Сейран, встретив меня весьма странным вопросом, показывает себя гостеприимным хозяином. Приглашает в свою беседку, предлагает фрукты, мясо, сыр, хлеб — всё, что ест сам. Зовёт слуг, которые тут же накрывают стол, и заводит разговор о магии, а не о политике.
Признаться, я не слишком хорошо разбираюсь в культуре и истории кочевников — знаю лишь то, что мне за короткий срок перед отплытием рассказал Беренгар. Но среди этих сведений есть кое-что, что я хорошо запомнил.
У кочевников есть свои маги — но их всегда было мало. Так мало, что они принадлежат лишь к нескольким влиятельным кланам и, самое главное — к правящей династии. А потому просьба юноши рассказать о колдовстве не кажется мне необычной.
Разумеется, я не выдаю секреты своего мастерства, и не углубляюсь в детали дара Аулэ, рассказанные мне Беренгаром. В течение колокола наша беседа носит, в основном, исторический и очень обобщённый характер.
Хотя, признаюсь — я замечаю, что Сейран интересуется и теорией. Такой, которая может помочь начинающему магу освоить сложное колдовство на уровне имперского Практика, или Магистра. Но, будучи гостем, я конечно же не уточняю, к чему наследнику нахара такие вопросы, и уж тем более не прошу его продемонстрировать что-нибудь.
Ещё оскорблю мальчишку ненароком… Я сам, фактически, старше него всего на год-два, и не являюсь образцом сдержанности и хладнокровия — так что прекрасно представляю, как быстро можно испортить отношения с кочевниками ещё до того, как удастся встретиться с их повелителем.
А допустить этого никак нельзя — поэтому я стараюсь быть «хорошим» гостем.
— Удивительно, что в Ялайском королевстве сменился правитель, — кехару меняет тему, наблюдая за текучими движениями фигуристой служанки, разливающей нам ароматный травяной настой. — Такого не случалось с самого основания вашей страны, я правильно помню?
— Правильно, — киваю я.
— Тем неожиданнее, что такое вообще произошло. Как ты умудрился перехватить власть у последователей Ирандера? Они ведь… как бешеные кобылы!
Кехару обращается ко мне прямо, без заискиваний, без скидки на возраст, ставя себя на равную ступень по положению. И постоянно использует для сравнений странные метафоры кочевников.
Бешеные кобылы, ну надо же…
— Это долгая история, кехару, — у меня нет желания рассказывать юноше правду. — И довольно мрачная. Возможно, я поведаю её позже. Скажу лишь, что удалось это сделать с очень небольшими потерями — и, разумеется, силой.
— Силой… — хмыкает парень. — Ялайцы любят её использовать… Однажды Ирандер попробовал применить силу к нашему народу, ты это знаешь?
Я киваю. Это был основной момент взаимодействия двух соседних государств, на котором заострил внимание Беренгар, когда готовил меня к этому посольству.
— Знаю, кехару. И я здесь в том числе чтобы доказать, что я — не Ирандер. И при моём правлении не произойдёт того, что случилось в прошлом.
— Двести лет назад послы Ирандера говорили точно так же! — горячо заявляет юноша, сверкая своими зелёными глазами. — В то время мы торговали с ялайцами, хотя имперцы предупреждали нас, что тёмный владыка коварен и предаст наше доверие. Мы не послушали, потому что Ирандер щедро платил за наших гауров, и давал нам то, что облегчало кочевую жизнь — устройства, технологии.
— Но затем он захотел ваших коней…
— Именно так, — с важным видом кивает парень. — Мы отказались продавать их. Уверен, у старейшин были свои причины для такого отказа — но это привело к катастрофе. Ирандеру не понравилась наша дерзость, и под покровом ночи часть его армии вероломно напала на наши северные стойбища!
Глаза кехару, пока он рассказывает об этом, горят праведным огнём! Я вижу — он обижен, он зол, он мечтал бы оказаться там и самолично дать отродъям тёмного властелина отпор!
