Не позднее полуночи

6

У меня были все основания подозревать, что дежурная восемнадцатого этажа в гостинице «Черчилль» слегка заупрямится, ведь ясно, что журналисты уже давно выследили наш славный квинтет и не оставляли его своим вниманием. Предвидя её реакцию, я начал с того, что разыскал Тима Эвартса — первого помощника уполномоченного по безопасности в гостинице, если не сказать просто местного сыщика, — по нашим прошлым делам за ним числился небольшой должок. Он тут же любезно согласился позвонить ей, взяв предварительно с меня обещание не разводить в гостинице пожаров и не обнаруживать там трупов. Дежурная с двух сторон внимательно изучила мою визитную карточку, бросила беглый взгляд на оригинал и жестом показала, что я могу идти.

Комната 18–26 оказалась почти посредине длинного коридора. Вокруг, кроме горничной с полотенцами, никого видно не было, из чего я заключил, что саму гостиницу сотрудники городских служб пока еще не наводнили. После первого же стука в дверь комнаты 18–26 я получил приглашение войти, правда, не совсем внятное, открыл дверь, переступил порог и сразу же понял, что фирма «ЛБА» весьма недурно относится к своим гостям. Это был, судя по размерам, пятнадцатидолларовый номер с двумя кроватями, расположенными изголовьями к левой стене. На одной из кроватей я увидел всклокоченную швабру седых волос и больные глаза хозяина, он был как две капли воды похож на журнальные фотографии страдающего с похмелья старины Кинга Кола.

Я подошел поближе.

— Меня зовут Арчи Гудвин, — сообщил я ему. — Я от Ниро Вульфа, по поручению фирмы «Липперт, Бафф и Асса». — Я заметил стул и сел. — Нам необходимо уточнить кое-какие детали в связи с конкурсом.

— Дерьмо, — проговорил он.

— Так дело не пойдет. Это не ответ. Тут одним словом не обойтись. Тем более непонятно, к чему оно относится. Вы что, хотите сказать, что конкурс дерьмо, или я, или еще что-нибудь?

— Я болен, — он закрыл глаза, потом открыл их. — Завтра поправлюсь.

— Вы что, настолько плохо себя чувствуете, что вам даже трудно говорить? Я вовсе не хочу наносить вред вашему здоровью. Я ведь даже не в курсе, насколько это все серьезно, перебои с сердцем.

— Да нет у меня никаких перебоев. Так, обычный приступ тахикардии. Что тут может быть серьезного? Давно бы уже был на ногах, если бы не одна вещь — слишком много болтается вокруг всяких дураков, вот в чем дело. Плохое самочувствие, вызванное тахикардией, усилено страхом, тревогой, нервным напряжением и мрачными опасениями, и все из-за этих дураков.

Он приподнялся на локте, дотянулся до придвинутого к изголовью кровати столика, взял оттуда стакан с водой, отпил не более столовой ложки и поставил стакан на место. Потом поворочался, устроился на боку и уставился на меня.

— Каких дураков вы имеете в виду? — осведомился я учтиво.

— Да вот вас, к примеру. Вы ведь тоже пришли сюда разузнать, где я достал пистолет, которым убил этого Далманна, разве нет?

— Нет, сэр. Нас, я имею в виду Ниро Вульфа, совершенно не интересует смерть Далманна как таковая. Она для нас имеет значение лишь постольку, поскольку затрагивает конкурс и вызывает проблемы, которые необходимо урегулировать.

Он фыркнул.

— Ну вот, я же говорил. Дерьмо. Ну скажите, какое это вообще отношение имеет к конкурсу? Так случилось, что вчера ночью кто-то пришел и застрелил его — может, ревнивая женщина, или кто-то его ненавидел, а может, просто боялся или захотел свести с ним счеты, мало ли что, — и вот только потому, что это случилось именно вчера ночью, они решили, что это обязательно связано с конкурсом. Они даже вообразили, что это сделал кто-то из нас. Ну скажите, разве не дураки, а? Ну, допустим, я поверил ему, когда он показал нам эту бумажку и сказал, что там ответы, допустим даже, что после этого я решил убить его. Узнать, где он живет, не так уж трудно, хотя бы по телефонной книге. Значит, допустим, я пришел к нему домой. Добиться, чтобы он меня впустил в квартиру, тоже несложно, я мог сказать ему, что хотел бы кое-что изменить в условиях конкурса и предварительно обсудить это с ним. Исхитриться и застрелить его могло оказаться потруднее, это уж как повезет, ведь он мог заподозрить, что я пришел попытаться получить эту бумагу, но и с этим можно было бы справиться. Значит, допустили, я убил его, взял бумагу и вернулся с ней сюда в гостиницу, к себе в номер. Ну, и что дальше?

