Нежить

Глава 4

10–26 миртула, год Голубого Пламени

За годы жизни Аот нанес на свое тело множество татуировок, дававших ему возможность при необходимости мгновенно воспользоваться заключенной в них магией, и ему было не привыкать к болезненным ощущениям от повторяющихся прикосновений иглы к коже. При обычных обстоятельствах он даже не обратил бы на это внимания.

Однако на этот раз наездник почувствовал вспышку боли, словно к его глазам и векам приложили раскаленный уголек. Он отпрянул на стуле.

— Что, во имя Черной Руки, это было?

— Простите, сэр, — сказал татуировщик. — Проблемы с магией коснулись и меня. Теперь и мне сложнее пользоваться своим искусством.

— Постарайся уж быть поосторожнее!

— Да, сэр, — художник заколебался. — Мне продолжать?

Хороший вопрос. Действительно ли Аот хотел, чтобы этот негодяй продолжал наносить на его веки и кожу вокруг глаз магические символы, призванные дарить здоровье и остроту зрения, несмотря на то, что из–за непредсказуемости волшебства результат мог оказаться совершенно противоположным?

— Да, — произнес боевой маг. Поговаривали, что этому татуировщику удалось вернуть зрение уже двоим ослепшим легионерам. Учитывая, что священники ничем не смогли ему помочь, Аот не знал, есть ли у него выбор.

Игла снова пронзила его веко, но на этот раз он не почувствовал обжигающего жара. И тут раздался вопль Яркокрылой.

Грифониха осталась ждать его снаружи. Слившись с её разумом, Аот воспользовался её глазами и увидел легионера. Этот малый выставил перед собой седло Яркокрылой, словно надеялся использовать его в качестве щита.

Оттолкнув татуировщика, Аот вскочил, поспешно пересек комнату — он уже в достаточной степени привык к окружающей обстановке, чтобы не налететь при этом на мебель — и распахнул входную дверь.

— Что тут творится?

— Этот идиот возомнил, что имеет право увести меня отсюда! — прорычала Яркокрылая.

Легионеру её слова показались лишь бессмысленным и диким воплем, и он сделал шаг назад.

— Прошу прощения за беспокойство, капитан, — произнес он, — но поступил приказ собрать всех грифонов, чьи владельцы погибли или потеряли возможность сражаться, и распределить их между теми легионерами, что ещё остались в строю, но лишились своих питомцев, или оставить в запасе. Понимаете?

Аот все прекрасно понимал. Учитывая, что во время активных боевых действий войска всегда несли потери, в военное время подобные меры были обычным делом. Но для Аота лишиться Яркокрылой значило не только потерять единственную возможность хоть как–то видеть, но и утратить часть своей собственной души. Барерис прекрасно понимал это, но, очевидно, все равно решил её забрать. Ещё одно свидетельство того, каким бездушным ублюдком он оказался и насколько фальшивой была его дружба.

— Я — боевой маг, — произнес Аот, — а Яркокрылая — мой фамильяр. Она не станет подчиняться другому наезднику.

— Я ничего об этом не знаю, сэр. У меня приказ…

— Пусть я и ранен, я все равно остаюсь твоим командиром!

— Да, сэр, но этот приказ исходит от самой Нимии Фокар.

— Это недоразумение, — послышался голос Барериса. Когда Яркокрылая повернула голову, Аот увидел барда, спешащего вниз по тропе.

Солдат нахмурился.

— Со всем уважением, сэр, она лично говорила со мной. Велела мне проследить за тем, чтобы грифон капитана Фезима не оказался исключением.

— Но позже, — произнес Барерис, — она говорила со мной. — Аот почувствовал легчайшую магию убеждения, струившуюся в голосе барда, словно мед. — Она сказала мне, что изменила свое решение, и капитан Фезим может оставить своего питомца себе. Возвращайся к своим обязанностям, а об этом просто забудь.

— Хорошо, — сказал легионер слегка невнятным голосом. — В этом случае… — он вернул седло на место, отдал салют и удалился.

— Кто–то составил список всех подлежащих изъятию грифонов, — обратился Барерис к Аоту. — Эта бумага случайно попалась мне на глаза, и, когда я заметил там имя Яркокрылой, то немедленно поспешил сюда.

Аот хмыкнул. По законам вежливости ему следовало бы поблагодарить барда, но он скорее предпочел бы воткнуть кинжал себе в брюхо.

Барерис нахмурился.

— Надеюсь, ты не подумал, что я способен приказать кому–нибудь забрать её у тебя, верно?

Этот вопрос заставил мышцы Аота напрячься.

— Это упрек? А почему, во имя всех богов, я должен был решить иначе, учитывая твое прошлое предательство?

— Как и сказал тот солдат, приказ исходил от тарчиона. Думаю, она так поступила потому, что знала — я не пошел бы на такой шаг, веришь или нет. — Барерис нахмурился. — Грифоны, конечно, представляют собой немалую ценность, но все же немного необычно, что тарчиона настолько беспокоит судьба одного–единственного животного.

Аоту это тоже показалось странным, но он не хотел продолжать этот разговор и делиться с бардом своими предположениями и догадками.

— Вернусь в палатку.

Барерис поджал губы.

— Ясно, — он отвернулся.

Аот почувствовал влагу на своем лице. Похоже, по его коже стекали капли крови, выступившие из проколов от иглы. Он захотел вытереть их, но не стал этого делать, боясь испортить работу татуировщика.

Пока армия Пиарадоса готовилась выступить в путь, на Барериса обрушились дюжины задач и мелочей, требовавших его внимания. Ему приходилось присматривать за снаряжением и питомцами всего своего отряда. Следить, чтобы у них не возникло недостатка в провианте, ведь местные земли были не слишком плодородными, а зима уже подходила к концу. И, приняв во внимание сведения, предоставленные агентами Маларка, вместе с Нимией, Таммит и остальными офицерами разрабатывать стратегию будущей кампании.

Ему едва удавалось выкроить время на то, чтобы поесть и поспать, но порой он поздней ночью отправлялся бродить по дому, служившему ему временным жильем, и периодически окликал Зеркало по имени, надеясь, что дух наконец объявится. Жители дома — хозяин мануфактуры, его жена, трое детей и пара помощников — в такие моменты старались держаться тише воды, ниже травы, да и в целом относились к нему с подозрением.

Но ему было наплевать, считают ли они его психом или нет. Он просто хотел отыскать призрака.

За последние десять лет Зеркало стал ему даже более верным товарищем, чем Аот. Временами он практически растворялся в небытии, становясь почти невидимым. Даже кошки не замечали его и не начинали шипеть, вздыбив шерсть. Но Барерис всегда мог почувствовать его присутствие — что–то вроде находящегося неподалеку холодного, сосущего сгустка пустоты.

Но только не в последнее время. Зеркало покинул его вскоре после ссоры с ослепшим Аотом и до сих пор так и не вернулся.

Накануне выступления армии бард начал свою охоту на чердаке и закончил подвалом. Здесь с потолка свисала паутина, мыши вили гнезда из грязных обрывков ветоши, а тени за пределами досягаемости круга света от свечи были черны, как смоль. Самое подходящее место для обитания духов, но, если Зеркало и прятался где–нибудь неподалеку, он предпочел проигнорировать зов Барериса.

— Нимия хотела забрать Яркокрылую, — настойчиво обратился к нему бард. — Я проследил за тем, чтобы она осталась с Аотом. Сейчас над его глазами работает мастер–татуировщик. Возможно, вскоре зрение к нему вернется.

Но ответа не последовало. Внезапно Барерис почувствовал себя глупо, обращаясь к пустому, по всей вероятности, пространству.

— Ну и в Бездну тебя тогда, — произнес он. — Мне наплевать, что с тобою сталось. Я в тебе не нуждаюсь. — Развернувшись, он начал подниматься по скрипучей лестнице.

Заклинательные покои содрогнулись. Гримуары попадали с полок, кувшины и бутылки на подставках звякнули друг о друга, а кусок красного мела, чертивший на полу замысловатый магический круг, сорвался, испортив геометрически точный узор.

Сзасс Тэм вздохнул. Землетрясения, сотрясавшие весь Фаэрун, здесь, в Верхнем Тэе с его обилием гор вулканического происхождения, были особенно сильными и частыми. Со дня его возвращения из Крепости Сожалений весь замок постоянно ходил ходуном, и, хотя это неудобство было самым незначительным из всех, что последовали за смертью Мистры, оно все равно выводило его из себя.

Он взмахнул костлявой рукой, и полуначерченная фигура исчезла без следа. Анимировав ещё один кусок мела, лич начал рисовать круг заново.

На этот раз земля не стала вмешиваться в его планы, и ему удалось успешно завершить свое творение. Сзасс Тэм встал в центр фигуры, призвал в руки один из своих любимых посохов и принялся зачитывать длинное заклинание.

Перед ним появилась магическая структура, невидимая для взгляда обычного человека. Архимаг же видел её прекрасно. Она тут же начала оплывать и терять форму, но, произнеся несколько слов силы с особенно резким ударением, лич силой воли заставил её застыть в нужном ему положении.

В конце концов его творение, тёмный, парящий в воздухе овал, появилось целиком. Сзасс Тэм произнес:

— Ты — мое окно. Покажи мне Плетение.

Если бы он отдал такую команду до появления голубого пламени, в этом овале отразилась бы безграничная переливающаяся паутина магии, пронизывавшей и соединявшей все сущее, и те взаимодействующие силы, что помогали поддерживать в ней баланс. Сейчас же там не отображалось ничего, кроме пылающих кристаллических обломков, плывущих в бесконечной пустоте. Даже лича затошнило от подобного зрелища, хотя по какой именно причине — оставалось для Сзасса Тэма загадкой.

Но он не заметил ни одного признака того, что Плетение начало восстанавливаться. Возможно, при появлении нового божества магии это и произойдет, но, учитывая, что Сзасс Тэм понятия не имел, где и когда будет иметь место подобное событие, на душе у него легче не стало.

— Ты — мое окно, — произнес он. — Покажи мне Теневое Плетение.

