Навеки моя

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

По настоянию Хестер в последние несколько дней большую часть времени Эри проводила за приведением своего будущего дома в божеский вид. И хотя само здание было построено всего год назад, домашние труды двух живших в нем холостяков явно оставляли желать лучшего. Главной целью Хестер, конечно, было стремление держать на расстоянии ее мужа и их молодую гостью. Бартоломью понимал, что так будет лучше для всех, и все-таки чувство одиночества и ощущение утраты просто захлестывали его. Жизнь для него потеряла всякий смысл.

Наступила пятница. Завтра Эри и Причард станут мужем и женой. Эта мысль причинила ему такую боль, что Бартоломью показалось, что он умирает. По правде говоря, он хотел, чтобы это случилось на самом деле. Только самообладание, приобретенное за долгие годы, когда он научился стоически переживать самые невыносимые ситуации, и привычка скрывать свои эмоции за стеной апатии и равнодушия дали ему возможность подняться в башню маяка и приветствовать своего племянника.

Причард ждал его. В этом не было ничего необычного; парень всегда с нетерпением ждал смены, но с приездом Эри он стал еще более нетерпеливым. Бартоломью не мог винить его за это. И тем не менее, это его раздражало.

Сегодня юноша возился с канатом, ругаясь сквозь зубы и пытаясь развязать морской узел. Явно работа Сима. Старый морской волк постоянно хотел сделать из Причарда стоящего моряка – по мнению Сима, лучшее, что может получиться из мужчины. «Напрасная трата времени», – подумал Бартоломью. Если Сим был старой рабочей лошадкой, то Причард скорее походил на молодую морскую выдру, всегда стремящуюся плыть по течению и кувыркаться в волнах, он абсолютно не заботился о том, откуда берется хлеб на его столе. Причард поднял голову, когда его дядя вошел в башню.

– Привет, дядя Бартоломью.

Бартоломью кивнул и осторожно покосился на юношу. Последний раз племянник именовал его полным именем, когда просил забрать Эри па железнодорожной станции.

– Возникли какие-то проблемы с прожектором? – спросил Бартоломью в надежде избежать душевных излияний Причарда.

– Нет. Похоже, надвигается шторм, – Причард бросил заниматься канатом и швырнул его на потрепанный морской рундук.

– Ничего удивительного для марта месяца, – Бартоломью направился к винтовой металлической лесенке, которая вела к прожектору, надеясь, что он неправильно истолковал задумчивость своего племянника. Он успел дойти до третьей ступеньки.

– Дядя Бартоломью, могу я тебя спросить кое о чем? Выругавшись про себя, Бартоломью остановился.

– В чем дело?

– Я просто подумал, что, если… – он отвернулся, чтобы поднять кусочек отвалившейся краски, чувствуя себя явно не в своей тарелке. – Тетя Хестер считает, что я должен покопаться в прошлом Эри. Она говорит, что такая молодая и красивая девушка, как Эри, вряд ли бы согласилась выйти замуж за незнакомого человека, если бы у нее не было… отягчающих обстоятельств.

Бартоломью стиснул зубы, чтобы сдержать нецензурные выражения, которые пришли ему на ум, когда он понял, что именно его жена стоит за грядущими неприятностями.

– Мне не хотелось бы прямо спрашивать Эри об этом. Это было бы грубо, как ты думаешь? – Причард щелчком стряхнул с ногтей хлопья краски и уселся за стол, в котором смотрители хранили журналы записи вахт. – Но в чем-то тетя Хестер права, как мне кажется, поэтому я подумал, может быть.

Эри рассказывала тебе что-нибудь… во время вашей поездки из Портленда… что может объяснить, почему она согласилась выйти за меня замуж.

Бартоломью остановился прямо напротив юноши, буравя его проницательным взглядом, пока Причард не заерзал на стуле.

