Не нужно спешить

Глава 4. Июнь

Конец июня 2010

Санкт-Петербург

Просто при упоминании города Санкт-Петербург он начинал улыбаться самым предательским образом, и быстро стирал улыбку, чтоб не застукали.

Накануне отъезда из Питера они устроили себе вечеринку в популярном итальянском ресторане на улице Рубинштейна в двух шагах от гостиницы. Марина под спагетти с морскими гадами и бутылочку итальянского белого наговорила ему массу лестных слов, чем Игорь был приятно смущен. В порядке самообороны он определил, что за Мариной есть слабость – когда выпьет, у нее развязывается язык. Так ему было проще. Не избалованный женскими признаниями полковник должен же был придумать для себя объяснение неожиданного, но что говорить, приятного внимания к себе.

Подаренные Игорем часики от Шопард она теперь вовсе не снимала, как талисман. Когда выяснилось, что они не боятся воды, Марина даже в душ полезла в часах, которые сверкали на обнаженной коже эротично, волшебно и достойно.

Москва

Конец июня в Москве стоял очень жарким, а к середине лета обещали настоящую африканскую жару. Торфяная гарь уже чувствовалась в воздухе.

Знакомые разъезжались по менее жарким странам вроде безобидного Монако, или грозились смыться от наступающей жары хоть в Финляндию, хоть дальше, хоть на Шпицберген. Маркин, например, готовился к подводной охоте на далеких Багамах, уверяя, что там прохладнее. Впрочем, ехал он в компании скорее нужных, чем приятных людей. Игорь об этом знал все, поскольку сам готовил для босса справки на приглашенных «друзей».

Медникову было не до разъездов – последний месяц принес столько вопросов, загадок и просто темных деталей, что разобраться было просто необходимо. Он уже пробовал как бы ненароком обсудить с бывшими коллегами ситуацию с недоделанным покушением на Овсянникова, но вся Москва знала, что он служит в доверенных помощниках у Маркина, и его как будто сторонились. Это затрудняло разговоры и создавало смутное ощущение надвигающейся угрозы. Если сторонятся свои, значит, рядом скоро рванет.

Пора навестить генерала моего, иначе ясности не добьешься, решил он.

Генерал Сохин всю жизнь очень плохо играл в шахматы. Но играл. Все управление знало, что шахматист он никакой, и все норовили подсунуть ему вырезанные из журналов этюдики для шахматистов-любителей. Через месяц-другой он торжественно сообщал дарителю о победе и подробно, минут за сорок рассказывал, как и чего он добился в этой задаче. Кто понаивнее, считали его безобидным чудаком. Кто похитрее, после таких этюдов обходили его за два квартала в уверенности, что генерал непрост и дурит им головы. Правы были и те, и другие. Продуктивно мыслить генерал выучил себя сам, шахматы были лишь предлогом для изобретения житейских этюдов, которыми он тайком украшал свою жизнь, и не только по работе.

По службе за ним была слава затворника, молчуна и иезуита, мастера византийской интриги. Начальство его всегда побаивалось, не без оснований подозревая в перспективном чекисте связь с потусторонними силами в Кремле. Продвигали Сохина туда, где было все непонятно и невыигрышно, а он сумел построить на этом вполне успешную карьеру. Его как бы отставка и как бы исчезновение в бизнес поначалу всполошили коллег, которые опасались с его стороны какой-нибудь невероятной многоходовки с непредсказуемыми последствиями, но со временем успокоились и вроде подзабыли. И напрасно.

Те, кто знал генерала-предпринимателя поближе, были уверены, что Сохин держит руку на пульсе в любой ситуации.

Медников не нашел Сохина ни дома, ни по секретным телефонным номерам. Это означало, что генерал либо очень далеко и недоступен, либо очень близко, руку протяни. Игорь поморщился и пошел просить помощи у подопечного – друг и напарник Вадим Рыжов появился в его жизни с подачи генерала не случайно. За последние годы они довольно насмотрелись друг на друга в самых разных ситуациях, и Медников лишь убедился, что Рыжов ой как непрост. Хотя и друг.

