Неживой

Глава 2 Зильда

— Так, ну-ка стоять. Кто такие будете? Зачем пожаловали? — городской стражник угрожающе опустил зазубренный бердыш на землю и перегородил проход. Ещё пятерка стражников, стоящая за полуоткрытыми воротами, бросила свои важные стоятельно-плевательные на землю дела, сгруппировалась плотнее и навострила уши, так, на всякий случай.

Зильда усмехнулась им, понимающе кивнула, ловко спрыгнула с коня, театрально приклонила голову и присела в причудливом реверансе, давая оглядеть себя с головы до ног. Взгляды охраны сосредоточились на ней, точнее на её эксцентричной цветастой одежде и многократно проколотых ушах. Они решали кто она — бродячая циркачка или богатая дворянка в поисках приключений и готовая проматывать своё состояние вдалеке от скрипящих зубов отца. Но Зильда была чем-то совсем иным.

— Сечные мы. Прибыли на зов великого князя Горана, именуемого, кажется… Вечным? — Зильда подмигнула и окинула рукой своих людей.

Стражник скривился, в фокус его глаз снова попала шайка босых, грязных и полураздетых головорезов, причудливо выбритых, покрытых кривыми татуировками, с недобрыми взглядами и улыбками. Стражник почесал бороду, задумался и отрицательно покачал головой.

— Ну чего ты, голубок! Мы ж свои, из народа, — заверила стражника Зильда широко улыбаясь. — Князь позвал, мы пришли. Послушаем, что скажет, ежели работа есть — поработаем — а нет, так и уйдём с миром. Эт ты бояр сюда лучше вшивых не пускай, они тебя объедают, не мы. Мы вон какие тощие.

Страж хмыкнул, невольно кивнул, словно соглашаясь, поднял бердыш и опустил на плечо.

— Ток енто… тихо там. Князь новый и не в духе. На раз головы рубает. И гости у него, важные, заморзкие, тоже не шутют. И ващпе вы через северные ворота прошли, а не через энти. Не видали вас туто.

— Конечно, родной! — улыбнулась Зильда и снова изобразила реверанс. — Мы в уголке тихонько посидим, как котятки, молочка попьем, если дадут, да уйдём дальше гулять. Дай тебе Всематерь хлеба и духа, чтоб никто не вышиб.

Это был первый визит банды в Триданию. Одного взгляда на происходящее за городскими воротами Зильде хватило, чтобы понять всё про этот городишко.

Здесь они умрут со скуки.

Такие места они обходили стороной. Войны тут не было уже лет тридцать, а та, что случилась, скорее всего, была последней и решила все местные споры да распри. Власть находилось в руках у достаточно сильной и жёсткой династии, которая, по всей видимости, уже давно смогла решить все «политические» проблемы и угомонить конкурентов, да так, что никто о «другой жизни» уже и не сетовал. Да и просто чему-то лихому тут надо было постараться, чтоб случиться — жаркое летнее солнце, морской воздух и ветер, доступ к жрачке и небедная от торговли жизнь делали людей вялыми и расслабленными.

Тридания хоть и обладала просторным выходом к Балову Морю, но со стороны суши была окружена почти непроходимыми лесами и извивающимися, раскрошенными скалами. Боги не оставили тут места для широкой и прямой дороги, иначе бы Тридания давно бы стала столицей какой-нибудь великой империи.

Если бы, да ка бы.

Тут для них просто не было работы. Нужда погнала их сначала на запад, а потом и на самый север Узорицы, подальше от главных дорог и крупных городов. Слишком много у них появилась врагов и слишком много людей захотели голову Зильды. Ей нужно было быть сдержаннее. Просчитывать последствия, лучше выбирать врагов и союзников и, чёрт её дери, не лезть в треклятые политические игры.

За два неполных месяца их придорожного кутежа между восточными княжествами и пары мелких военных компаний, она замарала руки в крови одного принца, двух влиятельных купцов, одного графа и случайно ограбила карету одной очень непростой дамы, знатно над ней поиздевавшись. И это не считая приобретенных «личных» счётов с тремя дружинами этих самых княжеств, после их досадных поражений и пасований перед бандой Зильды.

Если они найдут корабль или деньги на корабль, то смогут начать всё заново где-нибудь, где никто не будет знать про их существование. Ну… пока они снова не заявят о себе.

