Неформат

Глава 17

Зажмурившись, Ксюша привалилась к спинке дивана и тяжело выдохнула.

— Кофе? Чай? Вино? Или в дартс дротики пометаем, снимая напряжение? — приоткрыла глаза, выдавив из себя измученную улыбку.

Леня стоял рядом, немного нависая из-за своего внушительного роста, и понимающе усмехался. Было заметно, что его тоже за сегодня измотали.

— Да уж, день оказался сложнее, чем я могла даже представить, — невесело признала Ксюша, хмыкнув. Честно, какое-то такое моральное опустошение, что и осматриваться не хотелось, а ведь первый раз к нему домой попала, любопытно!.. — От кофе не откажусь, а там… может, и на вино соглашусь, с дротиками, коль радушный хозяин предлагает.

Леня рассмеялся и покачал головой с наигранно-суровым видом.

— Нет, мешать алкоголь и метательное оружие точно не стоит, выбирай одно что-то.

— А, ну и ладно! — махнула Ксюша рукой, стараясь встряхнуться. — После кофе разберемся!

Поднялась с дивана и, взяв предложенную Леонидом руку, с некоторой внутренней дрожью переплела их пальцы… И послушно пошла за ним в открытую «кухню»: пространство, отделенное от гостиной только стойкой, за которой можно было к тому же сидеть. Тут, на табурете, и устроилась, пока Леня прошел к рабочей поверхности, где стояла кухонная техника.

Необычный день: и трепетный, и изматывающий, и расстроивший ее порядком. Многое сегодня проговорили, приняв решения, которые будут слишком глобально влиять на обоих… Да и не только на них.

Ксюша вновь прикрыла глаза, придавив их пальцами, пока Леня включал кофемашину.

Ее расстроило то, как дочь приняла все. Марго… непросто отнеслась к знакомству с Леонидом.

Не то чтобы Ксюша рассчитывала на утопичный вариант. Нет. И не ожидала всеобщей любви с первого момента. Ох! Если честно, то до этого утра она даже глобально не размышляла над вопросом, как собирается знакомить дочь с мужчиной, нежданно занявшим огромное и важное место в ее жизни.

Может, в том и проблема? Ведь еще совсем недавно, она и не думала, что появится такой человек.

И все же… Наверное, добавило нюансов и то, что она не хотела объяснять дочери всю тяжесть и небезопасность ситуации, сложившейся из-за махинаций Максима. А потому не так и просто оказалось объяснить, отчего сама Ксюша на выходные поедет к «другу», о котором Маргарита до этого даже не слышала, а дочь будет у бабушки и дедушки. Собственно, Ксения думала и о том, чтоб взять Марго с собой, да и Леня это предложил — ее иногда действительно поражало, насколько точно этот мужчина улавливает тонкости и грани ситуации и ее настроения.

Но тут уже Марго взбрыкнула, явно уловив, что не просто «дружба» у мамы с данным мужчиной. Начала характер демонстрировать, огрызаясь и грубя, что вообще редко случалось. А Ксюше совсем не хотелось все выходные провести в пикировках и конфронтациях с родной дочерью, или между ней же и Леонидом.

Нет, она не ушла, молча развернувшись, поговорила с Маргаритой, рассказала, что они с Леней действительно много общаются в последнее время; что он важен для нее и сильно помог и поддержал Ксеню. Да и сейчас помогает, когда есть причины проявлять осторожность, в том числе и решать проблемы, возникшие с компанией отца Марго. А еще напомнила, что очень любит саму Маргариту, и, чтобы там ни происходило, последнее неизменно.

Казалось, под конец дочь немного расслабилась, хоть и прощалась замкнуто, надув губы. Но на Леню все равно смотрела настороженно и враждебно, правда, к чести мужчины, он делал вид, что совершенно этого не замечает. Не навязывался с ходу в панибратские отношения, разыгрывая лучшего друга подростков, но держался открыто и свободно, просто опуская шпильки Марго, которые дочь все же себе позволила в его сторону.

— Не загружайся, Ксень. Мой Андрей тоже тяжко развод переживал, да и я не дурак, понимаю, что любить меня твоей дочери пока не с чего, так что все нормально, — Леня пытался даже успокоить Ксюшу.