Они устроились в плавучем ресторанчике на Москве-реке напротив Нескучного сада. Кажется, жара к вечеру только усилилась. Щурясь на раскаленное солнце, Вадим помаленьку потягивал пиво, часто меняя кружки на свежие, холодные. Игорь попросил бутылочку Перье и пил мелкими глотками вкусную французскую минералку с газом.

– Не темни, Вадим. Ты в теме или нет? Одного из нас генерал должен был оставить на контакте.

Вадим рассмеялся:

– А я все жду, когда ж ты спросишь. Угадал, опять ты угадал. Давай-ка я тебе кое-что расскажу. Это из того, что Степаныч разрешил изложить. Правда, не правда – не спрашивай, не знаю. Не проверял и не собираюсь. Ты помнишь, как он растворился… – Вадим действительно оказался в курсе дела.

Иван Степанович Сохин в один прекрасный день растворился в воздухе, укрывшись от политических бурь девяностых, которые погубили столько душ, и оставил ни с чем многих претендентов на его служебное и агентурное наследство. Он просто пропал. На самом деле из своей щели под плинтусом он наблюдал, как – порой по одному, а когда и десятками – его бывшие коллеги и соперники полегли по канавам и обочинам Большой Дороги. На одной только афере с фальшивыми авизо сгинули, по его подсчетам, не менее семисот молодых волков, которые неправильно оценили свои возможности и перспективы, пошли за деньгами и пропали на этом пути.

Медников кивнул – он хорошо помнил и расстрелы на Зиле, и якобы красную ртуть, и скупку ваучеров, и продажу урана-238 через мелкие конторы на Полянке. Народу полегло со всех сторон туча.

Рыжов продолжил:

– Вот именно. Но свою отборную гвардию, – понятно, что в это число входили Медников и Рыжов, – генерал берег, и аккуратно продвигал их в новой жизни в меру своего житейского и политического разумения, которое он, впрочем, никогда не переоценивал. Но людей сберег. Медников оказался среди немногих, кто сделал яркую карьеру.

Именно эти отборные кадры и были тогда собраны в наскоро отремонтированном замоскворецком особняке, где Сохин произнес свою знаменитую речь.

– Цените себя, уважайте себя. Искушений будет много, и – самое опасное – вокруг вас будут вертеться сумасшедшие деньги. Выживет тот, кто обойдет их стороной, не дав замазать себя долларовой грязью.

Если б текст этой речи прочла широкая публика, его сочли бы опасным краснобаем и лжепророком – как раз то, чего Сохин хотел избежать. Он был убежден: Россия повторит до деталей путь, который прошли западные экономики за последние 150 лет. Но пройдет его лет за десять-двенадцать, максимум за пятнадцать. Со всеми бедами скороспелых миллионеров, с рождением и крушением великих состояний, с человеческими трагедиями континентального масштаба и с массовыми, капитальными ошибками в сфере морали, безнадежными заблуждениями в области этики, полным разбродом в заоблачных высях философии. Не говоря о цинизме и низости в государственном управлении.

Ни тогда, ни позже он не хотел предсказывать в расчете на благодарность будущих поколений. Он только хотел сберечь этих – ближних, учеников и сослуживцев, штучную продукцию особой человеческой ценности. И многое ему удалось.

Как истинный шахматист, он разложил решение предстоящих проблем на шесть шагов. Четвертым шагом было внедрение его людей в самые выигрышные сегменты сырьевой экономики.

Пятым – срастание спецслужб с политической элитой. Сюда попал Медников.

Шестым – создание защитного механизма, страховой полис от предстоящего периода разброда и катастроф. Не кто иной, как генерал Сохин придумал схему доверенного управления. Буквально в канун своего публичного исчезновения он сумел убедить президента раздать часть ценных государственных активов – заводов, рудников, авиакомпаний, банков, – в руки молодых выдвиженцев из спецслужб, рангом не выше подполковника. Не в руки умелых экономистов или управленцев, а в руки доверенных людей, пусть не искушенных в экономике, но тех, кто не продаст.