– Причард, я знаю, что ты не хотел бы плохо думать о своей тетке, но в данном случае, – Причард открыл было рот, но Бартоломью заставил его промолчать, подняв руку, – даю тебе слово, что в Хестер говорит ревность. Мисс Скотт недавно потеряла отца и осталась одна во всем мире. Что еще делать в таких обстоятельствах молодой женщине, как не выйти замуж? Ей всего восемнадцать; ей нужен кто-нибудь, кто заботился бы о ней.

Причард согласно кивнул, но Бартоломью видел, что он по-прежнему обеспокоен. Если бы парень был умнее, то он бы понял, что Эри Скотт слишком независима для того, чтобы выйти замуж из боязни одиночества. Бартоломью не осмеливался сказать Причарду правду. Если Хестер узнает о тех неприятностях, которые может причинить дядя Эри, то она воспользуется ими, чтобы запугать своего племянника и заставить его отослать Эри обратно. Бартоломью не мог допустить этой возможности. Видеть ее живущей по соседству, с другим мужчиной, – адское испытание для него, но потерять ее навсегда было бы еще хуже.

– Ты не считаешь, что она могла впутаться… в историю? – спросил Причард.

– Совершенно исключено. Поговори с ней, дай ей шанс объясниться. Я бы назвал это честным, а не грубым поступком. И я уверен, что ты пойме1пь, говорит ли она правду или нет.

Это была ложь; Бартоломью не дал бы и гроша ломаного за способность юноши распознать правду. Во всяком случае, недомолвки и увертки своей тетки Причард не распознавал никогда. Но стоило сыграть на самолюбии юноши, чтобы предотвратить эту последнюю попытку Хестер помешать завтрашней свадьбе.

Причард ухмыльнулся.

– Ты прав, дядя Барт. Я поговорю с Эри сегодня вечером, – он уставился в пол, щеки его залила краска. – А ведь она красивая, правда? Большего я не мог и желать, честное слово! В ней есть какая-то свежесть, которая не позволяет предположить, что она может сделать что-либо недостойное.

В другое время мысль об Эри как о чопорной, благопристойной деве вызвала бы у Бартоломью, улыбку, но интимный, собственнический тон Причарда заставил его сжать кулаки. Он повернулся спиной к лестнице и начал медленно спускаться, стиснув зубы, чтобы не взорваться. Но так просто уйти ему не удалось.

– Подожди, – позвал его Причард. – Я хочу поговорить с тобой еще кое о чем.

Бартоломью закрыл глаза и потер затылок, где начинала пульсировать боль.

– О чем?

Причард снова был на ногах, он взволнованно расхаживал по узкому пространству между столом и дверью. Бартоломью охватила паника, когда шестое чувство подсказало ему, что юноша собирается спросить его о чем-то очень личном.

– Я не знаю, как сказать, но… – Причард беспомощно поднял руку и выпалил остальное – я никогда еще не был с женщиной, поэтому мне нужны какие-нибудь подсказки или…

Черт возьми!

– Ты хочешь сказать, что не знаешь, как…

– Святой Гектор! Дядя Барт, я провел достаточно времени с животными и не раз слышал, как говорят об этом мужчины, так что знаю, как это делается. Но как мне к ней подойти? Я имею в виду, знает ли она, что от нее требуется, или я сначала должен ей все объяснить? Должен ли я надеть ночную рубашку или…

У Бартоломью заныло сердце при мысли о том, что в брачную ночь его нимфу будет неумело лапать мужчина, который, благодаря Бартоломью, был более невинным, чем она сама. Ради нее он должен дать юноше несколько советов, но это будет самой тягостной обязанностью, с которой когда-либо сталкивался Бартоломью.

Причард грыз ноготь и разговаривал сам с собой, уставясь в пол.

– Я думаю, что если свет не будет гореть, я могу лечь в постель голым. Она, конечно, наденет ночную сорочку, – подняв голову, он добавил:

– Следует ли мне снять с нее сорочку, или мы должны проделать это одетыми? Правильно ли будет, если я дотронусь до нее? – на юном лице Причарда отражались смущение и страдание. – Я не хочу испугать ее, дядя Барт, но я никогда еще не видел женщины. Обнаженной, то есть. И я хочу ее увидеть. И еще я хочу потрогать ее.

