Не мой, не твоя

Глава 17

Марина

По привычке я проснулась в шесть утра, вскочила, но тут же вспомнила, что суббота. На работу идти не надо, вообще никуда не надо. Можно спать дальше. А затем вспомнилось и всё остальное: заседание суда, во время которого свекор из кожи вон лез, стараясь выставить меня чудовищной женщиной и матерью.

Ему вторили лживые тетки из опеки, на откровенный поклеп которых я должна была реагировать спокойно и выдержанно, чтобы меня не сочли психически неуравновешенной, тогда как хотелось заткнуть им рты.

Игорь тоже, хоть и нервничал, и бросал на меня виноватые взгляды, заявил, что как мать и как жена я никакая, и именно поэтому он был вынужден уйти из семьи, не вытерпел, бедный…

Завуч той гимназии, откуда меня уволили, тоже вставила свои пять копеек. И хотя судья постоянно её пресекала, призывая объективно охарактеризовать меня только как директора школы, она упорно сворачивала на моё непристойное поведение девятилетней давности, оставившее несмываемое пятно позора на всей гимназии.

Педиатр нашего участка открыто чернить меня не стала, и на том спасибо, но выступила с панегириком во славу Тихановича, мол, какой он замечательный, ответственный, заботливый и то, что Оленька поправилась вопреки неутешительным прогнозам врачей — это целиком и полностью его заслуга и ничья больше.

Правда, судья её сразу же спросила: «А где всё это время была мать девочки?».

Педиатр пожала плечами, но судья настаивала: «То есть я правильно вас поняла, мать совсем не приходила с ребенком на прием к вам или к каким-то другим врачам? Никогда не водила девочку на процедуры? И вообще абсолютно её здоровьем не занималась?».

Она беспомощно оглянулась на Тихановича, но врать судье не осмелилась.

И все равно мы с нашим единственным свидетелем защиты — Виктором Ивановичем Казариновым — смотрелись очень бледно на фоне такой мощной группы поддержки, которую собрал свекор.

После заседания Игорь поймал меня на улице. Извинялся, лопотал какие-то оправдания:

— Марин, прости, у меня не было выбора. Отец припёр. Ультиматум поставил. Ты ж его знаешь. А после того, как он на твою работу сходил, вообще взбесился. Сначала целые сутки больной лежал пластом, жаловался только, что твой босс псих бешеный, а потом…

Я просто прошла мимо него, не слушая, не подавая виду, как будто он — пустое место. Пошел он к черту!

Вообще, я знала, что всё это будет тяжело и унизительно, но не ожидала, что настолько. Как будто в грязи извалялась. Но это я бы вынесла, а вот где взять сил, чтобы вытерпеть ещё месяц?

Так, стоп, сказала я себе, почувствовав, что вновь подступают слезы. Никаких больше рыданий, от этого только хуже, а ведь надо ещё с квартирой что-то решать.

Сейчас я пока снимала комнату посуточно и активно искала достойные варианты. Собственно, хороших предложений хватало. Но ведь надо найти кого-то надежного, кто не купится на деньги Тихановича, не выселит меня под благовидным предлогом в последний момент. Только как заранее узнаешь? Та квартирная хозяйка тоже вон внушала доверие.

В любом случае нужно как-то собраться. И без того вчера полночи проревела…

А потом я припомнила, как разрыдалась перед Тимуром, и это окончательно подорвало синапсы. Какой уж тут сон?

За эту истерику было, конечно, немного неудобно, потому что он — последний человек, перед кем мне хотелось бы предстать ноющей и беспомощной. Но по большому счету это такая ерунда. Да и Тимур отнесся, вроде как, по-человечески. Даже удивительно, откуда в нем вдруг взялось сострадание. Ещё и после визита Тихановича. Хотя… действительно ли это сострадание — большой вопрос. Может, ему опять приспичило "снять напряжение" и опять лень ухаживать.