Я покачал головой.

— Да, действительно. Интересно, что же дальше?

— Дальше? Я сам вырыл себе могилу и сам же в нее и прыгнул. Если они захотят продолжить конкурс с теми же стихами и ответами, то я таким образом лишаю себя всех шансов выиграть, потому что по закону они имеют право запретить нам уехать, а если бы я даже успел уехать в Чикаго прежде, чем они обнаружат труп, то все равно они могут заставить меня вернуться, и я обязан буду подчиниться. А если бы я даже, не дожидаясь крайнего срока, послал им правильные ответы, то как я объясню, откуда я их взял? А если решат не продолжать конкурс со старыми ответами, аннулируют их и дадут нам новые стихи, тогда единственное, что я могу получить взамен за убийство человека, это перспективу сесть на электрический стул. Теперь докажите мне, что они не дураки, если подозревают кого-то из нас. Дерьмо.

— Но ведь есть же и альтернатива, — возразил я. — А что если дураки не они, а вы сами? Согласен, ваш анализ звучит вполне логично, но что если при виде этой бумаги и при мысли о полумиллионе долларов вы совсем потеряли голову, пошли и проделали то, о чем вы сейчас говорили, и только потом проанализировали сложившуюся ситуацию? И вот когда вы действительно всё проанализировали и оценили все последствия, скажем, это произошло, когда вы были у следователя, вы, я думаю, и почувствовали эти перебои с сердцем, неважно, как вы называете эту свою болезнь. Во всяком случае мое сердце уж точно бы не выдержало.

Он перевернулся на спину и закрыл глаза. Я сидел и смотрел на него, но, кроме несколько учащенного дыхания и легкого подергивания мускула на шее, никаких признаков сердечного приступа не обнаружил. Не мог же я запугать его до смерти. Впрочем, я ведь поклялся Тому Эвартсу только не обнаруживать трупов, я ведь не обещал ему, что не приложу руку к появлению новых.

Он снова повернулся на бок.

— Не знаю почему, — проговорил он, — но по каким-то причинам мне вдруг захотелось предложить вам выпить. Может, это потому, что вы чем-то похожи на моего зятя? Там у меня в чемодане бутылка шотландского виски, это он мне подарил. Наливайте себе сами. Я не хочу.

— Спасибо, но я, пожалуй, воздержусь. Как-нибудь в другой раз.

— Ну, как хотите. Насчет того, что я свалял дурака, так это точно было, один раз, двадцать шесть лет назад, еще в тысяча девятьсот двадцать девятом. Я тогда сколотил себе пару миллионов долларов, и все они уплыли. Правда, тогда вместе со мной в дураках оказалось еще пятьдесят миллионов человек, но от этого никому легче не было. Вот тогда я решил, что все, с меня хватит, нанялся на работу, занимался продажей арифмометров, но на биржу с тех пор ни ногой. А несколько лет назад зять вообще заставил меня уйти с работы; он архитектор, дела у него шли очень хорошо, все было в порядке, я ни в чем не нуждался, но мне все время хотелось найти себе какое-нибудь занятие. И вот однажды я увидел объявление об этом конкурсе и сразу же понял, что завяз по уши. Я решил, что сделаю дочке и зятю какой-нибудь очень шикарный подарок.

Он откашлялся, закрыл глаза, немного отдышался и продолжил:

— Все дело в том, что двадцать шесть лет назад я уже один раз в своей жизни свалял дурака, и если бы вы и все прочие дураки понимали, что это за штука, вы бы знали, что одного раза вполне достаточно. Из всего, что вы могли бы мне рассказать, меня интересует только одно, а именно, что они собираются дальше делать с этим конкурсом? Сейчас, похоже, дело идет к тому, что тайна ответов вроде бы все равно раскрыта и призы присуждать не будут. Но я буду бороться. Эта молодая женщина, Сьюзен Тешер, она живет здесь, в Нью-Йорке, и служит репортером в журнале «Часы», она ведь и сейчас продолжает работать над стихами. Но и я тоже буду бороться.

— Бороться? Но как?

