Нат Пинкертон — король сыщиков

Рука — голова — сердце

Ein Arm — ein Kopf — ein Herz

Глава I ТАИНСТВЕННЫЕ НАХОДКИ

Все население Нью-Йорка было взволновано вестью об ужасном убийстве.

Все были убеждены, что произошло убийство, хотя не были обнаружены ни убийца, ни убитые.

Газеты были полны сообщениями о загадочном преступлении и всевозможными догадками; в них только и говорилось, что об этом деле.

В первый день сообщение в «Нью-Йорк Геральд» было озаглавлено словом:

«Рука!»

На второй день статья носила заглавие:

«Голова!»

А на третий день заглавие гласило:

«Сердце!»

На четвертый день в той же газете появилась статья, начинавшаяся следующими словами:

«Рука! Голова! Сердце!

Все новые таинственные находки! Несомненно, полиция в данном случае нашла части тела убитого. Но кто этот убитый? Кто убийца? Выяснить это будет трудно, так как нет решительно никаких данных!»

Газета была права. Нью-Йоркская полиция, обыкновенно очень находчивая, на этот раз очутилась в полном недоумении.

Дело обстояло так.

7 августа 18… года на пристани Ист-Ривер, вблизи Восемьдесят шестой улицы, несколько подростков удили рыбу.

Улов у них был небольшой, и они около шести часов вечера уже собирались прекратить свое занятие, как вдруг один из них громко вскрикнул:

— Вот я и поймал! В этой рыбке не меньше шести фунтов! Скорей, помогите мне вытащить ее!

Товарищи прибежали к нему на помощь и вместе с ним стали вытаскивать из воды мнимую большую рыбу.

Но разочарование их было весьма сильно, когда они увидали, что поймали вовсе не рыбу, а какой-то пакет, обвязанный веревочкой, за которую и зацепился крючок.

Мальчики вытащили пакет на берег.

— Может быть, кто-нибудь бросил в воду какой-нибудь клад! — воскликнул один из них. — Тогда мы заработаем треть стоимости, а если потерявший не явится, то и весь клад будет наш!

— Знаешь, Джим, — отозвался другой, — в этом пакете, может быть, находится тысяч десять!

— Посмотрим! — ответил Джим, вынул перочинный ножик, перерезал веревочку и развернул пакет.

Но вдруг все мальчики в один голос громко вскрикнули от ужаса: в пакете лежала белая как снег полная человеческая рука, лишь на конце немного испачканная кровью.

Мальчики поспешили отнести свою находку в полицейское бюро. Там установили, что рука, несомненно, принадлежала молодой женщине. Но вместе с тем полиция предположила, что рука была брошена в воду каким-нибудь студентом, после произведенных над ней анатомических исследований.

На другой день, 8 августа, в полицию была доставлена другая находка, тоже из Ист-Ривер, выловленная, однако, много дальше, недалеко от Сто шестьдесят первой улицы.

Там стояла маленькая вилла, в которой проживала семья одного нью-йоркского коммерсанта.

Утром 8 августа прислуга этой семьи полоскала в реке белье. Она обратила внимание на какой-то подплывавший предмет, похожий на черный шар. В лучах утреннего солнца он ярко блестел.

Прислуга вытащила шар из воды и увидела, что то был пакет, завернутый в клеенку.

Она развернула его, в ужасе вскрикнула и помчалась к хозяину, которому и доложила, что нашла в реке человеческую голову.

Тот немедленно поехал в полицию и передал там кому следовало эту голову.

Полиция сразу установила, что голова была завернута в такую же клеенку, как накануне рука.

Явилось предположение, что кем-то совершено ужасное убийство. Ясно было видно, что голова и рука принадлежали одному и тому же лицу: несомненно красивой молодой женщине лет двадцати с небольшим, с черными волосами, хорошо сохранившимися, с правильными чертами лица, безукоризненно белыми зубами, среди которых недоставало только одного из коренных.

В тот же день вся полиция Нью-Йорка была поставлена на ноги.

Прежде всего надо было установить личность убитой, чтобы затем постараться напасть на след убийцы.

Но 9 августа была сделана еще одна находка, самая ужасная из всех.

За чертой города, в дачном поместье Блю-Пойнт, утром гуляла какая-то дама со своей собакой.

Собака вдруг бросилась в кусты и вытащила оттуда какой-то предмет, завернутый в черную клеенку.

Дама, читавшая газеты, знала, какую роль играла при этих находках черная клеенка. Поэтому она вырвала пакет у собаки, но не открыла его, а доставила в полицейское бюро. Там открыли его и нашли человеческое сердце.

Вызванный полицейский врач установил, что сердце это принадлежало молодой женщине лет двадцати.

Сердце было вполне здорово. Оно, по заявлению врача, было вырезано из груди с поразительной ловкостью.

Об этой ужасной находке немедленно была извещена нью-йоркская полиция, которая приобщила сердце к ранее найденным руке и голове.

Во всех газетах появились воззвания, обращенные к домовладельцам и содержателям квартир, в которых им предлагалось немедленно заявить полиции, если бы кто-нибудь из жильцов исчез.

Но никто не отозвался.

Загадка так и осталась неразгаданной.

Четыре полицейских инспектора, представляющие собою высшую полицейскую власть города Нью-Йорка, решили прибегнуть к содействию великого сыщика Ната Пинкертона, который один только и мог помочь в этом деле.

