Навеки моя

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Маяк на мысе Кейп-Мирс оказался именно таким, каким его представляла себе Эри, и даже больше.

Хотя до него от Барнагата было всего две мили, поездка заняла целый час. Не однажды Эри охватывала паника, когда лошадь оступалась, и она с ужасом представляла себе, как они падают и катятся вниз по крутой тропинке.

Лес был пронизан ручьями и ручейками, как ладонь – кровеносными сосудами. В каждой впадине били крохотные источники, наполняющие воздух запахом сырости и плесени. Вокруг путешественников смыкались гигантские ели, образуя волшебный мир, где ветви были похожи на окаменевших духов-призраков, они протягивали руки, одетые в изорванный зеленый бархат.

У Эри перехватило дыхание при виде огромного дерева, выросшего на вершине чего-то, что выглядело как толстая, покрытая мхом стена, на которой пустили корни папоротники и небольшие деревца.

– Смотрите, – прошептала она с благоговейным трепетом. – Жутко и красиво одновременно. Но зачем кому-то понадобилось строить здесь стену?

Причард мельком взглянул туда и пожал плечами.

– Это не стена, это упавшее дерево.

– Их называют колыбельными бревнами, – сказал Бартоломью откуда-то впереди. – Дождь, туман и перегной, в который превращаются гниющие деревья, образуют превосходную, питательную среду для мхов и сеянцев.

– У меня такое чувство, будто я попала в какой-то незнакомый новый мир… на другую планету – или на звезду, —

сказала она. – Там, где феи танцуют обнаженными в лунном свете и ткут из тумана тончайшие шелковые занавеси. Бартоломью коротко хмыкнул.

– Это должна быть луна, на звезде слишком горячо. Феи там будут зелеными, и из-под вуали у них будут торчать рожки, – он повернулся в седле и подмигнул Эри. – А если вы заметите нимфу, которая собирается танцевать обнаженной при луне, дайте мне знать.

Хестер презрительно фыркнула:

– Совершенно дурацкий разговор, если хотите знать мое мнение.

Внезапно они выехали на открытое место. Перед ними стояли амбар и два дома, их покрытые белой краской стены и обитые металлом двери и окна сверкали на солнце. Позади зданий протянулась узкая полоска земли, и вдали на самом ее окончании едва виднелась башня маяка. Все остальное пространство занимало море. В сером океане отражались облака, и было трудно различить, где кончается вода и начинается небо. Восхищенная Эри пустила лошадь рысью, проехала мимо Бартоломью к ближайшему краю утеса, там она натянула поводья и спешилась.

Она никогда не думала, что все окажется таким устрашающе красивым. Пенящиеся волны с грохотом разбивались об отвесные зазубренные стены, которые образовывали крохотные, круто обрывающиеся в воду бухточки прямо под ней, Вода отступала, а потом снова вздыбливалась, как рассерженная кошка, и обрушивалась на скалы. Каждая волна была не похожа на другие. Одни с грохотом разбивались о скалы, подбрасывая высоко в воздух брызги пены, другие накатывались спокойно и лениво, и пенные шапки у них были совсем маленькие. Вечнозеленые деревья росли по всему утесу вплоть до самого края. Вода водопадами стекала вниз по покрытым мхом стенам. Море хриплым шепотом напевало колыбельную, в которую вплетались сиплые крики чаек.

На некотором расстоянии от берега высились две темные скалы, похожие на двух зловещих стражей. «Рифы», – подумала она и вспомнила, как Бартоломью рассказывал ей о скалах, на которых укрываются морские львы, тюлени и птицы. Ветер захлестнул ее юбку вокруг ног и сорвал шляпку с головы, которая трепетала теперь у нее за спиной, удерживаемая тесемками. Бурлящая вода внизу и налетавший порывами ветер снова оживили неприятные воспоминания о путешествии на раскачивающемся пароходе. К горлу вновь подступила тошнота, но ей удалось справиться с неприятным чувством. Под ногами у нее была старая добрая твердая земля. Здесь она не могла утонуть.

– Не боитесь свалиться вниз?