И она была ему благодарна за такое отношение, за рационализм и здравый смысл. Однако все равно расстроилась какой-то частью сознания. Хоть и сама понимала все прекрасно — куча сложностей… Но ведь они с Марго всегда могли поговорить и обсудить любой вопрос! И непонимания между ними не было, находили возможность решить все проблемы. Потому так и давило сейчас на грудь тяжестью и какой-то… не виной даже, нет. В чем она-то, Ксеня, виновата? Но муторно и противно из-за отчуждения, внезапно вставшего между ней и дочерью, зыбкого, неявного, однако такого противного. И как наладить все, как обговорить правильно с дочкой ситуацию, еще не знала. Ничего сейчас в голову не шло, слишком устала. Еще и после разговора с Ольшевским, раскопавшего о Максе такие сведения, от которых голова вообще вскипала, — ничего уже понять не могла в этих махинациях!.. Зачем?!

— Ксюш, ты с сахаром будешь? — голосом, в котором явно слышалась веселая ирония, позвал ее Леня, отвлекая от тревожных мыслей.

И, судя по бодрящему запаху, уже разлившемуся по кухне и дразнящему ее обоняние, кофе был готов, а вопрос призывал ее обратить на это внимание.

Отняв руки от лица, Ксюша расплылась в улыбке:

— Не вздумай! — направив на усмехнувшегося мужчину указательный палец, сурово предупредила она.

Ну, как сурово… Смех прорывался, так что Леня точно понял — он достиг своей цели, развеселив ее.

— Тогда с шоколадом… У меня где-то точно «Киндер» завалялся, я сыну покупал, — не сдался Леонид, продолжая уже откровенно смеяться. — Без десерта не оставлю…

— Фууу, молочный шоколад я вообще не люблю, — искренне скривилась Ксюша, уже отхлебнув горячего кофе.

— Ладно, понял, завтра же свои запасы сладостей пополню горьким шоколадом. А пока, давай, хоть сыром угощу, да виноградом. У меня сыр не простой, брынза и рикотта из овечьего молока, с частной фермы. Любишь такое? — рассказывая, он уже достал продукты из холодильника, ловко нарезая начатую головку сыра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не пробовала, — честно призналась Ксюша. — Но пахнет, — потянула носом, — вкусно. Хотя, что мне может быть страшно после того, как я вареную колбасу из твоих рук ела при знакомстве? — справедливо рассудив, осторожно взяла себе тонкую пластинку.

Однако внутри все еще ощущала, что переламывает что-то, переступает в себе те страхи и убеждения, которые так долго взращивала и которые Леня упорно старался в ней уничтожить, похоже.

Ужинать в начале восьмого вечера… Страх и ужас же! А она сыр жует…

— Со мной тебе вообще ничего страшно не должно быть, — усмешка Лени все больше превращалась в широкую ухмылку, словно он ее мысли читал. — Тем более в еде, — не отставая, он отхлебнул своего кофе, одним махом прожевав целый кусок сыра.

Она понаблюдала за тем, как провиант исчезает.

— Ты голодный, — констатировала Ксюша, почему-то расстроившись, оглядывая скудные запасы. — А кулинария никак не относится к числу моих талантов.

— Ничего, не в первой, я же сам живу, уже приспособился. Закажем что-то, — отмахнулся Леня, отправив в рот жменю виноградин, которые тоже успел поставить на стол между ними. — Тут, на территории поселка, есть пара хороших кафе, одно даже круглосуточное, и с доставкой.

— Удобно, — согласилась Ксюша. — А сыр вкусный, еще и с кофе! — вынесла довольный вердикт, распробовав.

Лене ее одобрение явно пришлось по душе. Нарезав еще сыра и добавив виноград, он извлек из холодильника и оливки. Осмотрел эту нехитрую трапезу…

— Нет, больше на закуску похоже, — поделился с ней наблюдением, ухмыльнувшись… И достал из-под стойки бутылку с вином. Видно, там располагался холодильник. Снял с подставки пару бокалов. — Будешь? Судя по глазам, кофе тебя не особо расслабил? — предложил Леня, но ощущалось, что он не настаивает, просто действительно предлагает и такой вариант отвлечься от всех проблем, что накрыли их сегодня.

А Ксюша вдруг как бы «зависла», разглядывая вино.