Глава II ВЫСТАВКА НАХОДОК

Пинкертон хорошо сознавал, что случай этот весьма сложен и загадочен.

Кроме трех найденных случайно частей тела, не существовало никаких данных.

Найденные голова, рука и сердце были доставлены Пинкертону на квартиру. Были приняты меры, чтобы эти части тела не могли разложиться в течение хотя бы нескольких недель.

В то время как начинается наш рассказ, Пинкертон находился ночью в своем рабочем кабинете, а перед ним на столе лежали все три находки.

Он нисколько не сомневался в том, что все три части тела принадлежали одному и тому же лицу и что это лицо было убито.

Пинкертон внимательно разглядывал находки и думал:

«Скорее всего можно будет напасть на след, основываясь на руке, а потому ее-то и нужно получше рассмотреть. Колец на пальцах нет: их убийца, конечно, предусмотрительно снял. Но на втором пальце заметно углубление, по которому можно судить, что тут было надето кольцо, по-видимому, довольно широкое. Не думаю, чтобы это кольцо было украшено камнями: углубление на пальце тянется кругом пальца вполне равномерно, и я сказал бы, что это было именно обручальное кольцо. Дело в том, что люди обыкновенно совершенно не снимают обручальные кольца. Они снимают на ночь все кольца, за исключением обручального. Это кольцо не мешает во время умывания, так как на нем нет камней и выпуклостей. А если на этой руке было обручальное кольцо, то убитая, несомненно, была замужняя женщина. Это опять наводит на мысль, что какой-нибудь муж, которому надоела жена, пожелал от нее избавиться, хотя не следует увлекаться подобными скороспелыми выводами. Убитая была очень красива, а это не согласуется с предположениями, что она надоела мужу. Правда, далеко не всегда красота приносит счастье, но большинство мужчин из-за красоты женщины прощают ей все. Что касается головы, то она отрезана от туловища очень острым ножом. Больше ничего нельзя сказать по поводу головы. Остается сердце!»

Пинкертон поставил лампу так, что яркий свет ее упал на лежавшее на фарфоровой дощечке сердце.

«Все врачи, с которыми я беседовал по этому поводу, — продолжал свои размышления Пинкертон, — заявили, что весьма трудно вырезать сердце из груди, да еще так аккуратно. Они говорят, что так ловко вырезать сердце может только врач. Отсюда получается вывод, что убийство совершено каким-нибудь врачом! Это все-таки уже маленькое указание. Но врачи забывают, что есть еще и другие мастера резать, именно мясники! Они тоже очень искусно умеют разрезать тело. Стало быть, убийца мог быть врачом или мясником. Однако все эти выводы ни к чему не приводят! Придется прибегнуть к неприятной мере!»

— Послушай, Боб, иди сюда!

Боб Руланд, помощник Пинкертона, моментально явился.

— Который теперь час, Боб?

— Около одиннадцати. На дворе темно, идет сильный дождь.

— Тем хуже для тебя, Боб, так как тебе немедленно придется отправиться в редакции шести наиболее распространенных газет. Там отдашь вот это объявление, которым я прошу заинтересованных лиц явиться ко мне на квартиру для осмотра найденных частей тела.

— Вот прибегут-то! — заметил Боб. — Не отбиться нам тогда от посетителей.

— Это мне как раз и нужно! — возразил Пинкертон. — А мы с тобой будем внимательно наблюдать за всеми лицами, которые подойдут к столу для осмотра.

— Понимаю! Вы полагаете, начальник, что сюда явится и сам убийца и что он при виде частей тела своей жертвы невольно выдаст себя каким-нибудь возгласом или движением?

— Это старая истина! — ответил Пинкертон, кладя руку на плечо Боба. — Убийцу всегда влечет какая-то непреодолимая сила к месту совершения преступления или туда, где сохранились следы этого преступления. А теперь ступай, мой милый, и дай объявления! Я хочу, чтобы они завтра же оказали свое действие.

Боб ушел и вернулся спустя часа два с докладом, что все устроено.

На следующий день публика валом валила в квартиру Пинкертона.

В первый же день перебывало человек семьсот.

Полиция должна была принять меры для того, чтобы толпа не произвела беспорядка. Посетители пропускались по очереди.

И действительно, случай был интересен.

Прежде всего, всякому представлялась возможность наяву увидеть все три находки. Кроме того, многие приходили из любопытства, чтобы взглянуть на домашнюю обстановку знаменитого сыщика.

Приходили и мужчины, и женщины, богачи и бедняки, умные и глупые, торговки и шикарно разодетые дамы.

Все они с напряженным вниманием разглядывали помещенные под стеклянным колпаком руку, голову и сердце, и все охотно побеседовали бы с сыщиком.

Но Пинкертон устранил необходимость беседовать с посетителями.

Официально его не было дома, на самом же деле он находился среди посетителей.

Он искусно загримировался пожилым седовласым ученым, который, казалось, никак не мог оторваться от этого редкого зрелища. С ним вместе пришел какой-то молодой студент, под видом которого скрывался Боб Руланд.

Благодаря своему гриму оба сыщика имели полную возможность наблюдать за каждым посетителем и сейчас же заметить, если бы кто-нибудь проявил признаки необычного волнения.

Нов течение первого дня ничего особенного не произошло.

Любопытные посетители очень внимательно рассматривали выставленные части тела; каждый волновался по-своему, но не было никого такого, кто хотя бы слегка возбудил подозрения Пинкертона.

Второй день тоже не дал никакого результата.