Каждое слово, как нож, вонзалось в сердце Бартоломью. Он старался держаться в тени, зная, что вся кровь отхлынула у него от лица и оно по цвету могло сравниться с выбеленными стенами вокруг него. На него нахлынули воспоминания: мягкость полных грудей Эри, вкус ее розовых сосков, запах ландыша, сладкое благословенное тепло между ее бедер. Тело его отреагировало незамедлительно, вызвав прилив крови в паху. Затем перед ним возник образ Причарда, ласкающего ее неуклюжими, невежественными лапами, влезающего на нее…

Бартоломью тряхнул головой, чтобы отогнать кошмарные видения, и глубоко втянул воздух, пытаясь овладеть собой.

– Она будет знать, чего ожидать, Причард. Просто не торопи ее и не торопись сам; убедись, что она готова и возбуждена, —прежде чем…

– Убедиться, что она возбуждена? Но я так понимаю, что приличные женщины не ощущают ничего, кроме отвращения, когда мужчина берет их.

Бартоломью вздохнул/

– Не думаешь ли ты, что они не способны чувствовать? Они могут получать такое же удовольствие от секса, как и мы. Просто им надо уделить больше внимания и подготовить их.

Причард нахмурился в явном затруднении.

– Но как я узнаю, что она готова?

Внутри у Бартоломью все кипело от необходимости вести такой интимный разговор с мужчиной, которому суждено стать мужем Эри. Если бы у Бартоломью был сын, однажды ему пришлось бы завести подобный разговор, но тогда все было бы по-другому. И, поскольку у него никогда не будет своих детей, – еще одно обстоятельство, о котором он так сильно сожалел, – у него не было нужды практиковаться.

– Ты потрогаешь ее пальцами, – сказал он холодным тихим тоном, который показал бы более дальновидному человеку, что он почти потерял терпение.

У Причарда глаза полезли на лоб:

– Вы имеете в виду… пощупать ее? Там, внизу?

– Да, Причард, именно это я и имею в виду.

– Ощутить что?

– Естественную увлажняющую жидкость, которую выделяет ее тело во время подготовки к акту. Если ее не будет, целуй ее, ласкай ее, шепчи ей, какая она красивая. Делай то, что кажется естественным. И в будущем избавь меня от этих расспросов.

С этими словами Бартоломью затопал вверх по ступенькам, не дожидаясь новых вопросов. Его шаги на металлической лесенке гулко звучали в восьмиугольной башне, и лишь когда дверь за ним захлопнулась, Бартоломью остановился и, крепко ухватившись за перила, закрыл глаза и стал молиться, чтобы Господь дал ему силы.

Когда Эри вышла на заднее крыльцо, Причард подбрасывал в воздух и ловил бейсбольный мяч. Как только юноша увидел ее, то поспешил к ней, бросив мяч, который ударился о землю и откатился в сторону.

– Эри! Я надеялся, что вы выйдете. Она с удивлением поглядела на него.

– Разумеется, я вышла. Вы просили меня об этом, помните?

– Да, но… – он оборвал предложение на полуслове и откровенно залюбовался ее нежным лицом. Вдруг он схватил ее за руку и потащил с собой за дом. Прижав ее к стене дровяного сарая, он с силой прижал свои губы к ее рту. Эри уперлась руками ему в грудь и отвернулась.

– Причард!

– Эри, не сердитесь. Я должен был сделать это. Да вы и сами поцеловали меня в самый первый день, так что это должно вам нравиться.

– Я возражаю не против того, что вы поцеловали меня, а против того, что вы сделали мне больно.

– Простите меня, я постараюсь быть нежнее.

Он наклонил голову, собираясь поцеловать ее снова, и она отвернулась, по-прежнему упираясь руками ему в грудь.

