Недоступная девственница

Глава 3

Услышав звук зуммера, Брюнель лениво перекатился через упругое теплое тело лежавшей возле него девушки с белыми волосами, столь же неторопливо облачился в пижаму с монограммой его имени на кармане и завязал пояс широкого халата.

Сейчас Брюнель чувствовал приятную усталость и легкую слабость. Лиза отдалась ему как всегда страстно и восторженно. То, что эти чувства были имитацией, его ничуть не волновало. Лиза, словно почувствовав, что Брюнель думает о ней, приоткрыла глаза и улыбнулась.

Бесценное приобретение эта Лиза, подумал Брюнель, она вполне стоит всех сложностей, через которые он с ней прошел. Полезна во всех отношениях. Да, альбинос, но это не умаляет ни ее достоинств, ни красоты, хотя она сама считает иначе.

— Возможно, потребуется, чтобы ты соблазнила человека по имени Гарвин, — Брюнель поиграл тяжелыми кистями пояса, — скорее всего, он поймет, что это я подкладываю тебя под него, но это не имеет значения. Он по-своему привлекателен и знает об этом, поэтому у него может возникнуть мысль использовать тебя в своих целях. Ты его не разочаровывай. Все подробности позже.

Брюнель вышел из комнаты. Лиза проводила его взглядом. Даже не удосужился пожелать спокойной ночи! Лиза встала, прошла в ванную и включила душ. Она чувствовала себя разбитой, как всегда после любовных игр с Брюнелем, и это начинало ее беспокоить. Так не должно быть. Лиза стояла неподвижно, ожидая, что сейчас голоса в ее голове начнут свой укоризненный шепот. Но голоса молчали, и она расслабилась, понимая, что и за этот непродолжительный отдых ей придется расплачиваться угрызениями совести.

Она не могла точно припомнить, когда голоса впервые зазвучали в ее голове. Несколько лет назад, точнее она сказать не могла. Воспоминания о прежней жизни, о жизни до появления голосов, были смутны и обрывочны.

Иногда голоса молчали по нескольку дней, иногда даже неделями, но и тогда ее жизнь была подчинена им, потому что она знала: они обязательно вернутся!

Лиза никому не рассказывала о голосах, даже Брюнелю: они запретили ей это делать. Это было странно — голоса любили Брюнеля, во всяком случае, они всегда были довольны, что она ему послушна. Лиза не знала, чьи это голоса, и давно перестала над этим задумываться. Они просто были. Сами по себе.

Когда они впервые зазвучали, Лиза испугалась, но подчинилась: то, что они от нее требовали, было легким и простым. Но вскоре голоса стали приказывать ей делать то, чего она боялась, к чему испытывала отвращение, — вначале с Брюнелем, потом с другими. Сейчас Лиза уже привыкла к тому, что голоса распоряжаются ее телом, но боялась, что последуют и другие приказы — еще более страшные.

Лиза не осмеливалась обнаружить свой страх, не смела даже подумать о своих ощущениях, потому что это было запрещено. Голоса всегда правы, даже когда заставляют ее убивать. Они бесстрастны и всеведущи, они заставили ее понять, что ей дарована единственная привилегия — верно служить им, ибо сама она слишком глупа и никчемна. Если она испытывала отвращение, внутренне сопротивлялась их приказам, ее начинала мучить совесть.

Лиза знала, что Брюнель доволен ею. В тех редких случаях, когда она не оправдывала его надежд, в голове ее всю ночь напролет звучали гневные чеканные слова, и от бесконечного их повторения Лиза едва не лишалась рассудка. Но сейчас голоса были довольны и ничего от нее не требовали.

В сознании Лизы вдруг возникла неясная мысль, а вместе с ней ощущение смутной тревоги, которую она быстро подавила: Брюнель хотел, чтобы она соблазнила одного человека по имени… Гарвин, кажется? Но если это дурной человек, враг голосов, они могут потребовать, чтоб она выполнила одну из тех своих обязанностей, перед которыми она испытывает страх.

Лиза поежилась, вспоминая, что они, голоса, заставили ее сделать с человеком в Руанде. Конечно, это было сделано для его же блага, но задание едва не свело ее с ума, и она обрадовалась, когда он сбежал, хотя это очень дурно с ее стороны…

Лиза тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Ее удручала собственная слабость. Немного повернувшись, она с отвращением посмотрела на отражение своего нагого тела в огромном зеркале. Уродка! Мерзкая уродка с белыми патлами! Будь благодарна, что голоса снизошли до такого создания. Будь благодарна и подчиняйся.

Лиза замерла, надеясь, что голоса услышат ее мысли и одобрят их, но ничего не произошло, голоса молчали. Она выключила душ, вытерлась, накинула на себя простыню и, вернувшись в спальню, подошла к длинному стеллажу с книгами. Когда выдавалась свободная минута и не было никаких других дел, она наслаждалась покоем и жила совсем другой жизнью, которая раскрывалась перед ней на страницах книг.

Больше всего она любила исторические романы. Никаких детективов, мистики и замешанных на сексе триллеров! К счастью, здешняя библиотека состояла главным образом из мемуаров и произведений классиков прошлого. Самая безмятежная часть ее жизни проходила именно здесь, среди современников королевы Виктории и короля Эдуарда, которые нисколько не сомневались, что если мир и изменится после них, то лишь совсем незначительно.

