На завтра, после приезда Веры в мошав, ранним субботним утром Галь с книгой в руках устроился в своей коляске на летней веранде, находящейся на заднем дворе, где обычно проходили трапезы в тёплое время года и стал поджидать, когда освободится его девушка.
Вера быстро помогла Гиле накрыть на стол для завтрака и уселась рядом с парнем.
За едой старый полицейский нарушил сонную атмосферу идеальной семейной обстановки, с лукавой улыбкой уставившись на молодых:
— Друзья, хорошо сегодня смотритесь — отдохнувшими и счастливыми, а мне вот ночью что-то плохо спалось, несколько раз курить выходил на улицу…
Галь прервал отца:
— Не надо папа, ехидничать, мы с Верой достаточно взрослые люди и, к тому же, скоро станем мужем и женой.
Да, ещё хочу вам сообщить, что в ближайшее время постараюсь продать свою квартиру в Ришоне и купить нам подходящее жильё где-нибудь в центре.
Гиля сокрушённо посмотрела на мужа.
— Абрамке, твоим языком можно ржавчину снимать.
Что, смолчать нельзя было?
Мужчина расхохотался.
— Эй, вы чего на меня налетели, я уже давно ждал этого момента, когда мой младший сын в любовных делах проявит себя во всей красе.
Вера быстро собрала грязную посуду и понесла на кухню, чтобы скрыть краску, обильно прихлынувшую к лицу.
Девушка складывала в посудомоечную машину чашки, тарелки и мысленно сокрушалась:
— Ну, почему, почему эти израильтяне такие пошлые?!
Почему для них шутки на всё, что находится ниже пояса, самые смешные и популярней их нет, даже Гилю они не особо коробят?!
Как теперь смотреть в глаза матери жениха, которая, безусловно, тоже слышала, громко звучащие в ночи их с Галем томные любовные стоны и крики?!
На Абрама ей было наплевать, он скоро дождётся, и она скажет ему в ответ парочку ласковых, пусть не думает, что она дурочка бессловесная.
А в принципе она сама виновата, воспринимает всё так остро, как будто нельзя было просто легко отшутиться.
Наташка, та бы спокойно в одну минуту поставила Абрама на место, да так, чтобы он ещё долго её вспоминал.
Успокоившись, Вера вышла на улицу, держа в руках, их новенькие с Галем мобильные телефоны.
Молодые люди тут же продемонстрировали свои игрушки Абраму с Гилей.
Старый полицейский покрутил аппарат в руках:
— Наподобие наших раций и радиотелефонов, которыми мы пользовались на службе, но насколько меньше и легче, вот наука прёт вперёд, может и тебе сын вместо ног какие-нибудь колёса поставят, что будет за тобой не угнаться.
Взгляды матери и сына метнулись в сторону Веры, но та только рассмеялась, начиная привыкать к солдафонским наскокам Абрама.
— А, что, было бы хорошо, но мы ещё надеемся, что его родные ноги в будущем побегут без мотора.
В глубине дома раздался телефонный звонок.
Гиля придержала Веру за плечо, и сама шустро проскользнула в дверь.
Через короткое время она вышла на крыльцо и объявила:
— Что будем друзья делать, надо бы радоваться, к нам едут гости, а у меня только фарш на котлеты приготовлен, а с одним из этих гостей такой лёгкой едой не отделаешься.
Сидящие за столом закидали Гилю вопросами:
— Мама, кто едет?
— Жена, у тебя в морозилке не найдётся что ли мяса, чтобы я мог на огне приготовить?
Вера тоже тихим голосом с нескрываемым волнением задала свой вопрос:
— Наверное, Наташа с Офером едут?
Гиля засмеялась.
— Галюш, Вера ответила тебе, а я отвечу мужу — готовь Абрамелэ мангал.
Вера прижала ладони к лицу — едет, едет её подружка Наташка, которую она не видела уже с Пейсэха.
Да, и тогда, они пересекались только урывками — Галя, как раз в эти дни перевели домой из реабилитационного центра и Вере хотелось, как можно больше времени провести рядом с любимым, который медленно возвращался к жизни.
Наташа несколько раз приезжала с Офером сюда на виллу, но вокруг всегда было столько людей, что они толком даже не пообщались, тем более, подруга постоянно выясняла отношения со своим парнем, который был крайне не согласен с её выбором дальнейшего жизненного пути.
Вера так задумалась, что не услышала, как к ней на коляске подкатил Галь.
Она даже дёрнулась, когда он тронул её за руку.
— Веруш, поговори, пожалуйста, с подругой на счёт их будущего с Офером.
Ты ведь знаешь, какой он молчун, а тут чуть не плачет, Наташа так увлеклась новой службой, что о замужестве даже речи вести не хочет.
— Галюш, а ты кого-нибудь слушал, когда уходил на свои страшные задания, думаю, что и сегодня не стал бы прислушиваться?!
— Ну, пожалуйста, ты же знаешь какой он хороший, верный, душевный…
— Галюш, ты будто его сватаешь мне, знаю, знаю какой наш Офер, но я в курсе, какая моя Наташа, если она что-нибудь вобьёт в свою башку, то это у неё не выбьешь никакими аргументами.
Не хмурься, обязательно поговорю, она ведь когда-то планировала наши две совместные свадьбы, попробую на этом сыграть.
Вот, ты печёшься о друге, а о себе никак не позаботишься, что тянешь, с покупкой, подходящей для нас квартиры.
Я так истосковалась по тебе, а в этом доме при твоём папе заниматься сексом больше не буду, а то, у меня возникло чувство, что здесь вовсе нет стен.
