Не мой, не твоя

Глава 19

Тимур

Жил Маринин шантажист в центре города, так что далеко ехать и долго искать не пришлось. Ну если это он, конечно, отправлял ей сообщения, а не какой-нибудь его гость.

В любом случае, хорошо, что это оказался обычный жилой дом, а не интернет-кафе, вот там найти концы было бы сложно.

Видать, этот шантажист либо беспробудно туп, либо… да всё равно туп. Лорс сказал, что он даже банальный vpn или прокси не додумался задействовать. Впрочем, это Лорсу не особо помешало бы.

Я нашел нужный подъезд, правда, пришлось немного потоптаться перед железной дверью, пока меня не впустила какая-то школьница. Поднялся на второй этаж, позвонил, прислушался — ни шагов, ни каких-то ещё звуков оттуда не доносилось. Спит ещё, что ли? Ну так я разбужу.

Я звонил раз за разом, заодно и ногой долбил. Грохот стоял на весь подъезд, кто угодно бы проснулся, но чертова квартира никаких признаков жизни не подавала.

— Умер он там, что ли? — терял я терпение. — Или никого нет?

В конце концов из соседней квартиры высунулась бабка. И ни «здрасьте» тебе, ни «кто такой», сразу истошно заверещала:

— Ты чё ломишься, а? Чё долбишься? Покою от вас нет… Как вы уже достали! Думала, этот паршивец, прости господи, помер, хоть вздохнем спокойно. Так нет, всё равно ходят и ходят. Стучат и стучат.

— Тише, бабка. Чего разоралась? Нормально скажи, кто помер?

— Как кто? А к кому ты ломишься? Дружок твой помер. Наркоман этот проклятый.

Я обескураженно оглянулся на дверь, потом достал телефон сверился с адресом в сообщении Лорса. Да нет, всё верно.

— И когда он умер?

— Ну, когда… Ну, вот три дня назад его нашли. Да, точно во вторник. В понедельник нам пенсию принесли, а во вторник его нашли, уже мертвого. Но в воскресенье живой был, это точно. К нему тоже вот приходил какой-то…

Сюда я мчался на взводе, думал, голыми руками эту тварь удавлю, а тут аж растерялся сразу. Черт, что ж он так не вовремя умер-то…

Ладно, хотя бы тогда выяснить, что ли, что там за унтерменш такой был? И кто к нему приходил?

Бабку бы потрясти…

— А ты что, знакомый его или кто? — подозрительно прищурилась она.

— Или кто.

Я достал портмоне, вынул купюру, показал старухе.

— Расскажешь, что за хрен здесь жил, чем занимался, кто к нему ходил?

Бабка сразу подобрела.

— Ну расскажу, что знаю. Чего не рассказать-то хорошему человеку? Тюрин здесь жил. Антошка Тюрин.

— Молодой?

— Ну, не старый. Сколько ему было-то? Дай бог памяти… Лет тридцать пять, сорок, не больше… Я ж его с детства знаю. И мать его знала, она года полтора как умерла. Хотя с таким сыном немудрено. Он же всё из дома тащил. Вещи её, какие подороже, золото, шапку норковую, сервиз, всё вынес… Даже медали деда продал, не постыдился… Пенсию у матери отбирал, всё на наркотики свои спускал.

Я ничего не понимал. С одной стороны, Марина называла имя Антон. Урод, который их с подругой развёл и накачал. Но с другой — я плохо себе представлял, чтобы конченый нарк такое провернул. И словно в ответ на мои мысли бабка сообщила:

— Нет, раньше-то Антошка нормальный, вроде, парень был. Не без говна, конечно, но хотя бы мать не обижал. Деньги у него водились. Модный весь ходил, в костюме белом, ещё патлы отрастил по плечи, стиляга… На машине разъезжал. Важный такой. Бизнесмен, куда деваться. С нами, соседями, не здоровался, в упор не замечал…

Сверху спускалась пара, мужик с тёткой. Бабка замолкла, потом распахнула дверь пошире и кивком пригласила войти.

— И что там за бизнес у него был?