Эри резко развернулась на звук голоса. Позади нее, на порядочном расстоянии от края обрыва, стоял Причард. Его темное двубортное пальто, украшенное сверкающими медными пуговицами и значками какого-то рода войск на воротнике, было распахнуто, открывая жилет в тон. На его голове вместо фуражки смотрителя было нечто вроде маленькой круглой коробочки с жестким козырьком, напоминавшим навес над глазами.

– Земля может обвалиться? – спросила она. Он пожал плечами.

– Когда сухо, то нет. Но вы можете потерять равновесие, знаете ли. Иногда ветер стихает так внезапно, что прежде, чем вы поймете, что вам не нужно наклоняться вперед, чтобы бороться с ним, вы уже летите вниз.

Эри посмотрела на пенящуюся воду внизу, которая казалась такой далекой, и вздрогнула. Она отступала от края почти столь же поспешно, как раньше подбежала к нему, и подошла к Причарду. Он сложил руки за спиной и стоял, раскачиваясь на каблуках, вверх-вниз, вверх-вниз, как будто не находя себе места от беспокойства.

– У нас было несколько необычное знакомство, не правда ли? – сказала она.

Он по-мальчишески улыбнулся.

– По правде говоря, не помню, чтобы мы вообще знакомились.

Эри улыбнулась и протянула руку.

– В таком случае, привет, я – Эрия Скотт.

– А я – Причард Монтир.

Он взял ее руку и принялся нервно перебирать ее пальцы, не зная, что еще сказать. Его пальцы были маленькими и, как и его лицо, какими-то безжизненными. Когда он говорил, слова в спешке вылетали у него изо рта, как будто он боялся, что ему не удастся выговорить их по-другому.

– Свадьба должна состояться в следующую субботу. Преподобный Кетчем согласился провести церемонию… если вы не возражаете, – поспешно добавил он, озабоченно глядя на нее. —Вы ведь по-прежнему хотите выйти замуж, не правда ли?

Эри вдруг почувствовала странное желание поправить ему воротник, заправить волосы за уши и отвести его на кухню, чтобы угостить булочками. Его карие глаза были такими же, как у Хестер, разве что его глаза напомнили ей о мягкой летней траве, а не о тундре и ледниках. Его каштановые волосы были сильно набриолинены и разделены пробором пополам, это напоминало ей прическу Джона Апхема. Вот только волосы Причарда отказывались лежать прямо; они завивались колечками на висках, делая его похожим на ангелочка, которого папа водружал на верхушку елки каждое Рождество. Воспоминания больно кольнули ее в сердце. Эри резко отняла свою руку.

– Разве вы не хотите узнать меня сначала? – спросила она, вспоминая унизительные сцены на борту корабля, когда она не сумела совладать со своим желудком. Бартоломью – милый, заботливый Бартоломью – отвел их в дом, где индианка помогла ей умыться и переодеться. Теплый чай и краткий отдых сотворили с ней чудеса. – Знаете, я могу сделать кое-что похуже, чем испачкать своей рвотой вашу бедную тетку.

Его щеки порозовели.

– Я полагал, молодые леди не обсуждают такие неподобающие вещи, как естественные функции организма.

– Совершеннейшая чушь. Если мне может стать плохо на людях и я при этом остаюсь леди, то я имею полное право говорить об этом.

Обдумав ее ответ, он улыбался.

– Да, это довольно глупо, когда простой разговор о совершенно естественных и необходимых вещах должен раз и навсегда определить, хороший или плохой вы человек.

– Конечно, это глупо. Но в мире полно безумных идей. Например, что женщины должны заниматься только воспитанием детей, тогда как они могут быть прекрасными врачами и адвокатами.

Причард нахмурился.

– Но если все женщины будут придерживаться подобных взглядов, что случится с миром? Никто не захочет рожать детей.

– Это абсурд. Карьера не обязательно исключает материнство. Кроме того, отнюдь не все женщины хотят стать врачами или адвокатами. Всегда найдутся такие, которые предпочтут сидеть дома и рожать, как крольчихи, каждый год.