– Причард, что подумают ваша тетя или Бартоломью, если увидят нас?

– Но мы уже почти женаты. Завтра в это время мы уже будем мужем и женой.

– Даже супруги не целуются, на людях.

Он недовольно скривился:

– Мы не на людях; мы за домом. Тетя Хестер занимается штопкой, дядя Барт несет вахту на маяке, а старый Сим спит. Нас никто не видит.

– Дело не в этом.

– А в чем?

Эри оказалась в затруднительном положении. Дело было в том, что ей не нравились его тяжелые, мокрые поцелуи, но она не хотела обидеть его, прямо сказав об этом.

– Как вы сказали, завтра мы поженимся. Уж столько-то вы наверняка можете подождать.

– Святой Гектор, Эри! Я и так ждал целую жизнь. Один раз я ведь могу вас поцеловать?

Эри тихонько вздохнула.

– Да, я думаю, да. Очень хорошо, но только я вас поцелую сама, чтобы показать вам, что мне это нравится.

Он с готовностью кивнул и наклонил голову ниже, вытянув губы и закрыв глаза. Эри положила руки ему на плечи и позволила взять себя за талию.

Чуть-чуть приоткройте рот, пусть ваши губы будут мягкими.

Он повиновался. Эри прижалась губами к его губам. На одну секунду ей показалось, что она целует Бартоломью. Пульс ее участился, и нервы зазвенели. Он задышал часто-часто, когда ее язык проник к нему в рот, чтобы ощутить его вкус, он застонал и так крепко прижал ее к себе, что она почувствовала его возбуждение даже сквозь одежду.

Вкус был совсем другой. Тело было совсем другим. Затем рука пробралась между их телами и больно вцепилась в ее грудь. Мечты Эри о Бартоломью быстро исчезли. Эри отвернула голову в сторону. Он напряженно смотрел на нее, учащенно дыша.

– Вы чертовски хорошо целуетесь. Где вы этому научились?

Ошеломленная, она ответила:

– Я просто хотела почувствовать вкус вашего поцелуя.

– Ну и как? – он придвинулся ближе, улыбаясь во весь рот. – Мне тоже понравилось пробовать вас на вкус.

Он крепко прижал ее к себе, и она позволила ему еще один поцелуй, надеясь, что он забудет о своем вопросе относительно ее опытности. Пронзительный, раздраженный голос Хестер, выкрикивающий ее имя, оторвал их друг от друга. Он неохотно отпустил ее.

– Должно быть, тете Хестер нужна помощь. Знаете, вам нужно быть немножко поэнергичнее. Она говорит, что с появлением еще одного человека работы значительно прибавилось, и я не думаю, что она чувствует себя так хорошо, как старается казаться.

Эри открыла от удивления рот и, ошеломленная, уставилась на него.

– Вы имеете виду, что того, что я дою коров, сбиваю масло, стираю и помогаю готовить, недостаточно?

– Вы делали все это?

– Да, я делала все это, и сегодня утром, и каждое утро с тех пор, как я приехала сюда. Я также убираю свою комнату, мою посуду и помогаю стирать пыль и мыть полы. И, наконец, я подготавливала наши комнаты к свадьбе.

Причард пожал плечами:

– Тогда я ничего не понимаю. Почему же тетя Хестер жалуется, если вы все время ей помогаете?

– Может быть, на самом деле она хочет, чтобы я выполняла всю работу по дому за себя и за нее, – ответила Эри.

– Перестаньте, Эри. Вы понимаете, тетя Хестер уже старая и, как я уже говорил, она плохо себя чувствует.

Услышав новые визгливые крики Хестер, Эри проглотила едкий ответ, который вертелся у нее на языке.

– Я должна идти. Спокойной ночи, Причард.

– Мы не могли бы прогуляться после того, как вы сделаете то, что она от вас хочет? – спросил он, когда Эри поспешно удалялась.