— А я знаю? Он мне не докладывался. Хотя нет, стой… мать же его говорила… да, точно-точно, фотостудия у него своя, кажется, была. Или модельное агентство, что-то такое. Это вот он из армии как пришел где-то в конце девяностых, так и раскрутился. И с нами сразу знаться перестал. Дружками солидными обзавелся, не то что эта шелупонь, которая к нему в последнее время ходила. Одного точно помню. Часто к нему раньше приезжал. Лысый, гад.

— Как его звали, помнишь?

— Да я знать не знаю. Оно мне надо, как там его звали. Говнюк он, вот и всё. Вечно на клумбу заедет, цветы подавит… Пионы однажды перемял все. Я ему: «Что ж ты делаешь, паршивец?». А он меня матом обложил. А тогда ещё моя Чапа была жива. Облаяла его. Так этот фашист её ногой… со всей дури… Я её еле выходила…

— И что потом? Куда этот лысый делся?

— А черт его знает, сюда перестал приезжать, как Антошка скатился. Лет пять-шесть или даже дольше. К Антошке всякий сброд потом начал таскаться. А-а, одно время мужики ещё к нему ходили, долги с него трясли. Били даже. Говорили, что вообще убьют, если долг не отдаст.

— Отдал?

— Видать, отдал, раз отстали от него. Деньги-то у него иногда появлялись. Уж не знаю, правда, откуда. Может, и сам приторговывал наркотой. А откуда ещё у такого? Но несколько раз точно разживался. Даже, знаешь, однажды телевизор себе такой огромный, новомодный как-то приволок. И вообще сразу такой веселый бегал. И вся эта шушера к нему тут же набивалась. Вакханалии устраивали. Спать ночами не давали, ходили туда-сюда, шумели, музыку включали на весь дом, что оглохнуть можно. Из квартиры выйти было страшно. Потом, видать, деньги кончались, гости расходились, а Антошка снова тут побирался. То телефон предлагал, по соседям бегал, то ещё что-нибудь втюхивал…

— Отчего он умер?

— Так от передоза. От чего они все помирают.

Больше бабка ничего такого, за что можно зацепиться, не рассказала. Но я хотя бы теперь точно знал, откуда всё пошло. Жаль всё же, что эта мразь Антон, как там его… Тюрин, откинулся раньше, чем я до него добрался. Ну ничего, остались и другие…

С отцом удалось поговорить только вечером, после работы. Только ничего особенного отец мне не поведал. Повторил лишь то, что уже раньше рассказывал. Всё в общих чертах и ничего конкретного. Ни имен, ни фамилий, ни адресов.

Нет, я вполне мог поверить, что отец действительно не в курсе. Подобные развлечения вообще не в его духе. Только вот когда я спросил отца про его безопасника, он вдруг отреагировал совсем не так, как я ожидал. Как будто насторожился, замкнулся и на все мои вопросы отмалчивался:

— Ты просто скажи, где он, — налегал на него я. — Мне надо с ним поговорить. Сначала он отмазывался, когда я ему звонил, теперь вообще недоступен. Куда он делся?

— Юра уехал по моему личному поручению.

— Куда? По какому поручению?

Отец молчал. Я и просил по-человечески, и негодовал, и угрожал, и взрывался — тщетно. Он как в рот воды набрал. Сидел, сгорбившись в своем кресле, и молчал. Даже не пытался придумать хоть какую-нибудь более-менее правдоподобную отговорку. Хотя понятно — он слишком ослаб, слишком измучен болями. Он хотел просто получить скорее очередной укол, от которого больше не мог отказываться, и уснуть, но я его не выпускал из кабинета, где допрашивал весь вечер.

В другой раз я бы сам от себя ужаснулся. Но не сейчас, когда узнал, что они сделали с Мариной. Да меня с трудом хватало, чтобы весь этот день выглядеть, ходить, говорить, как нормальный человек в то время, как у меня попросту сносило крышу. В конце концов в бессильной ярости зарядил мраморной статуэткой в стеклянную витрину, взорвавшуюся фейерверком осколков. Потом уперся руками в подлокотники отцовского кресла, наклонившись, навис над ним и процедил:

— Если этот твой лысый черт причастен к изнасилованию Марины, я его убью. Я это все равно выясню, ты меня знаешь. И если ты его сейчас покрываешь… — Я выпрямился, взглянул на него сверху вниз. — Я даже на твои похороны не приду.

Отец так ничего и не ответил.

