внутриутробной процедурой? И чтобы это была женщина, на которой можно жениться? И все же однажды появилась Айша, и Исаао обрел то, от чего отказался Хитедоро. Не то чтобы Хитедоро никогда не был женат, но тот союз не был счастливым союзом, не говоря уже о разводе. В головокружительном угаре любви они с Элен заключили десятилетний брачный контракт без всяких пунктов о ежегодном его пересмотре и отмене. Через год отношения стали безобразными. С того момента, как они дали взятку и скрепили печатью кровавый договор о расторжении брака, они так больше и не разговаривали.
— Дай-ка я помогу.
Хитедоро хотел помочь брату надеть рабочий комбинезон, но Исаао стряхнул его руку:
— Я сам, я умею. Я делаю это каждый день, ты же знаешь. Я не беспомощный.
— Он совсем не беспомощный, — шепотом подтвердила Айша.
— Конечно, — кисло согласился Хитедоро, — ты совсем не беспомощный.
Однако ему не раз приходилось выручать эту парочку из беды на быстрофермах.
«Человек должен сам себя кормить», — всегда говорила мама. Ей легко говорить, хотя это и справедливо. Для излечимого врожденного недуга, такого, как синдром Дауна, закон не предусматривает пенсионного обеспечения.
Работа на быстроферме была первой, на которой Исаао сумел удержаться. Хитедоро постарался устроить его работать с живой продукцией, зная, что овощи и фрукты намного более осязаемы для его брата, чем дрожжевые чаны, производящие сырье для пищевых синтезаторов.
И Исаао, и Айша начинали волноваться. Хитедоро понял, что они боятся опоздать на работу. Отбросив свои мечтания, он потянулся за пиджаком.
Попрощавшись с братом и его женой, Хитедоро вышел на улицу. Утренняя: толпа двигалась как густое тесто — тот тип разобщенного потока, который говорит о присутствии где-то рядом полиции. Быстрый взгляд по сторонам, и Изеки заметил ее. Ему даже не нужно было видеть зеленую с серебром форму ЦУРЗ, чтобы понять, кого ждет робот.
— Офицер Изеки.
Хитедоро взглянул на серийный номер и узнал старого знакомого.
— Здорово, Лобо, и кто сегодня держит твой поводок? — поинтересовался ой. — Или я могу догадаться?
Лобо указал на подвесную машину на углу улицы:
— Мой старший офицер хотел бы поговорить с вами. Он ждет в подвесной машине.
— Ну-ну, — протянул Изеки.
Дверца открылась, зевнув чернотой, и он залез внутрь. Робот скользнул на водительское место, й машина поднялась даже раньше, чем дверь за Хитедоро с шелестом закрылась. Пассажир машины рассматривал его свинцово-серыми глазами.
— Здравствуйте, офицер Изеки, — поздоровался он вежливо.
— Чем могу служить, офицер Лил? — ответил Хитедоро, испытывая неприязнь к этой корыстной учтивости.
— Вы, несомненно, знаете о побеге Габриела Кайли прошлой ночью? — спросил Пелем Лил.
— Поскольку я не глухой, не слепой и не безмозглый, да. Вести распространяются, — не скрывая удовольствия, ответил Хитедоро.
— В таком случае вы знаете, что побег ему устроили бегуны по крышам.
— Да. — Хитедоро нахмурился. — Это я тоже слышал. Бессмыслица какая-то.
— Что ж, это еще один вопрос, добавляемый к растущему списку вопросов на мистера Кайли, — хмуро сказал Лил. — Вы встречались с ним. Каково ваше впечатление о нем?
Толстые щеки Хитедоро смялись в усмешку.
— Ба! Видно, туго вам приходится, раз вы снисходите до вопросов о том, что думают муниципалы.
— Не муниципалы. Вы лично.
— Да, вам приходится туго, — мрачно усмехнулся Хитедоро. Вместо ответа Лил протянул левый кулак.
— Вы узнаете это?
Кулак разжался как смертоносный цветок, показывая крошечную гиацинтовую рыбку, лежащую в центре ладони. Ледяной озноб пробежал по спине Хитедоро.
— Ага, — с удовлетворением кивнул Лил. — Тогда я уверен, что вы скажете мне, где мы ее нашли.
Хитедоро спрятал вдруг задрожавшие руки в карманы, сделав вид, что ищет никотиновый корень.
— Сами скажите, — как можно небрежнее ответил он.