Он пропал на годы. Потом появился в роли благополучного бизнесмена, которому в России не было конкуренции – он занимался высокими технологиями. Несколько зарегистрированных им интеллектуальных фирм на острове Мэн были успешно проданы и перепроданы. Все за суммы с шестью-семью нулями, причем Сохин сохранил в них права и доли. Это была его личная страховка и бюджет его будущих операций. При этом Иван Степанович Сохин думал вперед и не хотел конкуренции в родной стране, где все вертелось вокруг сырья. Поэтому за сырьевые проекты не брался и друзьям не советовал.

Иногда его имя мелькало в числе участников мировых финансовых и экономическим форумов, несколько лет он числился экономическим советником премьер-министра в маленькой ближневосточной диктатуре, в Давосе за ним каждую зиму держали персональный номер в скромной гостинице-шале.

– Понимаешь, – продолжал Рыжов, прячась подальше в ненадежную тень навеса. – Он вбил себе в голову, что то ли Россия не готова к новшествам, то ли мы не учитываем этой новой России. С самого начала он натаскивал нас на гораздо более крупные задачи, чем требовала служба. Да ты помнишь. Или что-то в его программе не срослось.

– Все у него срослось. – Игорь раздраженно отодвинул стакан. – У него всегда все срастается. Я бы всю свою прекрасную карьеру отдал за его умение выстраивать весь мир вокруг себя. Ведь чистый кукловод, согласись. Ты знаешь, почему его перестали называть великим манипулятором? Он сам запретил, решил, что слишком похоже на правду.

– А правда, очень похоже. Он ведь и про тебя мне буквально как по нотам предсказал. Да и про меня тоже. Даже этот наш сегодняшний разговор в общих чертах изложил. Правда, без аргументов. Так зачем он тебе?

– Понимаешь, братишка, мне кажется, генералу пора выходить на поверхность. Планов его я знать не могу, но мне он нужен здесь. Или, наоборот, мне надо кардинально подумать о перемене места работы, места жительства и вообще. Если ты меня не отговоришь, я буду его искать. Боюсь, могу наделать лишнего шума.

– Это ты можешь. – Посмеялись. – Отговаривать не буду, конечно, зачем?

– И где его искать?

– Ну, где. На дачке. Помидоры разводит. Пиши координаты.

Московская область

На границе Московской области, в сторону Мещерских болот, остался незаселенный бойким русским бизнесом остров земли, где деревни остались деревнями, на фермах выращивают помаленьку молочных коров и птицу на продажу, а в сфере коммунальной архитектуры важным излишеством считают магистральный газ в каждый дом. До воспетых Паустовским лесных озер еще далеко, но чистые равнинные речки, притоки Оки, перемежаются темными заливными заводями в лугах и лиственными лесами, где в хороший год грибы собирают ведрами с одной поляны. В треугольнике между рекой и озерами притаились две деревни и десяток фермерских хозяйств, соединенных, впрочем, отличными дорогами. До районного центра Спас-Клепики далековато, до Рязани тем более.

Этот зеленый остров, отгороженный от всего мира незнанием и отсутствием удобств и коммуникаций, стал убежищем двух знаменитостей и одного тайного узника. Звездами были некогда всесильный член брежневского политбюро, отстраненный от дел с партийным выговором под уникальную формулировку «за попытку государственного переворота», и эпатажная метресса отечественного шоу-бизнеса, которую молва и пресса давно поселили в Майами. К партийному лидеру деревенские старики ходили пить чай с крыжовенным вареньем. Великая певица гнала в баньке добротный самогон на радость соседей, вечерами сидела со сверстницами на скамеечке у колонки, интересовалась только местными новостями, совершенно сросшись с местным народцем, и свободно обсуждала способы заготовки яблок путем мочения в бочонке со смородинным листом. К приезжим и городским все вместе относились с равным недоверием.

Когда импозантный невысокий крепыш с сединой в висках и острым прищуром веселых глаз оформил на себя сразу четыре смежных участка в меньшей деревне, это стало сенсацией – ровно на три дня. Приезжий назвался Иваном Степановичем, от людей не прятался. В первые же дни прошел по соседям с приличным разговором, знакомился и показал себя рассудительным, дельным мужиком. От местных отличался тем, что всегда был гладко брит и ходил с чистыми руками.

