(Не) чужой ребёнок

Глава 20

Утром меня будит звонок домофона. Что за чёрт? Кому не спится в такую рань в выходной?

Выглядываю из окна и на мгновение замираю, увидев у входа в подъезд фигуру бывшего мужа. Думала, он уже уехал обратно…

Стоит ли его впускать? Нет сомнений, что Павел пришёл продолжить вчерашний разговор. Одумался или будет пробивать очередное дно? А нужно ли это мне? Спросонья трудно принять правильное решение!

- Доброе утро, – здороваюсь как можно спокойнее, хотя внутри всё дрожит от волнения и возмущения. Никак не получается реагировать на него нейтрально.

- Привет. Извини, если разбудил, – проходит в квартиру и мнётся на пороге, будто нервничает. – Я завтра утром должен быть в отделении, нужно скоро выезжать. А у меня появился ещё один вопрос. Можно?

- Проходи. Только тихо, Ваня ещё спит.

Впускаю. А что остаётся? Лучше прояснить ситуацию раз и навсегда и закрыть тему.

Павел снимает куртку. Промахивается и не сразу попадает петелькой на крючок. Он тоже волнуется? Неужели железный дровосек умеет нервничать?

Я в напряжении – пытаюсь спрогнозировать его дальнейшее поведение и цель визита, чтобы подготовиться к разговору эмоционально.

- Идём на кухню, но говорить будем шёпотом, – выдвигаю своё условие. Мне вовсе не хочется, чтобы Ваня стал свидетелем наших разборок.

Меня бьёт мелкая дрожь. Включаю кофемашину. Нужно занять чем-то руки, чтобы хоть немного успокоиться. Концентрируюсь на нажатии кнопок, игнорирую взгляд, которым Павел прожигает мою спину.

- Ты сказала вчера, что у меня не получится оспорить отцовство. Почему?

Говорит спокойно и тихо. Он прекрасно владеет собой. Лишь раздувающиеся ноздри и рваное дыхание выдают волнение. Оказывается, даже спустя столько лет я способна улавливать его состояние.

- Потому что суд наверняка назначит тест ДНК, чтобы убедиться, что биологически Ваня – не твой сын.

Я, конечно, в этом не уверена. Не исключаю, что за деньги судья может запросто лишить моего ребёнка даже формального отца без всяких проверок. Но мы же сейчас говорим о законных методах?

- И?

- И ты получишь не тот результат, на который рассчитываешь, – шепчу, но не сомневаюсь, что он всё хорошо слышит.

- Уверена?

- Можешь проверить, если есть лишние деньги и время, – пожимаю плечами и ставлю перед ним чашку кофе.

Не собираюсь оправдываться и что-то ему доказывать. Он своё слово сказал ещё в день развода. Да и вчера обозначил позицию. Ни на какие претензии он права не имеет.

Нервно поправляю перекрутившийся пояс халата и сажусь за стол напротив Павла.

- Погоди. Я правильно понял тебя? Ты утверждаешь, что Ваня – мой родной сын?

Каким же он стал тугодумом! Как такое может быть? Павел всегда был умным и проницательным парнем, который многое улавливал интуитивно!

- Только не надо делать вид, что для тебя это новость и ты раньше не знал!

Лучшая защита – нападение. Хочется ему ответить какую-то ядовитую гадость. Но совсем рядом спит Ваня, и я должна постараться избежать конфликта.

- И почему я узнаю об этом только сейчас? – игнорирует мой упрёк. – Почему не сказала хотя бы, когда мы работали вместе? Почему? – рычит.

Вскакивает, нависает над столом и надо мной. Он кажется слишком большим для моей крохотной кухни.

Внутренне сжимаюсь в комок. Этот разговор неизбежен… Я это знаю и принимаю. Нужно просто его пережить. Павел скоро уедет и оставит нас в покое. У него – своя семья, свой ребёнок. Ему не до нас…

- Потому что ты не мог не знать! К чему сейчас эта комедия? – шиплю громче, чем следует. – Ты наверняка видел в моей личной карточке дату Ваниного рождения! Не верю, что с математикой у тебя настолько плохо, что ты не смог вычесть девять месяцев!

