Не обещай (СИ)

ГЛАВА СОРОКОВАЯ и ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ Удаляющаяся с бала

Кажется, лето прошло. Чувствую, как под ладонью на перилах собирается холодок.

В Берлине это замечаешь по утрам еще задолго до той поры, когда природа — плевать на коронавирус — начинает, один за другим, устраивать золотые балы в парках и скверах.

Сейчас еще зелено, днем даже жарко, но по утрам по дороге на метро уже пронизывает дикий холод. Тогда-то окончательно и бесповоротно понимаешь: «пока» маечкам.

У нас почти так же: наша фирма подобно природе чихает на корону. У меня за спиной еще пока пустое конфи-фойе, за ним, тоже где-то на этом этаже — спортзал и раздевалки. Мой взгляд погружен в дымчато-желтое затишье перед стремительностью и неумолимостью, с которыми под резкий перепад температуры обрушатся на город сентябрьские сумерки.

Стою у нас на конференц-этаже, потягиваю не знаю какой по счету «последний» шампус. Наблюдаю, как там, внизу на вечереющем Ку‘Дамме собирается народ, просачивается внутрь через «карусель» на входе. Пришедших многовато, поболее скромной пропускной способности «карусели». Она тужится и еле справляется, бедная. Зачем только они одновременно ломанули внутрь?.. Но это не все, на улице все прибывают и прибывают новые. Если надумаешь потихоньку свалить, то черта с два пройдешь там незамеченной. Хорошо, что из этого здания мне известен не один выход наружу.

У нас легализованнный, специально разрешенный корпоратив с клиентами. Франк и его команда — среди них, конечно, а я решила, что не пойду.

Но если хочешь что-то делать или не делать, зачем об этом всем трезвонить? Черт дернул меня ляпнуть неосторожно при начальстве, мол, мне очень нужно быть в одном — другом совсем — месте в определенное время. А Мартин, как все, приписывает мне успешное завершение эфэмовского проекта, одного «из».

Напрасно я толкала ему, что не нужно мне тут быть, потому как Франка и его команду я вижу даже чаще, чем его, шефа. Что где мы с ними только уже не бывали. Бесполезно — Мартин придумал прямо у нас на этаже устроить уютный, приватненький аперитив в такое время, чтоб у меня уж точно получилось. И радовался, как ребенок, заручившись подтверждением Франка, что тот «ради встречи с Кати» что угодно закэнселить готов. Всех своих на уши поставить, только бы лично оказать мне честь. Такая вот, блин, подстава… э-э-э… уважуха.

И не расскажешь никому, каких усилий стоит мне не кинуть Мартина и Франка и вообще — всех на хер. Не улизнуть от них через один из вышеупомянутых выходов.

— Конфет, да ладно тебе, — утешает меня Рози. — Зато вон, как тебя ценят. И наши, и ихние. Я прям горжусь тобой, — притягивает она меня за шею, чтобы чмокнуть в щеку. — Ну хватит, конфет, зачем ты так…

Это Рози о том, что высокенький бокальчик на тонкой ножке у меня в руках уже не первый, и, кажется, не второй.

— Мгм… ладно, — соглашаюсь, опорожняя бокал — не пропадать же добру. — Ой-й…

Икать бы не начать.

Так, вон Франк нарисовался. А с ним его свита.

— Зато у меня подружка теперь новая появилась, — цежу сквозь зубы. — Пошли познакомлю, — и, прежде чем Рози успевает что-либо ответить, чуть ли не насильно тащу ее к Нине.

Я решила, что мне, на самом деле, не стоит прятаться, а следует поскорее отмучиться. Кроме того, нападение — лучшая оборона. От чего бы то ни было.

Нина, вся бежевая и красивенькая, очень рада меня видеть и рада познакомиться с Рози. Она дружелюбно пеняет мне, что мы же хотели забить «стрелу» между девочками и после двух минут разговора норовит присовокупить к «девочкам» и Рози.

Очевидно, ей, Нине не привыкать, что все вокруг сражены ее милым бежевым обаянием, как внешним, так и внутренним. Похоже, Рози — единственная, кого ей не удается охмурить своей пиарщической харизмой.

Еще, кроме Рози, никто не в курсе о том, что у нас тут встреча бывших любовников, и «он» пришел с новой. Ручаюсь, немало кто принялся бы дегустировать сложившуюся пикантную ситуацию на манер скандального сериала.