Как было ясно из его названия, Теневое Плетение было точной копией светлого, его тёмным отражением и противоположностью. Оно не так зависело от жизни Мистры, как обычное Плетение, и поэтому Сзасс Тэм предположил, что после её ухода оно окажется способно быстрее вернуться в изначальную форму.

Если так, то его можно будет использовать в качестве источника силы. Те, кто практиковал альтернативную форму магии, называемую теневой, всегда черпали оттуда своё могущество. Но, несмотря на свои обширные знания и любознательность, Сзасс Тэм никогда особо не углублялся в загадки тени. Традиционная тауматургия всегда служила неисчерпаемым источником изысканных и изумительных тайн, и у него просто руки до этого не доходили. Но сейчас он хотел узнать, не сможет ли Теневое Плетение оказаться полезным в условиях текущего кризиса.

Но, по всей видимости, здесь дела обстояли не лучше. Оно также пребывало в руинах — от него остались лишь пылающие фрагменты, которые бесконечно парили во тьме. Исходившее от них свечение выглядело пародией на настоящий свет.

Лич скривился. Учитывая, что обе структуры оказались уничтожены, нет ничего удивительного в том, что магия стала такой ненадежной.

И все же польза от неё была. Можно было творить и превращать, призывать и сковывать — время от времени. Если бы ему только удалось выяснить, почему в одних случаях заклинания действуют, а в других — нет, то, возможно, он поймет, как снова заставить их работать должным образом.

— Ты — мое окно, — проскрежетал незнакомый голос, вырвав его из раздумий. — Покажи мне того, кто подглядывает за трупом магии. Я хочу знать, смеется ли он или плачет.

Внутренняя поверхность овала пошла рябью и заколыхалась, и в ней появилось изображение существа. В определенном отношении оно напоминало отражение самого Сзасса Тэма — тот же ухмыляющийся череп и костлявые руки. Но вместо красивой алой бархатной мантии на незваном госте был темный, полусгнивший саван, а в руках он сжимал не посох, а косу.

Увидев это оружие, лезвие которого — длинная, изогнутая рана в ткани реальности — представляло собой саму эссенцию черноты, Сзасс Тэм сразу же понял, кем было это существо. Подобными обладали только жнецы энтропии, неживые разрушители, служившие изначальному хаосу.

Но, несмотря на всю их силу, ни один из них не должен был оказаться способен почувствовать ритуал Сзасса Тэма, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться его магией в своих собственных целях. Ещё одно тревожное свидетельство того, насколько уменьшилась сейчас его сила.

Но, как бы то ни было, сейчас ему необходимо восстановить контроль.

— Ты — мое окно, — произнес лич. — И теперь я тебя закрываю.

Ничего не произошло.

— Разве ты не видишь, как это красиво? — спросил жнец, и, несмотря на то, что его слова доносились из другой вселенной, Сзасс Тэм ощутил дуновение его холодного, зловонного дыхания. — Об этом мы и молились — о начале конца всему порядку, всем границам.

По иронии судьбы, Сзасс Тэм действительно понимал, что его собеседник имеет в виду, но сейчас он не был склонен вести с ним беседы.

— Я — Сзасс Тэм, чье имя порождает страх в каждом из миров, и я не потерплю вмешательства в мою святая святых. Уйдешь ли ты сам или мне придется применить силу?

— Вижу, ты и правда великий волшебник, — произнес жнец. — Но чему служит твое величие — хаосу или порядку?

— Здесь неподходящее место для того, чтобы ты пытался подойти ко мне со своими мерками.

— Ошибаешься. Хотя, признаю, что моя задача не из легких. Ты сеешь хаос с каждым своим шагом, и все же я чувствую, что действуешь ты во имя закона.

Сзасс Тэм почувствовал непривычный укол неподдельной тревоги. Что же именно открылось жнецу? Он боялся, что слишком многое. Вряд ли он теперь сможет обрести душевный покой, если просто позволит ему уйти.

— Ты — моё окно, — произнес Сзасс Тэм. — И ты откроешься шире. Достаточно широко, чтобы пропустить моего врага.

Жнец сделал шаг и оказался в мире смертных. Утвердившись в мысли, что всё могущество Сзасса Тэма служило порядку, он просто не мог упустить шанс с ним расправиться.

Но здесь, где в распоряжении лича имелись его самые могущественные заклинания, Сзасс Тэм не собирался предоставлять своему противнику ни шанса. Он вскинул посох и произнес слово силы.

С наконечника оружия сорвался ослепительно–белый светящийся орлиный силуэт — так визуально проявлялось действие магии, специально предназначенной для уничтожения нежити. Сияющий хищник вонзил свои когти в обнаженную грудь жнеца и исчез, не оставив на костлявом теле убийцы ни царапины. Заклинание не удалось, как и многие другие, которыми Сзасс Тэм пытался пользоваться в последнее время.

Жнец в развевающемся изодранном черном саване взмахнул своей косой. Сзасс Тэм отступил туда, где темное лезвие не могло его достать, и оно пронеслось мимо, оставив за собой в воздухе полосу ряби.

Лич взмахнул посохом, проделывая другой магический пасс. В воздухе запахло грозой, и из оружия вырвались восемь светящихся бело–голубых шаров. Сферы по очереди стремительно врезались в жнеца, высвобождая свою силу. Последовала серия ослепительных вспышек и грохота.

Служитель хаоса отшатнулся, а часть его грязного савана вспыхнула. Но, хотя этот град ударов и должен был разнести его на куски, этого не произошло. Когда взорвалась последняя сфера, тварь рванулась вперед, стремясь нанести следующий удар.

Попытавшись отступить ещё дальше, Сзасс Тэм наткнулся на свой рабочий стол. Коса летела прямо на него, и лич уклонился в сторону. Черное лезвие рассекло бронзовую статуэтку Сета, змееголового мулхорандского божества магии. От удара та превратилась в жидкость, брызгами разлетевшуюся во все стороны.

Сзасс Тэм отступил ещё дальше, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от жнеца. Он понял, что из–за беспорядочных колебаний магических сил использовать его посох и прочее заранее подготовленное волшебство было бесполезно. Но он понятия не имел, насколько эффективной окажется другая его магия и получит ли он возможность это выяснить. Для сотворения заклинания из эфира требовалось куда больше времени и сосредоточенности, чем для пробуждения уже готового, а, когда имеешь дело с агрессивным противником вроде жнеца, эта задача может оказаться и вовсе невыполнимой.

Когда жнец повернулся в его сторону, лич сконцентрировался на куске красного мела. Остававшаяся в нем магия откликнулась на его безмолвный призыв. Мел устремился к жнецу и принялся покрывать рисунками его костлявое лицо и голову.

Если волшебнику повезет, жнец только через пару мгновений поймет, что эта неожиданная атака не представляет для него никакой угрозы. Не дожидаясь подтверждения, что его трюк сработал, Сзасс Тэм сунул руку в один из своих многочисленных карманов, достал оттуда небольшой шарик, скатанный из мышиного помета и серы, взмахнул им и произнес первые слова заклинания.

Бросив отмахиваться от куска мела, жнец рванулся к личу. Какая неудача. Значит, и самому волшебнику не удастся избежать урона от той грубой магии, которую он намеревался использовать против жнеца. Но Сзасс Тэм все равно продолжал творить заклинание. Необходимо повергнуть противника прежде, чем тому удастся достать его лезвием своей косы.

Вспышка, слетевшая с протянутой руки лича, ударила в грудь твари. Последовал взрыв алого пламени.

Сзасса Тэма отбросило назад. Его тело, в особенности те его части, где ещё сохранялись остатки плоти, охватило пламя. Но личи обладали сверхъестественной устойчивостью к повреждениям, вдобавок на нем была защита от огня. Поэтому, хотя при взрыве большая часть его мантии оказалась уничтожена, его руки и ноги остались на месте. На самом деле, его даже не оглушило.

Покачнувшись, маг вновь обрел равновесие и принял боевую стойку, держа посох наготове, чтобы сотворить заклинание, нанести удар или парировать. Но оказалось, что в этом не было необходимости. Когда взрыв отгремел, его взгляду открылся пол, усеянный ошметками пылающей одежды и обломками костей. Невредимой осталась лишь коса, искривившееся лезвие которой таяло на гранитном полу.

Сзасс Тэм сделал глубокий вдох. На самом деле, он не нуждался в дыхании, он даже не чувствовал движение воздуха в легких, но даже после столетий не–жизни старые и бесполезные привычки умирали с трудом

Он чуть не проиграл, и это привело его в ярость. Любому архимагу не составило бы никакого труда расправиться со жнецом энтропии, какими бы устрашающими не казались подобные существа обычным людям, и все же эта тварь могла с легкостью его прикончить.

Но оплакивать свою слабость не имело смысла. Лучше поразмыслить над тем, что ему удалось выяснить.

Когда сложная магия подвела его, инстинкты побудили его обратиться к примитивной силе стихий. Это сработало, и, возможно, он знал, почему. Красные Волшебники вознесли свое искусство на невероятную вышину. Едва ли менее умелые маги могли представить себе, насколько сложными и изощренными были их заклинания. Но все эти ухищрения основывались на тончайших нюансах взаимодействия магических потоков, составлявших Плетение.

Когда же оно оказалось уничтожено, все это стало лишь помехой. Заклинания Сзасса Тэма не срабатывали, потому что их успех зависел от множества факторов, которые больше не действовали. Попытку творить магию можно было сравнить с попыткой нести воду в дырявой бадье.

Конечно, особенности Плетения так или иначе были задействованы в большинстве заклинаний, и, пока магическая структура не стабилизируется, даже самое простое волшебство будет способно привести к самым непредвиденным последствиям. Но это станет происходить не так часто.

Действуя с оглядкой на эти новые ограничения, Сзасс Тэм сможет добиваться необходимых результатов. И, если он поделится своим открытием со своими некромантами, и они…

Он вздохнул. Нет. Большей части из них это окажется не под силу, по крайней мере, в ближайшее время, ведь они не являлись бессмертными архимагами и не обладали столь же глубокими и обширными знаниями, как он. Большинство из них изучали только тэйскую тауматургию. Им понадобится время, чтобы переучиться. А к тому моменту его враги с помощью грубой воинской силы смогут добиться столь сильного перевеса, что никакое волшебство уже не будет способно это исправить.