По-видимому, и третий день не обещал ничего нового. Было уже шесть часов вечера.

Ярко горела люстра и освещала таинственные находки.

В гостиной находилось человек сорок и в числе их также загримированные Пинкертон и помощник его Боб Руланд.

Вдруг вошла какая-то молодая, очень красивая дама в изящном платье. Она подошла к столу с трудно скрываемым страхом и брезгливостью и взглянула на голову.

Внезапно она вскрикнула и выбежала из комнаты.

— За нею, Боб! — крикнул Пинкертон. — Выследи ее! Я должен знать, кто она такая!

Боб уже не слушал его. Он стремительно помчался вдогонку за неизвестной.

А Пинкертон, сильно волнуясь, остался.

То обстоятельство, что красавица при виде головы вскрикнула, ясно доказывало, что она так или иначе знала жертву убийства.

Знала ли она ее лично? Была ли она причастна к убийству? Вид этой дамы был очень изящный, но Пинкертон никогда не судил по внешнему впечатлению. Напротив, изящный костюм или платье всегда усиливали его подозрения, раз они уже зародились.

В течение целого часа Пинкертон ждал.

Ровно в семь часов парадная дверь его квартиры закрылась и дальнейший доступ посетителей был прекращен.

В начале восьмого вернулся Боб.

— Ну что, Боб? — спросил его Пинкертон. — Поймал?

— Поймал! Она живет на Парк-авеню в доме тринадцать. Отец ее — биржевой агент Флинн. Зовут ее Эдитой, под судом и следствием она не состояла, отец ее любит безумно. Она особа состоятельная и в прошлом году ездила на два месяца в Европу.

— Каким образом ты узнал это?

Боб опустился в кресло, так как, по-видимому, сильно устал.

— Она сбежала вниз по нашей лестнице, прежде чем я успел ее схватить, — продолжал он. — Затем она подбежала к первой попавшейся коляске и быстро уехала. Мне оставалось только бежать вслед за коляской, а это дело не легкое — ведь отсюда до Парк-авеню хороших три четверти часа! На месте я сначала поговорил с женой швейцара и дал ей понять, что юной красавицей интересуется некий очень богатый человек. Когда я сунул ей доллар, она стала разговорчивей. Оттуда я отправился в ближайший магазин колониальных товаров и побеседовал немного с владельцем. А в конце концов я пошел бриться к соседнему парикмахеру!

— И что ты узнал еще?

— Парикмахер разболтался без всякого стеснения. Оказалось, что дело с путешествием в Европу не совсем чисто. Парикмахер выразился приблизительно так: «Знаем мы эти путешествия, которые совершает молодая, красивая женщина и возвращается домой с более стройной фигурой, чем раньше!»

— Завтра утром я постараюсь побеседовать с мисс Эдитой Флинн с глазу на глаз! — заявил Нат Пинкертон. — Мне почему-то кажется, что мы напали на верный след!

Глава III ПЕРВЫЙ СЛЕД

В полдень следующего дня какой-то хорошо одетый господин попросил прислугу биржевого агента Флинна передать мисс Эдите визитную карточку.

На этой карточке было напечатано:

Прислуга вскоре вернулась и попросила посетителя в гостиную.

Там его принял довольно полный господин с гладко выбритым лицом. Он приветливо спросил:

— Вам угодно видеть мою дочь? Я ее отец! Она еще за туалетом, но скоро выйдет! Но не будете ли вы любезны сказать мне, что вам от нее угодно?

— Я имел удовольствие познакомиться с вашей дочерью, — ответил Кестлер, — на том пароходе, с которым она в прошлом году ездила в Европу!

— А, на «Этрурии»?

— Совершенно верно! Мы с мисс Эдитой беседовали довольно часто, а на прощание она взяла с меня слово, что я посещу ее, если буду в Нью-Йорке. А так как я теперь приехал сюда по делам, то мне казалось необходимым исполнить данное мною обещание!

— Ну конечно, мистер Кестлер! — ответил Флинн. — Моя дочь будет очень рада! А вот и она сама!

Отворилась дверь и на пороге в прелестном утреннем туалете появилась Эдита Флинн.

— Послушай, Эдита! — обратился к ней Флинн. — Вот мистер Кестлер, с которым ты познакомилась на пароходе «Этрурия»!

Она остановилась как вкопанная.

Она тяжело дышала и широко раскрыла глаза, в недоумении и смущении глядя на композитора.

— Неужели вы меня не узнаете, мисс Эдита? — воскликнул Кестлер, подойдя к ней и взяв ее руку.

Рука эта была холодна как лед.

— Неужели вы не помните, — продолжал Кестлер, — что я постоянно имел честь сидеть с вами рядом за табльдотом? Что вы перелистывали мне ноты, когда я играл на рояле?

— Да, конечно, помню! — проговорила Эдита, задыхаясь от волнения. — Очень рада видеть вас, мистер…

— Фридрих Кестлер! — докончил композитор. — А я тем более рад видеть вас, мисс Эдита! Ну, как вы изволили провести время в Европе?

— Господа, прошу меня извинить! — прервал их старик Флинн. — Я должен ехать на биржу! Вас, мистер Кестлер, я прошу заходить к нам почаще! Мы всегда будем рады видеть вас!

Он крепко пожал композитору руку, поцеловал Эдиту в лоб и уехал.