На мгновение у меня перед глазами проносится вереница образов. Огромная луна висит над степью, поросшей высокой травой. Стада прекрасных лошадей. Шатры кочевников. Тускло сверкающая броня бесшумно приближающихся к ним ялайцев. Сражение. Дым. Крики. Боль. Табун прекрасных коней, который уводят на север…
На пару мгновений я прикрываю веки, чтобы отогнать эти видения. Перчатка улавливает стороннее воздействие — я «вижу» сквозь опущенные веки тонкие, светло-зелёные струны, которые «выстреливают» из головы Сейрана и мягко касаются моей ауры.
И тут же понимаю, что эти картины прошлого мне подсовывает не частица Арканума, как было раньше, а кехару, с яростью рассказывающий о переломном моменте в истории его народа!
Любопытно… Раз он передаёт мне эти образы — владеет ментализмом? Но ведь перчатка даже не среагировала на это, не «решила», что такое воздействие опасно для меня! Да и я сам, не будь дураком, после событий последнего года и, особенно, последних месяцев, постоянно держал активную защиту наготове. Но и она не среагировала на магию юноши!
Почему?
Между тем парень продолжает.
— Ирандер угнал стада наших коней, чтобы посадить на их спины своих людей и воевать с Империей! Угнал гауров, которые были для него не более чем запасом жирного мяса! Он разграбил наши земли, перебил людей! Наши шаманы сражались с вашими колдунами, но тех было больше, они были сильнее… И они что-то сделали с нашими землями… Ушли, оставив за собой пустоту, разорение и… Проклятье, сожравшее наши земли!
Кехару снова сверкает глазами, глядя на меня. Он старается казаться гордым, уверенным, яростным — настоящий сын степей! — но за всем этим я чувствую, как он боится…
Он боится меня — молодого, высокого и мускулистого мужчину в красивой одежде и со странной кристаллической перчаткой, который умудрился подмять под себя тёмное королевство. Он боится, что я прибыл «шпионить». Боится, что узнав и получив что надо, я поступлю так же, как Ирандер…
— Малое песчаное море, — стараясь держаться спокойно и дружелюбно, я киваю.
Так называли полоску пустыни в пару сотен миль, отделяющую Ялайское королевство от земель кочевников. Судя по знаниям Архивариуса (а теперь и Беренгара) — она образовалась в результате столкновения магии кочевников и малефиков в том сражении.
— Раньше там были тучные пастбища! Это была большая часть моря трав, а Ирандер… Он отнял у нас не только наших животных и жизни наших людей — но и превратил некогда пышущую зеленью равнину в пустыню!
— Мне жаль, кехару, — искренне говорю я. — Знаю, как для любого из твоего народа больно видеть, как песок поглощает зелень… И мне жаль, что Ирандер так поступил… Но это было в его природе — в природе зла. Понимаю, что это всего лишь слова, и без поступков ты мне, вероятно, не поверишь — но клянусь: я не Ирандер. Не тёмный владыка, не зло. И я не собираюсь становиться им. Напротив — я пришёл, чтобы доказать обратное.
Я не произношу вслух, что именно те события и подтолкнули кочевников к развитию. Народ Дженгеров, увидев, как они уязвимы, решил основать два своих города и слегка изменить жизненный уклад — что, в конце концов, пошло им только на пользу.
Из-за допущенных ошибок старейшин совет родов перестал контролировать целый народ, и кочевники получили сильный толчок к развитию. За двести лет в их жизненном укладе изменилось не так много — но по сравнению с теми же северянами, закостенелыми за тысячи лет, или жителями Халифата, кочевники стали гораздо сильнее.
Конечно, свою роль сыграла и изолированность этого народа от всех прочих, мягкий климат на их землях, отсутствие внешних врагов и то самое «Малое песчаное море», отделившее кочевников от ялайцев.
Пара сотен миль по заражённым ядом, кишащим магическими тварями пескам — чтобы пересечь такую границу даже Ирандеру и его слугам пришлось бы потратить массу усилий и угробить кучу людей. А делать этого было незачем, особенно когда прекрасные лошади уже в твоих руках, и требуется сосредоточиться на войне с главным противником — Империей.
Сейран несколько мгновений смотрит на меня, нахмурив брови, но затем его взгляд становится более спокойным.
— Раз уж новый правитель ялайцев выучивает наш язык, приезжает сам, и почти без охраны — это о чём-то да говорит, — чуть склонив голову, заявляет он. — Не припомню, чтобы в наших хрониках Ирандер хоть раз общался со старейшинами. Хотя подарки, как говорят, он присылал куда более щедрые.
