Наши собственные

23. В старой баньке

День прошел в томительном ожидании. Работа валилась у всех из рук. Почему-то дела оказывались во дворе или у ограды. Но прокатилось румяное, облитое росой утро. Прошел томительный жаркий полдень. И вот уже солнце стало садиться за лес, освещая сосны красным огнем, а дяди Миши все не было.

Лиля сидела в баньке, Таня носила туда, таясь между кустами, чай, кашицу, лекарства…

Товарищу Сереже не становилось лучше. Он по-прежнему горел, бредил, иногда вскрикивал. Лиля смачивала его горячие губы холодной колодезной водой, клала лед на голову, благодарная незнакомому главврачу, который предусмотрительно еще зимой приказал набить ледник.

И ночевала Лиля в баньке. Пришла домой только поесть да помыться.

Гера глядел, глядел, да и предложил ей:

— Давай я посижу. Вон ты какая стала.

— Какая? — вдруг улыбнулась Лиля.

— Ну… худая, что ли, бледная очень.

— Плохая?

— Ну, почему же плохая? Совсем не плохая… а… — окончательно смутился Гера, — да ну тебя!

— Ну, какая из тебя сиделка! Ручищи огромные, сапогами брякаешь, повернешься в баньке — вся банька разрушится. Нет уж, давай я сама. Вот Тишка меня веселит.

А Тишка и впрямь от Лили никуда; ходит за ней, как собачонка, и все мурлычет — утешает.

Сизые сумерки уже заполнили усадьбу, когда откуда-то, совсем с другого конца, совсем не от калитки, появился дядя Миша и с ним еще один человек. У каждого было по заплечному мешку. Они прошли в комнаты, и сразу двери за ними закрыли и опустили занавески; и Костик стал обходить дом — сторожить. Хорри присоединился к нему, хотя никто не просил его об этом.

— Вот вам мука и мясо, — сказал дядя Миша, опуская мешки на пол. — А это доктор; он пройдет сейчас к Сереже. Кто у него дежурит?

— Лиля.

— Ну, он ей все расскажет.

Анна Матвеевна отвела доктора в баньку, а дядя Миша продолжал разговор с ребятами.

— Вот, — показал он им что-то, похожее на револьвер. — Вы знаете, что это такое?

— Конечно, — сказал Юра, — это какое-то оружие.

— Ну, не совсем так, сынок, это ракетница… Вот я заложу сюда этот патрон, и, когда будет нужно, вы нажмете курок. И тогда в небо взлетит красная ракета. Понятно?

— Понятно.

Жадные мальчишечьи руки потянулись к ракетнице.

— Это пиротехнический эффект, — сказал Юра.

— Постойте, постойте, ребята, — сказал дядя Миша строго. — Это не игрушка. Вы чаще всего находитесь в этой комнате?

— Да.

— Так вот, ракетница будет лежать здесь на столе. Если у вас что-нибудь случится, ну какое-нибудь несчастье… или появятся враги, в общем нужна будет немедленная помощь, — тогда вы пустите ракету.

Дядя Миша положил ракетницу на стол, стоящий у окна. Она лежала на нем черная, блестящая, незнакомая, говорящая о войне. Девочки смотрели на нее со страхом, а мальчики — с любопытством и уважением. Пинька даже засунул руки в карманы, на всякий случай, очень уж они у него чесались. А дядя Миша продолжал:

— Вы видите вот эту сосну с развилкой на вершине? У самой ограды? Кто-нибудь из вас сможет добраться до развилки?

Ребята обиделись.

— Конечно, можем.

— Двадцать раз добирались.

— Что мы, хлюпики?!

— Ну ладно, ладно. Прошу извинить. Значит, на этой развилке вы сделаете наблюдательный пункт. Вот так наложите ветви, вот так замаскируйтесь. — Дядя Миша быстро рисовал на клочке бумаги. — Установить дежурство. С рассвета до заката чтобы кто-нибудь был на вышке. Ну, а ночью в наш лес фашисты едва ли забредут. Все это только на несколько дней, ребята. Мы вас скоро отсюда заберем.

— Можно потрогать? — басом спросил Пинька, мелкими шажками подбираясь к ракетнице.

— Потрогать-то можно, — раздумчиво протянул дядя Миша, поглядев на жадные Пинькины руки, — только вот что, ребята, давайте решим так: дежурный с собой на вышку эту штуку не берет, — мало ли что вам со страху показаться может. А ракету можно пустить только в самом-самом крайнем случае. Это очень серьезно, ребята. Вот пусть она лежит здесь. Старшие решат, когда ее пускать в ход. А дежурный на вышке всякую опасность увидит издали.

— А девчонки, конечно, тоже будут дежурить? — спросил Леша.

— А для чего тебе девочки?

— Ну, так нас же мало. Тогда подолгу сидеть придется.

Дядя Миша удивленно поднял брови:

— Может быть, по-твоему, следует и Анну Матвеевну включить в дежурство?

— Молчи, балда! — толкнул Лешу Гера. — Стыдно за тебя.

— Ну, вы пока тут подумайте обо всем, а я пойду к Сереже. Гера! Ты пойдешь со мной.