Только в этот раз она будет куда сосредоточеннее и осторожнее.

Если бы, да ка бы.

В этой части Узорицы дома строили вместительными, приземистыми и плотными, этажа в два три высотой максимум, а улицы делали даже излишне широкими, так что создавалось ощущение какой-то монолитности, но вместе с тем и незаполненности. Главными украшениями были в основном громадные окна во все стороны света, нередко резные и остеклённые. Местные любили солнце, морской воздух и простор. И совершенно не стеснялись глазеющих на них Зильду или её парней.

На торговой площади и у пристани было людно. Местных можно было отличить по босым и загорелым стопам, чистым рубахам с нелепыми вырезами, почти всегда белого цвета и с красным едва видным узором. Толпа неместных же была настолько цветаста и разношёрстна, что банда в ней просто потерялась, что было им только на руку.

В порту пришвартовалось несколько торговых кораблей разной паршивости. Торговля кипела, и пара её псов сумела выхватить в суматохе три добротных кошелька, содержимое которых они теперь пропивали у уютного трактирчика на окраине, попутно греясь на щедром солнышке.

— Так шо тама, это… хозяйка, когда в поход-то пойдём? В городе-то, конемшно, веселье, но вот напьёмси мы, побузим, да погонют нас взашей, как пить чую, всегда так было — пожаловался ей Беззубый, размачивая лепёшку в пиве.

— До вечера терпите, собаки! — рявкнула на него Зильда и бацнула кулаком по столу. — Князь на вечер звал. Стало быть, сохраняйте вид благопристойный, яки высокородные, которыми я вас, шелудивых, воспитываю. Пока обратное не велят.

— А воевать-то на кого будем, хозяйка? В таких лесах токмо разбойников с добычей искать, да отбирать. Если тунто таковые ващпе водются. Токмо купцов и прижимать, от стадо отбимшихси…

— Вот уж не знаю. Но слухи, знаешь ли, интересные дошли. В Норийке или в Помойке, не расслышала я доподлинно, чудище завелось. Крестьян изводит. А князь за него даст как за поход цельный. А ты сам понимаешь — нам сейчас оно, как никогда надо.

— Энт как эт, чудище? — замялся Беззубый и поступал сведёнными пальцами в районе сердца и обвёл круг, изгоняя нечистую, выругался, сплюнул и припомнил Всематерь.

— Что, пёс, в штаны свои дырявые надул со страху? — нарочито громко рассмеялась Зильда, отпихнуло его грубо, чуть не скинув с лавки, вскочила на стол, ногой распинала кружки и крикнула: — Кто из вас, собак, ещё нечистой страшиться?

Ей ответили кислыми рожами, хмурым молчаньем и парой ругательств.

— Может ты, Хромой? Или ты, Закосый? Вы когда утром у реки мылись, хлеборезки-то свои видели в воде? — зычно вещала Зильда, заглядывая в лицо каждому из своих бойцов. — Будь я чёртовкой нечистой, я бы с вами-то в поле танцевать не вышла! Когда рожали вас, нечистая отворачивалась, смотреть не могла, скулила, да ссалась под себя, яки псина старая в пожаре. Нет у вас ни душ, ни сердец, ни веры. Ничего, что нечистую бы прельстило. Вы Псы Сечные, а не ссыкуны. Не вам её боятся. Она пускай боится.

— Ну-у-у… так-то енто правда, — захрабрился Беззубый. — Да ж, мужики?

Ему ответили парой неуверенных ругательств и шёпотом одобрения.

— Вот ты, Забой, — крикнула в толпу Зильда самому здоровом, на котором места не было живого от шрамов, — ты боялся, когда рынцаря того благородистого с коня дубиной свалил и доспехи ему вмял до земли?

— Мать твою! — басовито ответил Забой.

— Вот и я говорю, что нет. А эт был герой великий. Десять лет в походах поражений не знал. Боялись его все. Драконоборец какой-то даже вроде, с полным набором подвигов, былины про него рассказывали. А ты его дубиной оттрахал, прям в поле там, не постеснялся титулов его и важности расфуфристой. Так же было?.. А ты, Тихоня, боялся, когда в том остроге на болотах один на стену забрался, охрану порезал, да ворота нам отворил? Знаю, что не боялся. Не такой ты.