Юноша встаёт, небрежно подходит к принесённому сюда сундуку и просматривает его содержимое. Больше прочего его, как и любого молодого человека такого возраста, заинтересовывает самозарядный арбалет с ложем и рогами, стилизованным под расправившую крылья хищную птицу.
И «око сардуора», конечно. Кочевники не были сильны в оптике и производстве стекла, так что и подобных изделий у них не было. Да что там — даже в Империи подобные вещи имелись лишь у генералов да высших магических чинов. А тут — сразу две подзорные трубы.
— Намерения демонстрируют не подарки, а поступки, — небрежно замечаю я.
— Слова истинного мужчины, — раздаётся голос за моей спиной. — И мудрого правителя. Вот только насколько они искренни?
Кехару, услышав голос, произнёсший фразу, откладывает арбалет обратно в сундук и почтительно кланяется. А я, встав с подушек, разворачиваюсь — и тоже кланяюсь. Правда, не так низко, как юноша.
Всё-таки я тоже правитель целого королевства…
Передо мной стоит взрослый мужчина. Лет сорока на вид. Рослый, выше большинства кочевников, которых я видел по пути во дворец. С иссиня-чёрными волосами, стянутыми в хвост на затылке, аккуратными усами и бородой, заплетённой в тонкую косу, пронзительными зелёными глазами и широким, чуть приплюснутым носом.
Одет мужчина в свободные светлые штаны, перехваченные широким кожаным поясом, отделанным серебром, белую матерчатую рубаху, кожаный нагрудник, наплечники с изображениями лошадей и длинные кожаные перчатки без пальцев, закрывающие предплечья, исписанные серебристым орнаментом. На голове повязан кюф — традиционный головной убор народа Дженгеров.
Простая, хоть и добротная одежда. Отмечая эту деталь, я тут же вспоминаю отца, который тоже не любил излишней вычурности — и это сразу располагает меня к этому человеку.
Глядя на него, нельзя не заметить сходства с кехару — они сильно похожи, хоть и отличаются некоторыми чертами лица. Но, полагаю, это только за счёт возраста.
Нахар Эльхан — владыка степей — пристально разглядывает меня…
— Сайн байна аррат, нахар (Да умножатся ваши стада, правитель — авторский перевод) — говорю я правителю кочевников ритуальную фразу, которой уже приветствовал его сына. Традиции есть традиции, и нарушать их я не собираюсь.
— Благодарю, владыка Хэлгар, — чуть прищурившись, отвечает он.
Несколько мгновений мужчина внимательно меня разглядывает, а затем делает лёгкий жест рукой, и его гвардейцы — или каури по Дженгерски — отступают назад, исчезая среди пышной растительности сада и галерей.
Обходя меня, Эльхан приближается к младшему сыну и обнимает его.
Тот, сияя взглядом, что-то шепчет, указывая на сундук. Нахар бросает взгляд на мои подарки, слабо улыбается и кивает. Юноша довольно улыбается, забирает арбалет с «оком сардуора» и слегка кланяется мне.
— Надеюсь, вскоре мы продолжим наш разговор. Мы не обсудили ещё слишком многого.
Сказав это, кехару уходит и оставляет нас с правителем кочевников наедине.
— Кажется, вы приглянулись моему второму сыну. Хм… Такое нечасто случается. Лёгок ли был ваш путь? — спрашивает нахар, провожая сына задумчивым взглядом.
— Лёгок, — отвечаю. — Морские ветра благоприятствовали моим кораблям. А как ваше путешествие в степи?
— Хотел бы ответить, как и вы, владыка, — задумчиво отвечает мужчина, потирая бороду. — Но не могу.
Негоже выпытывать тревоги хозяина дома — но молчать нельзя. Так что приходится отвечать предельно нейтрально.
— Сожалею, если я прибыл в неурочное время.