Участки он не перелопачивал, просто объединил, оставил и старые яблони, и сосенки на косогоре над рекой. Быстро починил дом, а простой забор сохранил, не отгораживался. Народ разделился во мнениях: кто решил, что он секретный конструктор на покое, другие определили его тем самым директором рязанского завода, неправедно уволенного за сочувствие рабочим, о чем когда-то писали все областные газеты. Деревенский сапожник Леня, в прошлом механизатор, отсидевший свое за утопленный по пьянке трактор, приметил в нем военную выправку, но его никто не слушал. Приезжего приняли, а через пару лет признали за своего, так и называя между собой красным директором.

Сохин свою деревенскую кличку не любил, но знал, что бороться с этим бесполезно. Иные деревенские прозвища остаются на всю жизнь, а то и позже, что было видно по некоторым неожиданным надписям на деревенском кладбище.

Медников не без труда нашел эту деревню, хотя обычно хорошо ориентировался в российском захолустье. Вопреки обыкновению дважды спрашивал дорогу у местных, которые потом долго смотрели вслед его пропыленному огромному джипу. Сохин по-хозяйски откатил воротину, запуская его машину на лужок за густыми, переросшими кустами сирени. Медников оценил позицию – с дороги машину почти не видно.

Обнялись, осмотрели друг друга с веселым любопытством, и генерал отправил гостя умыться с дороги из собственного колодца. По такой жаре ледяная колодезная вода обожгла огнем. Генерал между тем знакомил его со своими агрономическими достижениями.

– У меня тут квадратно-гнездовой метод, все по науке. Высаживаешь рассаду в мае, и дальше поливаешь. Главное – передовой мировой опыт.

Игорь вежливо выслушивал, кивал, посмеиваясь, и делал вид, что записывает.

– Если ты решил заняться помидорами, я тебе и литературой помогу, и сорта посоветую. Главное, рассаду у бабушек на станции не бери, надуют. Был у меня такой случай…

Сохин, опершись на лопату, стоял посреди своего огорода и разглагольствовал, насмешливо разглядывая Игоря Медникова, своего любимого ученика. Ярким средиземноморским загаром и стильной одеждой генерал больше походил на французского фермера, чем на русского отставника.

Игорь смотрел на крестного и думал с облегчением: жив старик, в полной боевой форме. И выглядит классно, и хватка не ослабла. Нормально. Правильно приехал.

Он осмотрелся, выбрал крепкий столик с лавками под старой яблоней и, не спрашивая хозяина, пошел разгружать рюкзак. Два вида сыра, нарезанная длинными ломтями ветчина со слезой, брусок запорожского сала, нежнейший серый каравай с темной корочкой. Генерал пожевал губами, оценивая стол, крякнул и пошел к крылечку, бормоча в сердцах:

– Эх, что ж ты у меня непьющий такой.

Принес из дома запотевший графин кваса, баночку хрена к ветчине, стаканы, мелочи к столу. А потом отдельно – ледяной кувшинчик с простоквашей из подпола и деревянную миску, полную свежих помидоров.

– Ранние, лучше не бывает. Пахнут пуще астраханских. Пробуй.

Разговор затянулся. Этим двоим было о чем поговорить. Никто им не мешал. Только раз между деревьями у летней кухни мелькнула белым ситцевым платьем молодая светловолосая женщина, кивнула на ходу Игорю и пропала. Ага. Вот тебе и генерал.

Только под вечер Игорь собрался с духом рассказать о вилке между своим прямым начальником банкиром М.Л.Маркиным и Дмитрием Овсянниковым.

– Ага, вот это интересно. – Оживился генерал Сохин. – Ну-ка погоди, сейчас я чай заварю и поговорим. Смородинный лист одобряешь?

И надолго ушел в дом. Игорь прошелся по участку, разминая затекшие ноги. Генерал оказался талантливым бизнесменом, и конечно, мог позволить себе дом в любом закрытом элитном поселке в Подмосковье с охраной из 10-го главка и спутниковыми системами слежения. Но предпочел заросший сад в глуши, просторный деревенский дом из крепкого бруса, и простой забор штакетником. И тишина. Правда, постороннему человеку с улицы не видно было, что участок большой и тянется позади дома до самой реки. Наверное, и дом не совсем простой. И, если приглядеться, невзрачный амбар под соснами скорее служит гаражом на две машины. Или на три?