Чтобы предотвратить поражение, нужно найти иной путь, и через какое–то время ему на ум пришла одна идея. Для этого потребуется ещё одно прорицание, и, повинуясь его воле, в его руке возникла голубая кристаллическая сфера. Хватит с него попыток открыть окно в бесконечность.

Зеркалу нравилось жить в мире смертных в целом и воинов в частности. Подобно воде, наполняющей чашку, он наполнял его, или, возможно, позволял свободнее изливаться бьющему внутри него источнику существования. Так или иначе, это приглушало боль от его внутренней пустоты.

И все же, несмотря на его успокаивающее воздействие, порой он чувствовал, что обязан его покинуть. Ему нужно было наведаться в одно место — в те редкие моменты, когда его сознание прояснялось и он был способен задумываться над такими вопросами, он решил, что существует оно только внутри него самого. В сущности, он выворачивал себя наизнанку, словно карман.

Что бы ни представляло из себя это место и где бы оно ни находилось, оно было опасно. Насколько он успел понять, здесь не существовало ничего, кроме холодного шепота ветра, который уносил с собой все то, что он получал в результате контакта с материальным миром. Потому–то он никогда не оставался здесь надолго. Он открывал себя этой разрушительной силе, а затем поспешно отступал, как человек, дотрагивающийся до больного зуба, а затем резко отдергивающий палец.

Но на этот раз он все же задержался — инстинкты подсказывали ему, что здесь он и правда сможет обрести что–то, что реальный мир был не в состоянии ему дать. Что — он понятия не имел, но, возможно, вернув это, он сможет смыть бесчестье и все исправить.

Поэтому Зеркало продолжал идти дальше, с каждым следующим шагом все больше и больше растворяясь в небытии.

Взмахивая своими многочисленными крыльями, Таммит вглядывалась во тьму. Она, Барерис и ещё полудюжина наездников на грифонах разведывали местность перед объединенными войсками Элтаббара, Туратароса и Пиарадоса, выискивая следы врагов, голубого пламени или любой опасности, которая могла остаться после него.

А здесь оно точно побывало, судя по отсутствию растительности и вздымавшимся на земле аркам и шпилям. На поле виднелось то, что осталось от уничтоженного стада быков. Бедных животных практически размазало по земле. Единственный жалкий выживший бык тащился куда–то, низко пригнувшись.

Даже вампиру было неприятно лицезреть подобное надругательство над природой. Оскалив свои многочисленные клыки, Таммит попыталась избавиться от этих чувств.

Послышался визг грифона.

— Что это? — воскликнул наездник.

«Это просто Солзепар, идиот, — мысленно ответила ему Таммит. — А что ещё ты ожидал там увидеть?» Внизу, где дорога из Золюма соединялась с большим торговым путем, называемым Восточным, она могла различить темные очертания города.

На первый взгляд казалось, что волна голубого пламени прошла мимо него, ведь Солзепар все ещё стоял. Но тут из самого центра скопления торговых лавок и домов послышался громкий треск и грохот. Было похоже на начало очередного землетрясения, но толчки затронули лишь несколько зданий и деревьев.

Внезапно в воздух, словно пробка, выскочившая из бутылки, взмыла глыба земли. Деревянный дом, оказавшийся на границе разлома, разделился надвое. Та его часть, что находилась на летающем острове, обвалилась, и на оставшуюся внизу обрушился поток из досок и мебели.

Поднявшись на достаточно большую высоту, глыба остановилась, и Таммит увидела, что в воздухе парил целый архипелаг из подобных летающих островов, ранее бывших частью городского ландшафта. На некоторых из них стояли уцелевшие здания.

Вампирша осознала, что зря обозвала наездника идиотом. Его восклицание было вызвано не видом самого Солзепара, а этим чудовищным зрелищем.

Барерис поднялся повыше, чтобы осмотреть острова сверху. Таммит и остальные разведчики последовали за ним. Окна домов были темны — как и в той части города, которая все ещё стояла на земле, обратила внимание Таммит — и она не заметила признаков какого–либо движения.

— Вернемся назад и спустимся, — приказал Барерис. Казалось, что он говорил, не повышая тона, но бардовская магия позволила его голосу разнестись по всему небу.

Разведчики опустились на поле, находившееся на расстоянии нескольких сотен шагов от границы города. Свежая весенняя трава здесь превратилась в кристаллы, поблескивавшие в лунном свете. Не желая стоять на столь необычной поверхности, один из грифонов принялся вырывать куски дерна и отбрасывать их в сторону.

Летучие мыши закружились друг вокруг друга, возвращая Таммит в человеческую форму. Когда это произошло, при виде Барериса она почему–то почувствовала боль. Он выглядел измученным, ожесточенным и в то же время печальным. Она напомнила себе, что её это не трогало. Существа вроде неё не могли испытывать подобные чувства.

— Итак, — произнес Барерис. — Мы их увидели. Вопрос в том, что нам следует предпринять? Капитан Ильтазиарра, перед своим побегом из Крепости Сожалений ты слышала что–нибудь о летающих островах?

— Нет, — произнесла она.

— Плохо дело. В докладах людей Маларка тоже не упоминалось о подобных явлениях.

— Мы знаем, что голубое пламя двигалось в эту сторону, — сказал другой солдат, снимая с седла флягу с водой. — Возможно, оно прошло через Солзепар, земля, на которой стоит город, как–то изменилась, и теперь мы имеем дело с… этим.

— Разумное предположение, — произнес Барерис. — Это пламя, кажется, способно сотворить все, что угодно. Но до сих пор, насколько нам известно, производимые им изменения и разрушения проявлялись сразу же. Мы не должны упускать из виду возможность того, что эти летающие острова могут оказаться творением некромантов.

— Потому что им известно, что маршрут нашей армии лежит через этот город, — добавила Таммит.

— Да. И, пока мы будем проходить под этой воздушной цитаделью, на наши головы может обрушиться разрушительный ливень.

Солдат, высказавшийся раньше, вытер рот и заткнул флягу пробкой.

— Если проблема именно в этом, мы можем просто обойти это место стороной.

— Можем, — согласился Барерис. — Но для этого нам придется сойти с дороги, что замедлит наше продвижение. Тарчионы пойдут на такое, только если у них не останется иного выбора. И наша задача — выяснить, так ли это.

— Значит, нам придется осмотреть поверхность островов? — спросил другой солдат.

— Да, — ответил Барерис. — Но, возможно, не всех. На одном из самых больших островов стоит каменное здание, окруженное стенами. Оно больше по размерам и лучше защищено, чем все остальные уцелевшие строения. Если бы я хотел закрепиться здесь, то в качестве базы выбрал бы именно его. Там мы и начнем наши поиски. В воздух! — Он пнул своего питомца в бока, и тот расправил крылья и взмыл в воздух.

Они поднялись над островом, а затем стали снижаться, описывая круги. Приземлившись во внутреннем дворике, они увидели символы, выгравированные на двери — стилизованные изображения молнии, снежинки и эмблемы остальных стихийных сил, которыми, казалось, манипулировала парящая над ними рука. Это здание некогда принадлежало ордену Воплощения.

— Похоже, — сказал Барерис, — это место идеально подходит для целей некромантов, — он спрыгнул с грифона, и его товарищи тоже спешились. Таммит приняла человеческую форму.

Поднявшись по ступенькам к двери, выполненной в виде остроконечной арки, Барерис подергал за ручку.

— Заперто, — констатировал он.

— Возможно, даже заклинанием, — добавила Таммит.

— Если нам повезет, это не будет иметь значение, — Барерис запел, и в воздухе появилась блестящая пыль. Таммит вспомнила, как он удивился, когда впервые, спев мелодию, вызвал зеленое сияние и сосновый запах — миг, когда он обнаружил, что является настоящим бардом. Когда они поняли, что это значит, она почувствовала столь же сильное воодушевление, как и он.

Хотелось бы ей умереть тогда или в один из последующих счастливых дней. В любой момент до того, как ему взбрело в голову отправиться за моря в поисках удачи.

Барерис повернул ручку, и дверь со скрипом отворилась. За ней была темнота. Вытащив клинок, бард пропел заклинание. Сталь окутало белое свечение, более яркое и ровное, чем пламя любого факела.

— В путь, — произнес он.

— Позволь мне идти впереди, — попросила Таммит. — Мои чувства острее, и я смогу выжить там, где погибнет любой смертный.

Он нахмурился, словно это предложение пришлось ему не по душе, но вслух сказал:

— Хорошо. Только постарайся отходить не слишком далеко. Вместе мы сильнее.

За дверью находился обширный, богато обставленный приемный покой, убранство которого отражало ту роскошь, которой по праву могли пользоваться красные Волшебники. Потолок состоял из стеклянных витражей, а на стенах высотой в три этажа находилось две огороженных поручнями галереи, которые соединялись несколькими лестницами.

Ничего не двигалось — ничего, за исключением нарушителей и отбрасываемых ими длинных черных теней, скользивших по стенам. Дом был погружен в тишину. Однако Таммит чувствовала запах слез, соплей, пота и кисловатую вонь страха. Так обычно пахли её жертвы, когда понимали, что станут её следующей трапезой.

— Здесь кто–то есть, — произнесла она. По двум лестничным пролетам они поднялись на самую верхнюю галерею, и Таммит распахнула дверь, ведущую в маленькую, скудно обставленную комнатку с узкой кроватью — жилье слуги, или, возможно, ученика. Учащенный стук сердца привел её к деревянному ящику, стоявшему у стены.

Он был не слишком–то большим. Долговязому мальчишке–мулан в изодранной алой мантии, должно быть, пришлось приложить немало усилий, чтобы втиснуться внутрь. Когда Таммит откинула крышку, он вскрикнул и испуганно уставился на неё.

— Успокойся, — произнесла Таммит. — Мы — друзья. Мы здесь, чтобы помочь тебе.

