Не нужно спешить

Глава 1. Апрель

Дагестан

Второй такой же джип сопровождения дымился в кювете, а Рыжов сидел на пороге своей машины, поставив ноги на вывернутую взрывом дверь, и слабо мотал головой. Кажется, контузило и усатого лейтенанта. Бойцы милицейского спецназа из губернаторского кортежа не пострадали и только придирчиво изучали камуфляж на предмет порезов и крови.

Медников бегло осмотрел свою группу и потянул из кармана телефон. В управлении ФСБ края ответили стразу.

От виртуозного потока медниковской брани с березы сорвалась сорока, Рыжов перестал крутить головой и замер, заслушавшись. Бойцы из спецназа притихли, потом переглянулись с ухмылками, признавая московского гостя за своего, и дальше тихо давились смехом.

Минут пятнадцать полковник Медников, не повышая голоса, объяснял руководителю службы безопасности республики, где он видел его и его меры по обеспечению безопасности. Потом перешел к важности стоящих перед комиссией задач. Похоже, на том конце собеседник стремительно осознавал шаткость своего служебного положения – московский проверяющий шутить не собирался.

Медников убрал телефон и вопросительно глянул на старшего охраны, который выходил из березняка за кюветом.

– Ничего. Только примятая трава и следы от машины. По протекторам судя, УАЗ.

Ушли, короче.

Медников оглядел картину. У джипа охраны взрывом вырвало с мясом колесо, чудо, что не встал на крышу. Что я здесь вникаю? Не мое это дело. Однако и порядочки у вас, лица кавказской национальности, гранатометов не жалеют. Ну да – финансовые интересы.

Подошел Рыжов. Он оглядел Медникова со всех сторон и даже похлопал огромной ладонью по спине.

– Если все целы, едем. Майор, оставьте себе пару бойцов и дождитесь оперативную группу. Я звонил, сейчас понаедут.

Помощник завел джип, охранники уже заняли места сзади. Медников мимоходом оценил: ребята держатся в пределах нормы, реагируют деловито, без суеты. И главное, все целы. Рыжову:

– Ты сам в порядке?

– В порядке я. Надо бы в Москву, доложить, – хмуро напомнил Рыжов, выводя машину на свободное шоссе.

Медников поморщился.

– Не надо. Наверняка уже сообщили. От меня там ждут совсем других новостей и по другому поводу. Не будем размывать тему. Пусть местные докладывают, им важнее. – Понятно, многие захотят отмыться от сегодняшнего инцидента. Шутка ли, обстрел кортежа московской комиссии буквально на выезде из города. И повторил: – Не надо.

– Вообще кого-то из нас только что собирались убить, – пробормотал Рыжов.

– Я сказал, нет. Едем работать, – отчеканил Медников.

– Нас не поймут, – басом проговорил Рыжов старую советскую бюрократическую формулу безответственности, и они рассмеялись. Впервые после происшествия.

Медников с одобрением оценил настрой помощника. Старый друг и коллега, напарник в дальних разъездах, Рыжов был спокоен, как скала, и уверенно вел машину, набирая скорость. Впереди уже были видны хмурые корпуса проблемного завода. По бокам замелькали опрятные домики пригорода.

Медников мысленно перебрал комплект документов, которые готовились по правам собственности на завод. И припомнил с неудовольствием, что экспертное заключение ему передал этот самый руководитель местного ФСБ. Ясно. И как мы сразу не отметили? И кажется у него родственник здесь же в республике – местный депутат и еще что-то. И имеет отношение к заводу. Хреново.

По спине прошел озноб – запоздалая реакция тренированного тела на стресс от нападения. Медников покосился на помощника. Заметил, нет? Он с силой потер руки и приказал себе: соберись. Спецу неприлично. Хотя сейчас ты вообще не диверсант. Ты советник, специалист высочайшей квалификации, каких в стране по пальцам пересчитать. И заниматься мы будем проблематикой завода и больше ничем. До самого вечера.