Лиза сняла с полки «Золотые годы» — антологию произведений писателей викторианской эпохи, положила ее на подушку, а сама устроилась у туалетного столика с зеркалом и принялась за маникюр. Брюнель не любил длинных ногтей и постоянно настаивал, чтобы она покрывала их ярко-красным лаком, хотя это лишний раз подчеркивало белизну волос и кожи.

Покинув комнату Лизы, Брюнель так же неторопливо спустился на второй этаж, вошел в кабинет и немного приподнял штору. У тротуара, как всегда, стояла машина телохранителя Адриана Чанса. Брюнель опустил штору, зажег верхний свет и щелкнул выключателем портативного телевизора на рабочем столе. На экране возникла входная дверь и спины двух стоявших перед ней мужчин. Жако и Чанс. Они ждали уже больше пяти минут, но не проявляли признаков нетерпения. Бросив взгляд на другой экран, Брюнель увидел, что оба левой рукой поправляют свои галстуки — это означало, что им никто не угрожает и не прячется вне поля зрения с пистолетом в руке.

Сняв одним из тумблеров на десять секунд звуковой сигнал тревоги, Брюнель нажал кнопку, управляющую всеми тремя замками входной двери. Система сигнализации и сенсорные механизмы замков питались не от городской электросети, а от комплекта аккумуляторов.

Брюнель дождался, пока посетители вошли, убедился, что дверь автоматически закрылась, и выключил телевизор. Секунд через тридцать в дверь постучали, и на пороге кабинета показался Адриан Чанс, чуть сзади маячил Жако.

— Итак? — Брюнель опустился в кресло.

— Мы подождали, пока они закончат ужин, и проследили их, — Чанс сел на оттоманку у стены и неуловимым движением пригладил волосы, — они остановили машину в квартале неподалеку от Гайд-парка. У нее пентхауз в одном из тех кварталов. Фрейзер взял такси и, видимо, поехал домой. Блейз и Гарвин вошли в дом. Через некоторое время в пентхаузе зажегся свет. Мы подождали полчаса и поехали домой. Полагаю, Гарвин останется там на ночь.

По невозмутимому лицу Чанса пробежала легкая гримаса.

— Вероятно, они размышляют над вашими словами относительно меня и Жако.

— А как насчет врача?

— Его мы не видели.

Брюнель задумчиво постучал пальцами по столу.

— Это не может быть совпадением. Вы видели, как врач вышел из «Легенды», а за их столиком было четвертое место и неубранный прибор. Врач должен был быть с ними.

Жако не проронил ни слова, он беспокойно ходил взад и вперед по кабинету, под обтягивающим пиджаком перекатывались мышцы.

Чанс пожал плечами.

— Скорее всего, вы правы, но не думаю, что это связано с делом Новикова, — он замолчал, размышляя, и вытер платком лоб, — Она связала нас, затолкала в машину, но не задала ни одного вопроса, не обыскала, ее вообще не интересовало, почему мы пришли к Пеннифезеру. Ясно, что она забрала его с собой в Англию, но мне не кажется, что это имеет особое значение. Важно то, что мы видели совещание Фрейзера с Блейз и Гарвином.

— Ты считаешь, он хочет, чтобы они попытались подобраться к сингапурским бумагам?

— Я считаю, что в данный момент у Фрейзера на уме ничего другого и быть не может, это очень упрямый человек.

— А почему они должны согласиться в этом участвовать?

— Не могу объяснить. Уверен, они на это пойдут, но почему — не знаю. Ходят слухи, что они уже проворачивали дела для Тарранта. И вряд ли из-за денег: англичане платят гроши. Весьма сомневаюсь также, что из большой любви к Тарранту.

— Возможно. Но их мотивы предугадать трудно, часто они оказывались совершенно невероятными, — Брюнель прикурил сигарету. — Какой бы ни была причина, я согласен с вами, что они вполне могут попытаться выкрасть бумаги.

Жако смотрел на громадный сейф, вмонтированный в одну из стен кабинета.

— Вы не думаете переложить документы в другое место? Например, в банк? — спросил он грубым, гортанным голосом.

— Ничего глупее не придумать, — задумчиво произнес Брюнель, — сильно сомневаюсь, что банковский сейф устоит против полномочий людей Тарранта, если у них в том возникнет необходимость. И сомневаюсь, что есть более безопасное место, чем сейф в этом особняке.

Он бросил взгляд на Чанса.

— Исходя из их послужного списка, полагаю, они придумают что-то изящное.

— Это будет непросто. Чтобы вскрыть сейф, им понадобится часов двенадцать, следовательно, вначале им придется позаботиться о нас. А чтобы заняться нами, им надо еще до нас добраться. А чтобы до нас добраться, когда мы здесь, в доме, им нужно будет обойти сигнализацию. Но ее невозможно перерезать или отключить. Ее можно только перехитрить, и то если мы им это позволим. Значит, это и будет их тактикой — одурачить нас таким образом, чтобы мы сами их впустили. Нам надо внимательно следить за каждым, кто приблизится к дому — почтальон, телефонист, представители электрической компании, газовщики, водопроводчики. Если подозревать всех, кто попытается войти в дом, какую бы форму они ни надели, нас вряд ли удастся провести.

Несколько минут Брюнель сидел, погруженный в мысли.

— Отлично, Адриан, — наконец сказал он, — следующие несколько дней мы проведем на осадном положении. Обо всем позаботься сам, проверь каждую мелочь. С этого момента один из вас должен постоянно находиться в этом кабинете. С оружием.