— Милостивый государь! — злобно крикнула теперь Эдита, топнув ногой. — Я не знаю вас и не имею понятия, что вам может быть нужно от меня! Знаю только, что я с вами не знакома!

— Конечно мы с вами не знакомы! — спокойно ответил композитор. — Ведь вы никогда не были на пароходе «Этрурия» и в прошлом вовсе не ездили в Европу, а…

— Да кто вы такой? — прервала его Эдита дрожащим голосом. — Боже! Да вы похожи на полицейского!

— Еще хуже, — ответил композитор. — Я Нат Пинкертон!

С этими словами он снял свой парик и фальшивые усы. Эдита в ужасе опустилась в кресло.

Пинкертон наклонился к ее уху и быстро прошептал:

— Мисс Эдита Флинн, даю вам честное слово, что все, что касается лично вас, останется между нами! Я только должен знать всю правду! Если вы мне правды не скажете, то сегодня же ваш отец узнает, что вы обманули его, что вы никогда не были на «Этрурии». Он узнает, что… Но вот тут-то и начинается то, что я должен узнать от вас! Где находились вы в течение тех двух месяцев, якобы проведенных вами в Европе?

— Умоляю вас, мистер Пинкертон, не спрашивайте, — взмолилась Эдита. — Будьте милосердны!

— Я облегчу вам вашу задачу. В промежуток этих двух месяцев вы родили ребенка, не правда ли?

— Да, это правда, — еле слышно прошептала она.

— Где именно? Говорите скорее! Нам могут помешать!

— Я скажу вам все, мистер Пинкертон, — проговорила Эдита почти шепотом. — Я люблю одного бедного юношу, немца по происхождению. Мой отец не позволяет мне выйти за него замуж, так как мой возлюбленный всего только бедный приказчик. Мы повенчались тайком. Когда я почувствовала себя матерью, я не рискнула сказать об этом отцу. Под предлогом путешествия в Европу я отправилась к одной акушерке, которая содержит родовспомогательный приют.

— Где находится этот приют и как зовут эту акушерку?

— Зовут ее миссис Мильтон, а приют находится на Лонг-Айленде, вблизи Блю-Пойнт.

— Вот как! — заметил Пинкертон, вспомнив, что таинственное сердце было найдено именно в кустарнике, вблизи той же местности. — Вчера вы были на моей квартире, мисс Эдита, и видели те части тела, которые в настоящее время сильно занимают меня: голову, руку и сердце. При виде этих находок вы вскрикнули и убежали. Я прошу вас, мисс Эдита, именем закона, ответить мне: вы узнали голову?

— Да, узнала!

— Чья это голова?

— Выслушайте меня, мистер Пинкертон, я расскажу вам все подробно. В доме этой миссис Мильтон я занимала комнату совместно с другой молодой женщиной. Она еще до моего поступления в приют родила ребенка и уже находилась на пути к выздоровлению. Она ушла из приюта через три дня после того, как я туда поступила.

— Как звали ее?

— Вы понимаете, мистер Пинкертон, что в таких местах люди не называют своей настоящей фамилии, а ограничиваются одним лишь именем. У этой дамы было имя Феба. Она была так прелестна, что я не могла на нее насмотреться: волосы у нее были черные, глаза темные, сверкающие, губы красные, полные. Мы сошлись с ней, и она рассказала мне свою судьбу. Она была бедная девушка и служила в качестве секретаря. В Филадельфии она поступила на службу к некоему присяжному поверенному, который соблазнил ее, но поклялся жениться на ней. Она говорила, что пока она находится в приюте мисс Мильтон, он должен был разойтись со своей нелюбимой женой. После развода они и собирались повенчаться. В случае же, если бы развод не состоялся, они хотели бежать на запад.

— И вот, пробыв еще три дня в приюте, — спросил Пинкертон, — она уехала?

— Да, она вполне оправилась и ей незачем было оставаться дольше!

— Приехал ли кто-нибудь за ней?

— Она говорила, что ее возлюбленный ожидает ее в Нью-Йорке, что она собирается встретиться с ним в одной из гостиниц и что после этого будет решен вопрос, вернуться ли им в Филадельфию или уехать на запад. Мы распростились очень сердечно и она даже подарила мне кое-что на память.

— Вот как! Вы сохранили эту вещь? Нельзя ли мне взглянуть на нее?

— Конечно, можно, — ответила Эдита, — погодите минуточку, я сейчас принесу сюда.

Она вышла, а Пинкертон, оставшись один, подумал: «Несомненно, след найден. Дело начинает проясняться. Мне кажется, этот адвокат совершил преступление, намереваясь избавиться от надоевшей ему девушки».

Но тут вернулась Эдита и прервала его размышления.

В руке она держала пенковую пряжку, усыпанную маленькими бриллиантами.

— Вот смотрите, — сказала Эдита, — вот эту пряжку подарила мне Феба.

— Я попрошу вас, мисс Эдита, — ответил Пинкертон, — дайте эту пряжку мне. Для меня она имеет огромное значение.

— Пожалуйста, берите. Но неужели вы думаете, что несчастная Феба убита? Голова, которую я видела вчера у вас, действительно ее, и я невольно вскликнула от ужаса, когда взглянула на нее.

— За этот возглас я вам чрезвычайно благодарен, — ответил Пинкертон с улыбкой, — как и вообще за все ваши сообщения. Смею вас уверить, что я никому не выдам вашей тайны. Если я могу служить вам чем-нибудь в вашем деле, я готов служить вам.