Упоминание ею беременности снова вызвало прилив краски к щекам Причарда. Справившись со своим удивлением по этому поводу, Эри предложила вернуться к остальным.

– Святой Гектор! Тетя Хестер оборвет мне уши, – Причард направился обратно к домам, ведя ее лошадь под уздцы. – Нужно разобрать и разложить багаж, и она просила передать вам, что она считает, что вы должны принять в этом участие.

– Прошу прощения, я и не собиралась увиливать, – Эри поспешно догнала его. – Дело в том, что я первый раз в жизни увидела океан, и это зрелище меня так захватило! Но мне здесь понравится, я уверена.

Причард остановился так резко, что она едва не наткнулась на него:

– Означает ли это, что вы выйдете за меня замуж? Она посмотрела на его напряженное в ожидании лицо, его гладкую кожу и подумала, будет ли так же приятно целовать его, как Бартоломью. Причард был одного роста с ней. Все, что ей надо было сделать, это чуточку податься вперед.

Причард едва не задохнулся от счастья, когда ее губы на один краткий миг коснулись его губ:

– Святой Гектор!

Он взял ее за руки и крепко прижал к себе. Они стукнулись носами, когда он попытался найти ее губы. Поцелуи получился мокрым и неуклюжим, и Эри обнаружила, что отталкивает его, чтобы освободиться.

Наконец он отпустил ее, сорвал с головы кепку, высоко подбросил в воздух и испустил радостный вопль. Он пробежал несколько шагов по направлению к домам, потом обернулся.

– Я должен сказать об этом остальным. Нам будет хорошо, вам и мне, подождите и сами увидите. Я сделаю так, что вы будете рады, что вышли за меня замуж, Эри.

Удивляясь, когда это она дала согласие выйти за него замуж, и ощущая серьезные сомнения в неизбежности обещанного счастья, Эри подобрала вожжи забытой лошади. Будет ли она счастлива в замужестве с Причардом Монтиром? У нее перед глазами возник образ Бартоломью, лампа высвечивала его крепкие мускулы и изгибы его обнаженного тела.

Дядя Ксенос придет за ней. Ее женская интуиция подсказывала это ей совершенно точно. Было трудно поверить в то, что она может погибнуть от руки собственного дяди. Тем не менее, воспоминание о разбитом в кровь лице ее отца служило наглядным доказательством того, что дядя Ксенос способен на все. Если она не выйдет замуж за Причарда, что она будет делать? Бежать еще куда-нибудь? Убегать до конца дней своих, до тех пор пока дядя Ксенос не поймает ее?

Лишь мысли о том, что придется вернуться на корабль и проделать на нем обратный путь через залив, оказалось достаточно, чтобы она укрепилась в решении осуществить свой первоначальный план. Замужество было единственным реальным выходом для нее, и у нее имелся всего один кандидат.

Приняв решение, Эри подняла глаза на постройку, которая станет ее новым домом. За забором во дворе стоял Бартоломью, с тоской глядя на нее. Рядом с ним возбужденно размахивал руками Причард, сообщая дяде хорошие новости. Эри не позаботилась посмотреть, как отреагирует на сообщение Хестер. Ее не беспокоило, как отнесется к новостям тетка Причарда. Для Эри имел значение только мужчина, стоящий у ворот. Даже со своего места она видела, как побелели у него костяшки пальцев на руках, когда он стиснул деревянные штакетины. Те самые нежные руки, которые играли на ее теле до тех пор, пока оно не запело в невероятном экстазе, теперь яростно сжались в кулаки. Она хотела подойти к нему, сказать, что отвергает притязания Причарда, и что она не будет принадлежать никому, кроме него. Но она никогда не станет его: Бартоломью Нун уже был женат.

Бартоломью отвел глаза. Голова его поникла; он отпустил забор, повернулся и нетвердыми шагами направился к амбару. Эри сделала глубокий вдох и судорожно выдохнула воздух, чувствуя себя так, как будто ее обрекли на пребывание в аду.

Причард помахал рукой и крикнул, чтобы она шла к нему. И она пошла, с трудом передвигая ноги, как будто тащила за собой пудовые гири, а не вела на поводу послушную кобылу.