Такая неоднозначная же ситуация: они вдвоем у него дома, почти ночь… Все те слова, произнесенные за сегодня, определение статуса, кто и чей…

Всколыхнулось внутри, взбудоражило, возможно, в такую вот нервную дрожь возбуждения выплескивая все переживания, сложности ситуации.

И, несмотря на всю усталость, на непростые разговоры и трудности с дочкой, подставу Макса и неоднозначные новости Ольшевского, чувствовала — между ними вновь словно огненные искры замерцали. Заскользили по коже, заставляя все клетки в теле вспыхнуть, пережимая, сдавливая этим жаром грудь и легкие… Мышцы задрожали мелкой, сладко-беспомощной дрожью, грозя вот-вот превратить это напряжение в пожар.

— Давай! — согласилась на вино немного нервно, как будто тихим отрывистым словом пыталась пригасить воспламенившуюся чувственность…

Господи, ну до этого ли сейчас?! И так хватает проблем.

Или…

Леня ловко откупорил бутылку, при этом внимательно и слишком уж пристально глядя в глаза Ксении. Да она поклясться могла, что его накрыло не меньше — он все то же самое ощущал! И даже немного странно, боязно было настолько явно эмоции другого человека улавливать, когда знакомы не так уж и долго… И вместе с тем, внутри от этого понимания «вкусно» и сладостно как-то.

Вино у Лени оказалось белым.

— Сухое любишь? Из полусладкого у меня только красное, но я такое не особо люблю… Подарили.

— Нет-нет, все нормально. Я сухое и предпочитаю, переношу его лучше, — Ксюша взяла себе бокал, дождавшись, пока Леня наполнит тот на треть.

— Чтоб все проблемы решились? — улыбнувшись, предложил он тост и легко чокнулся с ней.

— Хорошо бы, — поддержала Ксюша вымученной усмешкой, и отпила глоток прохладного вина. — Ммм, вкусно-о-о, — выдохнула, действительно с удовольствием.

Даже глаза прикрыла, смакуя. И все равно! Едва отставив бокал, вновь задумалась о ситуации. Не могла выбраться из трясины этих мыслей.

— Так, Ксень, прекрати! — Леня уже, не хуже ее самой, улавливал настроение и думы Ксюши, видимо. — Сейчас, ночью, мы уже ни с чем не разберемся и не решим ничего. И так за день передумали все, что могли. Завтра, на свежую и трезвую голову думать станем…

— Да, ты прав, — Ксюша со вздохом отпила еще глоток. — Я это умом понимаю, вроде. Но мысли сами лезут… — она чуть виновато передернула плечами.

— Так, ясно. Хочешь, я тебе сейчас экскурсию по дому устрою, — сдвинув в сторону и тарелку с сыром, и их бокалы, Леня ухватил ее за руку еще через столешницу, и потянул в гостиную.

— О, а у тебя здесь мастерская? — заинтересовалась Ксюша, едва поспевая за его широким шагом. — Лучше там экскурсию давай, можно? Очень любопытно, как все это устроено, и где ты работаешь?

— Работаю я в офисе, а это — для удовольствия и отдыха, — рассмеялся мужчина, притянув ее ближе к себе. — Здесь мастерская, в задней части дома, — кивнул. — Пошли, покажу, — и он повел ее в боковой коридор.

По сути, мастерская располагалась в пристройке, которую уже позже добавили к дому. Из-за разницы уровня пола и фундамента, им пришлось спуститься на две ступени, и Ксюша оказалась в святая-святых Леонида. На окнах сейчас были опущены внешние ролеты, но, наверняка, в солнечный день сквозь высокие стекла лилось море света. Имелось и окно в крыше, тоже чтобы улучшить освещение, в котором сейчас то мерцали, то пропадали за облаками звезды в ночном небе.

Все было сделано максимально просто: стены оштукатурены и покрыты краской, на полу простой линолеум. Но тепло, сухо и очень уютно почему-то. А еще здесь пахло… чем-то невероятным, как показалось Ксюше. Умом понимала, что глиной же, наверное. Но ей почему-то казалось — волшебством!

