Нарисуй мне в небе солнце (СИ)

Часть 13

— И чего так рано? — Надежда Михайловна вошла в кабинет, как обычно, в половине восьмого утра, а Ярослав уже сидел на месте и что-то читал.

— Не поверите, проспал наоборот. То есть встал рано. Проснулся, потому что в голове будильник играл, за окном темно. В доме тоже. Не понял ничего сначала, а свет ночью отключили, часы не работают, от сети они у меня. Я в телефон глянул и не то увидел, думал опаздываю. Кофе сварить не успел — как назло, газ в баллоне закончился. Вот говорил отец большой баллон брать, а я упёрся. Тридцать три несчастья и все одновременно. Пришёл — закрыто всё, еле до охранника достучался, вот он и впустил. Не идти же обратно. Там всё равно темно.

Она рассмеялась, надевая халат.

— Заработался ты, Ярослав Андреевич. Утром не завтракал, вечером не ужинал. На кого похож стал? Приехал красивый, холёный, а теперь? Синяки под глазами, похудел. Нехорошо. Вчера вызовов много было?

— Средне, двадцать три. Но грипп же. Для гриппа норм.

— Устал?

— Конечно. Домой вернулся, с Людовиком почаёвничали, да я спать лёг. А утром вон как.

— Вызовы тяжёлые? — сестра переоделась за шкафом, повесила уличную одежду и прошла за свой стол. Достала бланки, бумагу, включила компьютер.

— Да как обычно, боли в горле, температура. Ну, кроме двух, вот уж закон подлости и парных случаев. Но там ужас просто. В самых страшных снах такого представить не мог.

Ярослав откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Увиденное вчера не шло из головы.

— Что было-то? — медсестра внимательно на него смотрела. Она навидалась многого, сумела нарастить защитный слой на душу, а доктор молод ещё и умеет сопереживать. Редкость для современного человека.

— Пришёл я на вызов к бабульке с кахексией, она с сыном родным живёт. Я такого истощения в глаза никогда не видел. Только на картинках про Освенцим. Эта сволочь, сын, по всей видимости, пенсию её пропивает, а мать кормить не на что. От него духан такой, что прикуривать можно. Так сынуля меня в квартиру не пускал, типа не вызывали они врача и делать мне у них нечего. Я в регистратуру перезвонил — был вызов, и звонила женщина. Пока мы с ним препирались, мать его закашлялась. Я отодвинул пьяного бугая и вошёл. В квартире срач, бутылки везде, и бабушка эта. В чём душа держится — непонятно. Пневмония у неё застойная. Вызвал на себя скорую, отправил бабушку в стационар. Вот такие дела. И второй случай в высотке, ЖК «Молодёжный», около «Пятёрочки». Участок не мой, но Савичева заболела, и я часть её вызовов обслуживал. В той квартире алконавт с залитыми шарами меня ждал. Ага! Очень ждал! Потому не скорую, а участкового терапевта вызвал. Говорит: «Мать спит и спит, с самого утра добудиться не могу». А в квартире трупный запах. Туда мы уже с полицией входили. Оформили, увезли. Вот как так можно, мать же! Какая бы ни была, как довести до такого состояния или не заметить, что человек умер? Она ж не сегодня умерла, а уж пару дней как. Всю дорогу домой об этом думал. Они у меня перед глазами стоят, бабульки эти.

— Впечатлительный ты, Ярослав Андреич. А есть не будешь — сам до ручки дойдёшь. Ты б женился, что ли. Всё не один был бы и думал бы вечерами не о чужих бабульках, а о молодой жене, которая и борщом накормит, и приголубит. Вон девки-то у поликлиники встречают, на руках готовы носить. А ты их видишь? Не видишь. В упор не видишь!

Сестра размахивала руками, жестикулируя от возмущения. Яр рассмеялся.

— Вижу я всё, не слепой. Только давать пустые надежды никому не хочу. Сначала надо на ноги встать, а потом уже о жене думать. Да и девушки, которые встреч со мной ищут, мне не нравятся. Я тихую жену хотел бы, скромную.

— Слишком ты правильный, Ярослав Андреевич. Заболтались мы, а время не ждёт. Начинай приём, я сейчас вернусь.

Она схватила свою куртку из шкафа, достала кошелёк из сумки и вышла из кабинета.

Дальше всё шло своим чередом. Один пациент сменял другого: кашель, насморк, облака вирусов и ультрафиолет каждый час. Надежда Михайловна давно вернулась с фаршированными блинчиками и заставила своего доктора поесть, пока кварцевался кабинет.

Яр смущался, благодарил и ел, потому что очень хотелось. Думал о замечательных людях, которые его окружают и относятся вот так по-семейному. Он радовался своему новому дому и друзьям, совсем не таким, как были в Москве. Те даже и друзьями-то не были, так — сокурсники, одногруппники. А тут друзьями, наставниками оказались его медсестра и главврач. Они были много старше его, но от них он видел тепло и заботу. Иногда он мечтал, чтоб его мама была хоть чуть-чуть на них похожа. Но нет…

На сытый желудок приём пошёл веселее. Настроение изменилось, и тоска ушла. Даже дождь, стучавший по стеклу, не наводил на грустные мысли.