Но вечером надо отдохнуть, два месяца командировок и аврального режима кого угодно выбьют из колеи. Иногда только спецназовская закалка и выручает.

У проходной завода их уже ждали.

В огромной приемной директора завода держалась напряженная атмосфера, как перед большой бедой. Все стулья были заняты, два-три человека нервно топтались у окон. Особняком стоял вызванный из Флориды финансовый директор, брутального вида седой крепыш лет пятидесяти с неожиданной синевой пристальных глаз. В отличие от прочих он был одет свободно, в джинсы и легкую куртку. Временами к нему подходил сероватый толстяк с бегающим взглядом и шептал на уход. Седой только отмахивался.

Секретарши, словно на подбор негативом – черненькая и беленькая, – отгородились от всего сборища своими столами, как государственной границей, и возбужденно перешептывались на любимую тему.

– А инспектор какой симпатичный. И не скажешь, что начальник.

– И не пьет вообще. Наш ему по-всякому предлагал, и Хенесси, золотую текилу.

Ни-ни. Только чай у меня берет и все «спасибо».

– Я вообще к брюнетам лучше отношусь. И такой молодой. Неужели начальник?

– Он не брюнет, он темный шатен. Ты его плечи видела?

– А то. Он как пиджак снял, я думала щас нашему накостыляет.

Девушки тихонько пересмеивались, охраняемые своей невысокой социальной планкой. Прочие в приемной были не так рады приезду большого начальства.

Похоже, здесь собрались люди из тех, кому есть что терять. А терять на самом деле было что. Производственный комплекс с филиалами оценивался грубо в миллиард, а приезд московского гостя означал для них резкую перемену долей собственности в пользу государства.

Весна у них здесь совсем другая, лучше, чем наше лето, думал Медников, пропуская мимо ушей очередную скользкую тираду. Весна, апрель. Красота невозможная, жаль, отсюда реки не видно. Сколько я на рыбалке не был? Кому рассказать – третий месяц езжу мимо Волги, и ни разу даже руки не намочил. На лодочку, на острова, с толковой компанией.

Разговор получался не просто тяжелый – враждебный.

Вернуть завод в собственность государства означало одно – отнять у конкретного клана самочинно подтянутый кусок, вынуть из кармана привычный неправый заработок, а кому ж охота отдавать? Влегкую отдавать не собирались. Да Медников этого и не ждал. Но в Москве разговор был простой и ясный. Зная, что у молодого полковника давние, хотя и не очень близкие отношения с САМИМ, в администрации с ним разговаривали вежливо. Очень вежливо. До приторности вежливо. Простая логика «ты только споткнись, а мы припомним» здесь царила в полный рост. Большие теоретики со Старой площади недолюбливают практиков.

И задачи ставили не то чтобы совсем неразрешимые, но тяжелые. Здешний случай относился к таким заданиям. Вернуть завод в казну – значит отнять у кого-то миллиард…Евро.

Как просто. Эту простую задачку сейчас решал Игорь Медников под кондиционерами в обширном кабинете директора завода.

И дело было не просто в директоре. После первых же слов Медникова на генерального директора стало грустно смотреть, он сморщился, съежился и тихо сидел за огромным столом, механически бормоча дежурные ответы.

Гораздо живее держался тот, кого Медников никак не ждал увидеть рядом с первым лицом. Обаятельный парень с веселой фамилией Жмень, в дорогом шелковом костюме, с длинной челкой пшеничных волос вел беседу непринужденно, свободно, отлично владея цифрами. Для простого заводского юрисконсульта он на удивление точно разбирался в делах завода, нюансах взаимоотношений с банками и поставщиками, и даже слегка бравировал знаниями технологии. На руке скромно поблескивал хронограф за пару сотен тысяч евро.

– Зря он такие часы нацепил, – думал Медников. Решил, что мы на Лубянке совсем ни в чем не разбираемся. Мне лапшу на уши не повесишь. Ни одному юристу такой хронограф не по карману.