— Мистер Пинкертон! Вы пользуетесь таким всеобщим почетом и отец вас очень уважает. Быть может, действительно вы можете что-нибудь сделать! Я так сильно люблю своего мужа!

— Назовите мне его имя и фамилию. Я наведу о нем справки, и если это будет в моей власти, то я окажу вам содействие.

— Его зовут Артур Норман.

— А где он служит?

— Он недавно имел несчастье лишиться места и теперь состоит письмоводителем у одного адвоката.

— У какого именно?

— У Франциска Бланка. Но я вам покажу фотографическую карточку Артура. Я ее постоянно ношу с собой.

Она вынула маленький медальон и Пинкертон подошел с ним к окну.

Артур Норман, судя по карточке, был очень красивый мужчина. Пинкертон вполне понимал, что молодая девушка могла согласиться вступить с ним в тайный брак.

— Итак, мисс Эдита, — произнес Пинкертон, — я постараюсь помочь вам. Ведь я у вас в долгу, но надеюсь, что вскоре мы с вами поквитаемся.

Он распростился с ней и ушел.

Выйдя на улицу, он торжествовал. Он теперь знал, кто была убитая, части тела которой были найдены.

Глава IV У АДВОКАТА НОЛЛЕТА

Пинкертон хорошо понимал, что прежде всего надо было узнать, какой именно адвокат из Филадельфии находился в Нью-Йорке в промежутке семи дней, между первым и восьмым августа.

Узнать это было очень нелегко.

Прежде всего, в Филадельфии имеется около двух тысяч адвокатов; многие из них часто приезжают в Нью-Йорк, иные приезжают попросту повеселиться.

Пинкертон немедленно принялся за розыски.

Он откомандировал своих помощников, приказал им составить списки приезжих в гостиницах.

На другое утро у Пинкертона в руках уже было несколько списков, из которых было видно, что в указанный промежуток времени в Нью-Йорке перебывало семьдесят пять адвокатов из Филадельфии, останавливавшихся в разных гостиницах.

Надо было теперь выяснить, который из этих семидесяти пяти выехал из Нью-Йорка после седьмого августа.

Пинкертон основывался на предположении, что убийца немедленно после совершения преступления выехал домой в Филадельфию.

Сеть стала теперь стягиваться уже.

Оказалось, что после седьмого августа выехали десять филадельфийских адвокатов.

Пинкертон записал имена этих десяти адвокатов и выехал в Филадельфию, намереваясь посетить их всех по порядку.

Прибыв в Филадельфию, он прежде всего справился, который из намеченных десяти адвокатов недавно уволил секретаршу.

Оказалось, что только один адвокат сделал это: именно некий Ричард Ноллет, контора которого помещалась на лучшей улице Филадельфии.

Далее Пинкертон узнал, что у адвоката Ноллета служила прехорошенькая черноволосая девушка, уволенная, однако, со службы первого июля.

— А почему ее уволили? — спросил Пинкертон. — Или почему она ушла?

Ему ответили обычным в таких случаях пожиманием плеч и многозначительной улыбкой.

Пинкертон теперь уже более не сомневался.

Он начал наводить справки о Ноллете, но, в общем, узнал о нем только одно хорошее.

Ноллету было лет тридцать пять. Прежде у него была великолепная практика. Он считался выдающимся защитником по уголовным делам и выступал не только в самой Филадельфии, но и в Нью-Йорке, где на суде пользовался большим успехом.

За последнее время Ноллет часто приезжал в Нью-Йорк. Говорили даже, что в течение последнего года он больше был в Нью-Йорке, чем в Филадельфии.

В Филадельфии его замещал коллега, а сам он пожинал лавры в Нью-Йорке.

По вопросу о браке Ноллета, по-видимому, тоже не все было в порядке. Еще будучи студентом, Ноллет женился по любви на молодой девушке. Но брак этот вышел неудачным.

Ходили слухи, что в роскошной квартире Ноллета часто происходили ссоры и недоразумения. Говорили даже, что Ноллет собирается развестись с женой.

Собрав все эти сведения, Пинкертон решил лично познакомиться с Ноллетом, не давая ему, конечно, понять, для чего именно он к нему является.

Надо было только выдать себя за клиента.

И вот Пинкертон отправился в контору Ноллета.

Едва только он переступил порог кабинета адвоката, как остановился как вкопанный.

Ведь это лицо, казалось, было ему знакомо.

Ноллета нельзя было назвать красивым — черты лица были слишком неправильны — и все-таки он производил приятное впечатление.

Ноллет встретил Пинкертона очень любезно.

Сыщик назвался Гольманом. Он во всех деталях изложил ему якобы затеянную им тяжбу.

Ноллет вел себя с таким достоинством, что предполагать в нем преступника казалось нелепостью.

Во время беседы Ноллет как-то особенно взглянул на Пинкертона, и тут последний сразу вспомнил, откуда он знает это лицо.

Ноллет был поразительно похож на Артура Нормана, о котором Пинкертону рассказывала Эдита Флинн.

Но ведь Норман был бедный писец, а Ноллет — один из лучших адвокатов Филадельфии.

Однако Пинкертону не раз приходилось иметь дело с людьми, ведущими двойную жизнь.

Ноллет часто бывал в Нью-Йорке и, таким образом, можно было допустить, что он сблизился с Эдитой Флинн под видом бедного клерка.

А если этот Ноллет действительно соблазнил свою секретаршу и сошелся также с Эдитой Флинн, то он таким образом погубил двух девушек.