Только насчет Рози я могу не опасаться — мне одной видно, что она на самом деле обо всем этом думает. Ей ведь известно немножко больше, чем всем остальным и ей известен Рик.

Рик? Да, там еще и Рик.

Честно, я настолько взбудоражена, до того накрутила себя в его отсутствие, что его присутствие уже мало что меняет. Воображаю, что в меру часто и в меру внимательно смотрю в его сторону, уделяю ему столько же внимания, сколько и Нине, Франку и другим их сотрудникам. Короче, впахиваю на этом проклятом вечере до разлома черепной коробки.

Долбаный, долбаный бизнес девелопмент. Через полчаса ментально устаю, как лошадь, и, как если бы лошади могли ментально уставать. Кто их знает.

Не только ментально — мои игры с шампанским приходится возобновить, так что помимо нервов изматываю еще и печень.

Покорная судьбе и изнуренная в край, улучаю момент и забуряюсь в какой-то угол вместе с Рози:

— Сахарок, шампуню?..

Рози принимает из моих рук бокал, в этот момент Рик оборачивается к нам. Рози поднимает бокал ему навстречу.

Он, кажется, тоже утомился. Сей светский раут ему наскучил. Думаю не без злорадства, что с шампанским в руках вообще его впервые вижу. По-моему, сейчас он куда более охотно пошел бы выпить пива где-нибудь на Котти или на Алексе. Не в силах подавить в себе лукавую улыбку, тоже поднимаю к нему навстречу бокал.

К нам оборачивается и моя новоиспеченная подружка и охотно «отвечает» мне, что в общем, хорошо — после «воздушных» мне можно отвернуться, а смотреть на нее необязательно. Так что я отворачиваюсь и «отдыхаю» от нее и от возникшей «ситюэйшн».

— Конфет, она тебе в подметки не годится, — уверяет Рози.

— Не годится, — соглашаюсь я, безэмоционально наблюдая, как Рик в этот момент обнимает Нину за талию.

— Да брось, — настаивает Рози, — ему не такая нужна.

— Мне похеру, какая ему нужна. Меня это больше не касается.

— Да-да, — Рози чмокает меня в пылающую от заспиртованной взбудораженности щеку.

Конечно, это уже глюк какой-то. И Рози тут еще со своим «подходит — не подходит». Издалека, так «ничего». Издалека, так они все одинаковые. Все пары. Нормальные. Что там у кого под кожей кроется, какие тараканы — да разве ж это кому интересно.

Из нашего угла почти и не видать их этой порнографии. Нет, все это цивильненько у них, мало обнаженной кожи, мало страсти и скукотень вообще-то, но это ж… порнография.

Чувствую, что начинаю задыхаться в нашем закуте и вылезаю.

Есть такие люди, мимо которых на светской тусе просто не пройти — Нина из их числа. У нее это профессиональное. Поэтому стоит мне вынырнуть, как меня опять затягивает их полукружок. И на мою мгогострадальную голову — чувствую, достанется ей завтра — сыплются перлы Нининого нетворкинга, сыплются часто и больно, как желуди.

Вспоминаю про то, что у ЭфЭм на «городке» что-то загорелось этой ночью, и делаю вброс в их «команду»:

— Вы ж до утра на «городке» ковырялись… Как на ногах еще держитесь.

— Так и держимся, — отвечает Рик.

Мои глаза встречаются с его — да, выглядит он помято и дабы продемонстрировать, как сильно он устал, даже кладет голову Нине на плечо. Какого хрена на меня при этом зырить?..

Такого:

— Да я б не пришел, — он подавляет зевок. — Франк пригнал.

У-у-у-ух-х-х — вот так вот бритвочкой — чи-и-ик… по чему там… по горлу… Только на хрен ему бритвочка — он же оснащен от природы. Ведь, помнится, и горло покусывать любил, и хватать лапой за горло — тоже… От этих воспоминаний фантомно почесывается горло. Они отшибают бритвочку, со звоном шарахнув ее о стену, а всю меня словно впихивают в мясорубку и крутят.

Гляжу в его глазищи, которыми посверкивает на меня, скотина. Разбираю в этом взгляде номер «было-когда-то-или-не-было» встревоженную озабоченность — ха, моим состоянием?