— Возможно, всё как раз наоборот, — замечает правитель Эльхан. — Но об этом поговорим позже. Негоже обсуждать дела с дороги, да и вы ещё не познали истинного дженгерского гостеприимства. Сегодня — наш главный праздник. Не будем омрачать его политикой, — он, буквально выплёвывает это слово. — Идёмте, молодой владыка. Мои слуги покажут ваши комнаты, приготовят ванну и омоют вас. А потом отправимся на главную городскую площадь. Раз вы здесь, раз хотите доказать, что готовы стать нашим другом — окажите честь и разделите радость празднества с моим народом!
Мне было предельно ясно, зачем нахар позвал меня с собой. Конечно, он хотел посмотреть на меня — изучить, проверить, понять, чего можно ждать от такого молодого правителя. Ничего против я не имел — и дураку понятно, что важные переговоры между государствами, которые не контактировали два века, нельзя наладить за несколько колоколов или день.
Так что я со спокойной душой принял приглашение нахара разделить радость от празднования унага найр. И ничуть не пожалел — хоть гуляния и растянулись почти на целую декаду…
В тот вечер, когда в Ишшар вернулся правитель народа Дженгеров, мы на самом деле отправились в город, чтобы присоединиться к народу! Не засели в замке в кругу избранных, не отгородились в отдельных ложах — а просто… «Пошли в народ».
Да, с отрядом охраны в полсотни человек, всегда находившихся рядом — но учитывая, что кочевников вокруг были сотни и тысячи, устроить покушение, возникни у кого такое желание, в такой толпе было проще простого.
Но нет — ничего подобного.
Эльхана не боялись — его любили. Это было заметно по взглядам людей, по их улыбкам, по тому, как они радовались, когда правитель дженгеров оказывался рядом и выпивал с ними кумыса или разделял трапезу.
Он знал это, он делал всё для того, чтобы так оставалось и впредь — а потому ничуть не боялся, что среди обычных людей с ним может что-то случиться.
Собственно, так мы и провели весь первый вечер — гуляли по городу вместе с нахаром и несколькими ханами из совета. Присоединялись то к одной компании, то к другой, пили, ели, слушали песни, пели сами, танцевали, участвовали в церемонии клеймения жеребят, смотрели на состязания «поясных» борцов.
Многие в Ишшаре уже знали, кто я такой — да и моя перчатка, которую было невозможно снять, привлекала заинтересованные взгляды кочевников. Но никто, как ни странно, не выказывал презрения, злости или недоверия, видя меня рядом. Меня точно так же приглашали в юрты отведать национальных блюд, хватали за руки и затаскивали в хороводы, обнимали за плечи, подносили рога и кубки…
И хотя я понимал, что это потому, что я нахожусь здесь вместе с нахаром — в этих людях чувствовалась искренность. И ненадолго я смог отдалиться от всех проблем, потрясений, смертей и боли, от событий последнего года. Смог почувствовать себя обычным человеком, веселящимся и гуляющим на празднике. Будто и не было войны, бессмысленных убийств, чёрной магии и всего, что преследовало меня.
Проклятье, да я бы всё отдал, чтобы быть одним из этих смуглых людей! Улыбчивым, беззаботным, радостным…
Но всему приходит конец — так он пришёл и тому прекрасному вечеру, который отложился у меня в памяти навсегда…
Однако наутро следующего дня праздник не прекратился — напротив, он только начал набирать обороты!
В составе огромной, больше двух сотен человек, процессии, мы отправились за городские стены. Оказалось, что рядом с Ишшаром построен немалых размеров ипподром — и на второй день унага найр там устроили «лошадиные состязания».
Демонстрация дрессировки коней, скачки на скорость, скачки с препятствиями — за всем этим наблюдали сотни и сотни людей, расположившихся на трибунах. А кому не хватило места, смотрел «с земли», благо, вокруг огромных оборудованных площадок было много свободного пространства, которое заполонили люди.
Но больше всего меня поразила игра под названием «тойро». В ней двадцать человек, разделённые на две команды, на конях боролись за единственный кожаный шар и пытались забросить его в установленные по краям поля, разграниченного внутри ипподрома, кольца.
Это было… Словно конное сражение — но без крови и оружия, и очень красивое! Каждый из игроков владел чем-то вроде рыболовного сачка, которым ловил и кидал кожаный шар. И надо сказать, точности, силы и сноровки выступающим кочевникам было не занимать! Я смотрел на их игру с трибун и видел, что там есть своя тактика, схемы движения, прорывы, защита и нападение — и очень впечатлился!