Я ехал домой, а у самого в груди всё клокотало, а голову буквально разрывало от мыслей: Юра или нет? Всё-таки слишком много совпадений. Он был связан с этой конторой, всё про нее знает, ролик отцу тогда вон сразу же подогнал, прямо как знал… И лысый ещё. Вдруг как раз про него бабка утром и говорила. Нет, лысых, конечно, на каждом шагу… Но главное, отец мутит, как будто и в самом деле его выгораживает. Как будто отправил в бега… ну или куда там? И отмазывает, как может. Поручение какое-то личное сочинил… Сука, если отец его реально покрывает… это же вообще конец всему.

Пусть даже я умом и мог понять отца — этот Юра за него и в огонь, и в воду, как преданный пес. И спасал, и выручал, и на всё ради него готов. Стремно отцу, наверное, его сдавать. Только вот ради Марины я тоже готов на всё…

Утреннюю планерку я провел кое-как. Страшная история Марины, пусть и почти десятилетней давности, вытеснила все прочие мысли. С утра было желание вообще забить на эту планерку, но нельзя. Нельзя давать здешнему народу расслабляться, они и так тут все не особо усердны.

Призвал начальников отделов отчитаться за минувшую неделю, но сам их едва слушал, вычерчивая в уме схемы, как ещё можно вычислить действующих лиц той гребаной конторы. Попросил, конечно, Лорса пробить всё, что возможно, но хоть он и гений, однако с заданиями типа «найди то, не знаю что» тупил беспросветно. Так что придётся рыть самому.

Для начала покажу фотку отцовского эсбэшника той бабке, думал я, глядя на главбухшу. И не сразу сообразил, что она уже несколько минут, как замолкла. Да и вообще все молчат и смотрят на меня в напряженном ожидании.

— Свободны, — закончил я это представление, наблюдая, как все они, выдохнув с облегчением, суетливо устремились на выход.

И только кадровик, помявшись у порога, развернулся и подошел ко мне.

— Тимур Сергеевич, можно вопрос?

— Ну? — неохотно оторвался я от своих раздумий.

— Нам бы в кадры ещё одного человечка принять, раз уж место освободилось. Люда не справляется…

— Люде надо шевелиться живее… а что значит — место освободилось? — не понял я.

— Так ведь… то есть Филатова после отпуска ещё вернётся? — искренне удивился кадровик.

— А откуда такая мысль, что она может не вернуться? — озадачился я.

— Не-ет… я так просто… без всяких мыслей… Очень хорошо, что вернётся! — запинаясь, промямлил он. — Я пойду?

— Нет.

Я слегка откинулся назад, скрестил на груди руки, не сводя с него взгляда. Кадровик, судя по его растерянной физиономии не совсем догонял, в чем проблема, но, видать, интуитивно чувствовал, что ходит по тонкому льду.

— Сядь, — указал я на кресло перед моим столом. — И выкладывай.

Кадровик с обреченным видом опустился в кресло.

— Я ничего такого не знаю.

Я молчал, глядя, как он ерзает.

— Я ничего не знаю, — испуганно повторил он.

— Рассказывай давай, чего ты там не знаешь? — велел я.

— Я только краем уха слышал… но ничего толком не знаю… ну, болтают там всякое… но не думайте, что я собираю сплетни. Поэтому прямо у вас и спросил… В общем, поговаривают, что Филатова снималась ну… в фильмах для взрослых.

Рот тотчас наполнился горечью.

— Говорят ещё, что из-за неё и у вас, и у всех нас могут быть проблемы и поэтому её…

— У тебя — точно будут, если продолжишь подобную ересь болтать, — оборвал я его.

— Я-то нет… я никому… вы спросили, я ответил, а так ничего и никому… — подскочил он с кресла.

Кадровика я поскорее выпроводил, пока в запале не дал волю рукам, а очень хотелось, аж пригорало. Вообще бы всех тут перетряхнул и за языки подвесил.

Хотя можно начать и с той, сообразил я, кто распустил эти слухи…

«Идиотка чертова!» — выругнулся я вслух, хлопнув кулаком по столешнице.

С Ульяной разговор вышел коротким и резким. Я даже объяснять ничего не стал. Просто подтянул девчонку из отдела продаж, привел в приемную и велел секретарше до конца дня передать ей все дела. Ну а потом уматывать на все четыре стороны.