«Как сама?»

Да рвать и метать готова.

— Ты что, тут та-а-ак крутячно, — подергивает плечиком Нина, дзынькая бокалом о мой бокал.

Я опрокидываю внутрь очередную порцию шипучки, от которой у меня давно уже оскомина, а теперь еще и в животе урчит. Надеюсь, им не слышно.

Милостиво улыбаюсь и ей, и Рику:

— Я тоже не хотела приходить.

— Франк пригнал? — смеется Нина.

— Нет, не Франк, — обворожительно улыбаюсь я. — У меня на это Мартин есть. Специально ради меня затеял, чтоб сегодня. Боюсь, из-за меня пригнали вас.

Схавай, гад. Мне не хуже, чем тебе. Кто знает, может, даже лучше. И мне для этого не надо приземлять ни на чьем плечике свою башню — она у меня сама по себе прекрасно на плечах держится.

А, ревнуешь, да? — это я — себе уже.

Ревнуешь…

Не смей ревновать, дура. Ничего нового и интересного тебе сегодня не показали. Такие комплектовки ты видела не раз. Просто замена актеров. Актрисы. Главной его героини. Официальной. А насчет того, что его от нее не прямо, чтоб «штырит», но он тебя все равно отфутболил — по хер это. И на хер. Его. Их.

Пошли вы, думаю внезапно. Все пошли. Решаю и сейчас придержаться собственного правила — уйти первой. Уйти, когда захочу. Уйти, куда захочу. Не дожидаться, пока мне предложат, попросят или направят.

Не убегаю, не спешу подобно Золушке — она спешила по ступенькам вниз под шелест накрахмаленных юбок, а я спешу по коридорам к лифту под шелест развевающегося плаща.

Все разлетается — и газики в бокале — бульк — внутрь — готово, и мои мысли. Соображаю, что внизу у лифта сейчас толпа — галдит и курит, и, не дай Бог, меня еще кто-нибудь заметит и задержит. Поэтому решаю ехать не вниз, а вверх, на конференц-этаж. Нет, определенно, я — не Золушка.

Кажется, сдали под конец нервишки, а… Сдали, сдали…

А как ты хотела, думаю, блуждая в кулуарах раздевалок. Конечно, они вместе. Конечно, он ее тискает. Конечно, она на седьмом небе от кайфа. Она ведь влюблена в него. Как там бывает? Кайф этот настолько мощный, что на них обоих хватит. И вообще — что она влюблена в него сильнее, чем он в нее — может, так, а может и нет. Один черт — жизнь все разровняет. Их жизнь.

Тешь себя тем, что вашу страсть никто не повторит. Что никогда больше этим раздевалкам по гроб их существования не стать свидетелями такого… Тешь, если это поможет тебе осуществить твой план — уйти, забыть. Оставить все позади и двинуть дальше.

Так, кто это, что это там… кому это приспичило тут появиться?..

И тут следует сцена, самая тупая немая сцена со времен изобретения киносказок.

Первым на съемочную площадку выходит Рик, за собой он тащит Нину. Кажется, до нее не дошло еще, что они тут делают. Или будут делать. А до меня дошло.

Меня выкореживает изнутри. Интересно, что это у него такое?.. Не ностальгия же, не жажда мести (мстить ему мне, по-моему, не за что, сегодняшний обмен покусываниями он первый начал). Наверно, ему тупо захотелось потрахаться, а может — ей. А он, в отличие от нее, реально знает, где тут можно.

Но — чу! — он замирает, когда взгляд его падает на меня, стоящую здесь, на балконе с пустым бокалом в руках. Снова встревоженность эта в его глазах. Он делает последний полушаг по направлению ко мне, только что руку не протягивает, чтобы схватить — а до меня доходит.

До меня доходит, но теперь по-настоящему. Да, уж лучше б он ее сюда трахаться привел.

Ведь я сама рассказывала ему в Сфере. Я «говорила», что из-за его херни «готова спрыгнуть с крыши»? Вернее, я-то говорила, что не готова, но он «услышал», будто бы готова. Он селективно слышит и теперь пришел, чтобы не допустить. Он же всегда оказывается, где надо и он же… о, это уже полный маразм… вожак стаи…

Только если бы я выбрала себе стаю, то вожака бы в ней не было, а если б даже был, то точно не он. Не этот.