Брюнель посмотрел на Чанса.

— Под словом «оружие» я понимаю пистолет. После того как мы их возьмем, можешь сколько угодно играть в ножички, — он загасил сигарету и поднялся — крошечная фигурка на фоне массивного стола.

— Ты дежуришь до трех часов утра, Жако. Потом Адриан тебя сменит. Сегодня ночью вряд ли что-нибудь произойдет, но меры предосторожности мы примем прямо сейчас. Так, значит, Блейз хороша в нетривиальных ситуациях? — Брюнель приподнял одну бровь. — Кажется, вы оба можете это подтвердить?

Адриан Чанс натянуто улыбнулся. Жако угрюмо плюхнулся на оттоманку, достал из-под мышки пистолет и начал проверять его. Взявшись за ручку двери, Брюнель услышал вкрадчивый голос Чанса:

— Вы сегодня вечером будете пользоваться Лизой?

— Нет, — Брюнель остановился, размышляя. — Давай, Адриан, она к твоим услугам, но не теряй голову. Она мне может скоро понадобиться для работы, поэтому потрудись не оставлять на ней никаких следов. Понял?

— Для работы? — Чанс удивленно смотрел на него.

— Если Блейз и Гарвин не рискнут прийти сюда, возможно, ей придется заняться Гарвином.

— Но зачем?

— Кроме сингапурских бумаг, у меня есть и другие интересы, Адриан, — спокойно сказал Брюнель.

— Пеннифезер?

— Да. Он сейчас связан с Блейз и Гарвином, поэтому нам надо действовать осторожно. Я уверен, он что-то знает, и это для нас единственная возможность вновь вернуться к проекту Новикова.

Чанс кивнул, правда, без особого энтузиазма.

— Не отчаивайся, Адриан, — мягко сказал Брюнель, — если в течение следующих нескольких дней у тебя не будет шанса пощекотать своим маленьким ножиком красотку Блейз, я обязательно предоставлю тебе такую возможность в самом ближайшем будущем.

Лиза лежала в постели и читала книгу. Услышав звук открывающейся двери, она села и увидела, как в комнату входит Адриан Чанс. Она напрягла все силы и с трудом подавила непроизвольный спазм желудка. Ей было стыдно того отвращения, которое вызывал в ней этот человек, стыдно своей робкой надежды, что, может быть, на этот раз он не будет с ней так жесток. Последний раз он был с Лизой месяц назад, и она не ожидала, что Брюнель так скоро позволит ему новое свидание.

Лиза с ужасом подумала, через что сейчас придется пройти. Вначале она должна будет слабо сопротивляться Адриану, затем сильнее и сильнее, и — страх, нужно будет показать, что она боится его. Тогда он ее накажет, и самое худшее окажется позади. Потом она покорно закроет глаза и замрет, как тряпичная кукла, а Адриан будет сопеть и рычать, наслаждаясь ее телом.

Лиза с чувством вины поймала себя на мысли, что подумала о наказании Адриана как о самом худшем. Голоса всегда говорили ей, чтобы она выполняла все прихоти Брюнеля, а если он того требовал, то и Чанса. Он бы не пришел, если бы ему не позволил Брюнель. Значит, все, что он будет с ней делать, — желание и воля голосов, и ей должно быть стыдно за свои чувства.

Адриан подошел к Лизе, встал у постели, и, глядя сверху вниз, широко улыбнулся. Потом сбросил с подушки на пол книгу. Потом рывком сорвал с Лизы одеяло. Потом, глядя на прозрачную ночную рубашку, едва прикрывающую бедра Лизы, начал развязывать галстук. Лиза подтянула колени к подбородку и прошептала:

— Пожалуйста, Адриан… не надо…

Здания, обступившие площадь с юга, были построены впритык, под общей крышей. Сейчас на этой крыше стоял Фрейзер и внимательно рассматривал особняк на противоположной стороне площади. Забраться на крышу было совсем несложно: он поднялся по лестнице на верхний этаж, а там воспользовался узкой служебной лесенкой, которая вывела его прямо на плоскую крышу. Она была достаточно длинная, и, двигаясь с одного ее конца к другому, Фрейзер во всех подробностях рассмотрел особняк Брюнеля, фронтон и боковая стена которого образовывали угол площади, откуда начиналась дорога на север.

Уэлбери-сквер сильно польстили, назвав площадью, ибо в действительности это была короткая, хотя и широкая дорога.

Фрейзер отчасти удовлетворил свое самолюбие, хотя прекрасно понимал, что практическая польза этого его занятия равна нулю. Облокотившись на невысокие перила, он изучал обстановку. Боковая стена особняка была глухой, без единого окна. Большое окно справа от входа, в фасаде первого этажа. Такие же окна на двух верхних этажах. Ступени, ведущие в цокольный этаж. Примерно в шести футах от стены особняка — ограда. Широкий тротуар. Уличный фонарь.

Фрейзер поднес к глазам прибор ночного видения. Увы, никаких признаков угольного люка. Он перевел взгляд на окна. Все шторы опущены. Лишь узкий луч света пробивался в щель между шторами в окне кабинета. План этого кабинета Фрейзер мог нарисовать по памяти. Он расположен на втором этаже, а сейф вмурован в глухую стену здания.