В маленькой баньке было чисто и уютно. Лиля закрыла весь пол еловыми лапами, простынями завесила стены, круглый столик покрыла белой скатертью, на подоконнике поставила цветы.

Товарищ Сергей лежал обихоженный, чистый.

— Толковая барышня, — сказал дяде Мише доктор, поблескивая веселыми черными глазами. — Не плохо бы и нам такую!

— Ну, ну, — проворчал дядя Миша, — это же еще дети! Пойди отдохни, дочка, — ласково положил он руку на плечо Лиле, — а мы с Герой посидим здесь пока.

Гера, напуганный Лилей, и впрямь боялся пошевельнуться в баньке, боялся нашуметь. Да что-то и дядя Миша смотрел на него неодобрительно. Гера сел на пороге и опустил голову.

— Ну вот что, брат, — сказал дядя Миша неожиданно резко, — выкладывай все начистоту.

— Что? — испуганно приподнялся Гера.

— Я тебе говорю — начистоту выкладывай. Гитлеровец с мотоциклом — твое дело? Выстрел у пруда — твое? Выстрел в Синькове — ты?..

— Ну, я… — сказал Гера, расправляя плечи.

Вы думаете, дядя Миша стал хвалить Геру за геройство, за смелость, за меткий глаз? Ничего подобного! Дядя Миша покраснел от гнева и стукнул кулаком по столу.

— Так как же ты смел? Как же ты, не связавшись с настоящими людьми, посмел в одиночку действовать? Да знаешь ли ты, сколько ты натворил беды? Сколько принес и мог принести вреда? Знаешь ли ты, что враги в этом лесу твоих рук дело?

Гера молчал, ничего не понимая, оглушенный гневом и упреками дяди Миши.

— Мы накапливаем силы. Мы собираем отряд. Мы не имеем еще вооружения, настоящей связи, мы создаем базу в лесу, а ты дурацкими своими действиями наводишь на нас гитлеровцев, привлекаешь их внимание раньше времени. Они уже шумят, как осы в гнезде. Вот-вот начнут прочесывать лес.

— Но… я не хотел… я за Петьку хотел… гадам этим…

— Помолчи! А ты думал о том, что можешь погубить всех ребят своими дурацкими вылазками? Ведь ты чуть не привел фашистов прямо в здравницу после выстрела в часового… А эти сапоги с отметкой, как будто нарочно сделанной, чтобы оставлять следы… — Гневное лицо дяди Миши внезапно помрачнело. — Но это не все, — сказал он глухо. — Ведь из-за тебя убили Мокрину тогда, ночью… Целили в тебя, а погибла она. Это ты знаешь?

— Мокрина?! Что вы говорите?

Дядя Миша вышел из баньки, бросив Гере презрительно:

— Герой!

Нет, нет, Гера не думал, что он герой. Он ненавидел их… Он мстил за маму и Петьку. Правда, он думал, что делает нужное дело… Иногда он, может быть, даже чуточку задавался. Вот тогда, с Лилей… Ну, не герой, но все-таки… А оказалось, что он просто мальчишка, щенок, который мог сорвать большое и настоящее дело. Какой позор! Какой стыд!

Дядя Миша ушел в дом, а Гера остался сидеть на пороге. Лучше бы он лежал вместо Сергея, раненый, на этой койке; лучше бы фашист убил его тогда на дороге; лучше бы в Захарьино его схватили и расстреляли, чем сидеть вот здесь, в темноте, и не сметь вернуться к ребятам, — к ребятам, которые думали, что он настоящий герой; он ведь заметил это и не разубедил их! Да, да, не разубедил… Он и сам иногда думал… А Мокрина… Мокрина…

Гера даже застонал. В это время Лилина рука опустилась ему на плечо.

— Ты можешь идти, Гера, — сказала Лиля тихо. — Теперь уже я останусь здесь.

Гера ничего не ответил. Быстрыми пальцами Лиля провела по его лицу.

— Ты… плачешь?

— Отстань! — рванулся Гера. — Оставь меня в покое! Вот за ним ухаживай, он правильный! Он настоящий герой!

И Гера выскочил из баньки.

А в доме со спущенными шторами, за запертыми дверьми дядя Миша рассказывал ребятам о том, что делалось на земле. О разбомбленных городах, об угнанных людях, о банде гитлеровцев, топчущих родную землю; о заводах, уезжающих на восток. Но, глядя на побледневшие лица, на слезы, струившиеся по щекам Анны Матвеевны, на опущенную седую голову Василия Игнатьевича, дядя Миша сказал:

— Падать духом нельзя. Борьба только началась, и она окончится нашей победой. Верьте в это, ребята!

Ночью, когда друзья собирались уходить, дядя Миша спросил:

— А где Гера?

— Я здесь, — тихо отозвался из темного угла Гера.

— Бери свое ружье — пойдешь с нами. Боюсь тебя оставлять здесь. Узда тебе нужна, норовистый конь.

Все тихо ахнули. И хотя не понимали, в чем дело, не стали ни расспрашивать, ни возражать. И вот они ушли. Прошли мимо огорода, мимо колодца, мимо баньки, мимо Лили, стоявшей на пороге и напряженно всматривавшейся в темную ночь.