Он стремительно выходит из-за стола и подходит к окну, перекрывая по ощущениям мне свет и воздух.

- Я не обратил внимания на дату! Я даже допустить не мог, что твой сын может оказаться моим! Вообще не мог, ты понимаешь это, Лиза?

Несмотря на дикое напряжение, мне вдруг становится смешно.

- Ну так встань перед зеркалом и высказывай претензии! Я тут причём? Это твои проблемы! Ты сделал всё, чтобы не узнать о ребёнке, а теперь имеешь наглость в чём-то обвинять меня?

Он выглядит растерянным, что для него нехарактерно.

- Я пытаюсь понять, как так получилось… Я же… Да я даже вчера был уверен… Ты сказала про десять месяцев – и я подумал, что это жонглирование сроками… Что Ваня – не мой ребёнок! Господи… Всё это время у меня был сын, а я о нём даже не подозревал!

Звучит довольно убедительно. Может, и вправду не додумался сопоставить даты? Только что это меняет?

- Павел, чего ты от меня хочешь? Что пытаешься доказать? Что ты настолько глуп, что до сегодняшнего дня не догадался, что Ваня – твой сын? Окей, сделаю вид, что поверила. Чем я могу тебе помочь? Я не могу поделиться с тобой мозгами, совестью и сердцем, не могу принудить тебя любить моего ребёнка. Просто оставь нас наконец-то в покое, живи своей жизнью и не мешай жить нам!

Хочу, чтобы он ушёл. Чтобы исчез и больше никогда не появлялся… Я устала от его непорядочности, лицемерия и душевной тупости.

Но Павел продолжает на меня нападать.

- Лиза! Чёрт побери, почему ты не сказала о беременности в день развода? Так торопилась от меня избавиться и боялась, что из-за этого я откажусь ставить подпись или регистратор даст ещё срок подумать?

- Во-первых, тогда я ещё не знала… – вынуждена оправдываться.

- Шутишь? Сколько мы до этого с тобой не спали? Какой у тебя к тому времени уже был срок? Сейчас я, к сожалению, уже мало что помню, но, думаю, можно восстановить хронологию! Хочешь сказать, что у тебя не было ни задержки, ни токсикоза? Ты же врач! Нелепые отмазки, что ты не знала и не заметила признаков беременности, не проканают.

- Задержки у меня в первый месяц не было, – говорю как есть, а верить или нет – пусть сам решает. – Тошноту я отнесла на счёт стресса. Да я не собираюсь перед тобой оправдываться! Ты послал меня на аборт! После этого ты вообще не имеешь права ни на какие претензии!

Оба поднимаем голос. Каждая фраза звучит громче предыдущей, мы напрочь забываем, что за стенкой спит ребёнок.

- Я? Ты в своём уме? Как я мог это сделать, если ты даже не сообщила мне о беременности? – его выдержка даёт сбой, он всё сильнее заводится.

- Ты дал мне деньги на аборт, “если вдруг что”, – твои слова почти дословно, – выплёвываю главный упрёк.

- Не может быть такого! Чёрт, я плохо помню тот день, – трёт лоб. – Вернее, что деньги пытался дать – помню, а про аборт – хоть убей, не помню. Что за чушь? Лиза! Да я в жизни не позволил бы тебе убить моего ребёнка!

- Тем не менее ты сказал именно эти слова. И как их иначе можно было интерпретировать – не представляю.

Бессмысленный спор. Я и сама не помню многих деталей нашего развода. Слишком давно это было и слишком болезненно. В той далёкой мирной жизни, которая осталась где-то в параллельной реальности. Но есть неоспоримые факты.