Но рисовать схему не было никакой необходимости. В служебном кабинете Фрейзера был подробнейший план дома, полученный от строительной конторы, которая семь лет назад по просьбе де Грюиля — крупнейшего поставщика бриллиантов — меняла интерьер здания. Как только Брюнель начал «разыгрывать» сингапурские бумаги, Фрейзер сразу же заполучил план особняка — это был автоматический шаг из разряда рутинных мер предосторожности.

Фрейзер вовсе не рассчитывал, что план когда-либо понадобится. Да и сейчас не был убежден, что обрек себя на бессонную ночь ради чего-то полезного, однако анализ ситуации доставлял ему удовольствие. В самом дальнем уголке подсознания у него теплилась неосознанная — и потому, вероятно, глупая — надежда, что Модести Блейз выручит их и на этот раз. Но суть его, суть холодного и рассудительного специалиста высочайшего международного класса подсказывала, что именно этого и надо опасаться: любой план Модести обречен на провал, задача невыполнима.

Фрейзер наклонился и посмотрел на лежавшую под ним дорогу. Какая-то машина въехала на площадь с востока, повернула у особняка налево и скрылась из вида. По тротуару с противоположной стороны молча шли двое мужчин. На углу возбужденно жестикулировали несколько молодых людей, судя по живописной одежде и длинным волосам — хиппи. Фрейзер отчетливо слышал их голоса, но не мог разобрать слов.

Он перевел взгляд на дорогу, проходившую мимо здания на сквер. Несколько красных фонарей обозначали место, где началось строительство подземного гаража. Экскаватор уже успел вырыть котлован, вокруг которого беспорядочно возвышались кучи земли, были видны проложенные в разные стороны канавы, разбросанные повсюду обрезки труб, груды кирпичей. Рядом с котлованом стояла бетономешалка, неподалеку от нее стоял одноковшовый экскаватор. Экскаватор…

А что, если прораб зайдет в особняк проверить развязку кабелей, расположение водопроводных и газовых труб? Фрейзер кисло улыбнулся: именно этого Брюнель и ждет. Он бросил взгляд на крышу особняка. Все, что чуть крупнее голубя, приведет в действие систему электронной сигнализации. Еще во время де Грюиля тревога несколько раз включалась потому, что по крыше бродила кошка. Так ему сказали в местном полицейском участке.

Фрейзер снова посмотрел вниз. Со стороны стройки неторопливо шла блондинка, ее длинные волосы матово блестели в свете уличного фонаря. На ней были черная кожаная куртка, очень короткая юбка — подчеркнуто ритмичное движение бедер выдавало в ней опытную проститутку. За ней не очень уверенно шел высокий мужчина в длинном плаще и мягкой фетровой шляпе, с небольшим портфелем в руке.

Блондинка остановилась, повернулась к мужчине и, дождавшись, когда он подойдет ближе, заговорила с ним, призывно изогнув талию и проводя языком по губам. Поговорив некоторое время, они медленно пошли дальше, но вскоре опять остановились. Мужчина переступал с ноги на ногу и озадаченно скреб затылок.

Нервничает, подумал Фрейзер. Не уверен, сколько она с него заломит. Такого надо приободрить. Девица игриво крутила сумочку, откидывала голову, демонстрируя соблазнительный изгиб шеи, короче — «цепляла» клиента. Туго продвигается, решил Фрейзер. Полегче, Ирма, не спугни его, это новичок. Заставь его поверить, что ты милая, добрая девушка, убеди его, что он действительно тебе нравится. Отложи разговор о деньгах на потом и ты заполучишь его с потрохами.

Девица тем временем взяла мужчину под руку, и они медленно пошли рядом, о чем-то тихо переговариваясь. Сейчас она вела себя, как игривый котенок, но мужчина все еще продолжал колебаться. Напротив дома Брюнеля тротуар немного расширялся, образуя площадку, где стояли телефонная будка и столбик с почтовым ящиком. Они направились к этому неосвещенному месту. Фрейзер перегнулся через перила ограждения крыши. Света в телефонной будке не было. Как, впрочем, и телефона, подумал Фрейзер. Наверняка какая-нибудь парочка позаботилась об этом.

Проститутка и ее спутник скрылись в тени будки. Вот и славно, крошка, одобрил ее действия Фрейзер, покажи ему, на что ты способна. А если через пять минут он не забудет о своих финансах, бросай игру и возвращайся к своей основной профессии хирурга. Он снова взглянул на дорогу. Интересно, Модести уже припарковала свою машину? Она сказала, что хочет присмотреться к этому месту, так сказать, на уровне земли, и сделать несколько снимков, но, учитывая расстояние и ракурс, ее камера вряд ли зафиксирует мелкие детали. Настроение Фрейзера начало падать.

А тем временем Модести Блейз обнимала в тени телефонной будки Уилли Гарвина и, прижавшись к нему щекой, внимательно рассматривала через его плечо дом Брюнеля. Портфель Уилли стоял у их ног. В нем покоился мощный фонарь, работающий от батарей. Одна стенка портфеля представляла собой фильтр, который глушил видимый световой спектр и пропускал лишь инфракрасные лучи. Приспособление уже работало, инфракрасные лучи были направлены на входную дверь особняка Брюнеля.

Модести раздвинула полы длинного плаща Уилли и сняла с его пояса тридцатипятимиллиметровую камеру «асахи-пентакс», приспособленную для съемки в инфракрасном свете. Положив правую руку с камерой ему на левое плечо, она тихо сказала:

— Приподними меня на несколько дюймов, Уилли.