– Тарханов, – скупо представился седой. – Виноват, без галстука. А вроде мы знакомы.

Финансовый директор явно держался на равных, если не сказать накоротке.

Никакого почтения или, не дай Бог, подобострастия к московскому гостю не было.

Просто пришел, пожал руку. Равный равному. Серьезный дядька.

Сильный противник, подумал Медников.

И сам удивился. Почему противник? Никакого негатива от седого крепыша не шло.

Наоборот. Хорошая кривая улыбка, тяжелое мужское рукопожатие. А в глубине души запищал зуммер – внимание! Чутье подсказывало Меднику: опасность.

Полное внимание, боец. Кто-то с таким же ясным взглядом планировал, как тебя будут убивать этим утром, и это уже не шутки.

Вот тогда и появился племянник. Как черт из табакерки.

– Игорь Юрьевич, есть предложение. Вы ведь не уезжаете? И отлично. – Жмень прямо лучился доброжелательством. – У меня есть домик на Волге, вертолетом пару часов. Не ахти что, но новый, не обмытый. Может, плюнете на гостиницу?

Тревожить вас не буду, честное слово, отдохнете по-человечески. Без всяких обязательств, конечно. Просто отдохнуть. Утром вас заберем и сюда, на завод.

Холодильник набит, с голоду не помрете. Три спальни. С товарищем вашим нормально расположитесь.

Он вежливо обернулся в сторону Рыжова. Вадим хмуро слушал эту тираду, не реагировал – оставлял начальнику возможность маневра по ситуации.

– А завтра доругаемся, – весело закончил Жмень. Вот ведь обаяние у мужика, в который раз подивился советник. И вдруг принял решение – сразу, как в воду, такое с ним бывало не раз в его непредсказуемой жизни. И иногда оказывалось – судьба.

Вслух Медников ровно сказал:

– Хорошая идея. Мне нравится. Завтра обязательно доругаемся. А на Волге я бы действительно хотел отдохнуть. – Он прямо посмотрел в глаза Жменю. От этого взгляда, бывало, духов-смертников бросало в дрожь. Жмень взгляд выдержал, только мокрая стальная льдинка мигнула за зрачками. – Где там ваш домик без обязательств?

И искоса глянул на Рыжова. Рыжов плавным медвежьим движением переместился на полшага назад и стал выполнять свою работу – прикрывать командиру спину, как при большой опасности.

Кажется, седой финансист профессионально оценил и качество взгляда, и реакцию Вадима. Что ж это за профессия такая? Или просто представитель хозяина? Очень интересный финансовый директор, надо подразузнать. Интуиция подсказывала Медникову, что с седым финансистом господином Тархановым они встретятся еще не раз.

Город Волжский, Волгоградская область

То ли солнце слепит, то ли мерещится.

Задумчивый взгляд из-под длинных ресниц, быстрая улыбка чуть пухлых губ. Так, воспоминание.

Подвернув брюки, Игорь стоял по щиколотку в воде, где мелкий волжский прибой покачивал прибрежные водоросли, метались мальки. Согласился-таки, авантюрист хренов, – лениво крыл он себя. Согласился на дачу из рук классового врага. Ведь чистая взятка. Выговор от командующего и занесение в учетную карточку комсомольца. Но и Вадим тоже хорош, как будто всю жизнь ждал такого вечера. Медников поднял глаза на узкий песчаный обрывчик, где совершенно счастливый Рыжов в одной майке без протокола колдовал над маленьким мангалом, брызгая на мясо сухим вином из бутылки – два брызга на мясо, один в себя.

Новый кирпичный дом стоял у обрыва в двух шагах от воды.

– Эй, тамада, там вино еще осталось? Или все промангалил?

Рыжов оскалился, отмахиваясь от назойливого дыма:

– Осталось, начальник. Пол-ящика сухого. А для хороших людей пара шампанского и коньяк. А что, есть идеи?