— Разумеется, мы обыскали номер Кайли в отеле. Мы нашли эту и еще несколько вещиц, принадлежавших покойной Нерите Элспет Кайли, внутри запечатанного конверта… что странно — точно такого, какими пользуюсь я в своем офисе. И вы — в своем.
— Шутите?
— Нет, никаких шуток. Просто так случилось, что мы сделали перекрестную проверку ваших отчетов. Найденные вещицы числились среди тех, что были на мисс Нерите Элспет Кайли в момент смерти. Этот список составляли вы, офицер Изеки. Видимо, я допустил небольшую оплошность, когда забирал улики из вашего кабинета… — Лил ухитрился придать себе смущенный вид, — и не вернулся за ними. А значит, они остались у вас. И я надеялся, что вы, офицер Изеки, поможете мне выяснить, как они попали к Габриелу Кайли.
Хитедоро быстро прокрутил в уме факты. Нет, откреститься не удастся. Лил уже все понял и может все доказать. Остается одно — вести себя нахально. Изеки вызывающе уставился на капитана и сунул в рот никотиновый корень.
— Их дал ему я.
— Конечно, вы. Теперь позвольте спросить у вас еще кое-что. Почему вы стали полицейским?
Хитедоро опешил:
— Что?
— Уважьте меня, мне интересно. Почему вы стали полицейским?
Хитедоро ответил не сразу:
— По той же причине, что и все. Я думал, что буду делать полезную работу. Я думал… полицейского уважают.
— Но вас не уважали. Наоборот, стоило вам сказать людям, чем вы зарабатываете на жизнь, как разговор внезапно умирал. И в переполненной комнате вокруг вас возникало еще больше пустого пространства, чем вокруг вонючки. Поэтому вы стали лгать на вечеринках, говоря людям, что вы… кто? Продавец программ ВНУТРИ мира?
— Нет. Другое… иногда.
— Правильно. Другое. Что угодно, кроме правды.
— Слушайте, вы еще долго намерены это продолжать?
— Офицер Изеки, я просто пытаюсь разобраться, — успокаивающе сказал Лил.
— Ну так разбирайтесь!
Лил откинулся назад и печально посмотрел на Изеки.
— Знаете, почему я поступил в Центральное Управление Расследований и Задержаний? — вздохнув, спросил он.
Хитедоро медленно покачал головой.
— По тем же причинам, что и вы. Игры. Детские игры. Салки по залам, прятки, выслеживание друг друга на «червяке», виртуальные сражения один на один. Хорошие и плохие герои. — Лил изобразил рукой метроном. — Точно как вы, я решил, что хочу быть хорошим. Нет?
— Возможно.
— Да, возможно. Ну, вот для того мы и сидим здесь, офицер Изеки, — убедиться, что мы оба понимаем разницу. Между хорошим — и плохим.
Лил подбросил гиацинтовую рыбку в воздух, поймал ее. Потом снова протянул сжатый кулак.
— Позвольте внести ясность. — Он наклонился вперед. — Сообщить мне о визите Кайли — это хорошо. Сокрытие улик в расследовании убийства и дальнейшая передача их тому, кто теперь является разыскиваемым преступником… — его рука снова разжалась, пустая, — это плохо.
Хитедоро уже достали эти приманки Лила.
— Я вам что, Лил, какой-нибудь младенец гребаный? Вы думаете меня напугать этими штучками цурзовского кукловода? Хотите сказать что-то конкретное — говорите. А нет — так делайте то, что должны делать, и выпустите меня отсюда!
Лицо капитана было каменным.
— За свой проступок вы можете отправиться на Приют, офицер. Кто тогда позаботится о вашей семье?
— Моей… семье? — Хитедоро запнулся, пораженный. Лил откинулся на спинку и крикнул роботу:
— Сделаем еще круг, Лобо. — На минуту капитан отвернулся к окну. Его лицо вдруг задергалось от волнения. — Вы интересуетесь историей, офицер? — рассеянно спросил он.
— Нет.
— И я нет. — Мириады частичек его лица снова сомкнули ряды. — Я знаю, что должен бы, но это скучно. И все же я слышал однажды о дочумовой Земле. Тогда существовала болезнь под названием «проказа». Она свирепствовала в слаборазвитых частях мира. Ирония заключалась в том, что ею гораздо чаще заражались в регионах, наименее оснащенных для борьбы с ней, чем в высокоразвитых регионах с их передовыми медицинскими технологиями — относительно передовыми, конечно, все очень примитивное по нашим меркам. Поскольку в более бедных странах было столько проказы, там ее быстрее распознавали, и шансы вылечиться на ранней стадии были выше. Суть в том, — и тут Лил снова, с очень спокойным видом, повернулся к Хитедоро, — что наше общество странно плохо оснащено для борьбы с такого рода теоретически излечимыми недугами, как болезнь вашего брата. Вы, должно быть, иногда беспокоитесь, что он будет делать, если однажды вас не окажется рядом, чтобы выручить его из беды?