Модести почувствовала, как ладони на ее талии слегка напряглись, и она повисла в воздухе. Отрегулировав телескопический объектив и сделав четыре снимка входной двери, она попросила:

— Теперь опусти на минутку.

И чуть сдвинула ногой портфель, чтобы невидимый луч падал на окно цокольного этажа.

— Еще раз, Уилли.

Сделала еще шесть снимков.

— Готово.

Стоя на крыше, Фрейзер смотрел на припаркованные автомобили и гадал, в каком из них сейчас находятся Модести Блейз и Уилли Гарвин. Стрелки его часов показывали половину первого ночи. В час они должны встретиться у Модести. Он пожал плечами, последний раз посмотрел вниз и пошел к служебной лестнице.

Уилли Гарвин держал в руках тонкую пачку просушенных снимков. Они с Фрейзером вышли из фотолаборатории, пересекли кабинет Модести и оказались в просторной гостиной.

Фрейзер пребывал в не лучшем расположении духа, и даже стакан великолепного бренди, который он держал в руке, пока еще не оказал своего умиротворяющего воздействия. Отчасти это объяснялось усталостью, отчасти — недовольством собой. Он видел на Уэлбери-сквер мужчину и женщину, причем видел их отчетливо, но так и не разглядел в них тех, кого все время высматривал. И понял это только здесь, вернувшись в пентхауз: на столе лежал парик, который Фрейзер сразу же узнал, Модести еще не успела снять черную кожаную куртку.

Сейчас она уже переоделась и сидела на большом диване, в роскошном китайском халате, который придавал ее красивому лицу с высокими скулами что-то неуловимо азиатское. По широким пурпурным рукавам струились причудливые золотые драконы. Модести отсутствующим взглядом скользила по богатым персидским коврам, которые покрывали пол гостиной.

Несколько мгновений Уилли Гарвин молча смотрел на нее, словно любуясь открывшимся ему пейзажем, и негромко окликнул:

— Принцесса…

Модести приподнялась, улыбнулась и взяла фотографии. Внимательно рассматривая их, она по очереди передавала снимки Фрейзеру, который придирчиво изучал их и складывал рядом с собой на диван.

— Ну и что здесь такого, чего мы не знали раньше? — буркнул Фрейзер. — Не могли даже как следует навести сканнер на вход, хотя нет, здесь нормально. Тот, кто сказал, что дополнительная рекогносцировка не помешает, ни черта не знает о доме двадцать восемь на Уэлбери-сквер.

— Что ты не идешь домой? — осведомился Уилли.

— Потому что мне нравится бренди, которое подают в этом доме. Он отвлекает меня от мыслей о том, что со мной сделает Таррант, когда вернется и узнает, что я вам рассказал об истории с бумагами и что вы оба уже покойники, потому что затеяли сущий идиотизм.

— Ну это ты размечтался.

Модести задумчиво перебирала фотографии.

— Я и не рассчитывала, что мы обнаружим какую-то лазейку. Просто надо было почувствовать ситуацию. И сегодняшний вечер вовсе не потерян напрасно.

— Почувствовала ситуацию? Хорошо, а что дальше?

Фрейзер сделал внушительный глоток и сердито посмотрел на Модести.

— Мы думаем, — ответила она. — Что ж, Уилли, давай подведем итог.

Следующие десять минут Уилли Гарвин ходил с полузакрытыми глазами по комнате и говорил.

Он произносил слова медленно, но анализировал варианты от вероятных до невозможных и совершенно фантастических и ни разу не запнулся. Он говорил о системах сигнализации и электронных приборах слежения, о стандартных способах вскрытия сейфов при помощи медицинского стетоскопа, о газовых и лазерных резаках.

Он привел данные хронометража каждой операции, оценил их сложность. Он подробно остановился на методах проникновения в дом — через входную дверь, сзади, с крыши и через цокольный этаж. Он говорил о канализации и подводе электроэнергии, о маскировке и скрытности. Закончив свой монолог, он сел, закурил сигарету и сказал:

— На каком бы из вариантов вы ни остановились, в каждом полно своих «но» и «если», не говоря уже о явных препятствиях.

Модести кивнула. По выражению ее лица невозможно было понять, довольна она или разочарована.

— Отлично, Уилли. Теперь ситуация предельно ясна. Прежде чем приступать к обдумыванию чего-то остроумного, полезно избавиться от хлама стереотипов. Но в данном случае, Уилли, милый, в первую очередь надо прекратить рисовать себе проблему как нечто сложное и безумно запутанное. Будем иметь это в виду и отправимся спать.

Фрейзер встал.

— Это сложно хотя бы потому, что план операции неизбежно будет сложен. И не в ваших силах упростить его, — он снял с вешалки плащ, — что ж, было очень интересно, благодарю за серьезный подход к делу.

Модести улыбнулась.

— Мы только начали всерьез обдумывать дело, Джек, — вместе с Фрейзером она подошла к дверям частного лифта в огромном холле пентхауза, — я знаю, времени у нас мало, но если появятся идеи, я сразу же тебе позвоню.

Фрейзер с сомнением посмотрел на Модести и сказал:

— Ты очень милая девушка. Жаль только, что такая непроходимая дура. Вероятно, мне придется эмигрировать.

Он через силу улыбнулся, немного смягчил взгляд и вновь превратился в персонаж, который привык играть все эти годы. Застенчиво протянув вялую ладонь, он потупил глаза и смущенно произнес:

— Что ж… спокойной ночи, мисс Блейз. Было очень приятно. Большое спасибо.

