Назад к жизни

8

Вопреки всем моим опасениям, экзамен прошел без лишних проблем. Я зашла с первой группой, в которую входили и Ирина с Натальей, справедливо полагая, что перед смертью не надышишься. Взяла билет и выдохнула — эту тему я знала. Удивительно, но билет абсолютно не совпал с тем, что был в прошлой жизни. Видимо я все-таки начала менять реальность, создавая новую, поэтому совпадений становилось все меньше. Так, например, прошлой жизни, к большому счастью, отвратительного по своему содержанию разговора с Анжеликой не состоялось. В воскресенье я часто снова и снова прокручивала его в голове и понимала, что эта идея пришла в голову моей подруги не вчера, что она обдумывала ее и раньше. И от осознания этого мне становилось страшно. Я встала на незнакомую тропу и двигалась по ней на ощупь.

Стоянов то и дело бросал на меня быстрые взгляды, словно хотел удостовериться, что я не пользуюсь шпаргалками. Впрочем, ровно точно так же он смотрел и на остальных: внимательно и проницательно.

— Ломов, на выход, — прозвучал в тишине ледяной голос.

Так, первый пошел.

Мы все невольно вздрогнули и подняли головы от своих работ. Тихо матерясь под нос, один из наших сокурсников собирал вещи.

Я снова вернулась к своему билету, решая последнюю задачу.

Перепроверив все еще раз, я бегло осмотрела группу. Похоже, пойду отвечать первой. Если честно, не хотелось бы, но чего, собственно, еще ждать? Второго пришествия?

Но Иринка меня все-таки опередила, пошла первой за долю секунды до того, как я встала с места. Бойко рассказала свой билет, ответила на все дополнительные вопросы и радостно заулыбалась, глядя, как Стоянов выводит в зачетке оценку. Он тоже улыбнулся в ответ, и внезапно мое сердце кольнула неприятная игла, — улыбка, адресованная Ирине, была теплой и сердечной. А Михаил, словно почувствовав мой взгляд, вдруг неожиданно повернул голову, и наши глаза встретились.

Гордо вскинув голову, я поднялась с места и пошла к учительскому столу. Как бы там ни было, билет не вызвал никакого затруднения, я больше опасалась вопросов с подвохом, на которые Стоянов был настоящий мастер.

Протянула ему исписанные листы и села рядом, на указанное глазами место, напряженно ожидая вердикта. Каким же было мое удивление, когда он лишь поправил арифметическую ошибку в задаче (вот я лох!) и протянул ко мне руку.

— Зачетку давай, Якимова, — поторопил он, когда я не сразу сообразила, что от меня хотят.

— Да, простите, — я торопливо выполнила приказ и невольно закусила губы, сдерживая улыбку.

Стоянов уверенно поставил четыре и расписался.

— Будь внимательнее, — тихо заметил он, кивая на такую глупую ошибку. — Обидно терять балл из-за глупости…

Да ладно, мне эта четверка дороже многих «отлично» будет!

— Спасибо, — против воли вырвалось у меня.

— Ты заслужила, — все так же тихо ответил он. — Увидимся в следующем семестре, Кира.

От того, как он произнес имя у меня защемило в груди: мягко, задумчиво, словно пробуя на вкус. В этих словах не было ни капли насмешки или язвительности. Лишь легкая усталость и… грусть, что ли.

Нет, нет, нет! Ты должен забыть меня сразу, как только я сдам последний экзамен. Мое лицо должно смещаться с сотнями лиц других студенток за твою долгую работу в университетах. Ты должен забыть и не вспомнить, даже если жизнь снова столкнет нас зимним вечером через 20 лет в далекой Болгарии. Ты должен скользнуть по моему лицу безразличным взглядом, продолжив разговор с друзьями. А я… я отвернусь и сделаю вид, что не понимаю ни слова по-русски. И тот день, жарким летом, когда я сошла с ума от твоих глаз и прикосновений, проведу дома, с семьей!

Молча кивнув, я быстро убежала, не желая ни минуты лишней проводить рядом с этим человеком. Рядом с аудиторией Ирина ждала Наталью, которая, как я видела пока собиралась шла сдавать сразу после меня.

— Ну что, сдала все-таки? — улыбнулась староста.

— Да. Прикинь с первого раза и на четверку.

— Ну вот, а кто-то тут панику разводил. Наш Михаил Иванович совсем не драконом оказался? После экзамена будем его поздравлять. — Ее щеки раскраснелись, глаза блестели. Я хорошо знала отчего может быть такой блеск. — Ты с нами?

Снова неприятная, иррациональная игла ревности уколола в самое сердце, заставив поморщиться.

Обругав себя, я мило улыбнулась.

— Нет, — мне не хотелось снова попадаться на глаза Стоянову, как не хотелось и наблюдать за их общением с Ириной. — Сейчас мне бы остальные экзамены сдать.

