Посвящается
Марии Хуарес, Джекилин Коал Макину,
Фелипе Гомесу Алонзо, Хуану де Леон Гутьерросу,
Уилмеру Хосуэ Рамиресу Васкесу,
Карлосу Грегорио Эрнандесу Васкесу,
Дарлину Кристабелю Кордова-Валье
и всем детям, имен которых мы не знаем, чьи жизни и гибель были сокрыты от людских глаз.
А еще детям, имена которых станут известны после публикации книги, детям, страдавшим и умершим в Центрах временного содержания Соединенных Штатов, страны, где они искали убежища.
И детям, пропавшим в пути, застигнутым судьбой на дорогах, по которым их вела лишь хрупкая надежда, чьи призраки бродят по пустыне у границ страны, которая так их подвела.
Вы были достойны куда лучшей судьбы. Достойны помощи. Достойны мечты. Вы были достойны того, чтобы жить.
Y para toda mi gente; que luchan tanto, que son pura vida, esperanza, y belleza[1].
На остановках междугородних автобусов, в аэропортах, в тиши пристаней тела покидают транспорт. Мужчины, женщины, дети, исторгнутые этим новым раем. Их нет на родине, в Аргентине, нет в Сантьяго, в Чили; нет их в Монтевидео, в Уругвае, нет их и здесь, в Америке.
Они в изгнании: медленный крик несется через желтый мост, их челюсти напряглись, раздвинувшись, глаза в глазницах расширились и налились кровью, рвутся, вьются, плещутся меж двух косогоров; это море черно, оно поглощает все молитвы, в нем нет тени. Лишь высокие безликие фигуры, исполненные боли, дрожа, пересекают мост. Они шагают в обугленных одеждах, их руки воздеты, указывая, терзаясь болью, летя в закат, будто холодные темные птицы. Они станут парить над теми, кто мертв: над семьей, разрушенной военными, погребенной голодом, что ныне спит. Эхо зовет Хоакина, Марию, Андреа… en exilio[2].
Si no peleamos por los ninos, que sera de nosotros?
Если мы не станем бороться за детей, что с нами будет?
…и услышал я бесконечный крик, пронзающий природу.