Когда Фрейзер уехал, Уилли смущенно поскреб в затылке.

— Может быть, он прав, Принцесса. Нам надо взглянуть на все это дело под совершенно иным углом, иначе у нас не будет ни одного шанса. Лично у меня пока нет ни одной идеи.

— Иной угол означает иное направление мыслей, а для этого тебя должно осенить, Уилли. Ты прекрасно это знаешь. Просто настрой свое сознание на решение проблемы и забудь о ней. Спокойной ночи.

— Уговорила.

Уилли взял ладонь Модести и прижал к своей щеке — это был своего рода ритуальный знак дружбы и высочайшего доверия, которым они пользовались только наедине.

— Пойду запру двери.

Одна из спален пентхауза была постоянно зарезервирована за Джайлзом. Прежде чем лечь, Уилли тщательно проверил сигнализацию. Он не забыл, что Джайлз Пеннифезер вернется только под утро. У него был свой ключ к лифту; ему показали, как пользоваться потайной кнопкой, чтобы открыть двери шахты на верхнем этаже. Да и ночной портье уже знает его в лицо. И тем не менее, в качестве дополнительной меры предосторожности Уилли перевел рычажок на панели лифта в положение «160 фунтов»: если кому-нибудь придет в голову подняться вместе с Джайлзом, лифт просто не поедет.

Убедившись, что ничего не забыл, Уилли отправился в постель. А поскольку ему совсем не хотелось думать о доме на Уэлбери-сквер, он стал размышлять над своей текущей задачей: как добиться более тесных и желательно горизонтальных взаимоотношений с Эрикой Нолан, двадцатисемилетней профессоршей социологии из Лидса, чьи философские концепции он находил смехотворными, а отдельные части ее тела — великолепными. Через минуту он уже спал.

Когда Модести проснулась, Джайлз уже вернулся домой. Было почти пять утра. Модести слышала, как он на цыпочках прокрался в спальню, откуда, не зажигая света, на ощупь направился в ванную. Через несколько минут Модести тихо окликнула:

— Можно подумать, Джайлз, я сплю, — она села и включила ночник.

— Ой, извини, — Джайлз выглянул из ванной, стаскивая с себя свитер, — я разбудил тебя, когда разбил пузырек с ароматической солью для ванн?

— О Боже, неужели опять?!

— Я пытался почистить зубы в темноте, и эта штука упала. Знаешь, а эта лимонная зубная паста ничего, никогда раньше не пробовал. Хорошо пахнет. Только не очень пенится.

— Это был крем для рук, дорогой.

— А, понятно. Этим все и объясняется. Я имею в виду, почему она не пенится.

— Да, вероятно, именно поэтому. Много было работы?

— Не очень, — Джайлз сбросил рубашку, — в основном сидел на телефоне и читал «Ридерс дайджест». Один раз позвонили с круглосуточной автостоянки, ну, знаешь, через дорогу от нас. Паренек уронил на ногу аккумулятор и немного поранился. Мне пришлось направить его в больницу. Это тебе не Калимба.

— Да, совсем не Калимба, — Модести с умилением смотрела, как Джайлз натягивает пижаму, и вспоминала время, проведенное в примитивной операционной, — Калимба более соответствовала твоему стилю, Джайлз.

— Да, я тоже так считаю. Я уже отправил несколько писем, может, мне повезет и я снова получу такую работу, — Джайлз подтянул пижамные штаны. — Знаешь, Модести, это так здорово, что ты разрешила мне пожить здесь.

— Будь как дома. Ты так и останешься стоять или все же ляжешь в постель?

— Иду, иду, — сказал Джайлз и залез под одеяло, — хорошо провела вечер?

— Я бы сказала, не без интереса. Ой! Да ты весь окоченел!

— Полчаса сидел в этом ледяном гараже, пока ждали скорую помощь. Лучше пока не прислоняйся ко мне.

— Если мужчина в моей постели близок к точке замерзания, он всегда может рассчитывать на долю моего тепла.

Джайлз засмеялся и, изловчившись, сумел оказаться под Модести. Она прижалась к нему.

— Тепло, — произнес он довольно, — ты никогда ничего не надеваешь в постели или это специально для меня?

— Никогда. Но ты можешь этим воспользоваться, я не возражаю.

— Обязательно воспользуюсь. Очень мило с твоей стороны. Ой, как здесь интересно, что-то упругое! Слушай, в пятницу мне выплатят жалование. Надеюсь, ты примешь скромную контрибуцию? Я понимаю, что ты богата, но ты же знаешь, что я имею в виду.

— Да, я знаю, что ты имеешь в виду, дорогой. Хорошо. Будем считать это твоим взносом за стол. Но не за постель.

— О Боже! Да я же вовсе не об этом!

— Замолчи, идиот! Я знаю. Я тебя еще не раздавила?

— Совсем чуть-чуть. Но это так приятно. Надеюсь, что не усну.

— Ладно. Пока ты не заснул, послушай. Помнишь двоих, что заявились к тебе в Калимбе? Ну, Джайлз! Они еще допытывались у тебя, говорил ли этот иностранец перед смертью или нет?

— Седой и здоровяк-коротышка? Конечно, помню. С ними что-нибудь случилось?

— Сегодня вечером они ужинали в «Легенде», с ними был человек по имени Брюнель, их шеф.