Больше трети комнаты занимали деревянные стеллажи. На полках без какого-то видимого порядка были расставлены миски, чашки, статуэтки, разные кувшинчики…

— Так, и почему это все здесь, а не у нас в галерее? — с улыбкой и шутливым упреком в голосе, уточнила Ксюша.

В голове немного шумело от пары глотков вина, что успела выпить, в теле разливалась приятная легкость и тепло. Она с каким-то трепетом и восторгом изучала окружающее. Нежданная робость вдруг нахлынула, хотелось коснуться гладких боков мисок всех оттенков коричневого и даже черного цветов, взять в руки, ладонями ощутив «теплоту» керамики… Но Ксюша чего-то застеснялась.

Леня же на ее шутливую претензию расхохотался. Он, вообще, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа, несмотря на все их сегодняшние проблемы.

— По большей части, это все пробы и неудачи, а не действительно что-то стоящее, что можно у вас выставлять, — отмахнулся он.

А Ксюша все-таки решилась взять с полки одну из кружек.

— Можно? — на всякий случай уточнила. Леня кивнул. — Она черная из-за обжига, да? По традиции, кефиром обжигал или каким-то новым способом? — рассматривая керамику, которая прям с каким-то кайфом ей в ладонь легла, поинтересовалась Ксюша.

— С кефиром, — кивнул Леня, посмотрев на нее с интересом. — А ты откуда в курсе о нюансах?

— Я люблю все красивое, — улыбнулась, наконец, и она, вспомнив, как Ольшевский такое про нее говорил. — И читать об искусстве люблю. Да и обо всем, что с этим связано.

— Ясно, значит, теперь мне есть, у кого спрашивать и уточнять детали, — подмигнул ей мужчина. — Может, и лепить что-то пробовала? На круге работала? — забрав у нее из рук чашку и отставив на стеллаж, Леня потащил ее в другой угол комнаты, где стоял гончарный круг.

Ксюша шла за ним, как будто зачарованная.

— Не пробовала никогда, — почему-то шепотом призналась. — Хотелось, но я не способная к такому, красивому… только восхищаться могу со стороны… — призналась, стесняясь.

Леня фыркнул, обхватил ее на секундочку руками за пояс, прижал к себе, а потом подтолкнул к кругу.

— Ксюш, ты себя сейчас слышишь? «Не читал, но осуждаю»? Сама же сказала, что не пробовала, так почему уверена, что не способная? — словно вычитывая, но мягко и без реального упрека, спросил. — Я же тебе рассказывал, сколько сам времени потратил на элементарщину, а ты на себе крест ставишь заранее. Так не пойдет! — решительно подвел он итог. — Давай попробуешь.

— Сейчас? — даже испугалась немного Ксюша. Накатил вечный страх оказаться «хуже», «неспособной»…

— Ну, можно и сейчас, — пожал Леня плечами, кажется, не замечая ее состояния. — Не серьезное что-то, ты же устала, наверняка. Да и одежда неподходящая. Хоть глину в руках ощути. Сейчас я тебе фартук дам…

И не успела Ксюша оглянуться, как оказалась усажена на какой-то табурет у низкого столика. На нее натянули плотный темно-синий фартук, прямо поверх очень недешевой шелковой блузы и шерстяных классических брюк, что Ксюша надевала на работу. Вообще не подходящее облачение! А Леня уже совал ей в руки кусок глины, который откуда-то достал — казалось, собственная идея невероятно воодушевила мужчину.

— Смотри, для начала глину надо размять, — говорил Леня, уже разрезав кусок глины пополам струной. А Ксюша не успевала даже увидеть, откуда он извлекал инструменты и материалы, растерялась окончательно. — Держи, — вручил ей Леня плотный комок. — Надо делать вот так.

И он принялся мять, сжимать, отбивать свой кусок глины, словно тесто вымешивал. Ловко, умело, так, как будто это не представляло никакой сложности. А Ксюша едва могла глину руками смять.

— Что-то у меня не выходит, — все с той же растерянностью, рассмеялась она, пытаясь повторить хоть что-то из того, что он ей показывал.

— Не страшно, дело практики, — успокоил ее Леня, — руки привыкают. Первые разы и я не понимал, как это получается, — говоря все это, он продолжал месить глину. — Сейчас на моем попробуешь, — спустя пару минут, он бухнул глину перед ней, забрав тот кусок, что Ксюша пыталась так же подготовить, но, скорее, просто «пожмакала».

