Не отступать и не сдаваться. Том 3

​Глава 9 Долгая ночь

До участка ехали недалече.

— Начальник, а в чем дело? — спросил я у второго милиционера, тоже еще относительно молодого, лет на пять-семь старше меня.

— В участке сейчас узнаете, Виктор Анатольевич, — ответил он.

Но я не унимался. Слишком уж тягостные воспоминания у меня были связаны с милицией со времени гибели родителей и бабушки.

— Надеюсь, дома все в порядке? — спросил я, тревожно глядя на сопровождающих. — Что вы мне даже зайти не дали? Повязали, как преступника какого-нибудь.

Милиционеры переглянулись между собой.

— Невозможно вас дома найти, товарищ, — сказал участковый. — Я уж второй день ищу. Думали, в бега подался, в розыск хотели объявить.

— А с чего мне в бега подаваться? — спросил я.

— А это уже в отделении вам объяснят, товарищ, — ответил милиционер и дальше они уже не отвечали.

Рация в машине потрескивала и почти постоянно выдавала нам сведения о передвижениях других патрулей. А также о происшествиях, случившихся неподалеку. Милиционеры негромко переговаривались между собой.

Чуток поразмыслив, я успокоился. Нет, дело явно только во мне. Если бы что-нибудь стряслось дома, они бы позволили туда зайти.

Нет, здесь что-то другое. Капкан расставлен на меня самого.

Вскоре мы приехали по назначению. Небольшое здание, перед которым стояли еще милицейские машины, штук пять, не меньше. Внутри за решетчатым проемом сидел дежурный.

Меня провели в небольшую комнату и оставили одного. У стены стол со времен царя Гороха, но все еще крепкий. Скрипучие деревянные стулья. Шкафы с пустыми полками.

Я уселся на стул и начал ждать. Вскоре пришел молодой человек в сером костюме. В руках папка с бумагами. Аккуратный, чистенький, но в коротко стриженных волосах пятна седины. Что же это тебя так, с самой молодости занесло, а, родимый?

— Здравствуйте, Виктор Анатольевич, — сказал парень, протягивая мне руку. — Меня зовут Андрей, я следователь. Весьма рад знакомству. Позвольте выразить восхищение. Я следил, знаете ли, за вашими боями. Немного увлекаюсь, знаете ли, боксом.

Карие глаза его при этом внимательно следили за мной. Зубы заговаривает, ясен перец. Я постарался изобразить растерянного советского гражданина.

Пусть видят, что я ни в чем не виноват. Впрочем, особо сильно изображать ничего не пришлось. Я и так ничего не понимал.

— Это радует. Вот только объясните, пожалуйста, в связи с чем меня задержали.

Следователь уселся за стол, раскрыл папку с документами.

— Вас не задержали, а просто привезли для допроса. Мы хотели уточнить у вас некоторые обстоятельства. Извините, что так поздно, но найти вас невозможно. Мы опасались, что вы уже уехали из города в неизвестном направлении.

На словах, конечно, все гладко. Только вот зачем, поднимая взгляд от бумаг, сверлить меня, желая проделать дырку в голове? Ох, что-то здесь неладно.

— И какие же это вопросы? — немного раздраженно спросил я. — У меня завтра тренировка с раннего утра, можно быстрее, товарищ? И с чего бы это мне убегать?

Следователь вновь углубился в бумаги. Затем снова посмотрел на меня и широко улыбнулся.

— Ну, ладно, раз вы торопитесь, давайте тогда быстренько пройдемся по нашему делу. Скажите, Виктор Анатольевич, вы знакомы с Золоторевым Алексеем? Тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, также, как и вы.

Я напряг память, но никакого Золотарева вспомнить не мог.

— А с Петрухиным Дмитрием знакомы? — продолжал спрашивать следователь, внимательно следя за мной. — Тоже ваш ровесник. Странно, что вы их не знаете? Они проживают на улице Луначарского, вы там часто бываете. Странно, вообще странно.

Кто это такие, я вообще не знал. Хотя, улица Луначарского, это же район, где живет Лена. Ага, кажется теперь понятно.

— Это что же, Леха-Носорог и этот, как его, Бидон, что ли? — протянул я в сомнении. — Про них спрашиваете?

Я вспомнил, при каких обстоятельствах встретился с ними в последний раз и начал догадываться в чем дело.

Следователь еле заметно кивнул. И продолжал вопросительно смотреть на меня. А что ему сказать? Правду, наверное, чего выдумывать. Что интересно, случилось с этими идиотами, раз дело дошло до милиции?

— Это бывший парень моей девушки, — объяснил я. — И его приятель. Они пару раз пытались отогнать меня от нее, но у них ничего не получилось.

Следователь снова понимающе кивнул.