— Это правда, — сказал Барерис, встав с нею рядом. — Мы служим совету, а не Сзассу Тэму. Вылезай оттуда. — Он протянул руку, чтобы помочь парнишке встать.

Вместо того, чтобы воспользоваться предложенной помощью, мальчик прижал руки к груди.

— Я не могу. Там опасно. Я не слышал их какое–то время, но я знаю — они все ещё там.

Барерис кинул быстрый взгляд на одного из своих людей. Тот кивнул и встал у двери.

— Все в порядке, — сказала Таммит ученику. — Мы защитим тебя. Пожалуйста, встань. — Встретив его взгляд, она надавила на молодого волшебника силой своей воли.

Сопротивление юноши оказалось сломлено, и он позволил ей вытащить его из сундука. И все же его взгляд продолжал метаться по комнате, а тело сотрясала дрожь — страх его был настолько силен, что ей не удалось обездвижить его полностью.

— Скажи нам, от кого ты скрываешься, — произнес Барерис. — От северян?

— Северян? — ученик отрицательно покачал головой.

— Тогда от кого? — продолжал допытываться бард. — Это имеет отношение к голубому пламени?

Мальчик зажмурился, и по щекам его заструились слезы.

— Да. Некоторые предпочли скрыться из города, но волшебники начертили руны и сказали, что пламя пройдет мимо. Они смеялись над теми, кто сбежал!

— Но пламя все равно появилось, — произнесла Таммит.

— Да. Не знаю, разделилась ли его волна надвое или произошло что–то ещё, но внезапно огонь оказался здесь. Некоторые маги перенеслись в безопасные места, но большинство из нас не смогли этого сделать. Перемещение через пространство не является частью магии воплощения. А те, кто владел этим умением, предпочли бросить остальных на произвол судьбы. Когда пламя охватило меня, пришла боль — я словно тонул в боли и ослепительном сиянии. Но, когда все закончилось, на первый взгляд все осталось по–прежнему, и мы принялись радоваться и поздравлять друг друга, хотя никто больше не вышел на улицы, чтобы присоединиться к нашему веселью. Даже если живых в Солзепаре больше не осталось, мы–то уцелели! Мы решили, что нас защитили охранные заклинания, находящиеся в фундаменте здания.

— Но вы ошиблись.

— Да, — сказал ученик. — Через какое–то время до нас дошло, что следует сообщить начальству о том, что мы все ещё живы, но весь остальной город, скорее всего, погиб. В нашей библиотеке стояло зачарованное зеркало, которое позволяло нам общаться на расстоянии, и все мы собрались вокруг него. И тогда заклинания ожили.

Таммит ничего не поняла, и судя по тому, как нахмурился Барерис, он тоже.

— Какие заклинания? — спросил он.

— Заклинания на свитках и в книгах, стоявших на полках, — сказал юный маг. — Не знаю, как выразиться по–другому. Они появились одновременно — безумные, искореженные силуэты, окруженные голубым сияющим ореолом или испускавшие голубой свет — и принялись кружить вокруг нас. А затем одно из них, какая–то разновидность мороза, вошло в глаза госпожи Кранны.

— Ты имеешь в виду — она стала одержимой? — спросил Барерис. — Чушь какая–то. Заклинания — это не демоны. Это просто… формулы.

— Но именно это и произошло, — произнес ученик. — И, когда она стала одновременно и человеком, и заклинанием, она схватила мастера Зараса, и он упал. Думаю, его сердце моментально остановилось, не выдержав шока от её ледяного прикосновения. А затем в его ухо проникла тень, и он снова поднялся и набросился на остальных. Половина магов успели измениться, живыми или мертвыми, и все это заняло меньше времени, чем мое повествование. Я же убежал и спрятался. Больше я ничего не знаю.

— Что насчет этой и других глыб земли, которые поднимаются в воздух? — спросила Таммит.

— Что? О чем вы говорите?

Она поняла, что он его недоумение было вполне искренним. Когда все эти странные вещи начали происходить, он прятался в сундуке.

— Когда придет время, увидишь, — произнесла она. — А пока выброси это из головы.

— Пора убираться отсюда, — произнес Барерис.

— Мы не станем обыскивать остальную часть этого здания или другие острова? — спросила она.

— Нет. Мы увидели и услышали достаточно, чтобы понять, что произошло. Вражеской ловушкой здесь и не пахнет. Дело в длительном эффекте, который оказало на землю голубое пламя. Мы расскажем обо всем тарчионам, и пусть они сами решают, что предпринять. Нет нужды…

— Что–то приближается, — сказал стоявший у дверей стражник.

Бросившись к нему, Таммит кинула взгляд вниз по коридору. Скорее всего, стражник заметил только тень, движущуюся в сумраке, но с помощью своего вампирского зрения она смогла разглядеть больше. К ним, подволакивая ноги и пошатываясь, словно половина его костей была переломана, приближался Красный Волшебник.

И все же каким–то образом он, охваченный дрожью, смог заковылять быстрее. Послышался жалобный вой, но исходил он не из горла одержимого, а от всего его тела. Таммит предположила, что магия, которую он вобрал в себя, была голосовой, и сейчас она начала действовать. Вокруг тела волшебника плясали языки голубого пламени.

Выйдя на галерею, она уставилась в его глаза и попыталась сокрушить его волю. Бесполезно. Возможно, в его голове и оставались какие–то крохи рассудка, но ей не удалось даже почувствовать его сознание, не говоря уже о том, чтобы взять его под контроль.

Внезапно гудение превратилось в оглушающий рев. Коридор содрогнулся, и волна звука, словно таран, ударила в Таммит, отшвырнув её на спину.

Несколько её костей оказались сломаны, а мышцы превратились в кисель. На то, чтобы она смогла полностью исцелиться, уйдет лишь пара мгновений, но, возможно, их–то у неё и не будет. Визг вновь начал нарастать.

Выскочив в коридор, Барерис запел. Стоявший внизу волшебник заколебался и рухнул. Сила в голосе барда уничтожила магию, которой он был одержим.

Барерис склонился над Таммит и спросил:

— Идти сможешь?

Она едва расслышала его слова — должно быть, тот рев почти оглушил её. Но её слух восстановится так же быстро, как и все остальное.

— Да, — ответила она.

— Тогда вставай, — он вздернул её на ноги. — Мы уходим. Если верить подмастерью, здесь полным–полно подобных тварей, и с теми из них, кто одержим магией иного рода, мне не удастся расправиться так же легко.

Когда их отряд поспешил вернуться к лестнице, то она заметила, что один из стражников не последовал за остальными. Он всего лишь выглянул в дверной проем и атака задела его лишь краем, но этого хватило, чтобы свернуть ему шею.

Молодой воплотитель продолжал артачиться, словно ему не терпелось поскорее вернуться под иллюзорную защиту своего сундука. Выругавшись, один из легионеров потащил его за собой.

— Я должна была почувствовать присутствие этих существ, — произнесла Таммит, обнажая меч. Когда она перенесла весь свой вес на одну ногу, та слегка подогнулась, но со следующим шагом двигаться стало легче.

— Не в том случае, если их вообще невозможно было заметить, — ответил Барерис. — Здание большое, а они держались тише воды, ниже травы. — Внезапно он остановился, и некоторые солдаты врезались в идущих впереди товарищей.

В коридоре на втором этаже показалась окутанная колеблющимся голубым сиянием женщина в мантии. Если они спустятся по этой лестнице, то не смогут избежать столкновения с ней.

Дальше располагался ещё один лестничный пролет, но, когда Таммит посмотрела в его направлении, то на их этаже и тех, что лежали ниже, увидела другие светящиеся голубые фигуры. Патрульным не удастся избежать боя, просто отступив назад. Это лишь отнимет у них драгоценное время.

Барерис повернулся к своим людям.

— Поднимитесь по ступенькам на самый верх, при этом постарайтесь издавать как можно больше шума. Ваша задача — отвлечь этих магов. — Он повернулся к Таммит. — А мы с тобой слетим или спрыгнем на этаж ниже и атакуем волшебницу, пока внимание её будет занято другим.

— Поняла, — ответила она. Когда солдаты с топотом двинулись вперед, громко болтая, она превратилась в летучих мышей, а Барерис пропел заклинание.

Она поднялась в воздух под застекленной крышей. Перемахнув через перила балкона, Барерис начал стремительно падать вниз. На мгновение показалось, что заклинание не сработает, но затем его падение замедлилось.

Таммит опустилась неподалеку от волшебницы. Издалека казалось, что на воплотительнице была обычная мантия, но на самом деле пламя почти полностью уничтожило её одеяние, а субстанция, сочившаяся из её тела, разъедала её кожу и плоть. Женщину окутывало облако пара, от которого глаза начинали слезиться, а в полу за ней оставались выжженные следы.

У Таммит не было ни малейшего желания касаться этой кислоты либо языков голубого пламени, что окружали силуэт волшебницы. Лучше воспользоваться мечом. Она со спины приблизилась к одержимой, а затем позволила своим многочисленным телам слиться в одно.

Услышав хлопанье крыльев либо каким–то иным образом почувствовав приближающуюся опасность, женщина повернулась. Но к тому времени Таммит уже была готова. Она вонзила меч в тело одержимой.

Хотя воплотительница и рухнула на колени, удар не убил её и даже не вывел из строя. Она широко распахнула рот, и, угадав, что за этим последует, Таммит взвилась высоко в воздух. Поэтому струя кислоты обдала только её ноги, плавя доспехи и ботинки и обжигая плоть.

Вспыхнувшая боль не ослабла, когда она приземлилась в лужу едкой жидкости, которая тут же начала разъедать подошвы её ботинок и кожу. К несчастью, если она не хотела, чтобы её противница оказалась вне пределов её досягаемости, ей некуда было отступить. Снова атаковав воплотительницу, Таммит увидела Барериса. Схватившись за перила внизу лестницы, он опустился на ступеньки позади одержимой и вонзил свой светящийся клинок в спину женщины.