Вчера, когда я, немного успокоившись, сообразила, что он меня обнимает, да ещё и целует в макушку, ошарашенно отпрянула от него. Тимур снова потянулся ко мне, но я отступила и, кажется, попросила не трогать меня. Он предложил подвезти, ещё что-то говорил, пытался взять за руку, но я уклонялась, вырывалась и все его предложения категорически отметала.

В конце концов Тимур ушёл. Вроде даже не особо разозлился, но с ним ни в чем нельзя быть уверенной. Он ведь вечно одной рукой поддерживает, второй — бьет. Может, в понедельник он ещё припомнит мне то, что я его отвергла.

Все выходные я искала квартиру, но больше смотрела не на обстановку, а на хозяев, пытаясь понять, что за человек. Выглядела, наверное, как идиотка. Все мне казались какими-то неблагонадежными. Или это со мной уже что-то не то, и я на воду дую?

В конце концов, сняла студию у какого-то хипстера, который сообщил, что на днях улетает в Индию.

В понедельник я приехала на работу пораньше, чтобы разгрести то, что так и не сделала в пятницу. Едва покончила с карточками, как Михаил Андреевич прислал нам с Людой новое задание — обновить номенклатуру дел.

Люда тотчас заныла, что ничего не успевает, я же, наоборот, схватилась за него, как за соломинку. Чем больше работы — тем меньше остается времени на личные переживания, проверено.

Почти до обеда я возилась с бумагами, сверяла, подшивала, составляла описи, и вполне получалось ни о чем не думать. Потом обнаружила, что расчетчики поголовно не ознакомлены с инструкцией по технике безопасности.

Я поднялась на четвертый этаж, но подойдя к двери, услышала свою фамилию и замерла. Кто-то спросил:

— Филатова? Это которая новая кадровичка? Это она снималась в порно? Чё, серьёзно? Офигеть! А где посмотреть?

С пылающим лицом, словно мне надавали пощечин, я вошла к расчетчикам. Все сразу смущенно замолкли, потупили глаза, в кабинете воцарилась тишина. Ничего, как только я выйду, они оживятся ещё больше. Раньше я бы, наверное, и войти к ним не смогла после такого, вообще сразу бы уволилась, но, оказывается, человек и правда то ли ко всему привыкает, то ли от постоянных ударов деревенеет и мало на что реагирует.

Вот и я, похоже, одеревенела. Нет, мне было, конечно, не по себе. Стыдно стало и противно. И умом я понимала, как это всё ужасно. Теперь ещё и здесь «прославилась». Но того дикого панического страха, как тогда, когда получила письмо от шантажиста, даже близко не ощущала. Тогда была беда, сейчас — пусть и большая, но неприятность.

Я не знала, кто именно из пяти расчетчиков это сказал, поэтому обратилась в общем:

— Да. Снималась. А ещё угоняла машину у криминального авторитета, скрывалась от бандитов в горах, тонула в море, горела в огне. Вот такая у меня была насыщенная и задорная юность. А теперь мне нужны ваши подписи вот в этих документах.

Но когда вышла от них, меня всё-таки потряхивало. Господи, да когда уже это всё закончится?

Однако не только расчетчики обо мне сплетничали. В коридорах и на лестнице я то и дело ловила убегающие взгляды коллег — до этого, видимо, просто не обращала внимания. Вернувшись в кадры, присмотрелась и к Люде. Та тоже косилась на меня с каким-то подтекстом.

— И до тебя, гляжу, слухи дошли?

— Ну да… все об этом сегодня говорят. Ульяна, секретарша, с кем-то из бухгалтерии в пятницу гуляла. И рассказала девчонкам по секрету, что какой-то министр приходил к Шергину, а тот его за шкирку вышвырнул. И тот орал на всю приемную, что ты порноактриса. Это неправда?

Ответить я ничего не успела. К нам нагрянул сам Тимур. Распахнул дверь настежь, прошагал по-хозяйски к моему столу, на Людино «здравствуйте» и бровью не повел, сразу выпалил:

— У меня есть полтора часа. Поехали, поговорим заодно.