Спокойно здесь, подумал Медников. Сколько сидим, ни одной машины не слышал, ни музыки, ни крякалок. Только петух не вовремя заорал далеко за домами и замолк, пристыдившись.

– Поставил он здесь электронику или предпочел не светиться? При его возможностях можно сделать круче, чем в Кремле.

Радушный фермер Иван Степанович появился с двумя огромными кружками ароматного чая и с шахматной доской, зажатой под мышкой.

– Расставляй. Будем разбираться с твоими коммерсантами. Чай пробуй. Как?

Игорь отхлебнул настоящего зековского чифиря со смородинным листом, отдышался и отпил еще.

– Силен.

– То-то. Здесь вам не Пушкин с Гусятниковым. У нас все натуральное. Твои белые, начинай. – И, пока разыгрывали школьный дебют, генерал выслушал всю историю с двумя покушениями, с марокканским проектом и с не вполне понятной ролью генерал-полковника Третьякова в этой непростой истории. Особо он заинтересовался похождениями Виктории Орловой (Шварц).

– Это не Семы ли Шварца дочка? Скуластая такая, глаза немного навыкате? Так мы с ней знакомы. Правда, ей тогда лет пятнадцать было, но сволочь была уже первостатейная. Тогда по нашему ведомству ювелиры проходили, контрабанда в особо крупных размерах. А Сема Шварц ювелир был знаменитый, настоящий художник. Доченька родная его и утопила показаниями. Да.

Он задумался и сказал:

– Ты же веришь в интуицию? Не могу отделаться от впечатления, что во всей твоей головоломке эта Виктория и есть самый опасный осколок. И она же сама в максимальной опасности. Интуиция подсказывает.

Медников повернулся к нему всем телом и стал слушать уже не слова своего давнего наставника, но интонацию и нюансы. Сохин покатал на ладони ладью, бросил ее на стол.

– Ты знаешь, полковник, когда премудрый Лусена опубликовал свой учебник по шахматам? В 1496 году, через четыре года после испанской Реконкисты и открытия Америки. Это было изысканное послание. Во-первых, потому что оно было адресовано одному, я подчеркиваю, одному человеку. Принцу Хуану. Полное имя автора Луис Рамирес де Лусена, а книга называлась «Повторение любви и искусство игры в шахматы». Вторая часть представляет бесценный сборник средневековых шахматных этюдов. Сын придворного советника, сеньор де Лусена был крещеным евреем, то есть носителем трех культур – мусульманской, иудейской и христианской. Вторая часть книги про шахматы. Чему же посвящена первая часть книги? Что это за повторение любви? Не поверишь. Это особо яростный анти-феминистский трактат, где женщина описана как истинное чудовище и источник всех бед человеческих. Мы знаем, что принц умер в самом юном возрасте, едва женившись. По свидетельству современников он умер через год после издания книги – кстати, выпущенной единичным тиражом, – умер он от любострастия и любовной горячки, преодолеть которую не сумел. То есть мы можем предположить, что книга была написана в качестве наставления юному любвеобильному принцу Хуану с целью отвратить от женского пола и пристрастить к шахматам. Шахматы же разумелись как занятие равное или даже более привлекательное, чем любовные утехи. Обрати внимание, в твоем гамбите дама тоже, кажется, и есть главная проблема. Строго по трактату премудрого испанца. – Он хохотнул.

Зная, что генерал никогда не говорит зря, Медников не пропускал ни одного слова.

– А что выигрывал Луис де Лусена, публикуя свою книгу в одном экземпляре? Оказывал личную услугу королю, озабоченного редким недугом сына. Смекай. Это раз. Укреплялся в роли королевского наперсника в глазах придворных. Два. Входил в доверие принцу-наследнику, и это три, которое может быть важнее, чем первые два. Наконец, отстаивал привилегии мудреца, неподвластного иным силам, например инквизиции, которая очень не любила перелицованных иноверцев. Четыре. Ну, и еще пять-шесть мелких выигрышей, которых он добился публикацией. Думаю, великий интриган просто использовал свое хобби шахматы, но использовал гениально. Поймал всех рыб в пруду на один крючок.