Медников поболтал ногой в чистой воде, опустил в воду руку, распугав мальков, разогнулся. Он блаженно щурился на заходящее солнце, и все отгонял эту мысль, отгонял, отгонял.

Еще утром он был зол на себя, потому что среди планов на день все проскальзывала эта размытая давняя картинка – ее настороженный взгляд из-под темной челки, блик солнца на острой скуле, быстрая улыбка чуть полноватых губ.

Тот же город Волжский. Он стряхнул с руки песок, достал из кармана телефон и набрал номер. Да у них тут годами номера телефонов не меняются.

На четвертом гудке сняли трубку. Низковатый женский голос сказал «Да?»

Игорь почувствовал, как слегка остановилось сердце.

И всего пять лет прошло.

Никакой свиты у помощника Президента тогда не было, но команду для разъездов по регионам он подбирал тщательно. Получилась спаянная бригада людей, никаких дружеских чувств не питавших, но способных толково работать 24 часа в сутки. Помощника Президента шутил: «способных работать 24 часа в неделю», но замкнутую группу своих советников ценил и оберегал, зная их бешеную работоспособность и умение перейти от вялой дремы в хвосте дежурного «бомбардира» к эффективной работе буквально на износ, без отдыха и с максимальной отдачей. Сам помощник работал, как настоящий трудоголик. Умный сотрудник в узком кругу посвященных охарактеризовал его так:

– Голова – что твой Дом Советов. Канцлер! Но злой. – «Злой» так и прижилось.

Медников попал в эту его группу с самого начала, получил статус советника и так нашел свое новое место в верхних эшелонах. Помощник называл его по имени и иногда поручал самые деликатные задания, рассчитывая и на его мозги природного дипломата, и на рефлексы и подготовку бывшего диверсанта. Его положение между чистыми силовиками и аналитиками, конечно, вызывало легкое недоумение или даже зависть коллег. Но, присмотревшись, с некоторых пор к прежней его профессии в разговорах больше не возвращались, а после кошмарной поездки в Бишкек, где пришлось наглядно демонстрировать старые навыки, Медников получил даже несколько лестных карьерных предложений от членов правительства. Медников доложил о них ««Злому» и забыл.

Кремлевский чиновник молча, как умел только он, проводил советника холодными глазами и – это выяснилось позже – задним числом поднял ему неформальную премию на небывалую высоту.

Когда после нового государственного визита команда возвращалась из взбаламученного Душанбе, Медников улучил минуту, чтобы поблагодарить первого наедине, и как бы не всерьез добавил:

– В общем, спасибо. Отработаю.

– А ты уже отработал, – по обычаю негромко ответил Помощник. Но он уже знал, что впереди тяжелые дела в Таиланде, а Медников еще нет. Незаметно пришло присвоение очередного звания, чего молодой «бывший» подполковник уже никак не ждал.

Тогда, пять лет назад в Волгоград они приехали узким составом. «Злой» по личному поручению хозяина решал сложную многоходовую партию с иностранными инвестициями в неблагополучные отрасли, и бегло знакомился с крупными предприятиями, отбирая опорные элементы новой миллиардной программы. Медников был при нем постоянно все три месяца бешеной гонки по городам и городкам. В Волжский добрались к ночи, и еще полночи первый строил местную элиту, без ругани, то так, что публика пригибалась, как под картечью. Он про себя уже явно определил, что завод в Волжском будет финансироваться за счет его программы, и не собирался спускать местной братве или кто там держал завод. Сказано было почти открытым текстом: здесь будем решать государственные задачи, а недовольных в сортир.

Местные выходили из кабинета в мыле и с острым желанием выпить. Но был один, которые не струсил, а включил мозги. Медников припомнил его стриженый бобрик, тогда еще не полностью седой, и резкий синий взгляд. Это был давешний финансист. Тогда, пять лет назад уже под занавес он вполголоса предложил отдохнуть до самолета в бывшем обкомовском пансионате. Помощник Президента хмыкнул и напомнил тоже вполголоса:

– Ты моим ребятам дай отдохнуть, они у меня как на каторге. – Седой кивнул.

