Наследник Седьмой Марки

Глава 8. Теометрия

Следующим уроком была лекция по введению в теометрию. Читали ее тут студентам уже месяц, но знания давали весьма поверхностные — Ян ничего нового не узнал. Да и не предполагалась глубина для получивших домашнее образование студентов. Что касается учеников из первого поколения одаренных, то им, по мнению преподавателя, глубокие знания были ни к чему — все равно ведь армия впереди. Поэтому упирала она на развитие памяти через мнемонические упражнения, рисование, как способ научится в будущем строить конструкты в разуме, и арифметику с логикой, без которых к оным вообще было не подойти.

Читала лекцию госпожа Сороко — молодая женщина, сама, вероятно, вчерашняя выпускница. По виду — из жалованного дворянства, самое большее — второе поколение. Таких Ян умел отличать с первого взгляда, насмотрелся в свое время у проходящих через Марку армейцев — показного снобизма и высокомерия в них было едва ли не больше, чем у тех, кто вел род от Рюрика с Гедимином. Красивое лицо портила пренебрежительная гримаса, которую она и не думала скрывать, а взгляд карих глаз сулил страшные кары каждому, кому придет в голову задать вопрос и отвлечь ее таким образом от выдачи материала.

Ян даже не пытался ее слушать. Сидел за партой и с отсутствующим видом смотрел куда-то над макушкой преподавателя. Мысли его бродили вокруг одной темы — Олелькович и Дыхание Скверны. Он обдумал уже все варианты, которые могли заставить его почувствовать эманации энергии Ада, но все их отмел за несостоятельностью. Что бы там ни говорила София, такой запашок можно было получить, лишь используя демонические дары, а не препарируя низших.

Происходи дело где-нибудь в Марке или неподалеку от нее, подозреваемый уже был бы надежно связан, из ближайшего монастыря ехал бы батюшка-дознаватель, а кузнец деревеньки, где происходил допрос, уже калил бы железо. На фронтире с этим делом проще, никому не хочется проснуться с отрезанной головой и внутренностями, разложенными в причудливом порядке.

Другое дело — столица. Пусть не Великого княжества, а лишь губернии, но все одно — крупный город, важные люди и свои, не всегда понятные охотнику правила. Но даже его неосведомленность не заходила настолько далеко, чтобы выбивать признательные показания у аристократа из древнего рода, который почему-то вдруг оказался отмечен флюидами Геенны.

Но варианты все же имелись. Первый — самый простой. Пойти к претору и поделиться своими соображениями. Как ни крути, а за порядком здесь следить поставлен именно он. И случись чего в Гимнасии, его седая голова покатится по ступеням эшафота первой.

Второй путь — рассказать все дяде. Через него попытаться выйти на Экзархат, у него вроде с ним связи какие-то имелись, и привлечь к делу тех самых отцов-дознавателей, которые за пределами Марок и занимались борьбой со слугами Нечистого. Правда, привлекая Церковь, нужно понимать, что хулить он будет не кого-то, а представителя одного из благороднейших и влиятельных кланов. А в качестве доказательства представлять малопонятное эссеновское чутье.

А вот третий путь, к которому юноша и склонялся, предполагал отсутствие посторонних. Действовать так, как уже три столетия подряд и действовали Эссены, самостоятельно. Спровоцировать Адама Олельковича на еще одну вспышку ярости и посмотреть, не прорвется ли скрываемая им демоническая энергия наружу? Если получится, то ни у кого никаких вопросов не возникнет — якшающиеся с Адом не имели титулов и званий, кроме одного — приговоренный. Не получится… Ну что ж. Тогда Ян, по крайней мере, сможет сосредоточиться на учебе.

— Эссен! — ворвался вдруг женский голос в его мысли. — Вы куда это смотрите?

Ян сфокусировал взгляд и обнаружил, что уперся им в два мягких, обтянутых тканью полушария, повисших прямо перед его лицом. Чуть подняв глаза, над ними он обнаружил гневное лицо Ярославы Викторовны, их преподавателя по теометрии. Как она приблизилась к нему так незаметно?