Она не ответила. Без сомнения, он хотел остаться с ней наедине, чтобы снова терзать ее. Эри покачала головой и выбранила себя за такие мысли. Меньше чем через двадцать четыре часа он станет ее мужем. Если ей не нравились его мелкие приставания сейчас, то что же она будет делать, когда ляжет с ним в постель?

Ею овладело тягостное ощущение – такое с ней было только раз, когда дядя Лу сказал ей, что ее отец скончался, и она не посмела вернуться домой, боясь, что дядя Ксенос может найти ее. Тогда она отогнала от себя эти мысли, предвкушая предстоящее приключение, путешествие через всю страну, знакомство с новыми людьми и жизнь на новом месте. Теперь приключение закончилось. По крайней мере здесь она будет находиться рядом с Бартоломью. Она не сможет обнять его, испытать удивительное магическое чувство, когда его руки касаются ее тела, но она сможет говорить с ним, видеть его. И со временем она, конечно, научится наслаждаться поцелуями Причарда и тем, как его руки будут дотрагиваться до нее.

Почему-то последняя мысль вызвала у нее непреодолимое желание расплакаться.

– Еще до рассвета пойдет дождь, – сказал старый Сим, войдя в башню маяка. Он повесил свой плащ, вынул их кармана трубку и приготовился зажечь ее. – Ветер повернулся к югу.

Бартоломью не было нужды слушать окончание поговорки. «Когда ветер поворачивает к югу, дождь идет за ним по кругу». И спорить он тоже не собирался. Сим был прав; завтрашний день будет холодным и сырым. Не лучшее предзнаменование в день свадьбы Эри.

– Думаешь, сильно задует? – спросил он, закончив делать записи в вахтенном журнале.

Сим подошел к висящему на стене барометру:

– Когда он падает вот так, готовься к свистопляске. А когда поднимается, можешь запускать воздушного змея, – он вынул изо рта трубку, сделанную из кукурузного початка, и постучал черенком по стеклу барометра. – Барометр говорит, что на завтра можно готовить змея к запуску.

Бартоломью улыбнулся.

– Если бы не дождь, ты хотел сказать?

Ссутулившийся старик ответил ему неразборчивым ворчанием. Сладкий аромат табака наполнил воздух. Бартоломью положил ручку рядом с чернильницей, промокнул страницу, на которой делал записи, и закрыл журнал. Сим начинал свою смену с обычного ежедневного ритуала: повесить плащ, раскурить трубку и проверить барометр. Но если и существовал кто-либо, кому не нужны были приборы для предсказания погоды, то это и был этот старый, согнутый старик в мешковатых брюках и с трубкой из початка кукурузы, торчащей из-под густых, небрежно подстриженных усов.

– Ну, – сказал Бартоломью, вставая со стула, – пока что это была тихая ночь.

Старый Сим снова проворчал что-то, шаркая вверх по лестнице, – он шел проверить уровень керосина и отрегулировать вес, хотя прекрасно знал, что Бартоломью обязательно проделывал эти операции непосредственно перед сдачей вахты, так что ему самому не было необходимости повторять их. Бартоломью не обижался; он сам начинал собственную вахту с того же самого.

Влажный ветерок ласково коснулся щек Бартоломью, когда он вышел из башни маяка и остановился, глядя на залитое лунным светом море. В небе кое-где виднелись редкие звезды, которые прятались, как непослушные дети, и были почти невидимыми в темном небе за облаками. Он глубоко вдохнул соленый воздух и постоял, слушая рокот волн, разбивающихся о скалы в двухстах футах внизу, наслаждаясь вечным очарованием моря. Потом он повернулся и по отполированным деревянным ступенькам поднялся на самую вершину утеса.