Хестер поедала глазами девушку, стоявшую на пороге кухни, и размышляла, сколько времени понадобится, чтобы прядь за прядью вырвать золотистую копну волос, собранную в прическу у Эри на голове. Кожа девушки была безупречной, но она неизбежно состарится, как это случилось с Хестер. Хестер надеялась дожить до этого. Нет, не так. Она хотела, чтобы Эрия Скотт исчезла из ее жизни гораздо быстрее. Завтра. Вчера.

– Я могу помочь вам приготовить завтрак, миссис Нун? Я бы хотела быть полезной, – сказала Эри.

– Как насчет того, чтобы подоить коров? Захваченная врасплох, Эри уставилась на Хестер:

– Подоить коров?

– Вы ведь знаете, как это сделать, не так ли?

– Нет, боюсь, что не знаю.

– Вы знаете, как сбивать масло? Готовить студень? Сажать бобы?

– Нет, я…

– Тогда какой, к черту, пользы можно от вас ожидать?

– Я ведь могу научиться этим вещам, разве нет?

– Да, можете, – произнес Бартоломью, стоявший в дверях, выходящих на заднее крыльцо. – И особой спешки здесь нет. Или есть, Хестер?

Его жена уловила угрожающую нотку в его голосе и бросила на него яростный взгляд. Будь он проклят, он снова вмешивается.

– Завтра я покажу вам, как доить коров, после того как вы оправитесь от плавания, – сказал Бартоломью Эри. Он отодвинул стул от стола, приглашая ее сесть.

– В этом нет необходимости, – вмешалась Хестер, твердо решившая больше не позволять им быть вместе. Пока Бартоломью обеспечивал ей достойные условия существования и не мешал в достижении того положения в общине, к которому она стремилась, ей было все равно, чем он занимается. Зная, как он носится со своей драгоценной честью, она не беспокоилась относительно других женщин. Но с приездом этой маленькой потаскухи, которая сидела сейчас за ее столом, все изменилось.

– Она может покормить кур и пособирать яйца, – сказала Хестер.

Бартоломью удовлетворенно улыбнулся жене, не обращая внимания на неправильно употребленное слово.

– Отлично. Ну, что у нас сегодня на завтрак?

– Есть каша, – ответила она, наливая ему чашку кофе. – Или я могу поджарить для тебя яичницу-болтунью.

– Было бы замечательно. Эри вскочила на ноги:

– Могу я вам их принести?

Нахмурив брови, Хестер мотнула головой в сторону кладовой для продуктов, находившейся между кухней и столовой:

– Они там. Хотите, чтобы я и вам поджарила несколько штук?

Эри уже открыла рот, чтобы сказать «да», как вдруг взгляд ее переместился с рассерженной женщины на кастрюлю с густой кашей из кукурузной муки, стоявшую на плите.

– Нет, спасибо, мне достаточно каши.

Эри пошла за яйцами. Хестер следила, как ее муж провожает эту девчонку взглядом, и кипела от злости. Никогда Бартоломью не смотрел на нее с таким трепетом и желанием. Даже до их женитьбы, когда он так изголодался по ее телу, что она просто ощущала его вожделение.

С той самой минуты, когда Бартоломью вернулся из Портленда, она знала, что он неравнодушен к этой жалкой уличной девке. Он же женатый мужчина! Хестер размышляла над тем, как далеко они зашли, когда несколько дней отсиживались в доме Апхема.

Если эта мисс Нахалка Скотт рассчитывала заполучить одновременно и Причарда, и Бартоломью, ей придется изменить свои планы, поскольку на этот счет у Хестер имелись собственные соображения. Девка уже получила то, что ей причитается, от Хестер Нун. Бартоломью мог сколько угодно требовать, чтобы она не вмешивалась в отношения Причарда и его невесты, но существовало много способов войти в реку, не замочив ног, и Хестер, еще когда жила дома, в горах Джорджии, освоила их все.