Хитедоро прошептал:
— Ты, генинжевый слизняк! Я размажу тебя по стенке в суде за нарушение неприкосновенности частной жизни!
— Нарушение неприкосновенности частной жизни? — развеселился Лил. — Вам бы пришлось доказывать ужасно много, офицер, насчет того, где я получил информацию, и что я вообще ее получил. Или вы ожидаете, что Лобо будет свидетельствовать в вашу пользу? — Лил вздохнул. — Знаете, полицейская работа не слишком изменилась за последние двести лет. Мы находим все новые методы, плохие парни находят способы обойти половину из них, а суды запрещают остальное.
— Отпечатки пальцев? — продолжал он. — Недопустимо, слишком легко подделать. Фотографии? Голографические или двухмерные, неподвижные или движущиеся, не могут являться уликой. Что еще? Голосовая запись? Существовало короткое время, когда все эти вещи служили решающим доказательством, способным отправить человека на Приют. Теперь забудьте детекторы лжи и психозонды. Законы о неприкосновенности частной жизни позаботились об этом. Вам фактически нужно суметь доказать виновность на имеющихся уликах, чтобы потом воспользоваться психозондами и детекторами. Поэтому мы возвращаемся к тяжелой работе. Мотивы, свидетели — снова как в дотехнологические времена.
Вот почему так важно, чтобы люди вроде нас с вами помнили, по какую сторону черты мы стоим. Вы понимаете? По существу, мы с вами хотим одного и того же. — Лил показал на окно. — Мы — уличные уборщики. Это наша работа. Мы сохраняем город чистым. А то, что мы не можем вычистить, — он пожал плечами, — мы отправляем туда, где люди об это не спотыкаются. Закон, который мы охраняем, не наш друг. Наш друг — та тонкая черта. Мы — на одной стороне, а мусор — на другой. — Лил поджал губы и поднял бровь. — Важно, чтобы вы знали, где находитесь вы.
Хитедоро сглотнул слюну.
— Я знаю, где нахожусь я.
— Вот и хорошо.
Гиацинтовая рыбка снова появилась и прочертила в воздухе блестящую дугу, перелетая из одной руки в другую.
— Мы можем забыть об этом, — глаза Лила затвердели, — но мне нужен Кайли.
— Как… — Хитедоро заколебался, зная, что его вопрос только раздражит Лила. — Как умерла та женщина, Дод? В сообщениях ничего не говорилось.
Реакция Лила удивила Хитедоро. Он подался вперед, впившись глазами в Изеки, словно выдавал тайну.
— Мы сами до прошлой ночи не знали. Потребовался весь день, чтобы это выяснить. Статрекс. Специальный яд, используемый в генинжевых лабораториях для парализации сердечной мышцы. Он был введен ей в запястье. Ее окно было разбито снаружи — вероятно, инфразвуковым импульсом, судя по распределению осколков, — и кто бы это ни сделал, он обыскал ее квартиру. — Лил помолчал для эффекта. — Она жила на десятом этаже.
— Бегуны по крышам? — усомнился Хитедоро. Бегуны по крышам известны как мизантропы со склонностью к воровству, в крайнем случае — к другим мелким преступлениям, но не убийству.
Лил был категоричен.
— Больше некому.
Хитедоро задумался.
— А вы проверили… людей, с которыми он общался?
— Я тоже не слепой и не безмозглый. Он встречался с журналисткой, и она уже под наблюдением. Там все под колпаком. Мы будем знать все, что она говорит или делает. И мы постарались задурить ей голову, пока держали в тюрьме. Она Не знает, в какой стороне юг. — Его тонкие губы растянулись в довольной усмешке. — Но вы работаете там, на улицах и в залах, офицер Изеки. Лобо! — Машина замедлила ход и начала опускаться. — Я выразился ясно?
— Я не хочу, чтобы ваши клоуны из Центрального таскались за мной по пятам.
Ноздри Лила раздулись.
— Действуйте, как сочтете нужным, но найдите мне Кайли. Вы поняли меня?
— Да. — Усталые глаза Хитедоро почти ничего не видели. — Я понял вас.