Но и это было лишь начало. День за днём дженгеры не переставали меня удивлять!
Следующий день был посвящён боям. Конные сражения, состязания лучников, турнир лучших бойцов, парные схватки, одиночные, все против всех! Нахар, видя, как пристально я наблюдаю за индивидуальными схватками, предложил мне показать своё мастерство — и я не стал ему отказывать.
Я провёл пять боёв — и из каждого вышел победителем. В конце пришлось одолеть огромного, выше меня раза в полтора, усатого и совершенно лысого кочевника, машущего здоровенной алебадой словно лёгонькой веточкой. Победить его было не то чтобы легко, и он это знал — после боя дженгер скалился щербатой улыбкой, обнимая меня здоровенной лапищей, и кричал в толпу, что и среди дохляков бывают умельцы.
На четвёртый день мы объезжали окрестные деревушки, благословляя родившихся там жеребят.
На пятый — охотились в степи за сайгураками и кроликами, и нахар подарил мне сокола. Крылатая скотина упорно не желала садиться на кристаллическую перчатку и постоянно «кричала» на меня что, по какой-то причине, очень забавляло Эльхана.
На шестой день в Ишшаре устроили игры — нужно было отыскивать горящие синим пламенем фонари и вытаскивать из них обугленные цветки. А тот, кто отыскал больше, получал возможность весь вечер пировать рядом с нахаром и задавать ему любые вопросы. Я тоже поучаствовал — но победить не пытался, ибо у меня и так была такая привилегия. Зато получил прекрасную возможность исследовать город, и заметил интересную особенность.
Оказалось, что здания из дерева построены лишь на несколько центральных улицах, по которым меня везли во дворец! А вот вся остальная часть города — больше половины, на первый взгляд — оказалась выполнена из…
Камыша! Из толстых связок камыша, обмазанных глиной. А местами — не только глиной, но и навозом.
Что ж, при таких табунах в этом строительном материале у кочевников недостатка быть не должно.
В играх, кстати, удача в тот день улыбнулась здоровенному кузнецу с окраины города. Несмотря на грозный вид, он оказался весьма скромным мужчиной и во время вечернего пира не торопился разговаривать с правителем, так что нахар сам то и дело обращался к счастливцу с пустячными вопросами.
Седьмой день был посвящён свадьбам, коих в городе провели больше шестидесяти, и на многих из них мы с нахаром побывали лично. На прочих присутствовали дети правителя или ханы из совета.
Лишь на восьмой день всё слегка успокоилось, ибо наступило время молитвы. С утра до вечера горожане приходили в храмы возжигать благовония и молиться богине сак’лах, чем занялись и обитатели дворца. Меня тоже пригласили в один из храмов — не особо примечательное деревянное строение безо всяких украшений, с одним лишь деревянным идолом по центру, изображающим голую женщину, и четырьмя жаровнями по углам.
Я провёл ритуал, как объяснил мне нахар, и после оказался предоставлен сам себе. Так что проверил команду на корабле и, убедившись, что всё хорошо, вернулся во дворец.
И лишь на следующий день правитель дженгеров вызвал меня к себе — не для того, чтобы веселиться, а чтобы начать переговоры.
Я не стал ходить вокруг да около, и выложил цель своего визита сразу. Мне требовалась еда, любая, какую дженгеры могли мне дать. Мясо, сыры, злаки, крупы. Взамен я предлагал нахару всё чем располагал — точнее, всё, что обнаружил в казне Ирандера — золото, драгоценные камни, дорогие ткани, оружие, кузнечные технологии.
Но оказалось, что кочевникам ничего из этого не нужно.
— Ты провёл восемь дней, наблюдая за нашей жизнью, владыка Хэлгар, — сказал тогда нахар. — Ты участвовал в ней. Скажи, много ли ты видел украшений и золота?
— Немного, — согласился я.
— А знаешь, отчего так?
— Думаю, потому что вам это не нужно. У вас два главных богатства, и они меряются не драгоценными металлами и камнями.
— Интересно, — сидя на своём троне — простом кресле, на котором были расстелены шкуры — прищурившись, заметил нахар. — И в чём же заключается наше богатство?