Он прошел почти половину тысячефутового расстояния между башней маяка и домиком смотрителей, когда заметил неясные очертания какой-то фигуры, приближавшейся к нему в темноте. Ему показалось, что он расслышал шорох ткани. Остановившись, он замер, затаив дыхание. Сердце в его груди сбилось с ритма, а по венам быстро побежал адреналин. Он боялся надеяться на то, что могло оказаться правдой; он слишком сильно желал этого. Мимо прошел луч прожектора, и в его сиянии он увидел ее бледное лицо, обрамленное темным капюшоном накидки. Душа его воспарила к небесам.

Эри приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки; слегка приоткрыв свой чувственный рот, она пристально смотрела на него. Он ждал, чтобы она заговорила, но она молчала, и только выражение ее прекрасных голубых глаз сказало ему, что она ждала его здесь.

– Завтра… – начала она и замолчала на полуслове. Недосказанность повисла между ними, как петля палача, зловещая и неумолимая – Я должна была увидеть тебя.

Здравый смысл и желание боролись в нем. Если он хотя бы дотронется до нее, он пропал. Впрочем, разве это уже не случилось? Разве он не потерял голову в тот самый момент, когда впервые увидел ее?

– Подойди ко мне, – произнес он низким чувственным голосом.

Она бросилась к нему в объятия. Минута шла за минутой, а они стояли обнявшись, счастливые уже от того, что могли наслаждаться теплом и близостью друг к другу, их сердца слились в одно, а души обуревали одни и те же пламенные чувства, которые мужчина и женщина испытывали и разделяли с незапамятных времен.

Наконец Эри подняла голову и взглянула на него. Капюшон свалился с ее головы, и в лунном свете ее волосы отливали серебром и золотом. Она была так красива, что у Бартоломью защемило сердце.

И внезапно он понял, что ему уже мало просто сжимать ее в объятиях.

Он повел ее к зарослям кустарника, которые укроют их от луча прожектора маяка, когда он будет светить в их сторону. Он расстелил ее накидку на сырой траве и лег рядом с нею.

Их первый поцелуй был легким и нежным, а второй – долгим и жадным. Ее руки начали расстегивать на нем одежду, а он ласкал ее грудь через тонкий муслин ее ночного халата и целовал впадинку на шее под горлом, как будто в ее небольшой глубине был сосредоточен весь эликсир жизни.

Она расстегнула его куртку и сняла ее. За курткой последовала его рубашка. Пока он возился с крохотными пуговками на лифе ее халата, она зарылась лицом в волнистые волосы у него на груди. Языком она лизнула его кожу. Затем она прикусила маленький сосок у него на груди своими белыми зубами.

Бартоломью оставил попытки расстегнуть ее халат и просто стащил его с нее через голову. От прикосновения холодного ночного воздуха к ее обнаженной груди соски ее увяли. Он согревал их свои теплым дыханием до тех пор, пока они не стали твердыми и набухшими, как и некая часть его собственного тела, которую Эри в этот самый момент пыталась освободить своими маленькими неопытными руками.

Ощущение его горячего, как печка, тела, прижавшегося к ней, плоть к плоти, вырвало у Эри стон, который буквально опалил его.

В голове у него набатным звоном отдавалось требование остановиться. Мозг пытался управлять им. Но тело требовало вознаграждения.

Эри не могла прижаться к нему еще теснее. Она хотела проникнуть в него и оставаться там в тепле и безопасности, где ее никто и никогда не сможет достать. Однажды он обожал и боготворил ее своими руками, своими губами. Теперь она испытывала непреодолимое желание сделать то же самое для него.

Бартоломью застонал. Все его тело сотрясала дрожь. Удовольствие от ее невинных прикосновений было таким непереносимым, что он боялся, что потеряет контроль над собой здесь и сейчас. Когда он больше уже не мог сдерживаться, он взял ее руки в свои, поцеловал ее ладошки, а потом перевернул ее на спину. Она лежала перед ним, раскинув руки, открывая ему полный доступ ко всем ее сокровенным тайнам, и он еще раз отдал дань ее красоте, той страсти, которую она в нем пробуждала.

Мгновение спустя оба они уже парили в раю, забывшись в экстазе чувств, на которые они друг друга вдохновляли.