Обеих он отправил в приют миссис Мильтон, вблизи Блю-Пойнта.

По-видимому, эта миссис Мильтон состояла в заговоре с Ноллетом.

«Надо будет залучить этого господина в Нью-Йорк! — подумал Пинкертон. — Надо, чтобы Эдита Флинн увидела его! Только она может удостоверить, одно ли и то же лицо Ноллет и Норман!

Пинкертон дал беседе такое направление, что выяснилась необходимость в новом свидании.

— Вы уж меня извините, мистер Ноллет, — сказал он, — но мне чрезвычайно неудобно ехать еще раз сюда, в Филадельфию, так как меня дела задерживают в Нью-Йорке. Нельзя ли устроить так, чтобы мы с вами увиделись там?

— Можно, — ответил Ноллет, — я буду там послезавтра. У меня там постоянно имеются дела в судах, так что если вы пожелаете со мною увидеться, то я к вашим услугам.

— Пожалуй, удобнее всего будет, если вы приедете ко мне на дом. Там вы можете, кстати, рассмотреть все документы, относящиеся к моему делу.

— Можно и это, — согласился Ноллет. — Дайте мне ваш адрес и время, когда я могу застать вас.

Пинкертон без замедления ответил:

— Я живу на Четвертой авеню в доме номер триста одиннадцать, и вам остается только спросить меня у швейцара. Удобнее всего было бы, если бы вы пожаловали ко мне послезавтра в семь часов вечера. Вечером и вы, и я будем более свободны.

— Отлично! Я буду непременно. Прошу вас только еще внести мне в виде задатка сто долларов, такое уж у меня положение.

— С удовольствием, — ответил мнимый клиент.

Он уплатил сто долларов, распростился с Ноллетом и уехал обратно в Нью-Йорк.

Он сильно волновался, так как в данном случае надо было разоблачить уже не одно, а два преступления: во-первых то, к которому относились найденные голова, рука и сердце, а затем злодеяние, совершенное по отношению к Эдите Флинн.

Пинкертон еще в тот же вечер послал Боба на Четвертую авеню в дом номер триста одиннадцать.

Там проживал некий Гольман, состоявший на постоянной службе у Пинкертона в качестве агента и помощника. Не раз уже он предоставлял сыщику свою квартиру, когда надо было заманить какое-нибудь подозрительное лицо.

Пинкертон приказал передать Гольману, чтобы он предоставил в его распоряжение на вечер две комнаты, расположенные рядом.

Затем Пинкертон написал Эдите Флинн и попросил ее пожаловать на Четвертую авеню в дом номер триста одиннадцать, в квартиру мистера Гольмана, в половине седьмого вечера.

Пинкертон знал заранее, что Эдита явится.

Но предварительно он хотел заручиться еще другой свидетельницей, более достоверной, чем Эдита Флинн.

На другой день он вышел из дома в изящном, даже франтоватом костюме, сшитом по последней моде, в безукоризненном цилиндре, в лакированных туфлях, с большим цветком в петличке и в желтых перчатках.

В руке он нес тросточку с серебряным набалдашником, ко всему этому он еще надушился какими-то крепкими духами.

На голове у него был белокурый парик, а лихо закрученные усики дополняли общее впечатление.

На вид ему было лет под тридцать.

Он взял коляску и поехал до переправы через Ист-Ривер. С другого берега он поехал дальше по железной дороге.

На третьей станции, в Блю-Пойнте, он вышел из вагона и направился искать приют миссис Мильтон.

Найти этот приют было нетрудно.

Здание представляло собою хорошенькую виллу с террасой и окнами, закрытыми зелеными шторами снаружи и шелковыми занавесями внутри.

Дверь виллы оказалась заперта.

Пинкертон позвонил.

Появился какой-то пожилой, довольно несимпатичного вида лакей, который и проводил Пинкертона в уютно обставленную гостиную.

Едва только он успел сесть в одно из шелковых кресел, как в комнату вошла миссис Мильтон.

Это была женщина лет сорока, с признаками былой красоты. Теперь черты лица ее расплылись, так что маленькие серые глаза ее еле были видны за толстыми щеками.

— Сударыня, — заговорил Пинкертон, — меня направили к вам добрые знакомые. Не скрываю, что я явился к вам по весьма щекотливому делу.

— Если так, — ответила миссис Мильтон, — то будьте добры назвать мне имя того лица, которое направило вас ко мне.

«Осторожная дама, — подумал Пинкертон, — ей надо знать имя. Ну, что ж, можно»

— Сударыня, — сказал он, — я убежден, что если я назову вам имя моего приятеля, который прислал меня к вам, вы будете вполне спокойны. Меня направил к вам адвокат Ноллет из Филадельфии.

— В таком случае сердечно приветствую вас! — воскликнула миссис Мильтон и подала Пинкертону руку. — А теперь вы можете без всякого стеснения рассказать мне, в чем у вас дело.

— Нас здесь никто не услышит?

— Будьте покойны!

— Я хочу сказать, нельзя ли нас подслушать?

— Еще раз повторяю, будьте весьма покойны. То, что вы скажете, услышу только я одна, а я умею молчать. Ведь речь, несомненно, идет о какой-нибудь даме?

— Вы облегчаете мне мою задачу, — проговорил сыщик. — Действительно, речь идет о даме. Я ухаживал за этой дамой и вот…

— Появились последствия?