Кадровик, правда, попытался вякнуть про нарушение, но сразу же заткнулся. Что-то мне подсказывало, что эта дура-секретарша и не станет качать права. Меня больше беспокоило другое — как остальным заткнуть рты. Ладно сейчас Марина в отпуске, но через месяц она вернется. И каково ей будет терпеть эти сплетни?

После работы я, как и собирался, снова съездил по адресу того наркомана Антона. Показал фотку Юры его соседке. Та долго щурилась, рассматривая снимок, то надевала очки, то снимала, то подносила поближе, то отодвигала подальше, потом покачала головой:

— Не помню. А врать не хочу. Давно ведь это было.

Я вернулся домой ни с чем. Пока ни с чем. Впервые пожалел, что так долго не появлялся в городе, потому никого не знал. Отец же своими источниками и связями явно делиться не собирался. Да и хрен с ним, и без него всех найду. Информация — тот же товар, который можно как продать, так и купить. Марина хоть и не помнила, куда их отвезли, но уж где находилась «фотостудия», знать должна. Вот туда я завтра и наведаюсь, решил.

Всё-таки жаль, что этот нарк меня не дождался…

Я бродил по дому как неприкаянный. Несколько раз порывался позвонить Марине, но останавливал себя. Ну что я ей скажу? Опять «как дела»? От этих дежурных фраз уже зубы сводит. Вежливо и пристойно говорить ни о чем, когда в груди печет, когда внутренности скручиваются — да ну нафиг, сил уже нет. Но дальше этой границы Марина меня не подпускает. Ничего такого не говорит, я просто это ощущаю. Она, конечно, уже так не шарахается от меня, не смотрит как на врага, но все равно держит дистанцию. Что бы я ни говорил, между нами чувствуется отчуждение. Она вежлива, доброжелательна, постоянно твердит «спасибо, спасибо», но мне хочется совсем другого. А после той моей дебильной выходки она, похоже, в этом плане поставила жирную точку, ну или крест.

И в общем-то я её понимаю. Я и тогда, когда сунул ей деньги, прекрасно понимал, что у нас больше никогда ничего не будет. Только не знал, что буду хотеть её ещё больше. И не просто на раз, а чтобы быть вместе, всегда… И хотеть так, что терпеть порой невмоготу.

Иногда думалось — надо просто сломить эту ее отстраненность. Но, если честно, боялся, что это окончательно все разрушит. Отпугнет её, уничтожит даже те хрупкие недоотношения, что сейчас были между нами. И не будет вообще ничего. И как тогда потом? Сдохнуть с тоски?

Я в сотый раз, наверное, взялся за телефон. Ну да, спрошу, как дела. Бесит это, конечно, но хотя бы голос её услышу.

Однако Марина на вызов не ответила. Я перезвонил чуть позже — но опять длинные гудки и автоответчик.

Нет, я, разумеется, понимал, что это ничего не значит. Мало ли чем она там занята. Может, опять дочь укладывает, может, и сама спит, убеждал я себя. Но… через полчаса уже мчался по вечерним улицам в сторону Помяловского. И оправдание быстро нашлось: фотку отцовского эсбэшника ей покажу. Она же тоже упоминала про какого-то лысого, кто там всем заправлял…

Хорошо, что повезло с подъездом — оказался открытым. Но как только зашёл в эту затхлую темень, услышал какие-то крики, суету и припустил наверх.

— Что случилось? — срывающимся голосом спросил я, влетев без стука. Впрочем, дверь ее квартиры тоже была приоткрыта. И вопли доносились именно оттуда.

— Тимур, — оглянулась она, и на миг в ее лице проступила радость. И в груди у меня сразу дрогнуло.

Марина стояла посреди комнаты, держа на руках насупленную Олю, которая поджала губы, как будто хочет плакать, но держится.

Рядом с Мариной я заметил чужую тетку в длинной норковой шубе и толстого мужика. Вопила, судя по всему, тетка, а мужик ей иногда поддакивал. Но когда я появился, все сразу замолчали.

— Что тут происходит?

— А вы кто? — обратилась тетка ко мне с претензией, но я пока её проигнорировал.

— Марин, всё нормально?