И до того, как она поняла его задумку, Леня вместе с табуретом, развернул Ксюшу к гончарному кругу, поставил рядом миску с водой, которую набрал в раковине, расположенной неподалеку, и которую Ксеня поначалу даже не увидела. Когда успевал? У нее голова кругом шла от этой активности.

— Я тебе помогу.

Не замечая, кажется, что она уже в полной прострации из-за обилия новых действий и его сногсшибающего воодушевления, Леонид пристроился сзади, словно обхватив всю Ксюшу собой.

Было заметно, что ему действительно хочется ей показать, дать почувствовать, увлечь этим делом так же, как он сам глиной увлечен. И, несмотря на пока полное непонимание процесса, Ксюша чувствовала восторг. Ей уже тоже стало интересно, весело, суматошно и забавно. А еще, хоть и не очень выходило нечто толковое, но оказалось весьма приятно руками ощущать мягкость и упругость глины, эту непривычную, но будто бы живую текстуру материала, который и сопротивлялся, и поддавался ее руками одновременно.

Леня, тем временем, успел установить глину на круге и сейчас привел тот в движение, показывая Ксюше, как держать ладони на материале. Ее спина была плотно прижата к его груди, а его бедра крепко обхватывали ее ноги, когда мужчина, немного перегнувшись через Ксюшино плечо, вводил ее в тонкости работы с кругом и глиной. Его ладони накрыли ее руки. Несмотря на фартук, они оба уже прилично извозились в глине и, наверное, смахивали на подростков, весь день прогулявших в грязи.

— Тут необходимо придавить, но мягко, придерживая второй ладонью. И лучше всего получается формировать и центровать, когда на себя подаешь глину… — рассказывал Леня.

Его губы были совсем рядом с ее щекой, и при каждом слове кожу Ксюши овевало теплым дыханием. Она чувствовала шероховатость и структуру его кожи. Да и весь жар большого и мощного мужского тела с каждой секундой все больше обволакивал ее, все явственней отвлекая от смысла рассказа. Зато ярче заставляя чувствовать то, насколько они близки…

Когда, как переключилась — непонятно. Но тело само решало уже, видимо. Стало душно, а по коже будто огоньки пляшут. Под волосами на затылке выступила испарина, и воздуха как-то резко не хватает. Она тот втягивала, глотала пересохшими губами, понимая, что слишком шумно. И это ощущение влажной, гладкой, упругой глины под пальцами, на которые давят его жаркие руки!.. Все будоражит, дразнит!

А еще сильнее — чувство однозначной твердой пульсации его паха, прижатого к ее ягодицам, отчего Ксене очень хотелось поерзать, дразня и распаляя его еще больше. И она поддалась этому желанию… Ксюша сама себя не узнавала — чтоб вот так дерзко, однозначно… Но ей это даже нравилось, если честно!

— Черт! — Леня ругнулся и, замолчав, с силой прижался лицом к щеке Ксюши. — Кажется, это была не самая разумная идея…

— Не знаю, мне все нравится, — задыхаясь, не согласилась она.

Леонид вдохнул так шумно, что у нее дрожь пошла по спине от звука, с которым он втягивал воздух сквозь зубы. С губ Ксюши из-за этого сорвался какой-то тихий, истинно женский стон. Он выдавал с головой ее трепет, тягу к нему и чувственную капитуляцию, с которой она и не думала в это мгновение сражаться.

А для Леонида ее стон, словно новым стимулом стал. Похоже, позабыв пока и про глину, и про гончарный круг, да и про все, что он ей тут только что объяснял, Леня ухватил ее бедра ладонями, подтягивая ближе, плотнее, усадив на себя, по сути. Да и Ксеня не противилась, подавалась ему навстречу! И плевать на уже испорченную одежду!