Узкая компания добралась до места тремя машинами. Пансионат оказался маленьким поселком из полудюжины вилл в стиле швейцарских шале. Прямо у стоянки под лампой накрыт столик с напитками, вином и ведерками со льдом, а в ажурной беседке у берега при свете неярких фонарей звенели голоса нескольких девушек.

– Обслуживающий персонал, – откашливаясь, ответил седой на вопросительный взгляд начальства. Первый тихо рассмеялся и ушел в свою виллу, дав своей команде вольную на отдых и расслабление по мере воображения.

Этот отдых от служебной каторги и вспоминал теперь Медников.

Конечно, и виллы, и девушки – это был подарок вспугнутой волжской братвы.

Стройную девушку с длинными светлыми волосами и с большими красивыми глазами Медников отметил тогда сразу, выделил. Дорогие коллеги быстро поняли: сюда не лезь, и пошли знакомиться с другими девицами. Подружились быстро, кто-то зазвенел шампанским в ведерке, заговорили на много голосов. Мужики в отсутствие первого лица быстро освобождались от напряжения, и скоро пары, унося початые бутылки, потянулись к домикам.

Седой хозяин оставался недолго – присмотрел, что с отдыхом у приезжих гостей все в порядке, и не прощаясь, незаметно уехал на здоровенном по здешней моде джипе. Медников хотя и дал себе команду «отдыхать», все же заметил и властную хозяйскую манеру седого банкира, и его тихий по-умному отъезд.

Медников в беседку не пошел, а спустился к воде, ополоснул с мостков лицо и, стряхивая свежие капли, обернулся к фонарикам. Девушка в светлом платье стояла лицом к нему, опершись на перила. Медников подивился ее осанке и спокойной уверенности в лице. Явно не за деньги. Похоже, чья-нибудь.

Поделились, значит, господа предприниматели. Интересно. А девушка на загляденье.

– Кажется, нас с вами бросили.

– Значит, пропадем.

– Конечно, ночь, темнота, волки какие-нибудь. Обязательно пропадем.

Девушка мельком улыбнулась.

– Давай пропадать вместе. Если тебе надо вина, бери себе сама. Я там видел на столике. На ходу заметил. Сам не пью.

Она комично подняла брови.

– Язвенник?

Медников решил не изображать неприступного чиновника. Хмыкнул:

– Нет, просто не пью. Совсем. Но никого не ограничиваю.

– Только попробовал бы.

Девушка чуть подвинулась в сторону, и стало видно, что на перилах стоят два бокала с шампанским.

– Значит, оба мои. Марина меня зовут.

– Игорь. Мне бы перекусить что-нибудь, а то ваши все напоить норовят, а кормить не очень.

– Мяса полный холодильник, колбаса. И рыбка. – Она отпила шампанского, серьезно посмотрела на бокал и спросила вкрадчиво:- А виски ты там по ходу нигде не заметил?

Медников рассмеялся, видя, что девушка нравится ему все больше, ответил:

– Найдем.

Все получилось замечательно. Потом, после этой ночи Игорь еще много раз думал: мне есть с чем сравнивать. Марина была нежная, ласковая, новая.

Женское нутро в ней било ключом, и Игорь просто опьянел от такого пира роскоши и сладострастия. Покоя ему давать она не собиралась и раскрутила его по полной. Но уж и Медников расправился во всю силу зрелого, не слишком избалованного сладким тела.

Утром не площадке в стороне от вилл их ждали подтянутые водители и сияющие от свежей помывки три черных джипа-близнеца. Завтракали без девушек.

Помощник Президента выглядел свежим и отдохнувшим, за завтраком задал команде инструктаж на ближайшие дни, и завертелось. До отлета было еще четыре встречи, две в Волгограде и как бы необязательный личный обмен мнениями с губернатором в вип-зале аэропорта. Медников был на разумном удалении от первого лица, то есть на посту, и никто из коллег не сказал бы, что он хоть на секунду потерял контроль над ситуацией. Но сам он знал, что задумчивый взгляд из под длинных ресниц что-то для него значит, что-то большее, чем ночь вдвоем. Зачем-то он взял у нее номер телефона.