Захваченный врасплох, он чуть было не ответил на вопрос молодой женщины ожидаемым ею «никуда!», за чем последовал бы дружный гогот всех находящихся в классе учеников, а выдал вместо этого сухое «прямо». Чем немного сбил ее яростное возмущение.

— Прямо куда? — недоуменно уточнила она.

— Просто прямо. Всегда, — нашелся студент.

Преподавательница хмыкнула, зачем-то бросила взгляд на собственную грудь, после чего торопливо вернула на лицо прежнее выражение дворянской спеси.

— Тогда, надеюсь, вас не затруднит повторить то, что я сейчас рассказывала про работу со сновидениями.

Что она говорила, Ян, естественно, не слышал, но сама тема была ему хорошо знакома — сложные родовые конструкты впервые заучивались именно во сне. Поэтому ответил он четко и без запинок.

— Во время проведения практики построения конструкта в управляемом сне ученик не должен оставаться один, так как высока вероятность провалиться в зону лимба.

Несколько секунд Ярослава Викторовна смотрела на него с подозрением, но все же кивнула и отошла. Продолжая двигаться к своему рабочему месту за кафедрой, она продолжила говорить уже для класса.

— Именно так. Отсутствие опыта может утащить ваше сознание в лимб. Поэтому никогда не практикуйте заучивание конструктов во сне в одиночестве. Всегда рядом с вами должен находиться товарищ, а также якорь практикующего. Им может стать любой предмет, на который он настроится перед погружением в управляемый сон.

Больше ничего интересного на ее уроке не было. И когда он закончился, Ян вздохнул с облегчением. Мало кому на его памяти удавалось так скучно и заунывно выдавать материал. Даже его дед, который первым занимался с ним теорией, рассказывал куда живее. А ему уже тогда семьдесят пять лет было!

— Ты и на госпожу Сороко решил глаз положить? — с подначкой спросил его Никита, когда все ученики вышли из класса, направляясь к столовой на обед. — Одной Казанцевой тебе мало?

— Не суди людей по себе, мой дорогой кузнец, — отозвался Ян. При этом перед его глазами вновь всплыли два туго обтянутых тканью блузы полушария, и он был вынужден признать, что смотреть на них было приятно. — К тому же она лектор, а я не настолько глуп, чтобы крутить интрижку с кем-то из преподавательского состава.

— Ну, некоторым это не мешает! — не смутился Никита. — Говорят, у нее было кое-что с одним слушателем пару лет назад. И после скандала, который удалось замять, она на учеников волком смотрит.

— Вот откуда ты все это знаешь? — удивился марочный барон. — Сам же говорил, что с дворянами не общаешься.

— Ой, да откуда те что-то знают! Надо просто уметь слушать, вот и все!

Ян не в первый уже раз поразился тому, как не совпадает внешнее представление о человеке, основанное на его внешнем виде, и внутреннее содержание. Казалось бы, простолюдин, сын кузнеца, одаренный в первом поколении, которому путь один — в какой-нибудь приграничный легион сроком лет так на пять. А копни — наблюдательный, внимательный, умеющий делать правильные выводы. Несколько скоропалительные порой.

— Ты хотел чего-то, Никита? — спросил Эссен, когда здоровяк продолжил шагать рядом с ним.

Тот помолчал несколько секунд, несмело кивнул. Чуть погодя спросил:

— Ты ведь это все знаешь? Ну, все, чему нас тут учат. Теометрию там…

— Зачем бы я тогда здесь находился?

— Но вас же, благородных, учат этому дома…

Ян демонстративно вздохнул, мол, ну откуда у вас такие иллюзии, у простолюдинов? Нет, здесь, во Львове, может, и реально найти учителей по любой дисциплине, но в Черновице? Один раз проезжий наставник по латыни остался у Эссенов в замке, но уже по весне поехал дальше, в более цивилизованные места. А Ян с Софией продолжали постигать науки с родителями и немногочисленной уже тогда родней.

— Чему-то учат, да, — вслух сказал он. — То, что Ярослава Викторовна говорила сейчас, я проходил еще с дедом в возрасте восьми лет. Но она неумелый учитель, а это основы. Вводный курс лекций в теометрию. Дальше пойдет то, чего я не знаю.