— В свободе и табунах прекрасных коней, — без тени иронии ответил я, но Эльхан, оглаживая заплетённую в косу бороду, почему-то рассмеялся.
— Да, молодой владыка, ты прав. Весьма тонко подмечено… Но, тем не менее, ты всё равно предлагаешь то, что нам не слишком нужно.
— Только лишь потому, что я плохо понимал вас и знал, и не взял с собой ничего лучше. Все эти безделушки — пыль, согласен, — кивнул я. — И главное, что я привёз — свою искренность. Её не пощупать руками, не оценить на взгляд, а потому, нахар, я затрудняюсь понять, как продемонстрировать свои намерения. Если бы я мог тебе чем-то помочь, если бы мог показать, что кроме золота и камней я привёз свою дружбу и открытое сердце…
После этих слов нахар внимательно посмотрел на меня, снова прищурился и задумчиво поджал губы.
Это выражение его лица я встречал не в первый раз, и оно означало, что сейчас правитель дженгеров что-то мне предложит. Так и случилось.
— Я, как ты понимаешь, тоже приглядывался к тебе, владыка Хэлгар. Ты молод — но в твоём взгляде есть что-то, что заставляет поверить, что ты не просто случайный человек, получивший власть. Твои люди смотрят на тебя так, словно готовы броситься на собственный меч, если ты прикажешь — но это не страх… Я знаю, как выглядит страх — и это не он… Есть в тебе что-то кроме этой перчатки. Что-то… Что я не могу пока распознать, но что мне нравится… Говоришь, хотел бы доказать чистоту своих намерений?
— Да, нахар.
— Что ж… Мне не нужны бумажки, на которых написаны клятвы — они не значат ничего, если человек не сражался с тобой плечом к плечу, если не спас тебя от смерти, если не помог, пусть даже в ущерб себе. Ты пришёл просить еды — не военный союз, не наших лошадей, а еды. И не для себя, а для своего народа. Это похвально. Но мне нужно, чтобы ты дал кое-что взамен.
— Скажите, что это, нахар, и я приложу все силы, чтобы показать вам, что мои слова — не пыль на ветру.
Эльхан покачал головой, услышав это.
— Ты выучил ваши поговорки, чтобы понравиться мне, верно?
— Парочку, — не стал лукавить я. — Но они так мне понравились, что я увлёкся. В них много смысла, и они красивы.
— Язык у тебя подвешен хорошо, — усмехнулся нахар. — Только это меня и смущает. Я ведь чувствую, что ты сильный колдун. Не только из-за этой перчатки, которой боялись мои предки. — Он снова кивнул на мой артефакт. — Я знаю, что слабак не смог бы отобрать её у прихвостней Ирандера, и не смог бы так спокойно носить. От этой вещи веет такой силой… Но и без всего этого в тебе самом есть дух, сила, что спрятана внутри.
— Вы хотите её? — улыбнулся я.
— Не её. А твой ум. Если ты завладел этой вещью — значит ты сильный колдун. А сильный колдун не может быть глупым или мало знать. Значит, у тебя есть знания. И я хочу, чтобы этими знаниями ты поделился со мной. И… помог кое с чем, чего я не понимаю.
— С удовольствием, нахар.
— С удовольствием, боюсь, не получится, — хмуро заметил правитель дженгеров. — В моих землях есть проблема. И если ты поможешь мне её решить, или хотя бы подскажешь, как это сделать… Что ж, тогда я удовлетворю твою просьбу. Частично, или полностью, и случится ли это вообще — будет зависеть только от тебя.
— Только скажите, что от меня требуется, — выдохнул я, стараясь выглядеть не слишком радостным.
Боги! Уже прошёл почти месяц после разговора с Иссель! Перед своим отъездом я перераспределил провизию в королевстве, как смог, и дал задание Советнику контролировать эту проблему — но провианта нам хватит совсем ненадолго. Если я задержусь ещё на какое-то время или вернусь ни с чем, народ начнёт голодать, а затем — умирать…
И я должен решить этот вопрос! Должен!
— Сегодня я займусь делами, — ответил нахар. — И велю подготовить отряд. А завтра, рано утром, мы отправимся в степь.