Прошло пять лет. А телефон остался.

Чудный город – Волжский-городок. Рождался трижды, может и больше, не помнит никто.

До заката Золотой орды здесь селились ордынцы, потом сгинули. А потом, после Годунова на Волгу побежал народ, от беды, от голода, кто от барского битья, а кто от работы. За большой рекой, на мыске между Волгой и Ахтубой осели люди без роду-племени, потому безродные. И селение стало Безродное. С того и пошло.

Жили бедно, как могли.

Уже при Петре Алексеевиче, что ли, образовалась Пришибенская волость. Туда вошли Пришиб (ныне город Ленинск), Заплавное, Средняя Ахтуба, Верхняя Ахтуба (ныне город Волжский), Среднепогромное и Верхнепогромное (ныне поселок Краснооктябрьский). Что за названия, прости Господи. Впрочем, и Безродное не лучше. Это на его месте образовалось село Верхняя Ахтуба.

Кормились от реки, небогато.

При великой императрице Екатерине казна завела в этих местах шелкопрядный завод. Развели тутовые сады, с чего началось озеленение заволжской степи.

Шелк был хорош и дорог, но работа тяжелая. И хотя другого заработка не было, здешний народец отлынивал, как мог. Пугачеву тут обрадовались, как своему, – Пугачев работать не велел.

Но и казна была плохим хозяином, Ахтубинские плантации денег не принесли, хирели без пользы, и отданы были в промысел жителям тех мест. Не пошло и у них. Позже инспектор при царском дворе барон Биберштейн Федор Кондратьевич докладывал императору, что крестьяне на плантации вовсе пренебрегли шелководством: «Озлобление их против шелкоделия (и шелкопрядов) дошло до того, что они нарочно убивают их соленой водой и уксусом. Крестьяне приписанных к заводу сел занимались всем, чем угодно, но только не шелководством».

Но кормила река. К 1917 году проживало 20 тысяч человек.

Во время Сталинградской битвы село было уничтожено, как и другие.

Сохранилось здание школы XIX века и мельница. Новый поселок на этом месте выстроили ради строительства Сталинградской ГЭС. Всесильный «Сталинградгидрострой» царил по степному краю, а его первый начальник Федор Георгиевич Логинов считается основателем города Волжский. Его бюст стоит у въезда на плотину ГЭС.

Теперь Волжский в числе крупнейших промышленных центров Поволжья.

Расцвели химическая промышленность («Волжский оргсинтез», «Химволокно», «Сибур-Волжский» и другие, всего около полутора десятков); черная металлургия (Волжский трубный завод); энергетика (Волжская ГЭС, Волжская ТЭЦ-1, ТЭЦ-2); машиностроение (автобусный завод «Волжанин», «Энерготехмаш» и др.); пищевая промышленность (завод Coca-Cola, пивоваренный завод, хлебозавод, молокозаводы, перерабатывающие предприятия).

Примечательные места города:

– Центр города (площадь Ленина) со зданием гостиницы «Ахтуба» и прогулочной зоной – Картинная галерея в здании старой школы на набережной Ахтубы.

Площадка, с которой открывается панорамный вид на пойму и Волгоград.

– Дворцовая площадь со зданием Дворца культуры «Волгидростроя». Парк культуры «Гидростроитель» с аттракционами, фонтанами, беседкой в классическом стиле и скульптурами в стиле соцреализма.

– Прогулочная улица Фонтанная, идет от Дворцовой площади к набережной. В конце улицы расположен краеведческий музей.

– Здание водонапорной башни на ул. Карла Маркса.

– Аквапарк в 27 микрорайоне.

– Памятник воинам-интернационалистам, построенный в 1993 году между 25 и 31 микрорайонами на улице 40 лет победы Плотина Волжской ГЭС, с которой открывается панорамный вид на Волгу и соседний Волгоград.