«Надеюсь!» — едва не добавил он в конце. Потому что в этом случае он бы всерьез задался вопросом, зачем дяде было его сюда устраивать.

— Для тебя основы, а я вот уже месяц ее слушаю и понять не могу, что она говорит. Вся эта теория, рисование, укрепление памяти… Как-то странно учат боевых магов, да?

— Нет. Без способности запоминать сложные построения…

— Я не смогу создать ни одного, даже самого простого конструкта. Да-да! — Никита проговорил это с досадой. — Только вот… Знаешь, тебе проще, наверное. Ты уже магией пользоваться умеешь. Чувствовал ее и в любой момент снова призвать можешь. А я до тестов один раз воду заморозил в поилке для коз, а после ничего и не делал! И даже не уверен, что я одаренный, понимаешь!

— Клеть-то ты видишь? — удивился Ян.

— Какой там! Всем одаренным в первом поколении, когда они проходят в Экзархате тестирование, ставят духовную печать. Снимут ее только на втором курсе, когда начнется практика — до этого мы слишком опасны и неуправляемы. Так что я, хоть и учусь в Гимнасии, где готовят боевых магов, остаюсь ординаром!

Это стало для Эссена неожиданностью. О том, как живут и возрастают в силе одаренные первого поколения, он никогда не задумывался. Да и с чего бы, ведь родился и вырос он в семье, где дар пробуждался еще у детей, а обучение его владением начиналось раньше, чем те начинали говорить. Все было направлено на контроль той силы, что была заперта в Клети — даже детская возня мелками. А свой первый конструкт — «светлячок» — он выучил в пять лет. Ничего не зная о теории и таких вещах, как аксиомы Евклида.

А у таких, как Никита, все, оказывается, было по-другому. Называясь магами, они фактически ими не являлись — все их силы запирала духовная печать Экзархата. Мера жестокая, но, нельзя не признать, оправданная. Человек в пятнадцать или шестнадцать лет вдруг пробуждает в себе дар, а что это и как им управлять, не имеет не малейшего представления. Рядом нет родни, которая направит и подскажет. Конечно, такой человек опасен — и для себя, и для других.

— М-м-м. Ясно, — проговорил Ян. — Никита, а ты мне это зачем все рассказал?

Не верилось юному барону, что этот здоровяк, так четко обозначивший их дистанцию при первой встрече, будет рассказывать о своей непростой жизни.

Сын кузнеца сразу замялся, глазами забегал, но признал:

— Мне помощь нужна. С учебой. Ты знаешь теорию и практику. И с тобой можно разговаривать. В смысле, не опасаясь оскорбить и все такое.

— И ты хочешь?..

— Чтобы ты объяснил мне теорию. Натаскал.

— И я за это получу?..

Никита смущенно пожал плечами, он не представлял, что может предложить мещанин марочному барону.

— Верность, — подсказал Ян ему тогда. — Твою верность.

— Ты в слуги меня решил записать, что ли? — возмутился Никита.

Все-таки кузнецы, а значит, и их дети, самые большие вольнодумцы в деревнях. Любой селянин за возможность сделаться слугой барона был готов себе палец отгрызть. А этот — оскорбился.

— Одеваться и обуваться я умею самостоятельно. Готовить тебя научить… — Эссен критически оглядел своего соученика, — вряд ли получится. Кучер уже есть. А вот загонщик из тебя получится неплохой.

— Кто? Загонщик? Вы, господин барон, ничего не перепутали? Это Львов, а не пограничная Марка! На кой ляд тебе здесь загонщик?

Так, как Эссены, как и прочие марочные бароны, были, по сути, охотниками, периодически им требовались загонщики. Как правило, их набирали из жителей окрестных деревень, расплачиваясь за службу небольшой долей добычи или оговоренным заранее денежным призом. Задачи у загонщиков были весьма простыми — выступать отвлекающим фактором во время походов за Пелену. Несмотря на высокий риск, жители пограничных марок считали такую службу почетной.

— Значит, по существу вопроса других возражений нет?