— Они были там же, где мы? Это очень странное совпадение.

— Странное или нет, но я думаю, это было все же совпадение. Не знаю, видели ли они тебя, Джайлз, но меня точно видели. Брюнель разговаривал со мной. Но, как бы там ни было, некоторое время нам надо будет вести себя предельно осторожно. Уилли Гарвин сегодня ночует здесь, теперь все время нужно быть настороже.

— Ну да, я понимаю. Но почему?

Модести обреченно вздохнула.

— Видишь ли, хотя бы потому, что седой и крепыш могут попытаться отплатить мне. Ты же помнишь, что я с ними сделала?

— Ну конечно! Послушай, дорогая, лучше бы тебе не выходить из дома, пока эти типы болтаются поблизости. По крайней мере с тобой должен быть я. Или, на худой конец, Уилли.

Модести поцеловала Джайлза в ухо.

— Ты не так меня понял. Это ты не должен выходить без меня. Или, на худой конец, без Уилли. Даже на твои ночные дежурства. Особенно на твои ночные дежурства.

— Видимо, я действительно чего-то не понимаю.

— Вполне возможно, что им снова взбредет в голову задать тебе вопрос: не говорил ли что-нибудь таинственный мистер Икс перед тем, как сыграть в ящик. Поэтому один из нас все время будет рядом с тобой, просто на всякий случай.

— Но это же смешно, Модести, — Джайлз прыснул в подушку, — мне не нужен телохранитель!

— И все же ты не станешь отрицать, что в Калимбе я оказалась тебе полезна? — осторожно спросила Модести.

— Нет, конечно! Но, в конце концов, ты девушка, и это неправильно, когда парень стоит и смотрит, как девушка вытворяет такие вещи вместо него. Тем более что я сам собирался поговорить с тем типом по душам.

— Я же странная девушка, этот вопрос мы с тобой, по-моему, уже решили. И как же ты собирался поговорить с ним, Джайлз?

— Ну, я думал, что, как только ко мне вернется дыхание, я поднимусь и для начала выбью у него этот чертов пистолет.

Модести приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Джайлза.

— Пожалуйста, — сказала она нежно, — пожалуйста, выслушай меня как можно серьезнее. Я очень рассчитываю, что тебе больше никогда не придется оказаться в такой ситуации, но если все же это произойдет, никогда, слышишь, никогда не пытайся выбить пистолет или нож из руки противника. Никогда. Это хорошо смотрится в фильмах, потому что человек с пистолетом и тот, кто этот пистолет выбивает, получают зарплату в одном окошке. В жизни это не приводит ни к чему хорошему. Рука — это очень маленькая и очень подвижная цель. Если профессионал наносит удар ногой в голову, даже рука дилетанта может опередить его на несколько дюймов. И никогда не пытайся схватить руку с ножом или пистолетом.

Модести ласково провела пальцем по носу Джайлза.

— Все понял?

— Ну хорошо. И что в такой ситуации можно сделать?

— Иногда — ничего. Поднимаешь руки, как тебе приказывают, и надеешься на удачу.

— Но ты же поступила не так!

— В тот раз — да. Просто мне удалось застать их врасплох. И вообще я хитрая от природы, а с годами стала еще хитрее. Если тебе нужен универсальный рецепт, пожалуйста: атакуй не оружие, а человека, старайся как можно быстрее нейтрализовать его.

— Я видел это на примере седого. А что ты сделала с другим?

— Я ударила его рукой сюда, — Модести провела пальцем по подбородку Джайлза, — и коленом сюда.

Ладонь Модести скользнула по его животу.

— Но у тебя это тоже не получится, Джайлз. Здесь нужна очень четкая согласованность движений. И вообще, зачем тебе все это надо? Хватит. Ты будешь спать или мы все же займемся любовью?

— А одновременно нельзя?

— Давай попробуем. У меня есть идея, как это можно совместить.

— Ты чудо, Модести.

Джайлз прикоснулся пальцами к ее щекам, и она почувствовала, как тело начинает охватывать волна возбуждения. Джайлз не был искушенным любовником, ничего общего с популярными героями дамских романов, этакими перпетуум-мобиле, но его объятия и ласки словно обладали странной целительной силой…

Фрейзер позвонил в десять утра.

— Они готовятся к осаде, — голос его звучал холодно. — Мой человек следит за ними из дома напротив. Судя по количеству посыльных из магазинов, они запасаются продовольствием. Из дома никто не выходит. Они усядутся на этот чертов сейф и не слезут с него до тех пор, пока сами знаете кто не прилетит из Штатов. А когда он откажется играть в эту игру, они позвонят сами знаете в чье посольство и передадут туда документы.

— Я все поняла, Джек. Спасибо за информацию.

— Предупреждаю в последний раз: ничего не затевай.

— Буду держать тебя в курсе.

Модести повесила трубку и вернулась к столу. Уилли читал свежую газету, а Венг, слуга Модести, наливал кофе.

— Еще сэндвич, Уилли?

— Спасибо, Принцесса, я сыт. Как Джайлз?

— Раньше полудня не проснется. Ночью я предупредила его, чтобы в одиночку он и носа не высовывал из дома, но, похоже, сейчас это уже не имеет смысла. По крайней мере в ближайшие несколько дней.

Модести пересказала разговор с Фрейзером и добавила:

— Если они забились в нору, их пока можно не опасаться.