Тихоня промолчал, но поднял гордый взгляд. Не было у него языка, чтоб ответить.

— Вы Псы Сечные. Крови больше чем иной упырь столетний видали. Больше людей порвали и на тот свет утащили, чем изуверги из самого Пекла. Со смертью напротив, глаза в глаза срали в поле, и за руки держались, байки ей травили, да так, что она вырывалась. Вот вы кто. У страха глаза велики, но так-то оно и попасть по ним легче, да же? Вальнём мы чудище, нам-то какая разница? Золота столько будет, что упьёмся на месяц, возьмем корабль и на запад дальше поедем, как принцы заморские жить. И там грабить.

— Да! — басовито хрюкнул Забой и треснул себя кулаком по груди. — Да! Мать твою!

Больше особо слов он и не знал, но остальная банда подхватила клич, прокричалась, да расслабилась.

Зильда ещё какое-то время поизображала браваду, повспоминала былые заслуги и байки, рассказанные уже столько раз, что они стали только лучше, влила в себя кружки три кисловатого пива и отсёла на дальнюю скамейку. Ей было неспокойно, но такова была её ноша, как главаря.

Вечерело. Уродливый деревянный идол, вырезанный на одном из столбов забора, казалось, не сводил с неё глаз и улыбался хищной зубастой улыбкой именно ей.

— Так, сколько ж дашь золота за голову Зверя этого, князь?

Пировавшие притихли и уставились на вставшего во весь рост Зигоя. Тот, не стесняясь своей дерзости, смотрел прямо в глаза князю, ухмылялся и растирал пышные усы, блестевшие от капель жира.

— Камыс ободранный, — чуть слышно прошептала Зильда, стиснула пояс в том месте, где должна была висеть её сабля, тут же разжала побелевшую руку, схватила со стола свой кубок и, пытаясь затушить кипящую внутри злобу, опрокинула себе в глотку.

Новоявленный князь не был дураком и предусмотрительно разоружил гостей. В попыхах собранные со всей Узорицы разношёрстные наёмники плохо сочетались друг с другом, да и с медовенью, вином и огненной водой, которые лились сегодня рекой.

В пировальном зале свободных мест не было. Чтобы усадить всех гостей пришлось убрать все столы, кроме князева. Вместо них прямо на пол постелили толстые доски из обожжённого дерева, а вместо стульев предложили подушки и расписные ковры — на манер степянков с востока. Подавали запечённых зайцев, утку, пироги с минтаем, молодой картофель и дичь. Неискушенной воинственной публике такие лакомства пришлись более чем по вкусу. Ели и пили не стесняясь, не хватало лишь музыкантов.

На зов князя прибыли многие. Невысокий, но плечистый Зигой вообще не был воителем в привычном понимании этого слова, он возглавлял отряд таёжных охотников. В мирное время они вели промысел далеко на севере, но в военное их иногда нанимали в качестве проводников или даже партизан. Запах от Зигоя и его людей выделялся даже на фоне остального немытого отрепья, привыкшего жить в походах и дороге.

Зильда смотрела на него с ненавистью, причины которой сама не знала, так уж сложились звёзды в тот вечер. Из её «вольных людей» пировать пустили только троих, и то — только после того, как слуги отмыли их в тазах с горячей водой. После такого неуважения она была в шаге от того, чтобы закатить скандал и сорваться на ком-то. И напыщенный усатый дикарь подходил на эту роль больше всего.

Остальные прибывшие были профессиональными вояками. Вольные стрелки из Гузни — сорок арбалетчиков и знаменитая Восьмёрка лучников, которых не любил никто, предусмотрительно выбрали места у самого выхода. В войнах и местных стычках они участвовали настолько часто, что их стали узнавать по всей Узорице по одежде и гербу. Их болты и стрелы, зачастую отравленные, наносили любому противнику ужасный урон, от честной рукопашной же они всегда бежали, дабы не потерять обученных и опытных стрелков. С оглядкой на такую тактику, в плен они предпочитали не сдаваться, и считались в миру ребятами отчаянными и опасными. Даже самые благородные, милостивые и цивилизованные дворяне запытывали их до смерти, попади они в плен, применяя пытки от которых поворотило даже таёжного ублюдка. Только самые бесстрашные, подлые и падкие до денег могли найти себе место в этом отряде.