Для того, чтобы её прикончить, потребовалось ещё несколько ударов, но наконец она упала ничком и затихла. Барерис посмотрел на Таммит.

— Ты в порядке?

— Хватит все время задавать мне этот вопрос! — резко ответила она. — Ты отрубил мне голову и раскромсал её на мелкие кусочки. Если уж это меня не убило…

Что–то изменилось в каменном выражении его лица — он еле заметно поморщился. В любом случае, это заставило её заколебаться.

— Не бери в голову. Нам нужно продолжать путь.

— Ты права, — посмотрев наверх, бард взмахом руки велел своим людям следовать за ним.

Разведчикам удалось проделать почти весь путь, ни на кого не нарвавшись. Но затем на самом нижнем этаже возникло несколько голубых теней, которые поспешно устремились к двери, чтобы перекрыть выход.

— Все наружу! — крикнул Барерис. — Забирайтесь на грифонов и взлетайте! — Он пропел пять слов и взвился в воздух, словно кузнечик.

В результате этого невероятного прыжка он оказался прямо перед одержимыми волшебниками прежде, чем тем удалось отрезать путь убегающим патрульным. Очевидно, он рассчитывал отвлечь их внимание на себя, пока его товарищи не успеют выбежать во двор.

Таммит намеревалась последовать примеру остальных — как и любой другой вампир, в первую очередь она всегда заботилась только о себе. Кроме того, даже если она и почувствовала мимолетный укол вины за то, что собирается оставить Барериса на произвол судьбы, именно он руководил всей этой рискованной вылазкой и её долг состоял в том, чтобы подчиняться его приказам.

Но вместо этого она устремилась вниз и оказалась рядом с ним.

С протянутой руки другой воплотительницы сорвалась вспышка вымораживающего холода, но, хотя она и попала прямо в Таммит, ей это не сильно повредило. Вампирша с рычанием продолжала наносить женщине удары, пока та не упала.

Следующим был волшебник, которого окружало, помимо голубого, настоящее пламя — желтые языки вырывались из его ноздрей и рта, и оно же окутывало его ладони. Он вцепился в её руку, которой она держала меч, и продолжал удерживать достаточно долго, чтобы на коже появились отпечатки его горящих пальцев. Вырвавшись, она выпустила ему кишки.

Оставшиеся воплотители рассредоточились, стремясь окружить врагов. Барерис приблизился к Таммит, чтобы они смогли сражаться спиной к спине, и запел следующее заклинание.

Рука Таммит сильно болела. Но, учитывая, что другие враги были уже близко, у неё не оставалось времени ждать, пока она исцелится. Она перехватила меч левой рукой.

Насколько она могла судить, уцелело ещё по крайней мере с полдюжины магов, и она почувствовала холодное и прагматичное желание сбежать. Если она превратится в туман, едва ли врагам удастся помешать ей скрыться.

Но все же она продолжала оставаться в человеческой форме. Таммит нанесла удар существу с похожими на призмы глазами.

Барерис пропел финальную строфу заклинания. Держа вибрато, он продолжал тянуть последнюю ноту, а затем, к удивлению Таммит, его рука стиснула её плечо. Ей едва хватило времени осознать, что для этого ему пришлось повернуться к врагам спиной, а затем окружающий мир рассыпался на куски. Все изменилось. Дул холодный ветер, а над их головами раскинулось ночное небо, на котором сияли звезды.

Она поняла, что его магия переместила их на небольшое расстояние, и они оказались во внутреннем дворе. Бард подбежал к своему грифону, а она превратилась в стаю летучих мышей.

Яркокрылой понравились покои, выделенные зулкирами для грифонов в центральной цитадели Безантура — она отказывалась думать о них, как о «стойлах». Здесь оказалось просторно, чисто и хватало свежего воздуха, а грубая каменная кладка и своды неправильной формы напоминали пещеры, в которых обитали представители её вида в природных условиях. Еда была вкусной и изобильной — целый лошадиный бок, который принесли двое слуг, опасливо косясь на неё и стараясь не делать резких движений — как она полагала, для того, чтобы не провоцировать её инстинкты хищника.

Но их присутствие испортило ей настроение. Если бы все было в порядке, Аот бы самолично проследил за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась. К сожалению, это было невозможно, пока он не окажется способен видеть мир собственными глазами.

Но только люди имели склонность терзать себя из–за вещей, которые им все равно было не под силу изменить. Отбросив тревоги, Яркокрылая вгрызлась в окровавленное мясо, дробя кости клювом.

Когда она съела примерно половину, её желудок пронзила острая боль. Она закричала, разбрызгивая вокруг себя кровь.

Потянувшись за бутылкой, Аот почти уронил её, но вовремя подхватил падающий сосуд, и тот не успел разбиться.

Нахмурившись, он задумался, зачем вообще утруждает себя переливанием этого кислого вина из бутылки в бокал. Было бы куда проще отпивать его прямо из горлышка. Он отбросил чашку и дважды услышал звук удара — сначала о стену, потом об пол. С приглушенным шумом посудина покатилась по полу.

И тут Яркокрылая закричала. Аот находился слишком далеко, чтобы услышать её полный боли вопль своими собственными ушами, но этот звук вонзился в его сознание. Его желудок скрутил спазм.

Грифонихе причинили вред либо она заболела. С её внутренностями что–то было не так. Аот произнес заклинание, чтобы избавить свой организм от последствий опьянения. Его разум обострился, а конечности на короткий миг обрели почти болезненную чувствительность. Сжав копье, он встал и направился к двери.

Но, прежде чем он успел пересечь комнату, послышался щелчок задвижки и скрип дверных петель.

— Капитан Фезим, — произнес чей–то баритон. — Нам приказано сопроводить вас к Лазорилу.

Аот почувствовал прилив надежды. Учитывая, что голубое пламя наградило его чем–то вроде проклятья, зулкир Зачарования, возможно, являлся самым подходящим человеком для того, чтобы ему помочь. Именно поэтому вместо того, чтобы отослать его домой в Пиарадос, Нимия Фокар и приказала ему отправиться в Безантур — чтобы мудрые и могущественные люди вроде Лазорила и Ифегора Ната могли попытаться его исцелить. Но вплоть до этого момента никто из них его не замечал.

И все же он не мог бросить Яркокрылую в беде.

— Я ждал этого момента уже много дней, — произнес он. — Но сейчас я не могу отправиться на встречу с Его Всемогуществом. Что–то случилось с моим грифоном.

— Прошу прощения, капитан, — произнес его собеседник, — но мы должны беспрекословно выполнять все приказы зулкира.

— Лазорил не знает о том, что произошло. Вряд ли он захочет, чтобы по нашей вине пострадало столь ценное животное. Не знаю, чем именно она больна, но дело серьезное. Мы должны отыскать целителя, сведущего в лечении животных, и тогда я смогу отправиться к Его Всемогуществу.

— Мне очень жаль, сэр, но вы должны пройти с нами немедленно. Сообщите об этом звере Лазорилу. В любом случае, это, наверное, самый быстрый способ добиться того, чтобы вашему питомцу была оказана необходимая помощь.

Во время речи солдата половицы еле заметно скрипнули и послышалось лязганье металла. Аот почувствовал запах масла, которым воины пользовались, чтобы защищать свои кольчуги и оружие. В его воображении моментально возникла картина — в комнату украдкой пытаются проникнуть несколько вооруженных людей.

В этом не было никакого смысла! Аот верно служил совету зулкиров. Почему кому–то могло прийти в голову, что для того, чтобы привести его к Лазорилу, понадобится применять силу? И все же он был практически полностью уверен, что за ним прислали нескольких вооруженных людей.

Проклятье, ему необходимо было понять, что же именно происходит! Аот открыл глаза.

Как и всегда, черная повязка на голове не являлась особой помехой для его изменившегося зрения. В комнате оказались пять легионеров — человек, говоривший с ним, стоя в дверном проёме, и четверо кровавых орков, которые украдкой прокрались за ним. У одного из них при себе были кандалы.

Остальные же готовились схватить его, и руки их были пусты. Но на миг в их ладонях появились призрачные кинжалы — когда–то похожим образом он увидел размахивающего марионеткой Барериса.

Хотя он понятия не имел о причинах происходящего, смысл послания был ясен. Если он позволит им схватить его, то умрет.

Из–за своей попытки смотреть на мир он почувствовал давление. Скоро оно перерастет в агонию, но ещё какое–то время он будет способен с ней бороться. Татуировки давали ему возможность получить эту небольшую отсрочку. Запомнив, где находился каждый из соперников, Аот вновь закрыл глаза.

Повернувшись, он тупым концом копья ткнул орка, стоявшего правее всех, в живот. Когда копье наткнулось на что–то материальное, послышался звон кольчуги. Крутнувшись, Аот взмахнул оружием и ударил орка, подбиравшегося к его левому боку.

Если ему повезло, то двое из нападающих оказались выведены из строя. Перевернув копье, чтобы острие его было направлено в сторону врагов, Аот отступил, водя им из стороны в сторону, чтобы отразить возможную атаку.

— Зачем вам все это? — спросил он.

— Пожалуйста, прекратите сражаться, — произнес стоявший у дверей солдат. — Даю вам слово, у вас нет никаких оснований для беспокойства. Мы всего лишь хотим вам помочь.

Если он не собирается говорить правду, значит, толку от него не будет. Более того, Аот осознал, что он был опасен. Его болтовня могла заглушить шум, издаваемый орками, которые вновь начали подбираться к своей добыче.

Аот произнес слово приказа, высвобождая находившуюся в его копье магию. Ещё у Крепости Сожалений он исчерпал весь хранившийся в оружии запас заклинаний, но, хотя в половине случаев магия и не срабатывала должным образом, за прошедшие дни он успел полностью его восстановить. Это помогало ему убивать время в промежутках между целительскими сеансами и не давало почувствовать себя полностью беспомощным.

Теперь он мог только надеяться на то, что заклинание подействует, и, услышав стук падающих тел и храп двоих легионеров, понял, что надежды его оправдались.

Внимательно прислушиваясь — вдруг не все его враги погрузились в сон — наездник направился к двери, проверяя окружающее пространство копьем, но успешно добрался до порога, не наткнувшись ни на одно препятствие.