— Вот, ожил мой доктор, — в перерыве между пациентами поддела его медсестра. — Не будешь питаться по-человечески — позвоню твоему отцу, нажалуюсь. Понял?

— Да ладно, Надежда Михайловна. Что я, маленький, что ли? Просто не успел вчера, а так я варю супы всякие, мы их с Людовиком очень уважаем. Поленился я, и вот результат.

— Ты зонтик взял, горе ты моё луковое, как по вызовам пойдёшь?

— Не люблю я зонтики, у меня капюшон. Да-а-а, и обувь непромокаемая. Нормально пойду. Я дождь очень уважаю. У него своя песня и свои рассказы. Я иногда на крыльцо выхожу и слушаю… Дома, в Москве, так не получалось, там другие звуки, а тут тишина и дождь, и он… как бы объяснить… как музыка, что ли.

— Небось, музыкальную школу закончил?

— Нет, что вы. Отцу некогда было. На концерты брал иногда, в театр там.

Ярослав умолчал о том, что, как правило, так происходило знакомство с очередной кандидаткой на роль мачехи. Своеобразное тестирование, после которого женщины предпочитали свободу от отношений с мужчиной, который в одиночку растит сына.

Наконец коридор опустел. Время приёма давно закончилось, но людям отказывать Яр не умел. Надежду Михайловну отпустил вовремя. У неё семья, её дома ждут, а он может себе позволить работать, сколько душе угодно. Оставались вызовы.

В регистратуре выписал адреса, взял карточки и пошёл.

Дождь лил как из ведра, и не то что прекращаться — ослабевать не собирался. Вызовов же было много. Начал с самых дальних от дома. Опять попался ему ЖК «Молодёжный» по замене, но там всё как под копирку: температура, кашель, насморк, необходимость больничных листов. На своём участке народ он, в принципе, знал. И кто с чем вызывает — тоже догадывался, хотя и тут жалобы пациентов не особо отличались. В частный дом на улице Ромашковой пошёл почти в последнюю очередь. Вызов к женщине, и всё та же температура.

Бабушка дожидалась его на крыльце. И только завидев, бросилась отворять калитку.

— Как же мы вас ждём, Ярослав Андреевич! Как же ждём!

А он недоумевал, вызов был не к Арсению Петровичу, а к Надежде Владимировне. Она же хлопотала вокруг него, помогая стягивать промокшую насквозь куртку.

— С дедом что? Вызов вам был? Ничего не понимаю, — говорил меж тем Ярослав. — Надежда Владимировна, больной вы не выглядите.

— Не мне доктор нужен и не деду вовсе, внучке нашей, Наденьке. Она, как и я, Надежда Владимировна. Сына моего, Володи, дочка. Да вы промокли совсем, Ярослав Андреевич. Куртка-то насквозь. С волос течёт, свитер мокрый тоже. Ну как же так!

Из её причитаний Ярослав понял, что внучка приехала вечером накануне и уже с температурой. Решили, что вирус, не придали значения, чаем с малиной отпаивали. Утром температура не упала, и хоть Надя просила не вызывать врача, дед решил по-своему. И правильно сделал, потому что к вечеру голос совсем пропал, и дышать она тяжело стала.

Яр вымыл руки и прошёл к девушке, попросив бабушку присутствовать при осмотре. Его так отец учил, чтобы никаких обвинений ни в каких домогательствах не было. Яр помнил, как папа говорил, что врачам-женщинам таких претензий никогда не предъявляют, а вот с мужчинами всё иначе. Нет, в этой семье ничего такого быть не могло, но бережёного Бог бережёт.

Температура у девушки оказалась больше тридцати девяти и пяти. Как только она увидела Ярослава, расплакалась.

— Надюш, давай я буду спрашивать, а ты просто кивай. У тебя голова болит?

Она закрыла глаза.

— Говорить совсем не можешь?

Она чуть качнула головой в сторону.

Он не стал её мучить и сразу приступил к осмотру. Проверил менингеальные симптомы, исключил менингит, попросил принести ложечку и заглянул в горло.

— Надь, у тебя ангина, нужно колоть антибиотики. Да и температуру сбивать. В больницу поедем? Оставить тебя дома с бабушкой я не могу, шейные и затылочные лимфоузлы увеличены. Сейчас ещё лёгкие послушаю и вызываю «скорую».

Девушка снова заплакала и натянула одеяло повыше.

— Ярослав Андреевич, стесняется она, — развела руками бабушка. — И в больницу не хочет, приехала же учить, в понедельник у неё зачёт. Неужели ничего нельзя сделать?

— А зачёт перенести? Я справку дам.

Надя вновь качнула головой, отрицая возможность переноса зачёта.

Тут в комнату вошёл дед.

— Ярослав Андреич, — обратился к нему Арсений Петрович, — вы же любого за два дня на ноги поставите, уж я-то знаю. Поди и уколы делать умеете, учили, наверное, в институтах-то, так?

— Так, — ответил Яр, чувствуя подвох.

— Так будьте человеком, войдите в положение. В понедельник нам надо сдать. Очень надо. Давайте, не в службу, а в дружбу, оставим её дома. Под мою ответственность. Вы мне только пропишите, что там за лекарства нужны, я в аптеку сбегаю и всё куплю, — и так посмотрел на Ярослава, что отказать тот не смог.

— Только если нет пневмонии, — сдался молодой доктор.