Просто выглядела она какой-то взмыленной, даже измученной.

— Нет, ненормально, — встряла тетка. — Кто будет дверь чинить?

Я мельком взглянул на тетку, но меня больше волновало, что с Мариной.

— Вот люди затопили нас, — пояснила она усталым голосом. — Дома их весь день не было, вода лилась. Пришлось вызвать слесаря и взломать дверь. У них там трубу прорвало.

— А если бы у нас квартиру обнесли? — верещала тетка.

— Может, и обнесли. Мы ещё не проверяли, — вставил свое слово толстяк.

— Вот именно! И ещё большой вопрос, что вы за люди, кто такие…

Тут только я огляделся по сторонам. Воды на полу уже не было, но штукатурка на стенах сплошь покрылась мокрыми темными пятнами и уродливыми разводами. Да и запашок стоял соответствующий.

— Хрена себе вы умники. Вы во что хату чужую превратили?

— Мы превратили? Трубу прорвало! Мы-то тут при чем? Все претензии к заводу изготовителю! — возмутилась тетка.

А у меня от её трескучего визга уже виски стало ломить.

— Да при всём. Завтра приходим и делаем тут ремонт. А сейчас прочь пошли.

Я вытолкнул обоих в подъезд. Вернулся — Марина с потерянным видом сидела уже на кухне, на табуретке, держа дочь на коленях.

— Да ты чего так убиваешься? Хочешь, я нагну твоих соседей, они не только тебе ремонт сделают — весь ваш вонючий подъезд вычистят и обустроят?

— Да меня просто достало всё. Понимаешь, прямо одно к одному. Только вздохнешь спокойно — и тут же новая напасть. Нет, спасибо тебе большое. Эта истеричка уже весь мозг мне исклевала. Мы с Оленькой гуляли, пришли с улицы — а тут всё плавает… А эти, — Марина показала наверх, — были на работе, я телефонов их не знаю, стучалась, стучалась, в ЖЭУ целый час не могла дозвониться, ну чтоб сантехника прислали, чтобы воду перекрыл… В конце концов плюнула и вызвала слесаря, потому что с потолка аж ручьями лилось…

— Да я все понимаю. Ты все верно сделала.

— Потом пока все убрала… И то ты погляди — ну это же бичарня какая-то теперь…

Я уж не стал говорить, что потоп не сильно попортил обстановку. В смысле, и до этого было ненамного лучше.

— Вот как мне сюда комиссию из опеки приглашать теперь? Было бы ещё лето, окна бы хоть открыла, просохло бы всё быстро, а так… И футон весь промок насквозь…

— Поехали ко мне.

Марина что-то хотела сказать, но тут же осеклась, посмотрела на меня в смятении.

— Я же не поэтому жалуюсь, просто поныла маленько, чтоб выговориться, чтоб просто полегчало, а не чтобы ты нас к себе…

— Марин, давай без этих дурацких реверансов. Я не жилетка, если ты мне говоришь о проблеме, я ее решаю, а не платочки подаю. Собирайся и поехали.

Она не двигалась, смотрела на меня исподлобья черт пойми с каким выражением. Потом сказала:

— Мне неудобно, ты и так столько всего сделал для нас, хотя не обязан, мы же тебе никто.

Это завуалированное «мы тебе никто» несло вполне конкретный посыл — между нами ничего нет и не будет. И хотя я и так это знал, а всё равно неприятно царапнуло. Мягко говоря.

С минуту я смотрел ей в глаза, и хотя мы оба молчали, но возникло явственное ощущение, что спорим, причем горячо и пылко.

«Поехали!» — мысленно убеждал ее я.

«Ни за что!» — упрямо отвечала она.

Я опустил взгляд ниже, на ее дочь, которая, прикорнув на плече, уже спала.

— Ты о ребенке подумай. Или вы на табуретках спать будете? И плесенью этой дышать? Я тебе по-дружески предлагаю реальный выход. Какие могут быть…

Она потупила взгляд, но все равно еще колебалась.

— Я тебя не трону, приставать не буду, вообще не прикоснусь, — глухо добавил я. — Даже не войду в ту комнату, где будете вы. Не бойся.

Несколько секунд Марина ещё молчала, обдумывала или сомневалась, не знаю, а потом кивнула…