Ян размышлял так. Охотник может работать один, но не всегда. Бывают такие моменты, когда нужно оказаться сразу в двух, а то и в трех местах. В одиночку этого не провернуть, а с помощником — шансов побольше. Здесь же, столкнувшись с тем, что, как он полагал, осталось на границе с Геенной, юноша решил, что без дополнительных рук, ног или глаз ему не обойтись. Кто-то должен собирать слухи, кто-то — прикрывать спину. На роль последнего сын кузнеца с его изрядной физической силой вполне тянул.

— Правильно люди говорят: когда заключаешь договор с дворянином — пересчитай пальцы! — буркнул Никита.

Яна это замечание неприятно задело.

— Эссены никогда не обманывают! Мы всегда соблюдаем условия договора! И честно говорим тем, кто работает с нами, о степени опасности.

— Тогда и расскажи, зачем тебе понадобился загонщик в Гимнасии?

«А он не так прост, как пытается выглядеть! — подумал юный барон. — Фактически, сам вытянул меня на откровенность!»

— Справедливо. Но не сейчас. Еще рано о чем-то говорить.

— А потом может стать поздно, — возразил Никита. — Посчитаешь, что я тебе уже должен, и…

— Нет, этого не будет. Слушай, давай на этом сегодня закончим? Еще нет никакого договора, тем более — вассального. Что до твоей учебы… Попробуй выписать на один лист все, чего не понимаешь, завтра разберем.

Больше в этот день ничего примечательного не случилось. Были еще занятия по Слову Божьему, которые вел худой безбородый семинарист, который, судя по скептическому выражению лица, был уверен, что свет Господень в души здешней публики не изольется, даже если сам Иисус войдет в аудиторию, отчего и разборы Послания вел без души и огня.

Был урок фехтования, на котором наставник-испанец по имени Эдуардо Руис Суарес пытался затащить Яна в круг, чтобы проверить его навыки оружного боя — где-то он слышал, что марочные бароны создали свою школу фехтования. Кое-какие особые финты и удары у Эссенов, разумеется, были, однако Ян не собирался показывать их ради удовлетворения любопытства учителя. Вместо этого он продемонстрировал классические стойки и довольно шаблонные удары, чем, кажется, весьма разочаровал почтенного мастера.

С Олельковичем и его присными стычек не было, и уже к четырем часам после полудни Ян подсадил сестру в коляску и покатил домой. Одновременно с этим осознав вдруг, что впервые, пусть даже в мыслях, назвал поместье Коваля домом, а не, скажем, пристанищем.

София всю дорогу увлеченно щебетала, рассказывая, как прошел ее день. Уже через десять минут повествования юноша потерял его нить, не вполне понимая, почему Машка — тупая кобыла, а Есеня — зазнайка, но все же неглупая девчонка.

Встретил студентов, как ни удивительно, сам Богдан Коваль. Он сидел в столовой и уже доедал телячью отбивную, прожаренную так, что на срезе виднелась кровь.

Выглядел дядька вымотанным, но глаза оживленно блестели. Чем бы он ни занимался последние дни (и, кажется, ночи тоже), дело увенчалось успехом.

— О! Вы уже закончили? — воскликнул он, поднимаясь им навстречу. — Есть хотите?

— Пообедали, — за обоих ответил Ян, за что заработал недовольный взгляд Софии. В Гимнасии действительно была приличная столовая, где кормили вкусно, сытно и не сказать чтобы дорого. По крайней мере, по меркам марочного барона, привыкшего считать каждый солид.

— Все равно присаживайтесь, — махнул рукой Богдан. — Расскажите, как прошли первые дни.

— Ян подрался с каким-то Олельковичем! — тут же сообщила София, глядя на брата невинными глазками, из чего тот понял, что месть за отказ от промежуточного между обедом и ужином перекуса не была отложена в долгий ящик. — Руку ему сломал вчера.

Коваль нахмурился, кажется, даже вздрогнул.

— Олельковичу? Руку сломал?

— Так говорят у нас на потоке, — пожала плечами девочка. — Сама я не видела…

И это при том, что знала прекрасно — сам Ян и рассказал, — что пострадавшим был вовсе не Адам Олелькович, а подручный его — Пекка Канерва.