Он допил чай, отодвинул чашку и потер поясницу, изображая как бы деревенского увальня.

– Понимай, к чему веду, полковник. Тебе надо бы отыграть эту ситуацию, уподобясь тому испанцу. Решить три задачки одновременно. Если считать барышню Орлову-Шварц, то четыре. Ты мне все рассказал? Все. Значит, получается, по моему разумению, что игру ведет лично товарищ Третьяков. Манекенщицу при Овсянникове как звали, Лиза? Такой присмотр вполне в Третьяковском стиле, он и прежде любил подставлять кому шоферов, кому машинисток. Интересно, знаком ли он с Овсянниковым. Если Третьяков в курсе ваших марокканских дел, ему Маркина надо отодвигать. Проще всего это сделать через тебя или эту Викторию. С его точки зрения вас надо так сбросить, чтобы Маркин был замазан по самые уши. На твоем месте, я бы уехал подальше месяца на два. Не можешь? Возьми фэсэошную охрану. И постоянно будь на людях, в такой игре тебе обязательно понадобятся свидетели.

Лицо генерала стало жестче в свете заходящего солнца. Он с прищуром посмотрел на закат и добавил:

– И вашей госпоже Виктории Шварц я бы посоветовал то же самое, да уж очень я ее не люблю. Обойдется без моего совета. А ты помни: всех рыбок на один крючок. М-да-с. Похоже, и впрямь мне пора возвращаться.

Сохин встал, потянулся и предложил:

– Оставайся тут ночевать в моей избушке. На втором этаже комната есть свободная – мечта. Видишь балкончик? Это оно. С видом. – Медников открыл было рот, чтоб отказаться, и вдруг ему страшно захотелось поваляться на деревенской перине, освободиться от забот и забыть хоть на полдня о московской змеиной возне. Он кивнул. Генерал понял, хохотнул, хлопнул его по спине. – Пойдем, посмотришь.

На крыльце он остановился на минуту, и пробормотал вполголоса:

– Покоя мне не дает эта ереванская история. Человек такого уровня и квалификации, как Третьяков, светиться может только намеренно. Зачем? По сути дела, он сдал тебе эту Викторию Орлову, понимая, что ты будешь копать. И дальше что? Если не найдешь ответов, ты придешь ко мне. Так что ж ему нужно – марокканский проект, Маркин, ты или я? Боюсь, что я. Или все вместе? Господин Третьяков игрок зубастый, мог захотеть все разом. Такой, понимаешь новый Луис Рамирес де Лусена с операцией «Искусство игры в шашки одними дамками». Союзник тебе нужен. – Поправился: – Нам. Нам нужен сильный союзник. У тебя с Маркиным как отношения?

Если бы Марина попросила его помочь, Игорь не бросился бы в аэропорт. Все-таки, занятой человек, да и натура самостоятельная. Скорее, просто в силу мужского шовинизма придумал бы предлог отвертеться от услуги. Марина хороша, слов нет, и симпатична ему очень, но как говорится, секс не повод для знакомства. И вообще, на улице время независимых женщин. И вообще…

И так далее.

Примерно такими словами Медников задним числом рассуждал об этой злосчастной покупке.

Но тогда Марина не позвонила, помощи не просила. Как-то еще в Санкт-Петербурге помянула вскользь, что собирается менять машину, и больше к этой теме не возвращались. Оказалось, все у нее уже было готово, и, едва вернувшись в свой город Волжский, продала свой подержанный «форд-фокус», собрала по закромам и заняла еще немного. Она решила брать двухлетнюю «мазда-6» в очень хорошем состоянии, как было написано в объявлении. Договорилась о проверке машины с одним знакомым, ну, почти знакомым человеком, которого посоветовала одна подружка.

Все у них в Волжском что ли такие наивные?

Пригнали ей белую «мазду», она рассчиталась и – попала. Игорь не любил полублатного жаргона, но слово «попал» считал очень точным и насыщенным. Куда попал? – А туда. Марина попала на все деньги по простой схеме: она заплатила за угнанную и потом перебитую машину с поддельным ПТС. Эту новость чудесным летним утром ей сообщил дежурный инспектор городского отделения ГИБДД, где она хотела зарегистрировать покупку.