Повернула голову, как-то слепо, словно наощупь, хоть глаза и открыты, своими губами его рот разыскивая, по пути кусая скулы и щеки Лени — одурманил ее? Этим жаром, своим запахом, надежностью и страстью, внезапным огнем тел, что только с ним и ощущала в жизни. Похоже на то…

Пальцами вцепилась в его сильные бедра, обтянутые джинсами, пачкая ткань и не замечая, забыв, что сама вся в глине. И, наконец, добралась до губ Лени! Оба застонали, набросившись на рты друг друга так, словно оголодавшие. Даже странно немного, и страшно… потому что эмоции такой силы захлестывают, какой обоим еще не приходилось ощущать. И оба же понимают — все, Рубикон. Назад никто не будет отступать, уже не разойдутся, не сумеют просто. Все магнетическое притяжение, страсть и жар, что изначально между ними вспыхнули, уже не позволят свернуть назад. Не в этот раз. Уже сил нет. До конца только идти. Вместе…

Он впился в ее рот с такой жаждой, что Ксюшу затрясло. В голову ударило горячей волной, сметающей любые доводы разума. Да и просто, видимо, они оба устали быть разумными и помнить о чем-то, кроме дрожи их тел и невыносимой почти тяги друг к другу.

И, главное, ушла, сгинула та нервозность и неуверенность, владеющая ею на кухне. Вместо этого появилось очень четкое, хоть и хрупкое пока понимание, что все они делают правильно.

Рот Лени захватил ее губы в плен, прикусывая их, проникая между ними языком. Его руки ловко справлялись с пуговичками на ее блузе, а вот фартук, похоже, ему вообще не мешал. Ксюша же просто насытиться их поцелуем не могла.

Он немного приподнял ее, разворачивая. Ксюша поддалась, пересела, оторвавшись от его рта лишь на пару секунд, позволив Лене стащить фартук ей через голову. Ее блуза уже была распахнута его стараниями. А под ней — тот самый черный кружевной комплект, который когда-то купила, поддавшись импульсу. Не готовилась и не думала сегодня, просто, видимо, он ей удачу приносил… У мужчины с губ сорвался жадный вдох, а глаза потемнели из-за того, что зрачки расширились, затопив радужку. И такое какое-то собственническое выражение вспыхнуло, от которого у Ксюши по спине мощная дрожь прошла, возбуждая и будоража еще сильнее.

— Сладкая моя! Потрясающая! — с восхищением выдохнул Леня, притянув ее вновь на себя, усадил сверху, а сам впился ртом теперь в ключицу Ксюше, начал расстегивать ее брюки.

Но и она не хотела отставать, тут же принявшись расстегивать рубашку Лени неловкими, заскорузлыми от засыхающей глины пальцами. Тянула ткань, а он позволял ей раздевать его.

С жадностью, которой от себя не ждала, прижалась своей кожей к его обнаженной груди. И, наконец-то (!), сделала то, о чем мечтала еще когда-то после пробежки: наклонившись, дорвалась ртом, языком, губами до его плеч, шеи. Прижалась своим животом к его, чувствуя, как напряженно поджимаются мышцы пресса Лени, когда ее язык добрался до его соска и обвел, оставив влажный след; как толкается в ее промежность его напряженный член, пульсацию которого ощущала и через слои еще оставшейся на них одежды.

— Господи, как давно мне тебя попробовать хотелось! — рассмеялась Ксеня, но даже не от веселья, а от избытка возбуждения, от куража, который голову кружил!

В вине, которым он угостил, дело? Нет! Точно знала, что те пару глотков — не при чем. Это все он — этот конкретный мужчина!

— Ты вкуснее шоколада, — чуть укусила Леню за плечо, заставив и его низко застонать и засмеяться разом.

— Спорный вопрос, сладкая, по мне, так это ты самая вкусная, — хрипло оспорил он это заявление, намотал ее волосы на свою ладонь и, запрокинув голову Ксюше, вновь напал на ее рот, будто и правда проверял вкус.

Алчно, горячо, но при этом и осторожно, не причиняя никакого дискомфорта. А Ксюша со своими руками совладать не могла: до каждого участка его кожи пыталась дотянуться, прикоснуться, погладить или сжать, впиваясь ногтями, когда Леня заставлял ее стонать, прикусывая и засасывая губы Ксюши.

И оба в один момент поняли, что достигли точки накала: терпения не осталось, рассыпалось, казалось, с тихим звоном в их ушах. Поцелуев и этих ласк уже невыносимо мало.