Но и остальных экзаменов опасалась я напрасно — они прошли ровно и спокойно. Успокоившись после матстатистики, я сдавала один экзамен за другим, получая хорошие оценки и искреннее удивление преподавателей, которые в отличие от Стоянова отыгрались за мои прогулы по полной программе. Память и опыт не подвели — сессию я закончила без хвостов и даже без троек. Настроение мое значительно улучшилось, а к концу сессии я вообще летала в эйфории: впереди меня ждало прекрасное лето рядом с любимой мамой и целая жизнь в которой не будет старых ошибок.

Анжелика тоже сдала сессию, однако в отличие от меня с большой натяжкой, ходила понурая и злая — отец серьезно уменьшил ее финансирование. Я не могла бросить ее в этот период, хоть и прекрасно сознавала, что дружба наша основана скорее на прошлом, чем на будущем. Мне стало с ней откровенно скучно, вечеринки больше не прельщали своей яркостью, сплетни за спиной других людей вызывали глухое раздражение, обсуждение ее отношений с парнями — откровенное непонимание.

Впрочем, дружба с другими людьми у меня тоже не очень-то получалась: Многие вещи, которые были интересны сокурсникам, для меня стали пройденным этапом. Гораздо приятнее было провести время с мамой за бокалом белого вина, обсуждая новости дня, книги, которые мы читали по очереди, политику, фильмы. Единственным приятным исключением в этом плане стала Наталья, которая после отъезда Ирины домой, осталась в городе одна.

Она была спокойной, разумной девушкой, немного замкнутой, но вдумчивой. Много читала, любила, как и я, музыку, любила готовить и печь печенье, для чего я с радостью предоставила ей нашу кухню.

Свой день рождения я провела в компании мамы и Натальи, сказав Анжелике, что чувствую себя не очень хорошо.

— Не очень-то хорошо лгать лучшей подруге, — заметила Наташа, когда мама ушла спать, оставив нас одних в комнате.

— Верно, — согласилась я, — но не могу я, Наташ. И оставить ее не могу и общаться с ней пока нет ни сил, ни желания.

Я боялась рассказать Наталье, да что там, даже маме, что именно предложила сделать Анжелика в отношении Стоянова, в случае если я завалю экзамен. Поступок был настолько подлым, что даже сама мысль о том, что это можно совершить вызывала у меня стыд.

Как бы я этого не хотела, Михаил не выходил у меня из головы. И примерно через неделю после завершения сессии признала сама себе: я отчаянно скучаю по этому человеку. Так не должно было быть, я должна была забыть его, как и он меня.

— Да, — заметила Наташа, — ты сильно изменилась. Очень сильно. Это заметили все: манеры, внешность, характер. Стала с одной стороны мягче, дипломатичнее, но в тебе появился какой-то стержень, не говоря про твой стиль. И, кстати, многие парни с курса стали поглядывать на тебя с интересом.

Я заметила. Особенно Андрей — моя первая, крайне неудачная любовь. Всего год назад, когда мы вместе учились в школе, он смотрел на меня с пренебрежением, а я на него как на божество. Сейчас я не один раз ловила на себе его задумчивый взгляд, а для меня он существовать перестал.

— Забавно, — скрывая легкое смущение, засмеялась я. — Только мне они не очень интересны. О чем с ними говорить, Наташ? У них ведь сейчас на уме одно.

— Да, о тебя многие зубы пообломают, — усмехнулась она. — Приятно думать, что я это увижу.

— Ты, оказывается, злюка, — рассмеялась я, наливая себе еще бокал. — Что насчет тебя?

— О, я холодна как лед, — в тон мне отозвалась подруга. — Меня сейчас больше учеба заботит, чем отношения. Не хочу… — она прикусила губу и очень тихо призналась — не хочу как моя мать: родить в 18, выйти замуж и всю жизнь терпеть грубости от мужика.

— Ты поэтому домой не поехала? — через несколько минут томительного молчания, все-таки спросила я.

— Чего я там не видела? Лучше все лето работать, чем слушать отца и его скандалы.

— В такие моменты я и думаю, что хорошо, что отец нас с мамой бросил много лет назад, — призналась я. — Он тоже много с мамой скандалил, один раз меня ударил по лицу — это стало для нее последней каплей.

— У твоей хотя бы хватило силы с ним расстаться, — вздохнула Наталья.

— Ну, она собрала его чемоданы и выбросила их на лестницу. Больше мы его и не видели. К счастью.

— Умница!

Мы замолчали, глядя на великолепный закат.

— А что Ирина? — вопрос сорвался с языка прежде, чем я успела подумать.

— В смысле?

— Ну, ей кто-то нравится?

— О! Тот, кто ей нравится, ей не по зубам.

Вот, дьявол! Значит мне не показалось….

— Это Стоянов, да? — почему я чувствую досаду?

— Ого, — выдохнула Наталья, — вот это наблюдательность. Иринка вроде особо не отсвечивает. Да и староват он для нее….

— О, Наташ, не говори глупости, — вопреки кому в горле, я не смогла не защитить его, — если чувства искренние, то возраст не самая большая помеха……

— Кира, ключевое — если чувства искренние. Он холоден, как лед. У него таких, как мы сотни каждый год. С учетом того, что мужик далеко не урод, каждый год находится такая вот Ирина. К счастью, он мудрее нас. Иринка все это понимает, хоть и бесится знатно. Она ревнивая, — смущенно признала Наталья, словно бы защищая подругу. — Будем надеяться, что она это перерастет.