- Я несколько раз пыталась тебе дозвониться: когда узнала о беременности, когда Ваня родился. И потом, когда искала его по больницам. Ты заблокировал меня в мессенджере, занёс в чёрный список! Ты сделал всё, чтобы я не смогла сообщить тебе о ребёнке и попросить о помощи!

- Лиза… Я не помню. Ничего этого не помню! Допускаю, возможно, ты права. Я тогда был зол, обижен… Я любил тебя! Мне было очень плохо, я не знал, как помешать разводу! Но я даже мысли не допускал, что ты можешь быть беременна! Я бы ни за что не отпустил тебя, не оставил бы своего ребёнка!

Ему было плохо, он меня любил? Сказки для дурочек! Разве так любят? Избалованный безответственный мальчишка – вот кем он был! А стал непорядочным и бессердечным мужчиной.

- Но ведь ты могла позвонить с телефона сестры! Ты должна была мне сообщить!

- Я думала об этом. Но решила, что если ты заблокировал меня, то не хочешь слышать. Как бы это выглядело?

- То есть ты думала не о ребёнке, а о своём уязвлённом самолюбии и гордости?

Молчу. Что я могу сказать? Отчасти он прав…

Павел садится на табуретку, опускает голову и закрывает лицо руками.

Установившуюся тишину нарушает лишь стук костылей и шлёпанье Ваниных босых ножек. Всё-таки разбудили малыша… Сын появляется на кухне лохматый, в пижаме, смотрит исподлобья. Не выспался, теперь будет вредничать.

Павел поднимает голову и одними губами спрашивает:

- Он знает?

Отрицательно мотаю головой. Ещё не хватало!

- Скажи!

Снова мотаю головой. Это не так просто, как кажется. Да и зачем? Я только недавно с трудом отбилась от вопросов сына об отце.

- Ты опять кричишь на мою маму? – строго спрашивает Ваня. – Это наш дом! Ты тут не командир!

- Ванюша, может, ты сперва поздороваешься? – делаю замечание.

- Здрасьте, – бурчит.

- Здравствуй, Иван, – Павел поднимается, подходит к сыну и присаживается перед ним на корточки. – Извини, что разбудил. Я не кричал на твою маму, мы с ней просто немного поспорили. Ты же тоже иногда споришь с друзьями?

- Ты маме не друг! – выдаёт глубокомысленно. – Тут я главный! Я не разрешаю тебе на маму кричать!

Едва сдерживаю нервный смех. Вот так защитник!

- Обещаю, что больше не буду, – с серьёзным лицом отвечает Павел.

- Ваня, давай-ка ты сейчас пойдёшь переоденешь пижамку и умоешься, а потом придёшь завтракать? – отправляю ребёнка из кухни, чтобы поскорее закончить разговор и выпроводить гостя.

Сын уходит, одаривая отца испепеляющим взглядом. Ох, уж этот характер…

- Ты, кажется, торопился в больницу? – намекаю, что пора закругляться. Но Павел будто не слышит.

- Как мы теперь будем жить?

Смотрит на меня в упор. В глазах – боль и растерянность. Очень надеюсь, что эмоции искренние. Может быть, хоть задумается над тем, что натворил. Вопрос звучит очень двусмысленно, хотя я догадываюсь, что он имеет в виду.

- Мы – тут, ты – там. Что изменилось? – пытаюсь понять, чего он от меня хочет.

- Шутишь? У меня вся жизнь с ног на голову… Шок. Я до конца ещё не осознал – слишком неожиданно и слишком… жестоко. Но… Я хочу быть Ване нормальным отцом, не только на бумаге…

Забавно наблюдать за его растерянным лицом. Не всегда Павлу быть на коне и вытирать о меня ноги. Иногда и физиономией в оливье полезно макнуться…

Очень хочется выставить его за дверь и послать далеко-далеко. На кой нам нужен такой папаша? И была б моя воля, я бы поступила именно так. Но… Любому ребёнку нужен отец. И Ваня – не исключение. Имею ли я право из-за своих обид лишить его папы? Однозначно – нет…

Я бы тоже хотела спросить у Павла, как мы теперь будем жить. Потому что после всего, что он сделал, чего не сделал и что наговорил, я с трудом представляю наше мирное сосуществование даже в короткие моменты его общения с сыном. Хватит ли мне выдержки и терпения не кидаться на него каждый раз с кулаками?