Днем Эри наткнулась на странное сооружение, установленное между деревьями возле амбара. Оно представляло собой крытую конструкцию из мелкой металлической сетки, в которой росли необычные растения. Пока она рассматривала свою находку, из кустов, растущих внутри, с пронзительным криком вылетела птица размером с курицу, с длинным волочащимся хвостом. Испугавшись, Эри отпрянула от клетки.

Взбудораженные суматохой, в траве засуетились другие птицы. По большей части это были коричневые, ничем не примечательные курочки, но самцы выглядели просто великолепно. Они были почти три фута в длину – от клюва до самого кончика остроконечного, с поперечными полосами хвоста, цвет их оперения был рыжевато-коричневый, бока испещрены золотистыми крапинками, а брюшко казалось иссиня-черным. Их черные головки отливали то изумрудно-зеленым, то темно-синим цветом, в зависимости от того, под каким углом на них падали солнечные лучи. Вокруг глаз располагались сверкающие красные пятна, а шею украшало ожерелье из белых перьев. Это были фазаны Бартоломью. Экзотические, как их родной Китай, изысканные, как цветные витражи в кафедральном соборе, они были поистине великолепны.

– Вам нравятся мои фазаны?

Эри снова вздрогнула от неожиданности:

– Бартоломью!

Он стоял в нескольких шагах позади нее, лениво привалившись плечом к ольхе, и на его губах играла теплая и дружественная улыбка, чем-то напоминающая ей освещенные солнцем фиалки, растущие у его ног.

– Они прекрасны, – сказала она. – Самые поразительные птицы, которых я когда-либо видела.

На плече у него восседала еще одна птица, почти такая же диковинная и колоритная, как фазаны.

Проследив за направлением ее восхищенного взгляда, он сказал:

– Это Арлекин, рогатый топорик. Они зимуют на скалах у побережья вместе с хохолковыми топориками. Я. думаю, этот приятель налетел на прожектор маяка. И с тех пор как я вылечил ему сломанное крыло, он повсюду следует за мной, как будто я его мать.

– Сломанное крыло? О бедная маленькая птичка! Арлекин опасливо покосился на нее, когда она протянула руку, чтобы погладить его.

– Собственно, крыло зажило нормально, – сказал Бартоломью. – Не сегодня-завтра, он улетит, чтобы присоединиться к весенней миграции его родичей.

Топорик уклонился от ее прикосновения, пододвинувшись ближе к голове Бартоломью и слегка клюнув его в воротник.

– Но он же ваш любимец. Разве вы не можете оставить его?

– Он – дитя дикой природы, Эри, рожденный, чтобы летать, где хочет.

Эри смотрела, как птица любовно пощипывала мочку уха Бартоломью.

– Но он же выглядит таким довольным с вами!

– Да, и это меня беспокоит. Я слишком уж нянчился с ним. Если он не улетит во время перелета и останется здесь, то превратится в калеку – уже не нормальный топорик, но еще и не человек. Ему лучше умереть в таком случае.

Он нежно погладил шелковистые сине-черные перья, и в этом жесте сквозила такая любовь к птице, что она захотела коснуться снежно-белой грудки сама. Но, потянувшись к Арлекину, она вместо перьев наткнулась на руку Бартоломью. Его пальцы сомкнулись вокруг ее ладони, нежно поглаживая ее пальчики, он смотрел на нее, и глаза говорили им обоим то, что они не осмеливались высказать вслух.

– Я собирался покормить фазанов, – он показал на ведро с зерном у его ног. – Хотите помочь?

– Да. Буду только рада.

Бартоломью посадил топорика на крышу сооружения, откинул защелку на двери и подождал, пока Эри войдет внутрь. Их руки встретились, когда они одновременно наклонились взять зерен из ведра. Восхитительное возбуждение зазвенело в жилах Эри, а сердце запело от радости. Когда ведро опустело, они вышли из загончика, и он тщательно запер калитку, чтобы та не открылась под порывами суровых ветров, частенько свирепствовавших на мысе. Они молча смотрели, как птицы дерутся за корм, рассыпанный на покрытой мхом земле. Спустя некоторое время Эри почувствовала на себе взгляд Бартоломью и подняла глаза.