Я тут же напряглась. Куда поехали? О чем поговорим? Что вообще это значит? Что ему от меня надо?

— У меня важное задание…

— Она доделает, — указал он на Люду и повторил таким тоном, с каким не спорят: — Всё, поехали. Одевайся быстрее.

Будь мы наедине, никуда бы я не поехала, невзирая на тон. Напомнила бы ему, что съездила уже однажды, спасибо, хватило. Но при Люде не хотелось с ним препираться. Она и так рот не закрывала, глядя на нас.

Мы спустились с Тимуром вниз, миновали проходную. На пятачке перед крыльцом стоял черный джип совсем новый, ну или просто очень чистый. В прошлый раз, помнится, Тимур ездил на седане. Хотя ему как раз такая — большая, мощная и грозная машина — под стать. Без всяких церемоний он кивнул на место рядом с водительским, мол, садись. Сам обошел, с другой стороны, сел за руль.

Поскольку я всё ещё топталась в нерешительности, он перегнулся, открыл дверцу.

— Ну? Долго стоять будешь?

— А куда мы едем? — спросила я настороженно.

— За твоей дочерью.

Я в ступоре уставилась на него, не понимая — это шутка такая?

— Ну? — начал раздражаться Тимур. — Через полтора часа я должен быть на другом конце города.

Я как сомнамбула села рядом с ним. Взревев, джип сорвался с места.

Мы выехали из промзоны и понеслись, лавируя меж других машин, по мосту. У меня всё мелькало перед глазами как в калейдоскопе, а в голове звучали его слова: «За твоей дочерью».

Умом я понимала — это невозможно, но сердце дрожало от волнения: господи, неужели?

Несколько раз я порывалась его спросить, но в смятении не находила слов.

Только когда остановились на светофоре я повернулась к нему и наконец связанно заговорила:

— А вы разве знаете, где она?

— Откуда? — не глядя на меня, ответил Тимур.

— Тогда куда же мы едем?

— К твоему бывшему. Ты же в пятницу сказала, что он знает, где она.

— Но он не скажет, он не пойдет против отца…

Мою реплику Тимур пропустил мимо ушей.

— Я ещё в выходные думал съездить, но занят был. Квартиру купил, въезжал, возня такая… И с утра сегодня то одно, то другое. Вот еле выкроил сейчас, но надо быстрее, а то… Какого хрена ты стоишь? Зеленый уже! — он нетерпеливо посигналил иномарке перед нами.

Мы домчали до Академгородка, где жил Игорь, в рекордное время.

— Нам вон туда, — кивнула я на его дом, новую высотку из бетона и стекла.

Я вдруг занервничала ещё сильнее, меня буквально всю трясло. Тимур же если о чем-то и беспокоился, то лишь о том, как бы не опоздать куда там ему потом надо.

Во двор он влетел на всех парах. И как специально, Игорь как раз вышел из подъезда. В светло-бежевом кашемировом пальто нараспашку, таких же светлых джинсах и светлых замшевых туфлях. Шапку он не носил, только на шее болтался длинный дизайнерский шарф. Хотя сегодня и не холодно совсем, даже снег растаял и растекся лужами.

— А вон, кстати, Игорь, — показала я на него. Хотя и так было понятно — кроме него во дворе больше никого не наблюдалось.

Игорь тем временем аккуратно, чтобы не запачкаться, обошёл лужи и направился к своей машине, белой ауди, припаркованной неподалеку от подъезда. Тимур же на полном ходу понесся прямо на него. Я, вжавшись в сиденье, беззвучно ахнула. Хотелось зажмуриться, но тут Тимур, не сбавляя скорости, ударил по клаксону, оглушив округу.

Игорь оглянулся на шум. Лицо его мгновенно исказилось от ужаса. Он высоко подпрыгнул на месте и рванул в сторону. Неловко замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и всё же упал, прямо в бурую жижу растаявшего снега.