- Лиза, как я могу вам помочь? Что я могу сейчас для вас сделать?

После всего эти слова звучат как насмешка. Так и хочется крикнуть: “Ты уже наворотил достаточно! Просто оставь нас в покое!”. Но я должна думать об интересах ребёнка… Стараюсь не выдать какую-то ядовитую гадость, но получается не очень успешно.

- А ты не хочешь сперва сделать тест на отцовство?

- Зачем?

- Чтобы ты был уверен. Мало ли какая вожжа тебе потом попадёт под хвост? Ребёнок – не игрушка!

- У тебя есть сомнения? Альтернативный кандидат?

- У меня – нет. Но откуда я знаю, что творится в твоей параллельной реальности?

- Лиза, помоги мне. Пожалуйста! – в его голосе сквозит отчаяние.

И я эгоистично наслаждаюсь его эмоциями. В конце концов это тот минимум, которым судьба может наказать его за мои страдания.

Забавно видеть, как изменилась риторика Павла всего за одну ночь. Где его апломб и самоуверенность?

- Ты серьёзно? У тебя после всего хватает наглости меня о чём-то просить?

Нет, я вовсе не агрессивна. И разговариваю с ним почти шёпотом. Но Павел должен быть благодарен уже за то, что я его впустила в свою квартиру и терплю вот уже второй час. Ни на что большее он рассчитывать не может.

- Я безгранично виноват перед тобой, перед Ваней, признаю… Но не имею ни малейшего понятия, как всё исправить.

- Есть ошибки, которые исправить невозможно…

Не хочу думать, какой могла бы быть наша с сыном жизнь, если бы что-то сложилось иначе. Если бы муж не изменил мне с Ингой. Если бы не ляпнул про аборт. Если бы не заблокировал мой номер… Продолжать можно долго.

Слово какое-то неподходящее для нашей ситуации – “ошибка”. Оно звучит вовсе не зловеще, а даже немного мило, ассоциируется с лесом и шишками. А Павел сломал нашу с Ваней жизнь, а вдобавок поплевал и потоптался по моей душе грязными кирзовыми сапогами. Слишком серьёзное преступление, чтобы просить о помиловании…

Я как натянутая пружина. Мне трудно дышать в его присутствии, всё валится из рук. Пытаюсь сварить Ване овсянку и обжигаюсь, хотя все движения отточены до автоматизма. Чёрт!

- Где у тебя аптечка? – неожиданно заботливо спрашивает бывший муж, пока я держу руку под струёй холодной воды.

Догадываюсь, что в нём всего лишь проснулся врач, но всё равно его тон сбивает с толку. Хочу, чтобы он поскорее исчез и оставил меня в покое… Не нужна мне его забота!

Выхожу в комнату, лезу в коробку с лекарствами и демонстративно сама обрабатываю руку спреем от ожогов. Не позволю ему ко мне прикасаться! Ещё чего… Пусть свою жену лечит.

Павел неотрывно наблюдает за сыном во время завтрака. Ребёнок больше не ворчит, но смотрит на гостя очень настороженно.

- Я только сегодня обратил внимание, как Ваня похож на Андрюху, – задумчиво выдаёт Паша, когда я поднимаюсь убрать со стола. – Мне и раньше казалось, что он мне кого-то напоминает, но я был непозволительно невнимателен…

- …и поразительно глуп, что в молодости тебе не было характерно, – заканчиваю фразу за него.

- Может, ты и права… – на удивление не спорит. Это точно тот самый заведующий хирургией, который несколько месяцев назад отчитывал меня как нашкодившую школьницу?