Машину изъяли, взяли с нее разъяснение, а на ее лепет о подлых преступных злоумышленниках, продающих ворованные автомобили, предложили написать заявление в милицию.

Марина не стала объяснять лейтенантам и капитанам, что потеряла все свои деньги и еще влезла в долги. Выйдя из райотдела, она вдруг разрыдалась истерично, с судорожными всхлипами и вот тогда позвонила, наконец, Игорю в Москву.

Как многие мужчины, лично Игорь с трудом переносил женские слезы. Наученный многим наукам, в том числе, началам прикладной психологии, то есть науке манипулирования людьми, он знал, как этот способ давления влияет на мужскую психику. Но считал его неэффективным и вообще устаревшим за последние четыре тысячи лет постоянного применения. Тем более не допускал, что сам может поддаться такому давлению.

Еще месяц назад, до поездки в Питер, возможно, так оно и было бы. Но сейчас Марина занимала в его душе важное, все более важное место. И, как пишут в газетах, он не смог остаться равнодушным.

Всхлипывающий голос Марины застал его как раз за поздним завтраком в «избушке» генерал-наставника. Собственно, после первой ее фразы Медников все про себя решил, а дальше спокойно, уверенным и мягким голосом увещевал, уговаривал, принимал на себя эмоциональный удар и сглаживал острые углы. После принятого материального решения все остальное было просто.

Генерал, сидя по другую сторону утреннего стола, с любопытством разглядывал Игоря в новом для него качестве заботливого сорокалетнего мужчины.

Марина на том конце постепенно успокаивалась. Игорь ворковал:

– Ну, и что теперь расстраиваться? Не плач, все будет хорошо, Малыш, я разберусь. Салфетки есть?

– Есть салфетки, – еще всхлипывая, ответила она.

– Во-от, салфетки. Как раз то, что надо. Я разберусь, Малыш, все будет хорошо Отключившись, Игорь посидел минуту в раздумье, распланировал свои действия на ближайший день, и повернулся к хозяину:

– Ну-с, это дела личные. А как мы будет оборону держать, Иван Степанович?

– Для начала тебе надо понять, что в течение некоторого, может быть длительного времени, ты будешь жить и действовать в условиях высокой опасности. Ты в осаде. И я тоже. Правило, как в Таиланде: определи свои интересы и действуй в соответствии с ними в предлагаемых обстоятельствах, – процитировал он.

– Эх, не укатали бы нас предлагаемые обстоятельства. Не хотелось бы сейчас, – он потянулся, вспоминая изгиб Марининых бедер.

– Личные дела?

Медников кивнул.

– Серьезные?

– Вроде да.

– Привози сюда свои личные дела, познакомлю с моими личными делами. – Он кивнул в сторону сада, где вдалеке под деревьями возилась с цветами давешняя светловолосая женщина, которая, впрочем, так к Игорю и не подошла.

– Далеко она, – мечтательно протянул Игорь.

– Мудро.

Игорь от неожиданности улыбнулся Несмотря на утренний час, жара наваливалась настоящая, африканская. По радио говорили, что за Шатурой опять горят торфяники.

Всю дорогу до Москвы по забитому фурами шоссе Медников думал о предупреждении генерала. Значит, надо устроить себе толковую охрану, не затевая гражданской войны, и контролировать ситуацию дистанционно. Хорошо, с этим решили.

Теперь личное. Надо пройтись в интернете по автомобильным дилерам, которые продают «мазда-6». Он выбрал самую дорогую, полную комплектацию. С кожаным салоном, спортивными дисками, спутниковой противоугонной системой, музыкой на шесть динамиков, с раздельным климат-контролем, последний рестайлинг. Такую он нашел только в автосалоне в Химках. И ослепительно белый цвет. Это же для нее. Ему это было приятно. И пригласил Марину в Москву.