– Пожалуйста, – охрипшим голосом прошептала она. – Я хочу почувствовать все до конца. Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

Господи, он тоже хотел этого! Она было готова: горячая, влажная, нетерпеливая. Ничто в его жизни не могло подготовить его к той страсти, с какой он желал ее и любил ее. Его любовь была слишком сильной, чтобы он мог позволить себе сломать ее жизнь, обесчестить ее в первую брачную ночь. Он знал, что и так взял уже слишком много.

«Давай, сломай ее. Тогда она станет твоей. И только твоей; потому что больше никто не захочет ее».

Разум противостоял желанию плоти. Он мог получить то, что хотел, что они оба хотели, а затем позволить Причарду жениться на ней. Юноша был таким невинным, что ни за что не догадался бы о том, что случилось, но Бартоломью бы знал, что именно он сделал. Его замучила бы совесть. Хуже того, как только он сделал бы ее своей, он не позволил бы другому мужчине прикоснуться к ней.

– О, Бартоломью!

Напряжение в ее голосе заставило его вернуться к реальности и ощутить первую дрожь ее извержения. В неистовом стремлении слиться с ним воедино она раздвинула ноги и впилась ногтями ему в ягодицы, пытаясь протолкнуть его внутрь себя. Щеки ее блестели от слез, а голос дрожал от сдерживаемых всхлипов.

– Пожалуйста, Бартоломью. Покажи мне, как это делается, помоги мне.

– Нет, моя любимая нимфа. Так не годится. Доверься мне. Он нежно сомкнул зубы на набухшем соске и втянул его в рот. Эри начала извиваться, и в то время как он ласкал губами ее грудь, ее руки скользили по сильным мышцам его плеч, а ее губы снова и снова хрипло нашептывали его имя. Вихрь наслаждения подхватил и понес ее, такой же необузданный и могучий, как и в первый раз, когда он довел ее до экстаза. Бартоломью исследовал, ласкал, пробовал и гладил ее тело до тех пор, пока ее не захлестнул неуправляемый поток чудесных ощущений.

Когда он почувствовал, как она замерла, а затем отдалась сладким спазмам финального экстаза, он застонал, скрипя зубами от бешеного желания погрузиться в ее влажное тепло и обрести самому столь долгожданное освобождение. И как только ее тело обмякло у него в руках, он ощутил, как ее руки начали ласкать его возбужденную плоть. Он оцепенел на мгновение, а потом с громким свистом втянул в себя воздух.

– Ради Бога, нимфа, не надо, – он накрыл ее руку своей.

– Позволь мне, Бартоломью, Я хочу доставить тебе такое же удовольствие, какое ты подарил мне.

Он застонал; искушение было слишком велико. Хотя он и не позволил ей ласкать себя, он все-таки был слишком возбужден, ощущая, как ее маленькие, мягкие руки обнимают его естество. Хриплым голосом, тяжело дыша, он произнес:

– Еще немного, и я разряжусь прямо тебе в руки, маленькая нереида.

– Разве это плохо?

Он попытался засмеяться, но из этого ничего не вышло.

– Не для меня, а вот тебе это может показаться грязным и неприятным.

– Не может оказаться неприятным свидетельство твоей любви ко мне. Разреши мне любить тебя так, как ты любил меня.

Несмотря на все его усилия противостоять ей, она оттолкнула его руку и нежно погладила его напряженную плоть. Рай. И ад. Только ощущение ее жаркого, мягкого, влажного тела, обнимающего его, прижимающегося к нему, все глубже и глубже затягивающего его внутрь нее, могло сравниться с экстатическим восторгом, который доставляли ему ее прикосновения. Он настолько погрузился в доставляемое ему наслаждение, что не заметил, как она переменила позу. Когда ее влажный язычок медленно и ласково коснулся его напряженной плоти, он едва не потерял контроль над собой.