Я молча кивнула, боясь признаться самой себе, что подленько радуюсь бесперспективности влюбленности Иринки.

— Что ж ты, зараза, творишь? — спросила я позже у своего отражения, злясь на самое себя. — Опять на те же грабли? Мало было? Хочешь добавки?

Увы, аутотренинг не помогал.

— Не хочешь передохнуть, Кира? — мама подошла совершенно неслышно.

Летнее солнце палило без жалости. От жары рубашка прилипла к спине, а волосы падали на лоб влажными прядями, хоть я и старалась работать в тени, перемещаясь по грядке. Прополка никогда не входила в перечень моих любимых занятий, но, как ни странно, сейчас она вызывала гораздо меньше отвращения, чем раньше.

— Все в порядке, мам, — я стерла пот со лба. — Я в норме. Скоро закончу.

Никогда не любила работать в огороде, но…. мама любила нашу дачу. Раньше я всеми силами пыталась избежать поездок, а сейчас не хотела терять ни одной драгоценной минуты рядом с ней. Больше я не допущу фатальных ошибок, не дам смерти забрать у меня самого родного и близкого человека в мире.

— Кира, ты решила побить рекорд стахановцев? Три грядки за утро — это даже для меня слишком.

— Труд из обезьяны сделал человека, мам. Может, мне тоже поможет…. — пробормотала я, вздохнув, и села прямо на горячую землю, давая отдых спине и рукам.

Мама селя рядом и протянула мне стакан с прохладным лимонадом.

— Держи, мартышка.

— Мам, давай хотя бы лемур. Все не так обидно.

Я сделала несколько глотков и зажмурилась от удовольствия, а после легла на грядку, глядя в глубокое, чистое небо. Вздохнула, наслаждаясь спокойствием и умиротворением.

— Что с тобой произошло, Кира? — тихо спросила мама. — Там, в монастыре?

Она знала, почувствовала всем своим материнским сердцем. Только увы, ответа на ее вопрос я дать не могла.

— Мне приснился сон, мама, — глухо призналась я. — Очень страшный и реалистичный сон. Сон о том, что если я не изменюсь, не возьмусь за голову, моя жизнь превратиться в ад. Не сразу, но мои ошибки станут причиной огромной трагедии. И я…. Испугалась. Мне страшно до сих пор.

Она молчала, тоже глядя в небо и подставляя лицо золотистым лучам, пробивавшимся сквозь тень дерева.

— Ты из-за этого отдалилась от Анжелики?

— Не только, — снова призналась я, закрывая глаза. — Ты ведь тоже не была в восторге от нашей дружбы?

Мама молча кивнула.

— Почему же ничего не говорила?

— А это помогло бы, Кира? Ты бы услышала мои доводы? Сложно повлиять на человека, когда он сам не желает изменений, не видит очевидных вещей, ослеплен и находится под влиянием другого. Начни я этот разговор, и мы разругались бы с тобой, но подругу бы ты не оставила. У меня не было иного выбора, как просто наблюдать.

Моя любимая, мудрая мама!

— И что ты думаешь?

— Думаю, что девочка не видит границ. С каждым годом ее понимание добра и зла становится все более и более размытым. Она не плохая, но политика ее родителей, не ограничивающих ее, дает свои плоды…. Ты и сама, думаю, это увидела.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что иначе ты не стала бы отдалятся от нее. Что она сделала, Кира? Или что предложила сделать?

Я грустно усмехнулась. Наталья назвала меня наблюдательной. Ха, это она мою маму не знает.

— Ты права, мама, — после недолгой паузы призналась я, — она предложила такую подлость, которая может разрушить репутацию и даже жизнь человека. Я не согласилась принять в этом участие и ей запретила это делать.

— Иииии?

— Я не знаю, мама. Я не знаю, что от нее ожидать и на что она еще способна. Она говорила об этом с такой легкостью, причем вполне понимая, что ее поступок может иметь фатальные последствия.

Мы обе замолчали, не зная, что еще добавить к уже сказанному.

Внезапно мама взяла меня за руку и крепко сжала.

— Следи за ней, Кира. Или предупреди того, против кого она плетет интригу.

— Я не думаю, что она все-таки сделает это. Да и причин сейчас нет.

— И все же, присматривай за ней. И…. постепенно сокращай общение.

Эх, мама. С одной стороны ты права, но с другой…. Когда мы уезжали из России, только Анжелика поддержала наше с Димкой решение, стала мне поддержкой, когда друзья и родственники отвернулись от нас. При всех ее недостатках она искренне любила меня, искренне волновалась за меня. И я не могла забыть про это.

— Кстати, тебе кто-то все утро звонил, Кир.

— Кто? — я удивилась.

— Понятия не имею, номер незнакомый. Ты вечно бросишь телефон где попало, вот я и пошла тебе сказать. О, — она прислушалась, — похоже опять звонит. Иди давай, человече, вдруг что-то серьезное.