– Все в порядке? – спросил он.

Она знала, что он имеет в виду ее небольшую стычку с Хестер сегодня утром.

– Да, не волнуйтесь за меня. Пожалуйста! Бартоломью прижал свою большую ладонь к ее щеке и пристально посмотрел ей в глаза. Выражение его лица ясно говорило, что он сгорает от желания столь сильного, что ей захотелось крепко-крепко обнять его и покрыть поцелуями. Ее тело потянулось к нему, и она почувствовала его тепло, которое зажгло пожар в ее сердце. Но враждебное отношение к ней Хестер и так делало его жизнь нелегкой, и Эри не собиралась осложнять ее еще больше. Чтобы отвлечься, она попросила:

– Расскажите мне что-нибудь еще о ваших фазанах. У моей матери была старая книга о птицах Греции, и в ней рассказывалось о петухе, которого называли, фазианова птица, но я полагаю, это был другой вид.

Он провел пальцем по ее губам и улыбнулся ей своей горькой и милой улыбкой, которая сказала ей, что он все понял и что он и сам хотел бы, чтобы все было по-другому. Затем он отвел руку и заговорил деловым тоном.

– В Малой Азии, у города Колчин на реке Фазис, сотни лет назад действительно жили фазиановы птицы, – сказал он. – Вы правы относительно того, что это разные виды. Там, на востоке, они импортировали черношеих фазанов из Англии в течение многих лет, делая все, чтобы те прижились в дикой природе, но из этого ничего не вышло.

Он кивнул в сторону птиц в загоне:

– Это фазаны монгольские ожерельчатые – первые, которые успешно прижились в Америке. Я начал разводить их с помощью одного парня из округа Ямхилл, который спас их в 1884 году, после того как судья Денни привез их и выпустил в дикую природу. Тогда рано выпал снег, он грозил погубить всех птиц еще до того, как они успеют акклиматизироваться.

– Монгольские ожерельчатые? – Эри наклонилась ниже, чтобы лучше разглядеть горделивых птиц. – Но это не Phasianuscolchicusmongolicus. Это как разPhasianuscolchicustorquatus.

Бартоломью присел рядом с ней на корточки и уставился в загон:

– О чем это вы говорите?

– Ожерелье у монгольских фазанов достаточно узкое и не такое белое, как у породы torquatus. Видите, какие широкие и снежно-белые воротники у этих птиц? Кроме того, их расцветка темнее, и у ваших взрослых петухов на плечах голубые пятна. У монгольских фазанов пятна на плечах белого цвета.

– Вы правы насчет расцветки, но…

– Никаких «но», Бартоломъю. Пойдемте, у меня есть экземпляр книги «Классификация живой природы» 1789 года. Сами увидите.

Эри взяла его за руку и заставила подняться на ноги. Вместе они пошли к дому.

– Я сейчас вернусь, – сказала она, оставив его в коридоре внизу лестницы.

–Я жду, – ответил Бартоломью. Улыбаясь, как влюбленный мальчишка, он прислонился к стене, наблюдая, как Эри взошла по трем ступенькам на площадку между этажами, а затем дальше, на второй этаж.

Услышав позади какой-то звук, он повернулся и увидел Хестер, которая вошла в коридор. Она появилась не из кухни, где, по его расчетам, ей следовало находиться в это время, а снаружи. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что она видела, как он пришел из загона для фазанов вместе с Эри. Чему еще она была свидетелем? Тому, как он пожирал Эри глазами, как будто она была шоколадной конфетой? Тому, как переплелись их пальцы над ведром с зерном? Тому горькому и сладостному мгновению, когда он положил ладонь на ее щеку и боролся с желанием поцеловать ее? Он пообещал себе впредь вести себя намного осторожнее, ведь он не хочет сделать свою жизнь еще более неприятной, чем она была сейчас!

– Мисс Скотт утверждает, что мои фазаны другой породы, они отличаются от той, к каковой их причисляют здесь, в Орегоне, – сказал он, не собираясь признавать свою вину под грозным взором Хестер.