– Памятник первому трамваю г. Волжского. Установлен напротив трамвайного депо.

– Мемориал, посвящённый первостроителям Волжского на улице Набережной, напротив краеведческого музея.

– Памятник основателю города Ф. Г. Логинову, на площади Строителей, там же расположены памятные доски с фотографиями именитых волжан.

– Памятник жертвам политических репрессий, расположенный за гостиницей «Ахтуба», на территории парка им. 60-летия Октября.

В городе действует двойная нумерация домов: по улицам и по микрорайонам.

Самая длинная улица в городе – проспект Ленина.

Существует легенда, согласно которой город хотели назвать Городом Солнца, в честь утопического произведения Томазо Кампанеллы, однако впоследствии решение было изменено.

Волжскому посвящены пьесы И. А. Агаповой «Серебряный котел дури», «Осокорь и черный янтарь».

Славный город Волжский окружен поселениями с выразительными названиями.

Поселок Паромный, он же 2-й поселок, образован в 1950 году как лагерное отделение № 2 для заключенных строителей Сталинградской ГЭС.

Поселки Третий Решающий, Заплавный, Красный буксир, Старенький, Водострой.

Долгое время Волжский являлся одним из самых зелёных в стране: стояла задача уберечь город от ветра и песчаных бурь. Неоднократно признавался самым благоустроенным городом России в своей категории, в основном по критериям капиталовложений в благоустройство. При этом в городе Волжском неблагоприятная экологическая ситуация, загазованность воздуха диоксидом серы и диоксидом азота, превышение допустимой нормы выбросов по сероводороду, окиси углерода и другим показателям. С 2000 по 2005 годы объём выбросов в атмосферу предприятиями Волжского увеличился на 10 %.

300 тысяч населения, 15 крупных химических предприятий – крупнейший центр химической промышленности в Европе. Но поскольку граница Европы проходит по реке Волга, а город Волжский на ее левом берегу, значит, не Европа.

На 1000 жителей приходится 390 автомобилей.

Жуткий промышленный город.

В нем Марина и обитала.

Медников с первых же дней работы в команде «Злого» почувствовал: работа интеллектуальная, давление на мозг непрерывное, будь любезен подстраиваться.

И завел себе личную систему хроники без записей, своего рода календарь с важнейшими событиями, привязками, контактами и направлениями работы. Этого внутреннего интеллектуального секретаря он звал про себя Тенью. На самом деле это был второй, внутренний Медников. Работником Тень оказался толковым, что с усмешкой иногда отмечал Медников, получая одобрительные отзывы от начальства и коллег. О Тени никто, кроме него, не знал. Ни к чему. У вас гарварды с оксфордами, у меня Тень. Жизнь рассудит, кто круче.

В этом тайном календаре Медников отметил, что все началось в конце прошлого года, с похорон тетки Варвары. Тогда Игорь остро почувствовал, что остался один.

Коми, приполярная Печора

Декабрь 2009

Тетку хоронили по деревенскому обряду многолюдно, хотя по столичным меркам скромно и скупо. Что Игорь привез – полный багажник – младшие родственницы строго прибрали по ларям, и на стол выставили только в обрез: много разномастной посуды, банки с квасом и ягодным морсом, миски с грибами и соленым огурцом, пироги. Пироги пекли по разным дворам разные хозяйки, и своим было видно, где чьи. Стулья принесли скопом из клуба, чтоб не собирать по домам.

Еще днем суровый старец скороговоркой отчитал заупокойное по старой книге: Большой Потребник здешние староверы доставали только по важным дням.

Тетку уложили в сосновый гроб лицом к образам, спеленав руки на груди.

Деревенские стояли плотным кругом, молча слушали, дети баловались у дверей.

Игорь вышел на двор, не дослушав. Постоял на декабрьском морозе, поглядел на совсем низкое северное солнце, тревожный оранжевый круг только добавил чувства потери и пустоты в сердце. Игорь мерил по-своему, и воспитавшую его тетку числил выше матери.