- Ваня, конечно, похож, – возвращаюсь к разговору о ребёнке. – Думала, ты сразу заметишь. Была уверена, что ты быстро сложишь дважды два – его возраст и внешнее сходство – и всё поймёшь.

- Шутишь? Я не помню, сколько лет назад мы с тобой развелись. Как я мог что-то высчитывать? Да и зачем, если я даже мысли не допускал, что ты могла быть тогда беременной? До сих пор с трудом в это верю. Вчера, когда ты сказала, что с судом не получится, я поначалу подумал, что дело в Ваниных проблемах со здоровьем. Потом уже закралось крохотное подозрение, что он – мой родной сын. И то не был до конца уверен, пока ты сама не озвучила…

В то, что он говорит, сложно поверить. Но, с другой стороны, это объясняет его странное поведение. Видимо, мне всё же стоило с ним поговорить, как только мы встретились в больнице. Может, удалось бы избежать многих недоразумений.

- Я думала, что ты всё знаешь, просто не хочешь от меня ребёнка. Ещё и не совсем здорового. У тебя – своя семья, нормальный сын. Ване в твоей жизни нет места.

- Сын? Кого ты имеешь в виду? У меня нет детей, если не считать Ваню, и я не женат.

Наступает моя очередь удивляться.

- А как же Андрей? Он – твоя копия.

Хочу ещё спросить о Вере, но решаю, что это – не моё дело.

- Андрюха – мой племянник. Ты же знала мою сестру? Её муж погиб, когда она беременная была. И теперь мы все понемногу возимся с малым. Эта война… Всю жизнь вывернула наизнанку, всё перепаскудила, столько людей забрала... Ни черта не помню, что было до неё, будто и не жил тогда вовсе. Особенно после контузии с головой происходят странные вещи.

- Война… Война отняла у меня всё и всех… – тяжело вздыхаю. – Только Ваню пожалела. И то не отпускает никак из своих цепких лап.

- Расскажешь?

Отрицательно мотаю головой. После того, что Павел наговорил мне в последний день в больнице, совсем не хочется делиться с ним своими переживаниями и воспоминаниями о том страшном времени.

- У Вани травма с войны?

Киваю. Всё равно рано или поздно придётся об этом рассказать. Но, может быть, когда-нибудь потом, сейчас у меня нет на это никаких моральных сил.

- Вы поэтому оказались за границей?

Вынуждена снова кивнуть. Не хочу с ним это обсуждать! Павел, к счастью, уводит разговор в другую сторону.

- Как прошла операция? Что говорят врачи?

- Говорят, что всё идёт по плану, но пока без костылей ходить не разрешают, и мы не рискуем. Есть надежда…

- Покажешь мне его заключения?

- Сейчас? Ты же вроде бы спешил?

- Как хочешь. Можешь на мыло прислать потом, я посмотрю в спокойной обстановке.

Соглашаюсь. Наверное, он имеет право знать о здоровье сына. Сейчас пока трудно свыкнуться с мыслью, что Ваней может интересоваться кто-то, кроме меня.

Павел опускает голову и закрывает лицо руками. Не знаю, о чём он думает. Надеюсь, ему очень больно. Но мне его совсем не жаль.

Ваня снова появляется на кухне.

- Мама, когда мы уже пойдём гулять?

- Сейчас, дорогой, я начинаю собираться. А ты пойди посмотри, сколько там градусов.

Недавно им в школе объяснили, как определять температуру воздуха, и сын уговорил меня повесить на окно термометр.

- Павел, тебе пора. Кажется, я ответила на все твои вопросы, – приходится выпроваживать, поскольку уходить он не торопится.

- Лиза, когда ты скажешь Ване обо мне?

- Точно не сейчас. Его нужно сперва подготовить.

Павел с трудом соглашается и наконец уходит, пообещав вернуться на день рождения сына.