Тимур же остановился как вкопанный прямо перед ним. Только тогда я выдохнула и перевела на Тимура ошарашенный взгляд. Господи, он вообще нормальный? Он ведь его чуть не сбил!

Тимур вышел из машины, сгреб за грудки Игоря, который едва успел подняться с колен. Что он ему говорил, я не слышала, но видела, как менялось выражение Игоря, пока его трепал Тимур. Впрочем, все это длилось не дольше минуты. Потом Тимур снова его толкнул и снова в лужу, а сам вернулся в машину.

— Запоминай: поселок Светлый, улица Кедровая, дом шесть.

— Это там Оля? — всполошилась я, сразу забыв про чуть не погибшего под колесами Игоря. — Это он сказал? А если он соврал?

— Не думаю, — невозмутимо отозвался Тимур, разворачивая джип. — Он же понимает, что я тогда вернусь.

До Светлого мы ехали почти час. Тимур постоянно поглядывал на часы и всё больше мрачнел.

— Ну вот куда эта сука забрался, а? — выругнулся он тихо. — Ну точно опоздаю сейчас из-за него.

Потом еще и нужный дом нашли не сразу. Но там хотя бы ворота оказались открыты. Хотя, глядя на Тимура сейчас, я бы не удивилась, если б он их протаранил.

Тимур шел впереди, а я торопливо семенила следом в каком-то полупаническом состоянии. Сердце скакало в груди и, казалось, вот-вот не выдержит, разорвется. Господи, неужели Оленька там? Неужели я сейчас увижу мою девочку?

Дом был большой, в три этажа, но ещё, видно, не достроенный до конца. С торца к стене прилегали леса. С крыши свисала сетка.

Тимур в два шага взлетел по ступеням и затарабанил в дверь. Я вдруг вцепилась в его руку, потому что перед глазами всё поплыло.

Потом лязгнул замок, дверь приоткрылась, и я узнала бывшую свекровь. Увидев нас, Галина Алексеевна испугалась и хотела закрыть дверь, но Тимур грубо ее оттолкнул и ворвался в дом.

— Как вы смеете?! Я сейчас вызову полицию! — заголосила она.

Тут же на её крики выскочил и сам свекор.

— Где ребенок? — пошел на него Тимур.

— Суд оставил ребенка нам до следующего заседания, — пятясь, выкрикнул Юрий Иванович. — А за незаконное вторжение вы ещё у меня ответите. Галя, звони в полицию!

— Ничего, поживет до заседания с матерью. А ты, старый хрен, поменьше выступал бы. Чтоб ты знал, у меня в кабинете и в приемной стоят видеокамеры. Хочешь, через час все узнают, как ты, министр хренов, взятку мне предлагал? Связями своими тряс? Как тебя потом охрана вышвырнула? Как думаешь, долго после этого ты министром пробудешь? И вообще на свободе? Вот и я думаю, что недолго. Зато станешь звездой экрана.

— Галя, подожди. Сбрось вызов.

Тиханович нервничал, злился и… боялся. Уголок рта у него дергался, пальцы суетливо теребили вырез блейзера.

— Но Оля сейчас спит.

— Ничего. Мы ее разбудим нежно, да, Марин?

— Но нельзя же вот так сразу. Мы подготовимся, соберем…

— Где она?

Юрий Иванович молчал, потом без слов показал на одну из комнат.

Тимур обернулся ко мне, кивнул, мол, давай, скорее иди за дочерью. Я торопливо разулась, сняла пальто, сунула его Тимуру. Но тут дверь медленно приотворилась, и в холл вышла моя Оленька…

Протяжно, со стоном выдохнув, я кинулась к ней, опустилась на колени, прижала её к себе, теплую, заспанную. Потом отстранилась, чтобы наглядеться на родное маленькое личико.

— Доченька моя… — прошептала я и задохнулась. Горло перехватило спазмом. Я целовала её щечки, крохотные пальчики, прижимала к губам ладошку, и уливалась слезами, бормоча: — Птенчик мой маленький… солнышко моё…