Ориентируюсь молниеносно: через долю секунды тереблю наушник в ухе и что-то говорю самой себе (на самом деле просто включаю музыку) — таким образом пояснения, зачем я сюда пришла — у меня, сука, гребаный-важный звонок — излишни. Да я, кажется, еще разговариваю. Да мне, кажется, недосуг сейчас сбрасывать. И недосуг оказываться осыпанной прощальной трескотней Нины.

Что, бишь, я там решила?.. Кивком «прощаюсь» с ними и, «разговаривая», ухожу.

***

Я ухожу одним из выходов, известных мне. С Ку‘Даммом встречаться не хотелось — хватит на сегодня знакомых — и я прокладываю себе альтернативную дорогу через вычурно-шикарную Тауэнтцин-штрассе.

Nachts! Kokain! Tauentzien! Det is‘ Berlin! Ночь! Кокаин! Тауэнтцин! Эт Берлин!

«Эт» было сто лет назад, в двадцатые годы двадцатого века, а сейчас не так, и век не тот. И мне не надо так.

Иду-плыву в сгустившуюся Бесконечность и даже чуть покачиваю бедрами — не от шампанского, а потому что тут, перед этим бутичком, обсаженным аккуратными озеленениями, так уютно. Тут так уютно, что мне хочется гладить кончиками пальцев идеально подстриженную колючую живую изгородь. Я глажу, и даже колючки меня не ранят.

Я нежно говорю колючкам:

— На хер. Всё — на хер.

Когда кончаются колючки, ласкаю нежно-прохладный низенький забор из блестящего гранита.

Вплываю в бесконечность Плюшки через черно-голубую ночь, заляпанную вангоговскими огнями. Темно-синенькая — под цвет ей — малолитражка, Ситроэн, кажется, припаркована на обочине моей пьяной окосевшим раздраем траектории.

Иду-плыву, вернее, пританцовываю высокими каблучками черных ботильонов. Руки сунула в карманы распахнутого темно-синего плащика, кончающегося повыше колен. Темно-синяя юбка-колокол еще короче плащика танцует и колышется вокруг стройных, облаченных в черные колготки ног.

На хер. Все, все на хер.

Бормочу под нос — или про себя в голову свою раздраенную вбиваю. Получается какой-то недо-треск, как будто дерево не рубят, а пилят, да и то — затупленной, заржавленной пилой.

Кажется, песня у меня в ушах тоже зовет кого-то «на хер». Можно сказать, я просто подпеваю.

В малолитражке свет; там на водительском и переднем выясняют отношения парень лет двадцати пяти и девушка. Он только что сказал ей что-то, приведшее к ее неудовольствию, она в ответ на это наезжает и вызывает неудовольствие у него. Похоже, он подстрял.

На хер, думаю. Всё — на хер.

Тут парень смотрит прямо на меня сквозь лобовое, задерживает на мне взгляд и — что такое? — елозит взглядом туда-сюда. По мне елозит. Цепанула, что ли? Глазами своими синими, отчаянными, бешеными резанула? Ноги стройные завлекли, колышущаяся юбчонка, походка разбитная?

Чувак, таким макаром стресса с твоей не разрулишь. Но ты ж уже взрослый — держи… Дарю ему улыбку, подмигиваю и юбочкой, как бонус — кач. Он невольно улыбается в ответ. Нет, парень, решительно, ты безнадежен.

Бывают ли ведьмы-блондинки? Русые?.. Мелированные?.. А то. Наверняка бывают и наверняка они похлеще рыжих.

Его девчонка на секунду прекращает стеб: потеря дара речи… негодующий взгляд выпученных глаз с меня — на него… Немая сцена. Затем на его отгребшую уже башку с десятикратной силой обрушивается мат-перемат.

Не знаю. Не слышу и не вижу. Тряхнув волосами, злорадно-довольная, шагаю себе дальше. Бодренько шагаю.

На хер. Всё, всё на хер. И вас, ребята, с вашим синим корытом — туда же.

Вот так вот.

***

Глоссарик

Nachts! Kokain! Tauentzien! Det is‘ Berlin! — написанные на немецком строки русского поэта-символиста Андрея Белого (настоящее имя Б. Н. Бугаев), в двадцатые годы XX в. жившего в Берлине

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