Леня опустил ладонь, расстегнул ее брюки, скользнул внутрь, пока не сдвигая кружево белья в сторону. И, черт, да! Она была такой влажной и горячей! Он и через ткань ощущал! Хотел бы пальцы в эту влагу окунуть, но, елки-палки! Черт его дернул ее лепке обучать! До сих пор же руки в глине!

Но и вот так, через кружево, ощущать ее желание и влажность — одурительно возбуждающе! О таком ярком и страстном ответе тела желанной женщины можно только мечтать, ей-богу! Растер эту бархатистую влагу по нежным складкам, не отрываясь ото рта Ксюши, не прекращая их поцелуя. Глотал ее стоны. Точно хотел знать, что не только у тела женщины, но и у нее самой нет никаких возражений от того, к чему они, со всей очевидностью, движутся.

— Ксюша?.. — прошептал ей в рот, чуть приподняв любимую и начав стягивать с нее брюки.

Хотел спросить «ты уверена», но она его опередила:

— Все нормально, у меня спираль стоит, Лень, — привстав, чтобы ему было удобней, Ксюша тоже решила избавить его от остатков одежды, похоже.

И у нее сомнений не имелось, судя по всему.

А вот он от этой фразы замер — как по голове бахнуло то ли догадкой, то ли пониманием, а то и просто откровением.

— Ксюш, а у тебя были другие мужчины, помимо мужа? До него? — перехватив ее руку, Леня с трудом отлепился от сладких и таких желанных женских губ.

Прижался лбом к ее лбу, заглядывая в глаза Ксени. Но не остановил своих поглаживай ее горящей плоти. Да и сам, привстав, помогал ей с него джинсы снимать, белье. Не собирался тормозить, просто хотел знать…

Наконец-то обнажены оба… И физически, и душевно, казалось, готовы все друг другу открыть.

Ксюша застыла. Прикусила нижнюю губу и, как-то исподлобья глянув ему в глаза, покачала головой.

— Я что-то не так делаю, как тебе нравится? — голос уверенный, ровный, тон чуть веселый… А он смотрит в ее глаза и видит, что испугал, задел…

И от ее ранимости, нежности и этой вот… неопытности — крышу сносит. А в груди — огонь, горло давит, легкие жжет.

— Ты — шикарна! — рыкнул в ее губы от избытка чувств и желаний, что душить начали. — Это я боюсь не оправдать твоих ожиданий, сладкая! — насмешливо поддел, плотно и тесно прижав их тела, уже полностью обнаженные.

— Леня, не выдумывай! — рассмеялась она, крепко обняв его за шею, судя по всему, забыв о своей растерянности.

Ее бедра ерзали по его паху; ладони, и у Ксюши все еще измазанные глиной, уже высохшей, шершаво царапали его плечи, голую грудь, скользили по рукам, которые он от Ксюши оторвать не мог. Какое-то сплетение тел, ртов, конечностей! Гребанная петля Мебиуса из тел, в которой фиг разберешь, где он заканчивается, а где уже Ксюша началась! И Лене даже дополнительно не хотелось ничего! Никакой чертовой стимуляции, хоть бы раньше времени не кончить от одного ощущения ее влажных складок, прижатых к его каменно-возбужденному члену!

Нет, точно тянуть некуда!

Откинулся, уперся спиной в стену, благо, что гончарный круг у той стоял и они сели близко. Приподнял Ксеню, с такой жадностью ухватившись за ее ягодицы пальцами, что красные полосы остались, хоть бы синяков не было завтра… не хотел ей боль причинить. Впился в губы, кайфуя от такой же жадной атаки ее губ. И ловко, легко, по наитию какому-то, словно бы уже десятки раз так делал, зная ее тело наизусть, рывком ворвался в обжигающе-сладкое тепло, впитывая ее тактильно, познавая каждой своей клеткой, кажется, теряя остатки разума окончательно!

— Леня! — Ксюша простонала его имя, с такой силой вдавив пальцы в плечи любимому, что точно поцарапала.