У ног князь сидели Копьеносцы Без Имени — элитные и ценящие себя очень дорого, мастера строевого боя и древкового оружия. Они были исключительно дисциплинированы, отказывались от выпивки даже на пиру вне похода и производили впечатление самой серьёзной силы из собравшихся. Ни дорогие, чешуйчатые доспехи, ни гладко выбритые неулыбающиеся лица, ни расправленные плечи и гордая осанка, ни синие плащи, без единого пятнышка грязи с копыт коней, ни другие атрибуты «высокопарных» и состоятельных ветеранов не спровоцировали никого из наёмников даже на недовольный взгляд в их сторону.

Слева от них расположились двенадцать Моравийских гренадёров. Зрелище диковинное даже для Тридании, куда по морю кого только не заносило. Они были одеты в накидки из очень плотной ткани, скрывавшие их обожжённые лица, оторванные пальцы и другие жуткие раны, которыми помечала их профессия. Несмотря на текучку кадров, в силу крайней ненадежности и нестабильности смеси взрывняка, эффективность таинственных «повелителей огня и грома» мало кто ставил под сомнение. Они умели навести на врага ужас своим невиданным и неукротимым оружием — бомбардами с картечью, жидким огнём, взрывающимися стрелами и бомбами. И благодаря царившей вокруг них атмосферу таинства и опасности, они уже успели завоевать любовь местных, устроив им фейерверк и танцы с огнём.

Слева от князя, за его столом, сидели дворяне. По их напряженным и несчастливым лицам Зильда поняла, что они опальные. Князь специально усадил их в окружении подобной кровожадной публики, чтобы они немного подумали о своём месте при новом дворе и перспективах своей верной или же неверной службы.

Справа, на самых почётных местах, расположилась компашка, которую Зильда невзлюбила ещё больше усатой морды степной крысы. Имперские мрази без поддержки своих бесконечных карательных отрядов обычно вели себя тихо, что-то вынюхивали и творили свои секретные и явно дерьмовые дела, в которые лучше не лезть. Они были самыми отвратительными поставщиками войны из всех возможных… их не интересовала плодородная земля, честь или золото, они почти не нуждались в услугах наёмников и они воевали так, что лучше было быть держаться подальше от всего, что происходило.

Но судя по их отсутствующим лицам и взглядам, упёртым в нетронутые тарелки, никакого интереса к происходящему они не испытывали. Вряд ли они вообще имели отношение к беде с чудищем, но, скорее всего, прибыли за тем, чтобы создать проблемы новые.

Да уж, достался новому князю горшочек с дерьмокашей. Горан Вечный показательно не смотрел на заморских гостей. Он был ещё слишком молод, самоуверен и, так же как и Зильда, часто находился во власти своих страстей. Она видела, как он стиснул зубы от тона камыса, вставшего напротив, и как он борется с желанием насадить его на кол или зарыть в землю ещё живым и кричащим.

— Мешок. Золота. Весом с того, кто внесёт мне голову Зверя, — князь встал и ответил, смерив камыса взглядом сверху вниз.

Рука Зигоя зацепилась за ус и дёрнула, он совсем не смутился, рассмеялся и оглянул зал.

— Даже если он? — спросил Зигой, указывая пальцем в один из дальних углов зала. Там сидел Байгуд, одинокий степной батыр, пришедший на этот пир, как и все — в поисках золота и славы. Он был настолько велик, что даже сидя в причудливой позе — подмяв под себя колени, возвышался над доброй половиной стражников.

— Я, Горан Вечный, даю слово князя, — надменно ответил Горан, уселся назад в своё кресло, опустил глаза и скрыл лицо за кубком.

Пировальный зал снова пришёл в движение, огласился тихими разговорами и шёпотом. Седой слуга поднялся к князю и начал что-то докладывать князю.

— Так, что это за тварь-то такая, владыка? Раз голова её мешком оценивается? — снова подал голос Зигой, он так и не сел, и не стёр свою ухмылку с лица, словно проверяя терпение князя. — Я — Зигой, многих убил зверей, многих загнал, со многих содрал шкуру, много добыл голов. Но не за одну не давали мешка.