Пришлось Яну, хоть он этого и не планировал, рассказывать родичу о стычке с финном, разбором его действий деканом и последующим разговором с самим Олельковичем. София, слушая это, хлопала широко раскрытыми глазками, периодически приговаривая: «Ну надо же! А у нас совсем другое рассказывали». Старшему брату в этим моменты очень хотелось придушить мелкую язву.

Про Дыхание Скверны юноша все же ничего говорить не стал. Решил, что рано еще, слишком мало для убедительного обвинения в адрес родовитого студента. Богдан же, как оказалось, ничего крамольного в стычке между парнями не увидел.

— А знаешь, — сказал он, когда Ян закончил рассказ, — правильно сделал. И поставил себя сразу перед всеми этими напыщенными мажорами, и по носу Олельковичу щелкнул. Ему, да и всей его фамилии тоже, не повредит. Зазнались крепко в последнее время. Что батька этого Адама на Дворянском Сейме вытворяет — это видеть надо! Его послушать, так это Олельковичи с Гедеминовичами Ад остановили! И Пелену вокруг Геенны тоже они поставили — для предотвращения выхода демонов.

Каждая имперская провинция имела свой орган самоуправления, состоящий из трех Палат: Дворянской, Промышленной и Духовной. В Великом княжестве Польском, куда входила и Львовская губерния, такой орган назывался Сеймом, а в Великом княжестве Прусском — Рейхстагом.

— Впрочем — пусть его! — под конец своей речи махнул рукой Коваль. — До претора же дело не дошло?

— Нет, — подтвердил Ян.

— Ну и хорошо! Майер — жесткий мужик, Гимнасий в ежовых рукавицах держит. Ему, конечно, доложили, но раз тебя не выгнали, значит, ты все правильно сделал.

Яна такое заявление дяди немного удивило. Нет, он не ждал, конечно, что тот будет его распекать за драку в первый же день, но того, что тот так открыто встанет на его сторону, не предполагал. Кроме того, молодой человек понял, что его представления о порядках, царящих за пределами Марки, здорово упрощены. Политика, похоже, пронизывала здесь все сферы жизни — в том числе и ученическую.

Словно подтверждая это, Богдан покрутил на пальце кончик уса и проговорил:

— Теперь, правда, Адам с тебя не слезет. С его точки зрения, он тебе услугу оказал. Выручил из спорной ситуации, показал свое расположение. Если ты руку его оттолкнешь — получишь врага. Злого, располагающего ресурсами, по причине юного возраста не очень умного, а значит — вдвойне более опасного врага. А дружить с Олельковичами…

— Можно только на их условиях, — закончил за дядю Ян.

Тот лишь кивнул, глядя на племянника одобрительно. Молодец, мол, не ошибся я в тебе.

София, которая, в отличие от Богдана знала, что при стычке ее брата и аристократа фигурировала еще и такая штука, как Дыхание Скверны, корчить из себя мстительную девчонку прекратила моментально. Через стол бросила на Яна короткий вопросительный взгляд.

— Что будешь делать? — Богдан, видимо, решил убедить Эссенов в своем ясновидении. Буквально с языка снимал вопросы.

Юноша пожал плечами.

— А что тут делать? Ждать. Наблюдать. Готовиться. В прислугу к этому князьку я идти не намерен.

— Это правильно, — без интонаций качнул головой Коваль. — А дальше? Когда он начнет действовать?

— Реагировать. Первый ход оставлю за противником.

Коваль недоверчиво вскинул левую бровь, дескать, правда, что ли? А ты точно из Эссенов, парень?

Действительно, предоставлять противнику инициативу было совсем не в обычаях марочных баронов. Наоборот, они предпочитали сражаться на своих условиях, навязывая врагам и место, и время. Но Ян не мог ответить иначе. В противном случае пришлось бы рассказывать, что провокацию Олельковича он уже запустил. И, в зависимости от того, как она сработает, был готов либо сдать аристократа Церкви, либо самостоятельно убить его.

Неважно, город тут или пограничная Марка. Эссены убивали тварей из Ада и тех, кто им служит. Везде.