— Это понятно, с кем не бывает. А что случилось совсем недавно, в вашу последнюю встречу с ними?

Чувствуя себя немного неловко под его пристальным взглядом, я рассказал, как прошло мое последнее свидание с Леной. Следователь записал мой рассказ и переспросил:

— Значит, этот самопал вытащил Золотарев? А выстрелил из него Петрухин? Правильно я вас понял?

Я снова подтвердил. Тогда следователь вытащил из папки и показал мне бумажку, исписанную корявым почерком.

— А как вы объясните тогда вот этот факт? Петрухин написал заявление на вас. О том, что это вы принесли самопал и выстрелили в него. Он пытался забрать оружие и повредил себе руку. Очень сильно, кстати. Возможно, ему ампутируют два пальца. А его товарищ Золотарев подтвердил это. В своих показаниях они указали, что поссорились с вами из-за девушки.

С полминуты я сидел, потеряв дар речи от изумления. Сначала проигрыш от Дубинина, а теперь это.

Сегодня явно не мой день. Поневоле начнешь верить в гороскопы. Все звезды сошлись самым неблагоприятным для меня образом.

— Так это наглая ложь, товарищ следователь. Наоборот, я же говорю, это Леха притащил этот дурацкий обрез и пытался выстрелить из него. А потом он попал в руки Бидона, этого, как его, Петрухина и он сам выстрелил из него. Обрез разорвался у него в руке и нанес травму.

— Послушайте, товарищ Рубцов, травмы, которые получил Петрухин, действительно произошли, когда он держал в руках это самодельное огнестрельное оружие. Однако он утверждает, что это вы подожгли запал и он успел выхватить его у вас из рук в последний момент, в процессе борьбы. Теперь ваши показания противоречат друг другу. И на данный момент я склонен верить ему больше, потому что он сразу обратился к нам, а вас мы вынуждены были долго искать.

Вот же скотина этот Бидон. Накатал заяву не по делу.

— Послушайте, Андрей, — сказал я, пытаясь убедить следователя. — Я боксер, вроде неплохой, вы это знаете. Этого Леху я до этого уже хорошенько проучил, еще зимой. После этого он держался от меня подальше. Как думаете, нужно ли мне брать с собой самопал, чтобы расправиться с ним? Ну, сами посудите логически?

Следователь немного наклонил голову, но продолжал испытующе разглядывать меня.

— Если вы говорите правду, то конечно. Смысла нет. Но вот он парень немаленький. Да и Петрухин тоже. На самом деле все могло быть иначе. Кто может подтвердить ваши показания?

Был только один человек, который мог бы подтвердить мои слова. Вот только я с ней недавно расстался. Эх, поторопился, однако. Но следователь ждал ответа и я глухо сказал:

— Это Лена. Моя бывшая девушка.

— А почему бывшая? — удивился следователь. — Сегодня я разговаривал с ней по телефону. Она ни словом не обмолвилась о том, что вы расстались.

Я горько усмехнулся.

— Наверное, потому что девушки не очень любят распространяться об этом.

Тогда Андрей залез в папку и выудил оттуда еще один листок.

— Ну, в таком случае непонятно, почему в сегодняшнем разговоре Белоусова Елена Игоревна не сообщила о том факте, что самопал достал Золотарев, как утверждаете вы, — сказал он, заглянув в листок. — Странно, если уж она ваша девушка, хоть и бывшая, то могла бы сказать правду.

Я молчал, будто проглотил клей и заклеил себе губы. Ну конечно, это маленькая месть от моей бывшей зазнобы. Не удивлюсь, если она подтвердит показания Лехи и Бидона, сказав, что это я притащил ту гребаную хлопушку.

— Молчите, значит, — удовлетворенно сказал Андрей. — Ну, раз так, мы тогда вас оставим здесь, до выяснения всех обстоятельств. А то вы слишком неуловимый. Завтра как раз послушаем показания Белоусовой и если они подтвердятся, то…

Он многозначительно замолчал и собрал бумаги в папку. Я продолжал хранить похоронное молчание. Надо бы поднять голос, потребовать, чтобы меня отпустили, но меня как будто сковали по рукам и ногам. Да еще и кляп в рот словно сунули.

— Завтра все выяснится, — сказал следователь и вышел из кабинета.

Я сунулся было за ним, но в коридоре оказался постовой. Здоровенный малый, он глянул на меня, спросил:

— Куда собрался?

Мне пришлось вернуться обратно. Вскоре тот же постовой отвел меня в камеру. Небольшое узкое помещение, койки, прикрепленные к стене. В углу санузел.

Войдя, я повел носом. Пахнет, как в заднице у бегемота. Пол черный от давно въевшейся грязи.

