Небо. Звезды. Вселенная

НА ЗЕМЛЕ ПРЕДКОВ

Подули теплые ветры. Побурел снег. Зима уступала место весне. Буйно отшумело половодье, раскидав по берегам коряги, развесив на прибрежных кустах пучки травы, поломав шаткие мостки рыбаков. Вначале робко, только на солнцепеке, а потом смелее и смелее пошла зелень. От душистого разнотравья и свежей листвы, особенно после полудня, с полей и лесов доносился крепкий аромат. Все Прикамье оделось в роскошный пестрый наряд. Даже скалы похорошели. Ярче стали облепившие их мхи и лишайники. Амазасп Асатурович часами стоял на палубе парохода и любовался суровой красотой берегов.

Пароход шел вниз по реке. Весной 1944 года Елабугский филиал Ленинградского университета возвращался в Ленинград. Зима была щедрой на добрые вести с фронтов. Красная Армия уже подходила к западным границам Советского Союза. Ленинград начал залечивать раны. Скорее, скорее туда, к берегам Невы!

— Ну как, Виктор Викторович? Успели собраться? — спросил он Соболева, стоявшего рядом.

— У меня сборы недолги, Амазасп Асатурович. Один маленький чемоданчик. И все!

«Тоже весь в науке, как и мой Виктор», — подумал Амазасп Асатурович. Он был рад поговорить с человеком, которого ценил сын.

— Скучаете о сыне? — сочувственно взглянул на него Соболев.

— Да! — откровенно признался Амазасп Асатурович. — Знаю, что ему необходимо быть в Ереване. У него, как у вице-президента академии, много дел. Сейчас Виктор думает о новой обсерватории в Ереване. Говорит, что нужны будут специалисты. И, конечно, много пишет. А о чем пишет? Не представляю! Мне теперь уже трудно охватить все аспекты его научной деятельности.

— Всех аспектов его научной деятельности не представляем и мы, хотя работаем с ним рядом, — заметил Соболев. — Знаем, что сделано, меньше знаем, что делается, и почти не знаем его замыслов.

Помолчали. Навстречу шел пароход. Внезапно ожил репродуктор; все слушали радио, и постепенно настороженные лица осветились улыбкой. В Москве уже ежедневно гремели салюты в честь победителей и древние стены и башни Кремля озаряли фейерверки. Прогуливаясь по палубе, пассажиры охотно вступали в разговоры. Людям было трудно долго оставаться наедине.

…«Прошло почти двадцать лет!» — подумал Виктор Амбарцумян, разглядывая фотоснимок первых действительных членов Академии наук Армянской ССР и сравнивая его с фотографией учащихся тифлисской 3-й мужской гимназии в Сололаке. «Трое из членов новорожденной академии — братья Леон и Иосиф Орбели и я учились, хотя в разное время, в одной тифлисской гимназии».

Снимки лежат на столе у окна. Летний ветерок несет с Арарата прохладу. Четыре зубчатые вершины, почти всегда покрытые снегом, видны издалека. Самые высокие — Северная и Западная — поднялись выше четырех тысяч метров над уровнем моря. Это — Арагац. Между вершинами большая чаша. Отсюда начинаются многие реки, у их истоков ученые нашли сто озер. Самое большое из них — Карилич.

Кто знает, когда потух вулкан горы Арагац, остыли камни, скопилась в озерах вода! Говорят, однажды бросил пастух в Карилич свой посох. А когда спустился в Эчмиадзинскую долину, нашел его в озере Айгерлич. «Что за чудеса!» — воскликнул пастух. «Не удивляйся! — сказали старики. — Разве ты не знаешь, что Карилич и Айгерлич соединены подземными руслами? Знаешь, что такое «гыргыр», подземные пещеры? В них хорошо слышен шум подземных потоков».

— Пожалуй, нужно осмотреть склоны Арагаца, — предложил однажды Орбели. — Мне кажется, там можно найти удобный для будущей обсерватории склон.

— Охотно поеду с вами, — отозвался Амбарцумян. — Карта говорит о многом, но на месте виднее. К тому же я давненько не был на нашем Арагаце.

С группой специалистов Орбели и Амбарцумян отправились в путь.

От Амберда до Бюракана всего десять километров. И вот он — южный склон Арагаца. Перед глазами обширная панорама: слева — гора Ара, а справа до самых склонов Арарата тянется равнина. Для романтика это живописный пейзаж, для крестьянина — отменные пастбища и пашни, а для историка — арена давно минувших событий, о которых напоминают развалины старинной крепости…

— Площадку мы уже облюбовали. Конечно, придется еще не раз все уточнить и обосновать, но выбор сделан, — заключил Амбарцумян, когда несколько часов спустя все собрались у крепостных стен.

— Теперь остается одно — прославить Бюракан трудами и открытиями, — добавил Орбели.

Довольные возвращались в Ереван. Казалось, кто-то невидимый менял окраску неба: сначала исчезли розовые цвета заката; потом оно стало голубым на западе и почти синим на востоке. Прошло полчаса, и весь небосвод засиял алмазами-звездами.