Он вырвался из ее объятий и перевернулся на спину, благословляя прохладный воздух, который помог ему вновь обрести самообладание, которое он едва не утратил.

– Бартоломью? – Эри положила руку на его покрытую испариной грудь. – Я сделала тебе больно?

– Нет, – он издал полузадушенный смешок. Взяв ее руку в свою, он поднес ее к губам. – Совсем наоборот, должен признаться.

– Ты имеешь в виду, что тебе понравилось?

– Конечно. Да и кому бы это не понравилось? Но я говорил тебе, каковы будут последствия.

– А я ответила тебе, что меня это не волнует.

Прежде чем он успел остановить ее, она склонилась над ним и взяла его естество в рот, облизывая и посасывая его так, как он ласкал ее груди. Его охватила восхитительная дрожь приближающегося оргазма. Если он не оторвется от нее, он пропал. Но он не мог этого сделать. У него оставался только один выход.

Взяв ее за руки, он притянул ее к себе. Затем повернулся к ней, так что теперь они лежали на боку, лицом друг к другу. Едва он протянул руку и коснулся ее, как ее ноги раздвинулись, и он очутился в горячей, влажной ложбинке между ее ног. Он почти вошел в нее.

Она крепко обхватила его ногами. Возросшее давление на его налившийся кровью орган усилило восхитительное ощущение, которое охватило его, когда он вонзился в эту скользкую, влажную пещерку. Он чувственно оскалился, сжав зубы от невероятного усилия сдержаться и не продвинуться вглубь на тот самый пресловутый лишний дюйм и не войти в нее полностью. В своем воображении он был внутри нее. Этого было достаточно.

Он замер, когда внутри него вспыхнула радуга невероятных ощущений. Господи Боже, он никогда не испытывал ничего подобного! Довольствие оказалось настолько сильным, что ему показалось, что он не выдержит. Но он выдержал.

Они долго лежали обнявшись, счастливые и душой, и телом. Бартоломью сумел еще укрыть их накидкой от холодного ветра. Легкий вздох Эри взъерошил волосы у него на груди, когда она плотнее прижалась к нему.

– Что мы будем делать? – спросила она наконец. – Я не могу выйти замуж за Причарда. Это будет несправедливо по отношению к нему, учитывая те чувства, которые я испытываю к тебе.

Он был в достаточной мере человеком, чтобы почувствовать радость и восхищение от ее слов, но одновременно достаточно реально оценивал окружающее.

– Ну и что, ты теперь уедешь отсюда? Будешь убегать, как твои родители, с континента на континент, до тех пор, пока наконец твой дядя не поймает тебя и не выдаст за какого-нибудь богача?

Эти слова были правдой, а потому прозвучали жестоко.

– У тебя с Причардом мог бы быть шанс найти свое счастье где-нибудь в другом месте, – безжизненно промолвил Бартоломью. – Но ты должна выйти за него замуж – у тебя нет другого выхода.

Он не мог сказать, что не вынесет, если она выйдет замуж за кого-то другого. Мужчина, лучший, чем Причард Монтир, мог когда-нибудь завоевать ее любовь и украсть ее у Бартоломью, а этого он бы не пережил. И хотя он не мог заставить себя произнести это вслух, сам он не обманывался на этот счет.

– То, что случилось сегодня ночью, не должно повториться, – сказал он. – Начиная с этого момента, я буду дядя Бартоломью, не больше…

– И не меньше, – закончила за него Эри.

Говорить больше было не о чем. Он осторожно удалил носовым платком все следы своей страсти, а затем помог ей одеться. Они молча подошли к дому. У заднего крыльца он шепотом сказал ей, чтобы она вошла одна; он подождет немного снаружи, просто на всякий случай. Она начала было подниматься по ступенькам крыльца, а затем бегом вернулась, чтобы поцеловать его – вероятно, это был последний поцелуй, который он мог ей подарить.

Когда наконец дверь закрылась за нею, Эри утомленно повернулась к лестнице. Там, на ступеньках, стояла Хестер.