Возле небольшого зарешеченного оконца, расположенного у потолка, на корточках сидели двое. Морды сизые и небритые, носы красные, глаза маленькие и хитрые.

Оглядевшись, я тоже присел на корточки. У стены, возле коек. Задумался.

Ситуация, честно говоря, не ахти. Полное дерьмище. Ладно, бог с ним, с заявлением в стрельбе из самопала. Отобьюсь как-нибудь. Правда все равно вылезет наружу, так или иначе.

Вот только как это скажется на моей спортивной карьере? Вот в чем главная проблема.

Быть замешанным в уголовке — это крест на всех дальнейших спортивных достижениях. Во все времена, хоть в двадцать первом веке, хоть в двадцатом, хоть в девятнадцатом.

Я заскрипел зубами от бессилия и злости. Если в Федерации бокса или в Спорткомитете узнают о моем нынешнем положении, мне кранты. Достаточно тому же следователю завтра направить запрос в любую из этих инстанций, с просьбой предоставить на меня характеристику.

И все, мало не покажется. Титул чемпиона не поможет. Наоборот, еще больше усилит падение. Как балласт, с которым я еще быстрее пойду ко дну. Что делать?

— Че расселся?

Я не сразу догадался, что обращаются ко мне. Те двое, что сидели у окна, вроде поднялись и неспешно маячили по камере. Я не обращал на них внимания. Не больше, чем на мух, жужжащих над ухом.

А теперь вдруг они возникли передо мной. Руки в брюки, на толстых мордах гадливые улыбочки.

Поизмываться решили над новичком? Представление себе решили устроить? Не надо ребята, я сейчас вообще не в настроении.

— Э, гнида, ты че, оглох, что ли? — второй легонько пихнул меня ногой, обутой в старый потертый ботинок. — Отвечай, когда с тобой люди разговаривают.

Ладно, сами напросились. Постараюсь не нанести слишком сильных травм.

Я поднялся с корточек. Потер онемевшие ноги, размял мышцы. Сейчас мне понадобится быстро двигаться. Надо, чтобы кровь беспрепятственно бежала по жилам.

И все же, глядя на подошедших ко мне арестантов, я видел, что они вовсе не бойцы. Крепкие, жилистые, но не спортивные. Реакция и дыхалка наверняка на нуле. Зато нахальства и злобы хоть отбавляй.

На всякий случай я сделал последнюю попытку договориться.

— Мужики, давайте не будем? — попросил я примирительно. — Честное слово, настроения нет разборки устраивать.

Но тот, что стоял справа, схватил меня за ворот футболки. Приблизил щекастую морду, процедил:

— Тебе же сказали, не рыпайся. Гони кошелек, дай пощупаем. С тебя плата за въезд на хату.

И довольно улыбнулся товарищу.

— Да ты у нас поэт, Валера, — захихикал второй.

Я устал их слушать.

Коротко развернул корпус, влепил поэту в живот короткий боковой. Левой, не убирая его руки с моего ворота. Тут же добавил правой, в печень.

Молниеносная атака. Как укус змеи, исподтишка. Специально бил в туловище, чтобы не оставить следов у него на лице. Чтобы он не опрокинулся на пол и не сломал себе затылок. Чтобы руку себе не повредить о его черепные кости.

В общем, много причин бить в корпус таких вот ублюдков.

Валера загнулся и со стоном опустился на пол.

— Ах ты сука! — заорал второй и рванулся на меня с кулаками.

Я увернулся и тут же атаковал его в ответ. Тоже в корпус. Резкий свинг левой в печень. На десерт правый боковой в ребра. Я почувствовал, как содрогнулся живот подонка от моего удара.

— Кгха! — выдохнул второй арестант, выпучив глаза и судорожно стараясь вдохнуть воздух. Он тоже повалился на колени и согнулся, не в силах подняться.

— Я же просил, не лезьте, — сказал я, быстро обыскивая их на предмет оружия.

Заточки там всякие, кастеты. У таких шакалов любые сюрпризы могут потом оказаться.

Нет, вроде пустые. Только смятые пачки «Беломорканала». А еще рваные листы вчерашней «Комсомольской правды». Зачем они им? А, понятно, чтобы сидеть на бордюре.

— Ладно, шуруйте отсюда, — сказал я миролюбиво, закончив осмотр. — И больше не лезьте ко мне. Я не в настроении, сказал же.

И отошел обратно к стене. Неудачливые налетчики уползли подальше.

Я снова задумался. Сон не лез в голову. Как теперь быть?

Мои сокамерники больше не мозоли глаза, а улеглись на койках на стене напротив.

Я расположился на верхней койке на другой стене. Нижняя осталась пустая.

Лежал, думал. Голова пухла от мыслей о недалеком будущем, в котором меня окончательно вычеркнут из бокса.