— А-а-а… В этом-то и весь вопрос, — он провел пальцами сначала по правой щеке, потом по левой. — Я сегодня не брился. Вообще-то не вижу причины, почему бы мне не поделиться с вами одной идейкой?

— Я тоже не вижу.

Он не спускал с меня глаз, и они уже выглядели не такими больными.

— Знаете, вы производите на меня впечатление удивительно разумного молодого человека.

— Я такой и есть.

— А эта мисс Тешер, ведь не исключено, что и она тоже вполне разумная молодая женщина. Если она попытается пробиваться, придерживаясь того, о чем мы договорились вчера вечером, то после того, что произошло, она, вполне возможно, просто проклянет тот день, когда впервые услышала об этом чертовом конкурсе. Так вот, мне кажется, что мы, все остальные, могли бы с ней договориться и разделить все призы на пять равных частей. Пять первых призов это восемьсот семьдесят тысяч долларов, получается по сто семьдесят четыре тысячи на брата. По-моему, это может всех устроить. И не вижу, почему бы и вам тоже против этого возражать, а? Ведь судя по всему… кто-то стучится в дверь?

— Очень похоже.

— Я ведь им уже говорил, что не хочу. Ох, ну ладно уж, войдите!

Дверь медленно открылась, и на пороге появилась Кэрол Уилок, без пальто и без шляпы. Когда я поднялся со стула, она остановилась и явно собралась удрать, но тут я заговорил:

— Эй, привет. Да входите же.

— Только дверь не закрывайте. Оставьте её открытой.

— Но ведь я же здесь, — успокоил я его.

— Я знаю, что вы здесь. Но когда у меня в номере женщина, дверь всегда остается открытой.

— Мне не надо было сюда приходить, — она остановилась. — Мне надо было сперва позвонить, но они тут все время подслушивают…

— Все в порядке, — я придвинул ей второй стул. — Мистер Янгер отдыхает, потому что у него был приступ, но ничего особенно серьезного.

— Дерьмо, — смирился Янгер. — Ладно уж, садитесь. Я все равно собирался с вами поговорить.

Она все еще колебалась, потом вошла и села. Если она за это время что-нибудь и съела, то никаких результатов заметно не было. Она взглянула на меня.

— Он уже знает про мисс Фрейзи?

Я помотал головой.

— Нет, я еще до этого не дошел.

Она взглянула на Янгера.

— Мне не удалось найти мисс Тешер, а с вами я хотела поговорить раньше, чем с мистером Роллинсом. Вам ведь известно, что мисс Фрейзи является главой лиги «За естественную женщину»? Помните, об этом упоминали вчера вечером, мистер Далманн еще все время острил по этому поводу. Он говорил, что будет забавно, если именно она получит приз, а она его, конечно, получит, во всяком случае один из пяти.

— Я не нашел в этом ничего остроумного, — заявил Янгер.

Она не настаивала.

— Хорошо, во всяком случае ему так казалось. Впрочем, это не имеет значения. Я хотела вам рассказать совсем о другом. Вы знаете, что вместе с мисс Фрейзи над конкурсом работает еще триста женщин, они члены её лиги, она уже по междугородному телефону сообщила им стихи, которые нам раздали вчера вечером, и они уже над ними работают… целых триста человек.

— Одну минуту, — вмешался я. — Как вам уже сказал мистер Вульф, она призналась, что они ей помогали, но она ничего не говорила ему относительно новых стихов. Это всего лишь предположение. Хотя, согласен, вполне логичное.

Янгер приподнялся на локте, из распахнувшейся пижамы показалась волосатая грудь.

— Триста женщин? — не поверил он.

— Именно так. Так что сомневаюсь, чтобы мисс Фрейзи соблазнилась вашим планом. Придется вам придумать…

— Уходите отсюда! — скомандовал он. Это относилось не ко мне, а к миссис Уилок. — Я вам говорю, уходите. Я хочу встать, а я совсем без штанов… Нет, погодите минутку! Вы будете в своей комнате? Сидите у себя, пока я вам не позвоню. Я разыщу Роллинса, и мы будем бороться втроем. Мы им такое устроим, что они костей не соберут. Сидите у себя в номере!

Он пинком сбросил одеяло, продемонстрировав, что отнюдь не шутил насчет штанов, и она тут же исчезла. Я посмотрел на часы и снял со спинки стула свою шляпу.

— Мне пора, у меня назначена встреча, — сказал я ему, — да и вам, похоже, предстоит куча дел.