— Именно. К сожалению, появились. А это меня сильно озабочивает.

— Замужем ли эта девица?

— Девица, бедная девица. Что же поделаешь? Любви, знаете, все возрасты…

— Ну, конечно, конечно. В каком же она теперь находится положении?

— Да вот, со дня на день можно ожидать…

— Так пришлите ее ко мне в приют. Здесь я устрою все.

— Этого мало, сударыня. Дело в том, что я женат.

— Пустяки! — ответила миссис Мильтон. — Это делу не мешает.

— Не скажите! Дело обстоит много хуже. Девица эта требует, чтобы я женился на ней, чтобы я развелся со своей женой.

— Неужели? Странно.

— Почему вы находите, что это странно? Разве вы уже слыхали об этом?

— Мало того! На самом деле, это чрезвычайно странно. Точно такой же случай, как…

— Как с кем?

— Я вам говорила, что я умею молчать.

— Если вы не скажете, то я вам скажу. Я хорошо знаю, что мой приятель Ноллет находился точно в таком же положении.

— Совершенно верно, — отозвалась миссис Мильтон, — но я не хочу распространяться об этом.

— Оно и лучше! Будем говорить только о моем деле. Вы понимаете, что я не могу допустить, чтобы эта девица явилась к моей жене. Я боюсь скандала, а довести дело до суда я никоим образом не могу. Помогите мне, миссис Мильтон, обезвредить эту девушку!

— Но позвольте, милостивый государь! Каких услуг требуете вы от меня?

Пинкертон вынул бумажник и взял тогда несколько банковых билетов, по тысяче долларов каждый.

Только весьма опытный глаз мог бы заметить, что эти билеты были фальшивые.

Пинкертон иногда пользовался фальшивыми деньгами. Полиция знала об этом, но она знала также, с какой целью ими пользуется сыщик.

Бывали случаи, когда надо было произвести крупные платежи какому-нибудь преступнику, а в таких случаях настоящие деньги были неуместны.

Пинкертон положил на стол десять билетов по тысяче долларов и сказал:

— Сударыня, я не знаю, сколько вам заплатил Ноллет, но я ассигновал вам вот эту сумму, если вам удастся устроить дело как следует.

Миссис Мильтон устремила жадный взгляд на деньги.

Пинкертон, положив на них руку, продолжал:

— Но я, конечно, уплачу вам эти деньги только после того, как вы исполните то, что вы мне обещаете! Вот и решайте! Хотите ли вы озаботиться тем, чтобы и мать, и ребенок исчезли с лица земли?

— Если бы я могла вполне довериться вам! — воскликнула миссис Мильтон.

— Не забывайте, что меня послал к вам Ноллет!

— Да, вы правы, — ответила она, подавляя свои последние сомнения, — он не направил бы вас ко мне, если бы не был уверен в вас. Хорошо я согласна устроить это дело!

— Но я заклинаю вас, сударыня, — сказал сыщик, — на меня не должна пасть даже и тень подозрения!

— Неужели вы думаете, что мне хочется попасть на электрический стул или в тюрьму! — почти резко произнесла она. — Но, впрочем, мы оба можем быть вполне спокойны: я знаю верный и безопасный путь.

— Не скажете ли вы мне, какой именно?

— Нет, это мой секрет. Скажите мне только, где я могу встретиться с вашей девицей. А ей скажите, что она будет помещена ко мне в приют, что она может вполне довериться мне.

— Это очень легко устроить, — сказал сыщик, — я предлагаю вам заехать за ней на мою квартиру.

— Где помещается ваша квартира?

— Моя фамилия Гольман и живу я на Четвертой авеню в доме номер триста одиннадцать.

— Когда можно будет приехать?

— Завтра вечером в девять часов.

— Хорошо, я приеду.

Когда Пинкертон вышел от миссис Мильтон, он пробормотал:

— Отвратительная женщина! Но я буду знать завтра вечером, где и каким образом было совершено убийство! Надо будет теперь Бобу хорошо заучить свою роль, пусть проявит свои способности.

Глава V МНИМАЯ ПАЦИЕНТКА

Настал вечер, когда должно было решиться все.

Пинкертон в квартире своего агента Гольмана беседовал с Эдитой Флинн.

— Итак, мисс Эдита, вы теперь знаете, в чем дело, — сказал он, — вы будьте добры перейти в соседнюю комнату и оттуда, через маленькое оконце, которое открывается без шума, будете наблюдать за тем лицом, с которым я буду беседовать. Убедительно прошу вас не терять самообладания и не издавать никаких возгласов, ни ужаса, ни радости. Впоследствии я вам объясню, в чем все дело.

— Я вас не понимаю, мистер Пинкертон, но я подчиняюсь вашему приказанию.

В этот момент раздался стук в дверь. Явился ожидаемый посетитель.

Эдита моментально перешла в другую комнату, а Пинкертон вышел навстречу посетителю.

Это был адвокат Ноллет.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Пинкертон, указывая на кресло, поставленное таким образом, чтобы Эдита могла видеть лицо посетителя, — а теперь слушайте, что я вам скажу.

И он втянул его в длинную беседу по своему мнимому делу. Он показал ему кое-какие документы, и Ноллет заявил, что он согласен взять на себя это дело, в котором речь шла, в общем, о сумме приблизительно в двадцать тысяч долларов.

Ноллет распростился с Пинкертоном и ушел.

Когда он исчез, Пинкертон позвал Эдиту Флинн.