— В конце концов всегда можно найти человека, чтобы прикрыть Джайлза, — кивнул Уилли. — Чуть было не забыл сказать тебе: Уи Джок Миллер снова всплыл.

Уи Джок Миллер, шестифутовая гора стальных мышц с мрачным, иссеченным кинжальными шрамами лицом и черной повязкой на глазу, родился лет сорок назад в Глазго. В течение четырех лет он руководил всеми транспортными операциями «Сети» — базировавшейся в Танжере преступной организации, которую основала и возглавляла Модести. Этот молчаливый человек был прирожденным механиком. Прекрасный инженер, Уи Джок повелевал любыми транспортными средствами, оснащенными колесами, гусеницами, крыльями или парусами. Правый глаз он потерял на службе в «Сети», и его отправили на почетную пенсию в один из гаражей Глазго — организация ценила своих людей и заботилась о них.

Модести помнила, с каким достоинством Уи Джок выслушивал ее распоряжения. Он лишь угрюмо сопел, если трудности казались непреодолимыми, но никогда не подводил ее. Как-то раз один из новых сотрудников «Сети» расценил прочность своих отношений с Модести как свидетельство вседозволенности и попытался надерзить ему — Уи Джок просто сломал ему челюсть.

— Надо обязательно пригласить его поужинать, — Модести задумчиво крутила в руках кофейную чашку, — и пусть берет на себя наш «роллс-ройс». Я люблю смотреть, с каким унылым видом он возится в моторе, хотя ему самому безумно нравится это занятие.

Модести и Уилли старательно избегали упоминаний об Уэлбери-сквер. Они просто ждали внезапного озарения, прекрасно понимая, что форсировать этот процесс невозможно, ибо речь шла о принципиально новой концепции.

— Мне нравится Джайлз, — Уилли лениво листал газету, — что-то в нем есть.

— Ты хочешь сказать, он тебя забавляет?

— Пока не могу сформулировать, что именно. Может быть, все дело в том, что он одинаковый при любых обстоятельствах.

Модести кивнула.

— Он совершенно не умеет притворяться, — в глазах Модести блеснули смешинки. — Я не знаю ни одного человека с такой короткой памятью. Я у него четвертая или пятая женщина, но какая именно — он не помнит, точнее, помнит, но неточно.

Уилли откинулся на спинку стула и, довольно улыбаясь, прикрыл глаза.

— А я отлично помню свою первую девушку…

— Как ее звали?

— Энни.

— Понятно, Энни. А дальше?

— Не знаю, Принцесса. Все в приюте называли ее просто Энни Трах. Отец у нее был сторожем по прозвищу Старая Зануда.

— Сколько тебе было лет?

— Четырнадцать. Как раз перед тем, как я дал оттуда деру. А ей было шестнадцать. Молчаливая, как столб, но очень любила парней. Все это было совсем не романтично. Других девчонок в приюте не было, а ее опекали старшие парни. За пакет леденцов или полдоллара можно было купить полчасика с Энни в бойлерной. Они платили ей двадцать процентов шоколадок. Такая пухленькая девица… Я прямо с ума сходил по ней, очень хотелось узнать, что же ЭТО все-таки такое, но мне никто не присылал леденцов; я был нищий даже по меркам приюта.

— Только не говори, что не сумел надуть ее сутенеров.

— Ну… Там был один такой здоровый парень по кличке Игральная Кость. Настоящий гангстер, помешанный на всяких играх. Я пригласил его сразиться в конкерз и сплутовал. Призом было пятнадцать минут с Энни.

— Конкерз? — Модести засмеялась и поставила чашку на стол. — Ты не возражаешь, если я расскажу об этом Тарранту? Совершенно дивная история.

— Да ради Бога.

— А как же ты смошенничал? Подсунул ему треснувший каштан?

— Нет. Просто мой был из свинца. Я сам отлил его, покрасил, высверлил и привязал к очень прочной веревке. Это заняло целую неделю, зато штука выглядела как настоящая. А прокололся я на том, что потом рассказал об этом Энни. Она донесла Игральной Кости, и все. Мне пришлось смываться из приюта.

Модести закрыла лицо ладонями, плечи ее вздрагивали от сдерживаемого смеха.

— Спасибо, Уилли. Под этот рассказ мы вытрясем из старика праздничный ужин…

Она неожиданно замолчала, лицо ее посерьезнело. Хаотические образы постепенно начали складываться в стройную картину.

Несколько мгновений спустя, когда Уилли Гарвин встал и негромко окликнул Модести, она сказала:

— По-моему, мы нашли, Уилли. Конкерз. Ты сказал, объявился Уи Джок Миллер? Это хорошо. Нам потребуется время на отработку деталей, и еще необходимо специальное оборудование, но оно ни в коем случае не должно навести их на наш след. Об этом позаботится Фрейзер. Ну, это вопрос второстепенный, а у нас совсем нет времени…

Уилли Гарвин ждал, время от времени довольно поглядывая на Модести. Ему нравилось наблюдать за ней в такие минуты, когда эмоциональное напряжение достигало предела. Ее голубые глаза потемнели почти до черноты, изящная длинная шея напряжена. Пройдет совсем немного времени, и она сформулирует свою мысль. Тогда они начнут отработку деталей.

Конкерз? На что, черт возьми, могли натолкнуть ее воспоминания о детской игре?

Через две минуты Модести подняла глаза и сказала:

— Послушай, Уилли…