Большая старообрядческая деревня стояла в устье таежной речушки, которая в суровые зимы промерзала до дна. Вдоль реки в вечернем зимнем свете видны были три десятка ближних домов, а тех домов, что тянулись к лесу, уже и не видно почти на фоне черной стены елей. Только огоньки в окнах, да несколько фонарей рядом с почтой и у магазина.

Бормотание начетника было едва слышно за дверью. Пресвятая Госпоже Богородице, спаси мя, грешнаго раба Твоего. Старики ждали, что Медников отпоет с ними канон «за единоуспошего» по Псалтыри, как велит обряд, вместе с дальней теткиной родней и домочадцами.

На кладбище Игорь решил сходить сразу, как приехал. И пошел, прихватив широкую деревянную лопату и ящик с инструментом из машины. На кладбище – по-здешнему «могильник» – темным суриком на снегу выделялась земля у свежей могилы, которую вырыли для тетки еще до его приезда. Валялись какие-то нужные для похорон низкие чурбачки. Рядом над старой могилой деда косо торчал восьмиконечный крест. Медников постоял молча, покрутил головой, зачем-то определяя стороны света. Померла, подумал глухо. «Померла», – вслух произнес он, пробуя слово на вкус. Плохо дело. Так больно и тоскливо уже давно не было. Только необъяснимое чувство вины и сухая пустота за грудиной. Он присел на чурбак, стянул шапку, потер снегом лицо.

Вынул из кармана помятый на краях желтый лист из тетради в клеточку.

Завещание тетки Варвары Ильиничны было коротким и суровым: все имение в общину, книги в дар старшему наставнику лично в руки, дом общине под молельную. Баньку у реки – под общую омывальную избу для больных и рожениц.

Подпись полная, с отчеством. Дата – задолго до кончины, за полгода. Написано крупным, красивым четким почерком. Фиолетовыми чернилами. Откуда только взяла? Таких уже сто лет не делают.

Ниже на листке была приписка для Игоря – отдельно, чтобы можно было оторвать, поскольку касалось его одного.

«Теперь один управляйся. Сестре помогай, больше некому. Слушай сестру, с годами займет мое место. Возьмут сомнения, сначала сам реши, потом иди к духовному наставнику. Однако же разумей, с кем советоваться, а кому советовать.

Только в смертном случае слушай наставника. Дар береги. Судьба тебе назначена тяжкая, да Бог милостив. А тебе мое благословение, Государь мой».

Никаких связных слов на ум не приходило. Вот так, значит, Варвара Ильинична.

Больше не увидимся. Никто не скажет строго «государь мой», как в детстве, выговаривая за проказы. Он поднялся, поправил руками дедов крест на старой могиле, постоял. Потом взялся за лопату и стал без спешки расчищать от снега широкую тропу, от самой дороги прямо к свежей могиле.

Постоял еще, придумывая себе какое-нибудь дело. Не придумал. Пресвятая Госпоже Богородице, спаси меня, грешного раба Твоего. Глянул на пустую могилу, натянул шапку пониже и, собрав инструмент, пошел к заснеженной деревне.

Сразу завтра же и уеду. Посижу, сколько надо, чтоб не обидеть, и уеду. И оправдание есть – 400 верст по зимнику до Ухты, все поймут. А может, правильно и поймут. Тоже не беда. Со стариками посижу, а после похорон за руль.

По дороге прикинул – на полусорочницу и на сороковой день приехать не сможет.

Надо объяснить, пусть поминают без него. А вот на годину в будущем декабре приеду обязательно.

Медников рассчитывал на своего водителя просто в силу привычки везде подстраховываться и готовить запасные варианты, хотя в душе больше полагался на себя. Его джип с полными канистрами стоял за сараем, чтоб не мозолить народу глаза. Машина готова. Если не расслабляться, за сутки будем в Москве.