Как только Марина приехала в столицу, они вместе отправились в автосалон за новой машиной. Медников просто дал ей стопку наличных и она собственной рукой в кассе оплатила покупку. «Мазда-6» белого цвета обрела новую собственницу. Марина была взволнована. Игорь всем своим видом успокаивал ее, уверил, что деньги с аферистов возвращены, хотя просто вынул средства на оплату из своего кармана.

Оформление затянулось на пару часов. Из салона они уехали вместе, и в эту ночь все между ними было хорошо. С утра она уехала к себе на Волгу, но не одна – Медников отправил с ней для порядка коллегу из числа надежных и скромных друзей.

Ни тогда, ни потом Медников не мог объяснить, почему белый цвет был для него прочно связан с образом Марины.

На следующий день, едва сев за руль, Медников почувствовал, что его внутренний сторож подает сигнал тревоги. Вот это новости, меня ведут! Он уже так давно вращался в кругах специалистов по безопасности, столько раз сам налаживал наружное наблюдение, что слежку за собой воспринял с некоторой обидой. И сразу принялся анализировать. Кто? Зачем? Как давно? Что могли уже за ним обнаружить?

– На один вопрос я могу ответить точно: они только что увязались за мной. На шоссе я бы их заметил. – Решил он. – То есть, поэтому они меня по шоссе и не вели, твердо знали, что я еду прямо в Москву, под их объективы. А откуда началось? Когда? Не мог я их пропустить по дороге к генералу? Не мог. Это важно. Слава богу, я не мог их привести за собой на его домик в деревне. Дорогу я контролировал постоянно, просто в силу привычки.

Об электронике он не беспокоился – даже если к его обычной черной «тойоте» и подвесили маячок, по дороге к генералу в его лесную деревню он менял машины. Об этом никто знать не мог.

Ну что же. Видимо, начались новые игры. Он вытащил из кармана новый телефон – нигде не значится, ни разу не включался – вставил в него новую сим-карту – нигде не значится, ни на кого не зарегистрирована – и позвонил генералу по скайпу на такой же пустой новый номер.

– Это я. Меня ведут почти в открытую. Началось только что. Привести к помидорам я никого не мог.

– Точно?

– Да, я уверен. Похоже, ваше предупреждение сбывается. Против меня затевают новую игру.

– А то. Я подумаю о следующих шагах. На этот номер больше не звони.

– Конечно.

Через пятнадцать минут, то есть при первой возможности Медников выбросит этот телефон в придорожный пруд, зная, как легко отслеживаются мобильные аппараты. На то и новый телефон, для одного звонка. Надо будет пополнить запас одноразовых телефончиков. В таких играх частенько приходится делать экстренные звонки, которые не хочется подставлять под прослушивание.

Дел сразу навалилось много, но у Медникова из головы не шла история с мошенником, который продал Марине перебитую «мазду». За такие вещи надо наказывать. Особенно его раздражала наглость кидалы. Животное, воспользовался тем, что Марина в этой ситуации была совершенно беззащитна: объявление в газете, незнакомые люди, концов искать никто не станет. Закон в таких случаях не помощник. Было и другое соображение: нельзя позволять кому-либо даже представить, что можно обидеть девушку Игоря Медникова. Это все равно, что оскорбить его самого. У Игоря были свои возможности и свой взгляд на торжество справедливости. Он не стал ничего рассказывать Марине, только выяснил аккуратно несколько деталей у информированных в криминальных кругах людей кто, через кого, где живет.

Вечером летнего душного дня у ворот одноэтажного частного дома на окраине Волгограда остановился пропыленный черный внедорожник без номеров. Ворота были открыты, хозяин возился с машиной в глубине двора. Из мощного «шевроле-тахо» вышел худощавый брюнет в кожаной не по сезону куртке и прошел во двор. Поздоровался с хозяином, спросил:

– Рустамов Аслан Каримович это ты?

– Я, а че нада? – хозяин, моложавый кавказец с быстрыми глазками, разогнулся, вытирая руки промасленной тряпкой.

– Тебе сувенир на память. – С этими словами брюнет достал из-под куртки пистолет с длинным глушителем и двумя выстрелами прострелил кидале оба колена. Потом, не торопясь, обошел корчившегося от боли лаврушника, плюнул на него, сел в машину и уехал.