– Даже так? – Хестер выглядела так, как будто жевала незрелую, зеленую хурму. – Не понимаю, почему это тебя удивляет. Маленькая дрянь воображает, что она королева Лир.

– Король Лир, Хестер. И на тот случай, если ты строишь планы сбросить мисс Скотт с ее трона, помни, что я сказал тебе о том, что я сделаю, если ты будешь создавать проблемы для нее и Причарда.

Бартоломью прошел мимо нее в гостиную и сел на софу, стоящую перед камином. Мгновение спустя в комнату вошла Хестер и принялась полировать свою этажерку палисандрового дерева, которую он купил ей в Портленде. В камине весело горел огонь. Хотя уже наступил март. и фактически пришла весна, ветры на побережье были по-зимнему холодными. Бартоломью уперся локтями в колени и протянул руки к теплу. Наверху скрипнули половицы; значит, скоро Эри сбежит вниз по ступенькам.

Без сомнения, Хестер останется в комнате, делая вид, что протирает уродливые безделушки, которые уже загромождали ее новое приобретение. Бартоломью предпочитал простые, удобные полки таким вычурным и бесполезным изделиям, но он знал, что французское название приведет ее в восторг. Вещи, в понимании Хестер, имели только одну ценность – производить впечатление на гостей. Единственным исключением был коллекционный чайный сервиз китайского фарфора, который она хранила в буфете в столовой, никогда не используя его по назначению.

– Вот она, Бартоломью, – в гостиной появилась Эри. Не заметив Хестер, она с размаху уселась на софу и с фамильярностью, выдававшей близкое общение, разложила раскрытую книгу у него на коленях. Тоненьким пальчиком она ткнула в страницу, а улыбка, которую она ему послала, могла бы сэкономить не один литр керосина, если бы Бартоломью придумал, как передать энергию этой улыбки на большое оптическое стекло в башне маяка.

– Смотрите, – сказала она. – Phasianustorquatus, более известный как китайский ожерельчатый фазан.

Она придвинулась ближе, чтобы поднять его руку и перевернуть страницу.

– А вот и Phasianuscolchicusmongolicus, монгольский фазан. Видите разницу?

– Черт возьми, мне придется написать моим покупателям и сообщить им правильное название, – он рассмеялся, забыв о присутствии своей жены. – Знаете, меня высекут за это. Предполагается, что я хорош» разбираюсь в фазанах.

– Но так оно и есть, – Эри положила свою руку поверх его, – Не ваша вина, что вас ввело в заблуждение…

Звук разбившегося вдребезги фарфора заставил их поднять головы и оглянуться. Хестер опустилась на колени, подбирая остатки фарфоровой статуэтки, с которой она стирала пыль. На ее лице была написана ярость, и Бартоломью понял, что это чувство не имело ничего общего с потерей статуэтки.

– О… Хестер, – Эри поднялась и отошла от чужого мужа. – Какая жалость! Похоже, что у вас разбилась коллекционная фигурка мейссенского фарфора.

Хестер издала нечленораздельный звук, но ничего не сказала.

– Я показывала мистеру Нуну атлас птиц, – продолжала Эри. – Давайте смотреть вместе, картинки просто замечательные. Художественным оформлением атласа занимался герцог Стансберри. Я читала, что это весьма уважаемый в Британии орнитолог и художник.

– Нет, благодарю вас, – произнесла Хестер своим самым высокомерным тоном. – У меня есть более конструктивные методы времяпровождения, чем следовать иллюстрации птиц.

Эри скорчила гримаску, услышав, как неправильно Хестер употребляет слова. Та положила осколки фарфора на стол, стоящий в простенке между окнами, и засуетилась вокруг папоротника, как будто потеряв интерес к находящимся в комнате людям. Эри подошла к ней, прижимая книгу к груди, явно подыскивая способ сделать женщине приятное.

– Вы прекрасно умеете обращаться с цветами, Хестер. Какой замечательный папоротник! Моя мама непременно попросила бы у вас дать ей отросток.