— Веруш, он тебя дразнит, а ты повелась на это, не обращай на него внимания, он ведь болтает без всякой злости.
— Знаю, что без злости, но я после его слов хожу рядом с ним словно раздетая.
Вера предложила свои услуги Гиле, но та заверила, что сама успешно справится с салатами, а они лучше пусть прогуляются по посёлку, ведь молодым людям есть о чём между собой поговорить.
Вера видела в Гиле не столько мать жениха, сколько душевную подругу, только значительно старше возрастом.
Разве у неё были такими отношения с родной матерью и сестрой?!
Вера с Галем воспользовались советом Гили и выкатили за ворота особняка.
Девушка сзади подталкивала коляску, и они неспешно двинулись по поселковой улице.
Редкие прохожие приветливо им улыбались, здоровались и, казалось бы, машинально справлялись об их делах и здоровье.
Гиля в личной беседе объяснила Вере, что им с Галем нужно, как можно больше бывать на людях, чтобы привыкнуть к сострадающим взглядам и не обращать на них внимания.
Галь прервал раздумья девушки:
— Веруш, я хочу в ближайшее время выйти на работу…
Вера не дала ему договорить:
— Ты, чего, с ума сошёл, про какую работу ты заикаешься — почти год был в беспамятстве, сидя на морфии, тяжелейшая операция и полтора года изнуряющей реабилитации, а тут и полгода не понежился и работу ему подавай!
Вера только внешне сердилась, а в душе у неё, на самом деле, поднималась гордость за любимого.
— Веруш, я вчера утром заказал себе компьютер, завтра должны привезти и установить.
Нынче договорился по телефону с одним человеком из нашего посёлка, он студент последнего курса, изучает программирование.
Так вот, этот парень берётся меня понатаскать за эти два месяца, что он будет на каникулах жить у родителей.
— А что дальше, разве это решает все вопросы?
— Нет, не решает.
Завтра отец поедет в гараж, где продаются новые машины и закажет мне специальную с подъёмником, чтобы я мог заезжать в неё на коляске без посторонней помощи.
Кстати, на днях должна прибыть для меня коляска с электроприводом.
Здесь во дворе и эта бы вполне сошла, куда тут ездить, но если я хочу самостоятельно добираться на работу и обратно, посещать магазины, рестораны и путешествовать за границу, то должен максимально приспособиться к различным условиям жизни.
Ты, так не считаешь?
Вера молчала.
Через несколько секунд Галь оглянулся — девушка вцепилась пальцами в спинку коляски так, что у неё побелели суставы на пальцах, по щекам не прерывным потоком текли слёзы.
— Веруш, ну, чего ты плачешь, что я такого страшного сказал?
Вера обогнула коляску, встала перед парнем на колени и начала покрывать его руки поцелуями.
— Я знаю, ты это всё делаешь ради меня.
Ради меня ты готов истязать своё тело и приносить всевозможные жертвы, а мне этого не надо, мне нужен ты живой и здоровый…
— Нет, моя хорошая, я это всё хочу осуществить не только ради тебя, а ради нас, ради нашей большой любви, ради нашего счастливого будущего.
За последнее время я много передумал о нашем с тобой совместном будущем и признаюсь, не один раз у меня возникали мысли разорвать нашу помолвку и отпустить тебя в свободное плавание.
Не перебивай меня, моя золотая.
Галь нежно погладил девушку по разметавшимся по плечам волосам.
— Как ты, не понимаешь, я ведь полностью отдаю себе отчёт в том, что мы с тобой сегодня находимся на разных полюсах восприятия жизни.
Разве я теперь тот парень, который вскружил тебе голову, от него осталось только жалкое подобие.
Веруш, не плачь и не мотай головой. Я должен выговориться, поверь, мне это необходимо не столько для тебя, а, сколько для себя самого.
Ещё до вчерашнего дня я воспитывал в себе эти мысли, но после разговора с мамой, решил раз и навсегда…
Вера подняла голову с колен парня и всмотрелась в его чёрные горящие страстным огнём глаза.
— Если ты по-прежнему не против связать свою жизнь со мной, я не буду тебя прогонять от себя и останусь с тобой до того момента, пока не почувствую, что становлюсь тебе в тягость или обузой, и сделаю всё от себя зависящее, чтобы ты была счастливой, а любимой ты будешь точно у меня всегда.
Галь вдруг прекратил нежное поглаживание пышных волос девушки, а шутливым движением руки их растрепал:
— Ну-ну, целуй же меня быстрей, а иначе я засохну под этим жгучим солнцем и давай поспешим обратно домой, а вдруг наши друзья уже приехали.
Пропитанными солёной влагой губами Вера прильнула к горячим устам парня.
Затем, тяжело дыша, отстранилась и поднялась на ноги:
— Галь, милый мой, я не буду ни в чём клясться, потому что свою любовь к тебе обязательно разделю с другими людьми и интересами в жизни.
И увидев, как посерьёзнело лицо парня, заливисто засмеялась.
— Дурачок, с нашими детьми, работой и поэзией.
Спою тебе негромко под ноктюрн,
чтоб не спугнуть хрустальность нежных строчек.
Едва касаясь перебором струн,
о счастье нашем песней напророчу…
Осенний дождь не сможет заглушить
божественную ауру созиданья…
по строчкам льётся музыка души —
таинственная, жившая за гранью.
Когда-нибудь нам капельки дождя
игрой напомнят не ноктюрн Шопена… —
романс любви, де только ты и я
и строки грустного, но светлого рефрена…