Переступив через тело лежавшего там человека, он задумался, что же делать дальше, чувствуя, как в нем начинает нарастать тревога. Как ему следует поступить, учитывая, что он понятия не имел, что именно происходит? Когда он, слепой, был заперт в многолюдной крепости, охраняемой сотнями воинов?

Затем Аот осознал, каким должен быть его следующий шаг. Он оказал сопротивление стражникам, чтобы помочь Яркокрылой — этим он и займется. Прощупывая копьем дорогу впереди, боевой маг направился к обиталищу грифонов.

Почувствовав рядом чье–то присутствие, Барерис обернулся. Сверху на него смотрела Таммит. В её темных глазах мерцали отблески пламени лагерного костра, которое окрашивало её алебастрово–бледную кожу в золотистый цвет.

— Ты не спишь, — произнесла она.

— Нет.

— Что сказали тарчионы? Армия направится прямиком через Солзепар?

— Когда они отослали меня, то все ещё продолжали обсуждать эту проблему, но мое предчувствие говорит мне, что да.

— Думаю, все будет в порядке. Насколько нам известно, безопаснее проходить по той территории, где голубое пламя уже побывало, чем по той, куда оно ещё не успело наведаться. — Она заколебалась. — Можно мне присесть?

— Если хочешь.

Она опустилась на землю напротив него. Легионер, который лежал неподалеку от неё, завернувшись в одеяло, принялся безостановочно вертеться и что–то бормотать, словно почувствовал рядом присутствие чего–то хищного и чуждого природе.

— Я хочу спросить у тебя кое–что, — произнесла Таммит.

— Спрашивай, — ответил Барерис.

— Тогда, в том оплоте воплотителей, ты ведь хотел пожертвовать собой, чтобы все остальные смогли убежать?

Он пожал плечами.

— Просто пошел ва–банк. Надеялся продержаться до тех пор, пока все остальные не окажутся в безопасности, а затем спастись, воспользовавшись силой своего голоса. Так и получилось, верно?

Ему пришло в голову, что, если бы он был способен проделать подобный трюк десять лет назад, на той дороге в проклятые руины Дельхумида, то ему, скорее всего, удалось бы её спасти. Но это заклинание принадлежало к числу тех, которыми он овладел позже.

— Но сейчас ты командуешь Грифоньим Легионом, поэтому твоя жизнь имеет куда большую ценность, чем жизнь простого солдата. Многие офицеры на твоем месте просто приказали бы своим подчиненным сдерживать натиск воплотителей и даже не задумались над тем, что у обычных легионеров не было ни одного шанса выжить в подобной схватке.

— Не все столь рационально смотрят на вещи, как капитаны и аристократы Тэя. Возможно, за время своих странствий я заразился привычкой не прислушиваться к доводам разума.

На самом деле он знал, что так действительно и было — от Эурида, Сторика и остальных наемников из Отряда Черного Барсука. За последнее время бард в первый раз подумал о них, ведь он изо всех сил старался гнать от себя эти воспоминания. В те времена они стали его верными друзьями, и он очень к ним привязался и получал истинное удовольствие от их совместных приключений. Но в конце концов получилось так, что из–за этих странствий их с Таммит жизни оказались разрушены, и поэтому он не мог думать о них без сожаления. Он осознал, что присутствие вампирши разворошило в его душе все эмоции и воспоминания, которые он старался похоронить поглубже.

— Во время нашего ночного разговора в саду я вела себя грубо, — произнесла она. — И огрызнулась на тебя после того, как мы убили волшебницу, слившуюся с кислотной магией. Я задавала себе вопрос…

Он удивленно уставился на неё.

— Не обезумел ли я настолько, что попытался убить себя?

— Ну да.

— Нет. Я никогда бы этого не сделал. Кажется, это противоречит моей натуре. Иначе я бы позволил тебе убить меня ещё тогда, в Тазарской крепости.

— Рада это слышать.

Он встряхнул головой.

— Разве тебе есть хоть какое–то дело до этого?

— В том здании я ведь рисковала своей шкурой, сражаясь бок о бок с тобой, разве не так? Меня сложнее уничтожить, чем простого смертного, но я вовсе не являюсь неуязвимой.

— Поэтому ты и пришла? Ждешь, что я рассыплюсь в благодарностях?

— Нет! Я просто хотела, чтобы ты понял. Когда я оттолкнула тебя раньше… Я уже говорила тебе, что хочу облегчить свое существование. Если бы ты страстно жаждал отведать ягод вишни, но тебе от них становилось бы плохо, где бы тебе было проще жить — под вишневым деревом или в дне езды от него?

Он вздохнул.

— Я понимаю, и ты была права. Не знаю, как ты поняла это, но я уже не тот Барерис, которого ты знала. — Он подумал о своей попытке взять Аота под контроль и о том, что из этого вышло, и этот поступок показался ему всего лишь последним звеном в бесконечной цепи его провалов и постыдных деяний.

Она кинула взгляд на восток, выискивая признаки приближающегося рассвета.

— Возможно, я не ошибалась, — произнесла она, — но теперь я вижу, что сказанное мною тогда — ещё не вся правда. Потому что, хоть мне и больно видеть тебя и говорить с тобой, продолжать держать дистанцию — это тоже в своем роде пытка.

Его горло пересохло, и он сглотнул.

— И каков же тогда ответ?

— Мы уже не та пара юных голубков, и нам никогда не вернуть те времена. Вампиры любить неспособны. Но я искренне полагаю, что нас объединяет одна и та же жажда мщения — даже сейчас, когда мир уже, кажется, находится на грани уничтожения.

— Да, — и в самом деле, когда он смотрел на мрачное, жестокое существо, в которое её превратили некроманты, гнев жег его изнутри, словно раскаленный камень.

— Значит, нам имеет смысл держаться вместе. Возможно, если мы попытаемся, то научимся чувствовать себя свободнее и уважать друг друга как товарищей.

Товарищей. Это было самое горькое слово из всех, что когда–либо звучали, но он кивнул и пожал её протянутую руку, постаравшись не вздрогнуть при прикосновении её плоти, так похожей на плоть мертвеца.

— Если мы собираемся быть друзьями, — произнес он, — тогда ты должна кое–что мне рассказать. Как ты, просто посмотрев на меня, узнала, что я настолько сильно изменился? Ты владеешь способностью заглядывать в глубины человеческой души?

Она улыбнулась.

— Да не особо. Когда ты в последний раз гляделся в зеркало или принюхивался к себе? Мальчик, которого я помню, прилагал множество усилий, чтобы выглядеть, как настоящий аристократ–мулан. Даже учитывая то, что мы росли в трущобах, ты всегда щеголял свежевыбритым скальпом и умудрялся оставаться чистым.

— Даже представить не могу, что вновь вернусь к обычаю брить голову. Один раз забросив это дело, понимаешь, сколько с ним возни.

Но, возможно, он обзаведется расческой.

Зеркало смутно осознавал, что этим именем его наградил один из его спутников, но больше не понимал, почему. На самом деле он даже не был уверен, кем были его товарищи. Он не мог вспомнить ни их лиц, ни имен.

Потому что он растворялся в небытии.

И все же он знал, что должен продолжать идти дальше, даже если совершенно не помнил причин, побудивших его двинуться в путь. Чувство долга, которое никуда не исчезло, продолжало гнать его вперед.

Поэтому он все шел и шел сквозь пустоту, в которой не было ни света, ни тьмы. И то, и другое придало бы ей определенность, а определенность она отвергала. Он с трудом продолжал идти, пока не забыл, каково это — чувствовать движение ног при ходьбе. Расставшись с этим воспоминанием, он растаял, превратившись в бесформенный сгусток разума, который продолжил плыть вперед, движимый одной лишь силой воли.

Меня уже почти нет, подумал он. Я недостаточно силен; я не справлюсь. Но, если это правда, значит, так тому и быть. Потерпев поражение, человек не теряет свою честь. Он теряет её, если сдаётся. Это ему рассказал кто–то мудрый и добрый, кто–то, кого он любил, как второго отца. Он почти мог разглядеть лицо этого престарелого человека.

Внезапно он осознал, что мысли его прояснились, тело вновь приняло ясные очертания, и он опять обрел и руки, и ноги. И тогда вокруг него, словно созданный одним–единственным мазком кисти гигантского художника, появился освещенный факелами зал. В центре помещения стоял большой круглый стол, окруженный стульями с высокими спинками, на каждом из которых инкрустацией были обозначены имя и герб.

Зеркало осознал, что среди них находились и те, что принадлежали ему самому, и, хорошенько поискав, он сможет их найти. Если ему повезет, он даже их опознает. Затем краем глаза он заметил высокую фигуру. Развернувшись, он уставился прямо на неё и осознал, что ему нужно узнать что–то, куда более важное.

Эта фигура, бывшая в полтора раза выше, чем сам Зеркало, представляла собой золотую статую, изображавшую привлекательного, улыбающегося мужчину, в одной руке держащего дубину, а в другой сжимающего сферу. Скульптурные края его одеяний были окаймлены рубинами. Бросившись к этому священному образу, Зеркало рухнул на колени.

Его окутало тепло, полное любви, словно материнское объятие.

Ты нашел путь назад, — произнес голос в его разуме.

Слезы заструились из глаз Зеркала.

— Владыка, я опозорен. Я не могу вспомнить вашего имени.

Возможно, тебе это никогда не удастся. Это не имеет значения. Ты по–прежнему остаешься моим преданным и верным рыцарем.

С момента прибытия в центральную цитадель Аот посещал стойла грифонов как минимум два раза в день. Он не хотел каждый раз прибегать к помощи проводника, поэтому запомнил всю дорогу наизусть.

Но в спешке он все же умудрился где–то свернуть не туда. К этому моменту он уже должен был добраться до Яркокрылой, но этого не произошло, и когда, держась за стену, он продолжил свой путь, местность показалась ему совсем незнакомой.