— Теперь я все понимаю, мистер Пинкертон! — воскликнула она. — Вы только что беседовали с Артуром, с моим Артуром! Как мне благодарить вас?

— С вашим Артуром? Ошибаетесь, это был не Артур Норман, а совершенно другой человек.

— Вы шутите! Я-то ведь знаю моего мужа Артура.

«Бедная Эдита, — подумал Пинкертон, — теперь-то я уж не сомневаюсь, что тебя обманул негодяй!»

Но он не разъяснил ей истинного положения дела, зная, что ужасное разочарование успеет поразить ее и без него.

Он снова уверил ее, что сделает все, что может, для нее, а затем проводил ее до двери.

После того как она ушла, он позвал своего помощника Боба.

Открылась боковая дверь и на пороге появилась… молодая, хорошенькая женщина.

— Отлично! — воскликнул Пинкертон. — Молодец ты у меня, Боб! Ну так вот, мой милый, ты знаешь, что тебе надлежит делать. Не забывай, что ты очутишься в весьма рискованном положении. Но ты знаешь также, что можешь рассчитывать на меня и что я в нужный момент буду на месте.

— А если вы даже опоздаете, — заметил Боб, — я ничего не боюсь!

У парадной двери раздался звонок.

— Вот она! — воскликнул Пинкертон. — Садись вот там, немного правее, чтобы лампа не слишком освещала тебя.

Пинкертон сошел вниз и отворил дверь.

Пришла миссис Мильтон.

— Вы очень аккуратны, — сказал Пинкертон, — я очень рад этому. Пойдемте наверх, вас там уже ждут.

— У подъезда ждет моя карета, — сказала миссис Мильтон, — в ней мы и поедем ко мне. Но сначала я хотела бы спросить вас, мистер Гольман: есть ли у нее родственники, которые будут разыскивать ее?

— Никого решительно у нее нет, — уверил мнимый Гольман, — она круглая сирота.

Затем он проводил ее в гостиную, где сидел Боб.

— Вот что, дорогая Маджи, — обратился к Бобу Пинкертон, — позволь тебя познакомить с миссис Мильтон, у которой ты найдешь убежище. Мы с тобой уже простились. Ты готова ехать, а потому не будем долго откладывать неизбежное! Прощай, моя дорогая!

— Милый мой! — воскликнул Боб нежным, тихим голосом. — Мне так трудно расстаться с тобой! Но ведь ты навестишь меня?

— Разумеется, как только миссис Мильтон сообщит мне о благополучном исходе. А твой кистень при тебе?

Последние слова Пинкертон произнес, конечно, шепотом.

— Есть и кистень, и револьвер.

— Я вверяю вам мою дорогую Маджи, — обратился Пинкертон к миссис Мильтон. — Надеюсь, вы вернете мне мое сокровище в целости и сохранности.

Миссис Мильтон уверяла, что она оказывала помощь уже многим и что она поможет и в данном случае.

Она обняла молодую женщину и шепнула ей:

— Не бойтесь, милая. Все это не так страшно, как кажется. В моем доме еще ни разу не было несчастного случая.

Она проводила Боба вниз и усадила его в карету.

Обменявшись с Пинкертоном многозначительным взглядом, она тоже села в карету и затем они уехали.

Пинкертон вдруг издал короткий свисток.

Из-за угла появилась вторая карета, и Пинкертон, как был без шляпы, вскочил в нее и поехал.

Кучер уже был предупрежден, что ему надо преследовать первую карету, соблюдая при этом известное расстояние, чтобы не обратить на себя внимания.

Вскоре первая карета остановилась.

Миссис Мильтон обратилась к Бобу со словами:

— Все уже спят. Да и вас я немедленно уложу в постель. Они вместе поднялись по лестнице на первый этаж.

Там миссис Мильтон открыла какую-то дверь и пропустила Боба. Но едва только Боб переступил порог, как вдруг освещение погасло и в комнате воцарился полнейший мрак.

Прошла минута. Вдруг блеснул свет. То был свет электрического фонаря, который Боб выхватил из кармана.

При свете фонаря он увидел, что миссис Мильтон с большим острым ножом в руке собирается броситься на него.

Боб отскочил в сторону.

С поразительной ловкостью он нанес ей удар в затылок кистенем, который был им приготовлен уже заранее.

В эту же минуту на пороге с фонарем в одной и револьвером в другой руке появился Пинкертон.

Он увидел, как Боб связывал миссис Мильтон, лежавшую на полу.

Миссис Мильтон созналась во всем.

Оказалось, что она совместно с адвокатом Ноллетом убили Фебу в этом же самом доме, затем они разрубили ее труп на части и куски бросили в Ист-Ривер, надеясь таким образом замести все следы.

Адвокат Ноллет, по телеграфному распоряжению полиции, был арестован в ту же ночь.

Когда была устроена очная ставка его с Эдитой Флинн, то оказалось, что он соблазнил ее, именуя себя Артуром Норманом.

Он не поручил миссис Мильтон убить ее только потому, что боялся, как бы отец ее не обнаружил его злодеяния.

Адвокат Ноллет был приговорен к смертной казни и умер на электрическом стуле.

Миссис Мильтон была приговорена к пожизненному тюремному заключению.

Таким образом, Нат Пинкертон разрешил загадку, казавшуюся неразрешимой.

Он обнаружил убийство той особы, рука, голова и сердце которой были найдены в разных местах, и вплел новый лавр в венок своей славы.