Но у нее сейчас не было сил думать об осторожности или благоразумии. У нее просто никаких мыслей не было! Тело горело, и этот его первый удар, проникновение, будто бы разделившее все на «до» и «после». Никогда уже ее тело не станет прежним. Сама Ксеня не сможет его, как ранее, воспринимать! Потому что не знала, что способна вот так пылать! Испытывать такой миллиард ощущений от процесса, механизм которого давно знала бы вроде, да и не раз с мужем пробовала, в общем-то, не жалуясь на сексуальную сторону…

Но с этим мужчиной, с Леней, все было иным. Острее, сильнее, почти невыносимо! Грудь распирало от внутреннего жара, словно огненные язычки, поднимаясь от паха, — оттуда, где он продолжал жарко и глубоко, сильно и мощно насаживать ее на себя, — изнутри разгорались, по нервам, обжигали все в ней. И эти ожоги дарили невероятно сильное удовольствие.

Ксюша кричала и стонала, не стесняясь его кусать, перемежая эти метки поцелуями. Выгибалась, подставляя свою грудь под его алчные и жестки губы, умеющие при этом невероятно нежно дразнить и тут же прикусывать соски, отчего она почти срывалась за грань, до которой еще могла такие ощущения выдержать! Но стоило ощутить, как именно его пальцы сжимают ее ягодицы, словно для Лени жизненно важно Ксюшу из рук не выпустить; как его член все глубже и глубже вонзается в ее плоть, заставляя сжиматься, пульсировать все внутри живота — и та тонкая грань крошилась, дрожала, признавая, что вот-вот рухнет под страстным, яростным напором и натиском невероятного мужчины! И у нее не было ни сил, ни желания, ни возможности сопротивляться, демонстрируя выдержку.

Ее стоны сводили его с ума, превращали в какого-то пещерного человека, дикаря, первобытно помешанного на своей женщине, остро осознавшего ценность и уникальность связавших их переживаний и эмоций.

А у нее все тело вибрировало, пульсировало всем тем, что Ксюша испытывала, тем, что он ее заставлял ощущать! Она подавалась навстречу его толчкам, и выгибалась назад, когда Леня губами ее соски прихватывал, покусывал, прижимал. Женские бедра скользили и елозили по его паху, по влажной и потной от этого удовольствия коже, усиливая наслаждение обоих.

— Держись за меня, Ксень! — хрипло, низко велел Леня, еще сильнее вдавив любимую в себя, сжав ладонями ее попку.

Понимал, что Ксюша уже забыла — они на табурете, и из опоры у них только стена. Обоих будто затянуло в самый эпицентр шторма. И ничего уже не замечают, кроме влажной испарины, горячих, сладко-соленых капель пота на их коже; сплетенных тел; ее ног, скрещенных за спиной Лени; его пальцев, буквально вонзающихся в ее плоть все алчней, с каждым толчком напряженного члена в податливое тело женщины, делающих их плоть — одной.

И в какой-то момент этого стало с избытком, чересчур: Ксюша вдруг всем телом вжалась в него, застыв, задрожав каждой мышцей. Запрокинула голову, каким-то поразительно хрупким изгибом шеи, и так застонала… У Лени сорвало крышу!

Он чувствовал пульсацию ее тела, на вкус, наощупь осязал ее оргазм, который доставил любимой! Самого накрыло так, что безумным стал: один мощный толчок, второй, третий… И он сам кончил с сиплым тихим стоном, вдавив ее в себя, прикусив кожу над ключицей Ксени.

На несколько минут в мастерской повисла тишина, полная, укутывающая, баюкающая их. Тела охватила истома. В голове звон и оглушенность. Разморило, казалось, пошевелиться не смогут. Только руки Лени крепко-крепко держат ее тело, даря опору и защиту, даже в момент такой уязвимости и открытости. И дыхание одно на двоих…

Она дышала горячим и плотным запахом его кожи, наслаждалась мягким поглаживающим касанием больших мужских ладоней. Ни о чем думать не хотелось. Теплая, медовая… или шоколадная (?) нега и в теле, и в голове. Счастье! Такое непривычное и не обыденное. Совершенно новое для нее.

И вдруг Леня резко выпрямился, не разжав своих объятий, тем не менее. И сквозь зубы ругнулся:

— Елки-палки! Я же так и не подарил тебе подарок, который с утра таскаю в машине! Замотался со всеми этими событиями!

И искренняя досада мужчины из-за этой «оплошности» вдруг вызвала у Ксюши искренний и счастливый, невероятно легкий смех. Похоже, ему удалось ее собой расслабить куда лучше еды и алкоголя…