Боевой маг открыл глаза, но тут же был вынужден снова зажмуриться. Несмотря на решение пользоваться своим зрением лишь изредка, сейчас он превысил лимит. Смотреть на мир было бессмысленно и невыносимо. Он даже не мог сказать, находится ли в помещении или же на улице.

Где–то неподалеку раздался крик, эхом разлетевшийся по каменным просторам крепости. Слов было не разобрать, и Аот задался вопросом, проснулись ли те легионеры, которых он усыпил. Если да, то, возможно, охота на него уже началась.

Прости меня, подруга, подумал Аот. Я даже не смог добраться до тебя, чтобы посидеть с тобой, пока ты умираешь.

— Капитан, — произнес чей–то голос.

Удивленный, Аот резко развернулся в сторону говорившего и наставил на него копье. С наконечника его оружия уже готов был сорваться заряд пламени, когда он по пустому тембру голоса и исходившим от духа слабым болезненным ощущениям и холоду запоздало узнал Зеркало.

Несмотря на тревожащую натуру призрака, они с Аотом были товарищами на протяжении уже десяти лет, и боевой маг не хотел атаковать его без веской причины. Но также он не мог утверждать, что Зеркало, который обычно служил зулкирам, не явился к нему для того, чтобы убить или задержать.

— Что тебе надо? — выдохнул он.

— Помочь, — произнес Зеркало.

Аот заколебался. Затем, нахмурившись, он решил поверить призраку на слово.

— Тогда отведи меня к Яркокрылой. Возможно, по дороге нам придется прятаться от других легионеров. По какой–то причине Лазорил хочет меня убить. Я думаю, что он приказал отравить Яркокрылую, чтобы я не смог призвать её к себе на помощь.

— Твоему питомцу придется подождать. Я должен оказать тебе помощь немедленно, пока ещё помню, как это сделать.

— Единственный способ помочь мне — это отвести меня к Яркокрылой.

— Для начала я должен исцелить твои глаза.

Аот был ошеломлен.

— Ты сможешь это сделать?

— Думаю, да. После того, как Барерис предал наше братство, я должен был все исправить. Я чувствовал, что мне это под силу, если только я смогу больше вспомнить о том, кем и чем я когда–то был.

— И тебе удалось?

— Да, когда я отправился в пустоту. Я вспомнил, что был рыцарем, посвятившим себя служению богу, который благословил меня своими особыми дарами.

— Ты имеешь в виду — паладином? — в Тэе они не встречались, потому что здесь не поклонялись божествам, которые служили покровителями подобным воинам. Но Аот о них слышал.

Зеркало заколебался, словно этот термин был ему незнаком.

— Возможно. Главное, что мое прикосновение могло исцелять, и я полагаю, что до сих пор не утратил эту способность. Позволь мне использовать свою силу, чтобы восстановить твое зрение.

Аот покачал головой. Возможно, что Зеркало, несмотря на свой надломленный рассудок и царящую в мозгах путаницу, действительно вспомнил что–то реальное. Возможно, что у него некогда и правда был талант к исцелению. Это не значило, что он остался у него до сих пор. Каждый волшебник знал, что натура нежити была связана с самой сущностью вредоносных и болезнетворных сил, и Аот собственными глазами много раз видел, как сохнет и разлагается все живое от простого прикосновения Зеркала. Меч, который призрак использовал в боях, чтобы творить эти разрушения, даже не был настоящим оружием — всего лишь каналом для его пагубной внутренней силы.

И все равно, к своему удивлению, Аот неожиданно почувствовал желание довериться Зеркалу. Возможно, дело в том, что его положение и без того было настолько безнадежным, что, даже если предложенное призраком не сработает, хуже от этого уже не станет.

— Ладно. Сделай это. — Аот стянул с глаз повязку и почувствовал, как по мере приближения призрака исходящий от него холод и болезненные ощущения становятся сильнее. Внезапно каждое его веко пронзил вымораживающий холод, столь сокрушительный, как прикосновение раскаленного добела железа. Первую пару мгновений он терпел, а затем с криком отшатнулся, прижимая к лицу руки.

— Будь ты проклят! — прохрипел боевой маг. Ему стало интересно, постарел ли он, как некогда постарел Урхур Хапет, когда в его тело погрузились нематериальные пальцы призрака.

— Попробуй сейчас открыть глаза, — предложил Зеркало, не обратив внимания на его вызванный болью упрек.

Это предложение выглядело столь нелепо, что Аот просто лишился дара речи. Он все ещё пытался сформулировать подходящий резкий ответ, когда до него дошло, что боль в его глазах утихла.

И, учитывая это, он решил, что вполне может подвергнуть испытанию свою силу духа и проверить, что с его зрением. Аот осторожно приоткрыл глаза, и у него перехватило дыхание. Болезненные ощущения при попытках смотреть на мир полностью исчезли, и он отчего–то был полностью уверен, что они никогда не вернутся.

Воистину, сейчас диапазон его зрения стал гораздо шире, чем раньше. Сослепу он забрел в крытый проход, соединявший два крепостных дворика. Там не горело ни ламп, ни факелов, но полумрак совершенно не мешал ему видеть. Он мог различить мельчайшие переливы черного цвета на крашеной каменной стене, все спутанные узоры на грязном булыжнике под ногами. Он уже испытывал подобные ощущения, когда временами пользовался острым орлиным зрением Яркокрылой, но, по правде говоря, сейчас он видел гораздо лучше.

Он осознал, что это богоподобное зрение было у него с того самого момента, когда через него прошло голубое пламя, но тогда его восприятие оказалось переполнено потоком мелких деталей. Сейчас же он мог пользоваться своими глазами с той же бессознательной легкостью, с какой обычные люди пользовались своими.

Аот повернулся к колеблющейся тени — Зеркалу.

— У тебя получилось!

— Братья всегда говорили, что я наделен выдающимся даром. Иногда мне удавалось помочь больным даже в тех случаях, когда от них отступались самые мудрые священники. Или я думаю, что удавалось. — Зеркало замолк, словно воспоминания начали ускользать от него, и его темный силуэт стал более размытым.

Аот задался вопросом, не высосал ли силу его благодетеля этот акт исцеления — противоестественная для призрака способность. Он взмолился, чтобы это было не так.

— Не исчезай! Останься со мной! Если тебе под силу исцелить слепоту, значит, ты сможешь справиться и с отравлением. Мы пойдем к Яркокрылой.

В этот поздний час в грифоньем загоне не было ни одного рабочего. При виде завалившейся на бок грифонихи Аота захлестнула волна боли. Взгляд её остекленевших глаз был устремлен в никуда, а вокруг клюва расплывалась лужа из блевотины и крови. Он потянулся к ней сознанием, но там, где должен был оказаться её разум, обнаружил лишь пустоту. Однако она все ещё дышала.

— Поспеши! — произнес он, но Зеркало просто замер на месте. — Пожалуйста!

— Я пытаюсь вспомнить, — произнес призрак, продолжая оставаться неподвижным. Наконец, когда Аот почувствовал, что вот–вот закричит, Зеркало поплыл вперед, опустился на колени рядом с грифонихой, прошептал что–то и дотронулся до её шеи и головы. Его нематериальная рука лишь слегка погрузилась в её оперение.

Яркокрылая содрогнулась и вскочила на ноги, размахивая когтями. Благодаря заклинаниям, которые наложил на неё Аот, она вполне могла причинить вред нематериальному существу, но Зеркало отступил назад, избежав её атаки.

— Успокойся! — крикнул Аот. — Зеркало только что спас тебе жизнь — по крайней мере, я на это очень надеюсь. Как ты?

— Живот болит, — Яркокрылая сделала вдох, — голова тоже, и во рту какое–то жжение, — она сплюнула. — Но, думаю, со мной все будет в порядке.

К глазам Аота подступили слезы. Он наделся, что ему удастся не разрыдаться, ведь, если это произойдет, грифониха просто поднимет его на смех.

— Мы найдем тех уродов, что отравили меня, — продолжила она. — А затем я съем их самих.

Это мстительное высказывание напомнило Аоту, что они все ещё были в беде.

— Хотелось бы мне на это взглянуть, но не можем же мы сражаться со всей центральной цитаделью?

— А что, придется? — в голосе Яркокрылой прозвучали непривычные жалобные нотки. — Что вообще происходит?

— Внезапно люди почему–то захотели увидеть меня мертвым, и они знали, что их задача станет проще, если ты не будешь стоять у них на пути. Поэтому они пытались разделить нас в Золюме, а, когда это не сработало, накормили тебя отравленным мясом.

Яркокрылая фыркнула.

— Я должна была понять, что во всех моих неприятностях стоит винить именно тебя, впрочем, как и всегда. Хорошо, если дела обстоят именно так, седлай меня и улетим из города.

Это было хорошее предложение, особенно в свете того, что Аот в любом случае собирался сбежать, пока Барерис не порылся у него в мозгах. Но, к своему удивлению, он осознал, насколько сильно ему не хочется этого делать именно сейчас.

Дезертировать по собственному желанию — это одно, но бежать, спасая свою шкуру — совсем другое. Он не хотел бы чувствовать себя побежденным и выбитым из колеи. Также это будет означать, что ему уже никогда вновь не командовать Грифоньим Легионом. Он никогда не стремился к этому и в течение всех тех лет, что прошли с момента его продвижения по службе, искренне полагал, что ответственность его тяготит. Но, когда слепота больше не позволила ему выполнять свои обязанности, он осознал, насколько ему этого не хватает. Он чувствовал себя виноватым и бесполезным из–за того, что больше не мог присматривать за своими людьми.

— Кроме того… я понятия не имею, что происходит, — произнес он, — и поэтому не знаю, насколько сильно их желание меня прикончить. Возможно, достаточно сильно, чтобы послать за нами погоню, если мы попытаемся сбежать. Также меня мучают дурные предчувствия насчет землетрясений и потоков голубого пламени, которые продолжают раздирать мир на части. Кажется, сейчас не лучшее время для того, чтобы попытаться начать новую жизнь где–нибудь за границей.

— Тогда что же нам делать? — спросила Яркокрылая.