Ночь прошла незаметно. Утром меня вытащили на новый допрос. Вернее, даже нечто вроде очной ставки.

У следователя сидела Лена. Когда я вошел, она сидела сгорбившись, о чем-то напряженно думала.

Увидев меня, девушка расправила плечи и посмотрела на меня холодным взглядом. Я понял, что обречен.

Сейчас она подтвердит заявление Лехи и Бидона. Когда только успела с ними снюхаться?

Следователь сидел, углубившись в бумаги. Потом посмотрел на меня и перевел взгляд на Лену. Мне показалось, что она ему понравилась. Ну, еще бы, при виде Лены любой здоровый мужик автоматически принял бы охотничью стойку.

— Гражданин Рубцов, расскажите еще раз, пожалуйста, — попросил он. — Вы продолжаете утверждать, что не принесли так называемый самопал, огнестрельное оружие кустарного производства, к дому Белоусовой и не использовали его против Золотарева и Петрухина? Вы понимаете всю ответственность, которую можете понести за дачу ложных показаний? Вам надо зачитать соответствующие статьи из Уголовного кодекса?

Я покачал головой. Вот сука, и слова не дает сказать. Распушил хвост, как павлин и курлычет, курлычет без перерыва.

— Не надо мне ничего зачитывать. Я не приносил, не брал и не стрелял из этого самопала. И тем более не наносил увечий этому, как его, Петрухину. Он сам получил их, когда пытался выстрелить в меня из своей хлопушки. Все их показания ложь и клевета. И я это докажу вам. Хотя бы свяжитесь с вашим коллегой, лейтенантом Горбатенко, он был свидетелем нашей с ним драки зимой. Он сам утверждал, что Леха Носорог тот еще хулиган. Радовался, что на него наконец-то управа нашлась. Он сам тогда упаковал этого гребаного Леху и увез в отделение.

Видно было, что для следователя все мои сведения были в новинку. Он внимательно слушал.

— Не сам, а его коллега, — вдруг вмешалась Лена. — А Горбатенко нас повез к твоему тренеру, будь он неладен.

А ведь верно говорит. Надо же, она еще умеет говорить правду.

— Да, точно, — подтвердил я. — Коллеги Горбатенко повезли Леху в участок, а вот он отвез нас к тренеру. Вы запросите у своих коллег сведения об этих Золотареве и Петрухине. Они там на особом учете состоят. Наверняка узнаете много чего интересного.

Но следователю не хотелось ломать такую хорошую картинку, что он уже успел нарисовать себе. Поэтому он сердито поморщился, почесал ухо и сказал:

— Послушайте, Рубцов, давайте вы не будете учить меня, что делать и как. А также не надо обвинять заявителей в собственных проступках. Если все так и было, как вы сказали, почему вы сами не подали на них заявления? Ведь они, получается, угрожали вашей жизни и здоровью. И не только вашей, но и Елены Игоревны. Что же вы промолчали?

И он снова с особой симпатией посмотрел на Лену. Даже особо не скрывает своей заинтересованности, собака. Мне захотелось заехать ему в лоб кулаком. Вместо этого я пожал плечами.

— Пожалел сволочей. И зря, как оказалось.

Следователь удовлетворенно кивнул.

— Вот именно. Они первые подали заявление и поэтому теперь вы, Рубцов, пожалуйста, объясните, как принесли этот самопал. И почему вы хотели использовать его? Нам теперь с вами теперь предстоит много и долго встречаться, совсем не при радостных для вас обстоятельствах. И о боксе можете надолго забыть.

Наверное, я онемел от его дурацкого обвинения, а потом заметил, что Лена пристально смотрит на меня.

— Вот, кстати, Елена Игоревна, — продолжил следователь. — Вы подтверждаете тот факт, что это Рубцов принес самопал и выстрелил из него в Петрухина? Помнится, вчера по телефону вы сказали, что…

Лена продолжала смотреть на меня и я понял, что пропал, навсегда и безвозвратно. Сейчас она отомстит мне за все обиды, что я нанес ей, за все наши ссоры и недавний разрыв. Нет ничего ничего хуже покинутой женщины.

Но вместо этого Лена перевела взгляд на следователя и твердо ответила:

— Нет, я не подтверждаю этого. Самопал принес Золотарев Алексей и он же пытался выстрелить из него в Рубцова. Чтобы предотвратить это, Рубцов бросился на Золотарева и между ними завязалась драка. А потом оружие подобрал Бидон, то есть Петрухин. Он и стрелял из него. Только самопал разорвался в руках и поранил его самого. И ещё. Леха сам хвастался мне, что у него в милиции работает дядя по маминой линии. Поэтому ему так долго сходили с рук его хулиганства. Это что же, получается, его проделки? Разве такое поведение достойно звания советского милиционера?