– Не тратьте мое время на такую ерунду. Это Бартоломью поставил его здесь, – Хестер хлопнула ладонью по листьям, с которыми возилась минутой раньше. – Снаружи целый лес забит зеленью, и я считаю, что этот папоротник даром не нужен.

Эри подумала, какими жалкими выглядят попытки этой женщины казаться человеком, каким она не была. Пo-видимому, у Хестер были на то свои причины; они есть у каждого.

– Это чудесное растение украшает вашу гостиную и оттеняет всю эту изящную мебель, Хестер. Оно подчеркивает ваш хороший вкус, – Эри надеялась, что Хестер будет приятно услышать, что у нее есть свои несомненные достоинства.

– Ха! Вы такая же… непросвещенная, как и он. Это никакая не гостиная, хотя вам никогда не удастся предоставить его признать это. Это жилая комната. Что касается моей изящной обстановки, то в этой комнате нет даже двух предметов, которые подходят друг другу по стилю. Диван в стиле рококо, из красного дерева. Этот дамский стул принадлежит эпохе Ренессанса Луи XV, а вот эти боковые стулья из Истлейка сделаны из орехового дерева, – она метнула на мужа презрительный взгляд. – На жалованье смотрителя комнату достойно не обставишь.

Бартоломью поднялся на ноги.

– Хестер, «предоставить» – значит, отдать что-либо в чье-то распоряжение. А сейчас, прошу прощения, меня в кабинете ждет работа. Спасибо, что показали мне книгу, Эри.

Эри с удовольствием поколотила бы его за недостаток понимания и предупредительности, но вместо этого протянула ему том со словами:

– Вот, почитайте на досуге, мистер Нун. У меня есть карманный путеводитель, которым я пользуюсь большую часть времени, так что этот мне не понадобится.

Чувствуя неодобрение Эри, Бартоломью кивнул и взял книгу. Если бы мог, он бы взял свои грубоватые слова назад! То, что он поддразнивал жену и издевался над нею, не способствовало уменьшению напряженности в отношениях между ними, и ему стало стыдно.

У себя в кабинете он опустился в кресло за столом и прижал к лицу книгу. Кожаный переплет излучал тепло тела Эри там, где она прижимала его к груди. Запах ландыша заполнил его существо.

То, что Эри до свадьбы будет жить в его доме, превратило существование Бартоломью в рай и ад одновременно. Он ежеминутно ощущал ее присутствие везде, даже когда шел в ванную, ощущал запах ландыша и живую непосредственность молодости, которая составляла сущность этой девушки. Иногда, вот как сейчас, он закрывал глаза и представлял себе, что не существует больше никого, кроме них с Эри, и они живут в одном доме, разговаривают, смеются, едят вместе. Если бы он только мог взять ее к себе в постель, как он проделывал это в своем воображении каждый раз, залезая под простыни, то жизнь действительно превратилась бы в рай.

Но каким бы прекрасным мечтам он ни предавался, в них всегда умудрялась вмешаться Хестер, своим резким, сварливым голосом и постоянными жалобами она возвращала его к действительности.

Рай и ад. И он совсем не был уверен, что, когда Эри выйдет замуж и станет жить в своем собственном доме, его существование станет легче. Как вообще он сможет привыкнуть к мысли, что она спит в постели другого мужчины? Смириться с тем, что это будет Причард, а не он, кто мог бы каждую ночь наслаждаться ее телом, а потом просыпаться рядом с ней утром и знать, что до конца дней своих он будет все так же счастлив!

Платон утверждал, что душевное здоровье важнее физического, что зло и порок хуже смерти и что совершить несправедливость – хуже, чем пострадать от нее. Бартоломью готов был признать правоту последнего утверждения, но в том, что касается состояния его здоровья, он начинал верить, что и на душе у него было бы намного лучше, если бы только он мог погрузиться в священные глубины тела Эри.

Несомненно, что если бы Господь Бог хотел, чтобы мужчина обходился без плотских утех, он сделал бы так, чтобы человек не желал их так сильно, что рисковал сойти с ума, не удовлетворив свои желания. Что даже смерть становилась предпочтительнее жизни без радости, без любви.