— Оставайся с Зеркалом и сиди тихо. Я поговорю с Лазорилом и постараюсь прояснить все вопросы.

— Если, конечно, он или его приближенные не убьют тебя, едва завидев.

— Думаю, что знаю нужного человека, который сможет это предотвратить, если, конечно, мне удастся до него добраться.

Яркокрылая фыркнула.

— Звучит как полная чушь. Но разве тебя это хоть раз останавливало? — Она склонила голову. — Скажи, что уже избавился от своей повязки на глазах.

Возможно, это была всего лишь игра воображения, но Маларку казалось, что ясеневое древко копья в его руках подрагивает, словно оружие не хотело находиться ни у кого, кроме своего хозяина. Шпион задумался, правда это или нет. Возможно, это копье по–своему было живым и обладало разумом. Может быть, позже у него появится шанс спросить об этом Аота, но сейчас перед ними стояла куда более важная задача.

Маларк знал, какую судьбу уготовала его товарищу Дмитра, и поэтому не ожидал увидеть его вновь. Хотя, конечно, сам он для Аота выбрал бы совсем другую смерть, у него не было причин вмешиваться в её планы. Но, когда в его покоях объявился боевой маг, зрячий и без повязки на светящихся голубых глазах, стало ясно, что ситуация изменилась.

Маленький плоскомордый стражник–гоблин с обезьяньими руками распахнул дверь, ведущую в заклинательные покои Лазорила. Когда Аот увидел, что его там ожидает, то застыл на месте, и Маларк не мог его за это винить.

Находившаяся за порогом комната представляла собой одно из используемых для магической практики рабочих помещений, которых они оба вдоволь навидались за годы службы на волшебников. В ровном свете зачарованных сферических ламп были видны стойки с посохами и церемониальными мечами, стену украшало стилизованное изображение дерева, которое, как однажды объяснила Дмитра, символизировало мультивселенную, а на полу находилась сложная пентаграмма, выложенная черным янтарем и сердоликом. Кадила наполняли воздух горьковатым ароматом мирры.

Сюрприз состоял в стальном столе с закрепленными на нем крепкими ремнями, способными полностью обездвижить лежащего на нем человека, желобами для стока крови и набором разнообразных режущих и колющих предметов — зондов, щипцов и ножей. Возможно, подобное оборудование мог бы использовать целитель. Равно как и некоторое число дознавателей, состоявших у Маларка на службе.

— Соберись! — прошептал шпион. — Бежать слишком поздно. Если ты попытаешься скрыться, они просто тебя убьют. — Словно демонстрируя правоту его слов, к Аоту приблизились двое кровавых орков и Красный Волшебник, чтобы о нем позаботиться.

Аот с Маларком, который держался на шаг позади, вошли в покои. Один из орков потянулся, чтобы схватить боевого мага за руку, но тот сместился в сторону и ткнул его ладонью в его же товарища. Эти двое запутались в собственных конечностях и упали.

Красный Волшебник отпрыгнул на шаг и поднял сжатую в кулак руку, на указательном пальце которой красовалось кольцо с жемчужиной. Внутри молочно–белого камня взбурлил яркий свет. Маларк скользнул между Аотом и заклинателем и покачал головой, одарив последнего пылающим взглядом. От смущения, а, может, и от испуга, волшебник заколебался.

Остальные приближенные Лазорила поспешно устремились к Аоту, чтобы преградить ему путь, но слишком медленно. Никто из них не успел помешать ему подойти к зулкиру и опуститься на колени. Маларк сделал то же самое.

Лазорил слегка наморщил лоб — это означало, что он хмурится, равно как еле заметно приподнятые уголки губ означали его улыбку.

— Итак, — произнес он, — хоть это и заняло полночи, его наконец–таки поймали.

— Нет, Ваше Всемогущество, — произнес Маларк. — Я этого не делал. Как вы, разумеется, видели, капитан Фезим повинуется вашему призыву по своей собственной воле. Ни мне, ни кому другому не пришлось его к этому принуждать.

— Он оказал сопротивление эскорту, который я за ним послал, — произнес Лазорил.

— Это было недопонимание, — сказал Маларк. — Заметьте, он разрешил ту ситуацию, не причинив никому серьезного вреда. Он слишком верный легионер, чтобы даже в миг тревоги и смущения лишить вас любого из ваших прислужников.

— Хорошо, — Лазорил перевел взгляд на Аота. — Капитан, если ты и правда такой человек, как утверждает твой спутник, верный солдат, который готов отдать жизнь, служа своим лордам, тогда позволь этим оркам сопроводить тебя до стола, и я даю слово, что постараюсь сделать дальнейшие процедуры настолько безболезненными, насколько это возможно, исходя из практических соображений. Откажись — и я заставлю тебя посредством своих заклинаний.

— Повелитель, — произнес Маларк, — со всем уважением, могу ли я спросить, зачем вы это делаете?

— Разве ты не знаешь? Это была идея твоей госпожи.

— Нет, повелитель, — солгал Маларк. — Она мне ни слова об этом не говорила.

— Тогда, полагаю, я могу объяснить. Она предложила мне исследовать этого наездника с помощью всех имеющихся в моем распоряжении инструментов и выяснить о голубом пламени все, что только возможно.

— Как я понимаю, она предложила это, когда капитан Фезим был слеп и не мог исполнять свои обычные обязанности.

— Ну да.

— Вы, Ваше Всемогущество, разумеется, уже заметили, что его зрение полностью восстановилось.

— Естественно. Я же не болван. Но его глаза продолжают светиться, и я все ещё думаю, что его изучение может оказаться полезным.

— Со всем уважением, но я думаю, что моя повелительница с этим бы не согласилась.

— Как жаль, что этим вечером она в Элтаббаре, верно? Иначе ты мог бы сбегать и спросить у неё сам. Не то чтобы я счел бы себя обязанным согласиться с её мнением, если бы оно пошло вразрез с моим собственным.

— Нет, Ваше Всемогущество, разумеется, нет. Просто капитан Фезим один из самых выдающихся офицеров Нимии Фокар…

Лазорил фыркнул.

— Он всего лишь солдат. Сейчас Грифоньим Легионом командует другой такой же солдат, и я полагаю, что он справится не хуже. Наверное, даже лучше, учитывая, что он из мулан.

— Вы правы, Барерис Анскулд тоже хороший легионер, но…

Щеки Лазорила слегка окрасились.

— Уважаемый Спрингхилл, твоя болтовня меня утомляет. Если ты продолжишь настаивать, то я могу решить, что ты не просто надоедлив, но и дерзок, и тогда, можешь быть уверен, твои связи с Дмитрой Фласс не спасут тебя от моего гнева.

Маларк заметил, что рот его пересох.

Он не боялся смерти. Но существовала немалая возможность, что у архимага на уме было что–то иное. С помощью искусства Зачарования можно было наказать человека, изуродовав и искалечив его тело и душу, но при этом оставив его в живых. И, несмотря на свои чопорные манеры, Лазорил был столь же извращенно–жесток, как и все остальные зулкиры.

И все же Маларк собирался ещё немного испытать терпение волшебника, пусть он и сам до конца не понимал, почему. Возможно, он просто был слишком упрям или не любил проигрывать в споре.

— Я все понимаю, повелитель, — произнес он, — но, думаю, что не исполню свой долг до конца, если напоследок не укажу вам, что капитан Фезим — не единственный, на кого повлияло голубое пламя. Мы получали сообщения и о других, и уверяю вас, вы сможете получить такую же информацию, подвергнув вивисекции их тела.

— Припоминаю эти сообщения, — сказал Лазорил. — Остальные существа превратились в опасных чудовищ.

— И все же мои агенты сумеют поймать нескольких, — произнес Маларк. — Это просто займет немного времени. Вам придется ненадолго отложить ваши изыскания, но это для вас даже к лучшему. Вы получите шанс привлечь к исследованиям госпожу Лаллару.

— И зачем же? — спросил Лазорил.

— Я не должен позволять себе строить догадки, — произнес Маларк. — В конце концов, вы знаете о сверхъестественном все, что только возможно, а я не знаю почти ничего. Но я задаюсь вопросом — если голубое пламя может попасть внутрь животного или человека, при этом обычно приводя к ужасающим последствиям, то, вероятно, оно будет способно переместиться из одного живого существа в другое. Возможно, оно даже попытается вторгнуться в вас, когда вы начнете препарировать свою жертву. И для полной уверенности в том, что эта сила не сможет вами завладеть, вы, конечно же, пожелаете, чтобы вас защищали заклинания зулкира Ограждения.

— Полная чушь, — отрезал Лазорил. — Я и сам являюсь зулкиром. Мне не нужна защита этой мегеры или кого–либо ещё. Однако, — он сделал вдох, — если этот легионер может выполнять свои обязанности, вероятно, будет слишком расточительно пожертвовать им, когда измененная свинья или кто–нибудь вроде этого подойдет не хуже. Капитан Фезим, ты свободен. Убирайся и захвати с собой этого… балабола.

— Да, Ваше Всемогущество.

Аот держал голову высоко и сохранял военную выправку до тех пор, пока гоблин не захлопнул за ним и Маларком дверь. Затем его коренастая, широкоплечая фигура обмякла так сильно, что на миг показалось, что ноги его вот–вот подкосятся.

— Во имя Пламени, — выдохнул он. — Во имя Чистого Пламени. Я и не думал, что тебе удастся его переубедить.

— Честно говоря, — произнес Маларк, — я тоже. Я до сих пор не уверен, какой же аргумент на него повлиял. Скорее всего, последний. Несмотря на всю свою силу, зулкиры не горят желанием рисковать собственными шкурами, особенно когда понятия не имеют об опасности, которая им грозит. Полагаю, именно поэтому они и смогли прожить достаточно долго, чтобы стать зулкирами. Вот, возьми, — он вернул Аоту его копье.

Боевой маг сжал его плечо.

— Я этого не забуду.

Маларк улыбнулся.

— Рад был помочь. — В свое время Аот убил множество врагов. Это было правильно — освободить его, чтобы он продолжил сеять смерть и в итоге встретил конец, более подходящий для воина.