— Митей! — позвал Горан, окинув ещё одним грозным взглядом Зигоя. На зов, вышёл бородатый мужичок-крестьянин.

— Расскажи им, что мне рассказал, — повелел Горан, выдохнул и снова поднёс к лицу кубок.

— Д-да, к-к-княс, — заикаясь произнёс Митей, помял в руках шапку, подождал пока все просмеются от его нелепого вида и неуверенности, и начал:

— Сначала, значицо, завыло оно. Выло-выло, по темноте обычно. Ажно выло так, что мураши по телу устремлялись, долго не затыкалось. Сержно, кузнец, осерчал, спать не мог со психу. Взял ночью свою кувалдень кузнечную, да пошёл в лес, да так и не вернулси. Нашли кожу его снятую, да мясо, словно стая волков над ним покумекала. И ещё нашли иродь проклятую, из веток и грязюки чёрную, ведовскую, посредь поляны. Вокруг неё трава пожухла, почернела и деревья к земле склонились. Сожгли её тут же. Потом спокойно было с неделю, а потом опять завыло, ещё пуще прежнего. Собрались мужики в ночь на Починки, с вилами и факелами, пошли на вой, да не вернулись. С той ночи зверина эта в деревню стала захаживать. Затемно по делам ходил — утаскивала, но в дома не ломилась, Всемать наверное нас защищала от лиха энтого. Ну… мы и побежали, как тут поживешь-то? Померла наша Норийка, деревня родная. К тебе пришли. Молим тебя о спасении и милости, верни нам землю нашу!

— Так что же, никто не видел зверя этого? — спросил мужичка Зигой.

— Не, барин. Все кто видел — померли видать от нево же.

— Что, ссыкотно тебе, камыс? — не выдержала Зильда и подала голос.

— Да нет, — улыбнулся ей Зиной улыбкой без переднего зуба. — Думаю, как свой мешок повезу. Размоет уже дороги, как к дому буду подъезжать, тяжело с телегой будет. И ума не приложу, зачем князь вас позвал.

— Что ты мелешь? — Зильда поднялась и вышла к Зигою.

— Тащемта, у нас бабам слова не дают, — Зигой демонстративно повернулся к ней спиной и хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание всех наёмников. — Нема там тёмной силы, ус свой даю на отсеченье! Так-то бывает, что биорн блудливый, али волкан лапу или пасть поврежает. И не может охотиться уже на оленей. От голода повоешь сам, как жрать не сможешь, а там и на человека можно сходить. Человеки худо бегают, медленно, а на вкус оние может и ничего, сам не пробовал, но зверью как олени сгодятся — эт железно. Загонял я уже таких, блудливых. Шкура биорна в моей юрте больше вон ентого стола будет. А засим, прощаю вас, огольцев, зла не держу и отпускаю всех восвояси. Силу эту «тёмную» сам изгоню с земель князя. Нечего вам тут, воякам, делать. Домой идите.

— Это что ж, ты нас домой отправляешь, шакал узкоглазый? — Зильда грубо толкнула его в плёчо.

— Ты смотри, какая, — рассмеялся Зигой, скользнул глазами по её точёной фигурке и важно упёр руки в пояс. — Бузить будешь — заберу ж тебя второй женой, да научу уму разуму. Телега большая у меня… самая большая, что с земли родной ездит. И для мешка и для тебя места хватит.

Зильда побелела и оглянулась в поисках предмета, способного проломить череп угловатого нахала, но тут уже к ним подошёл стражник и мягко толкнул Зильду древком бердыша, указывая на её место.

— Ух, я тебя… — прошипела Зильда ледяным тоном, едва дыша от ярости, но всё же села на место.

К князю вышел худощавый высокий и статный мужчина, одетый в облегающие штаны и расшитую рубаху с гербом, один из Стрелков.

— Даже если просто зверь это будет награду даёшь, князь?

Князь кивнул, но это стрелка не устроило.

— Ты уж не серчай, князь, и дерзость мою прости, но в чём подвох? Отряд арбалетчиков и мамонта отстреляет, если надо будет, да вот только кажется мне, что князь от его вида расстроится и не рад платить будет.

Князь рассмеялся грубо и громко, но от души, поднялся и с улыбкой ответил:

— Нет подвоха. Мог бы я послать свою дружину верную, да стереть это чудище с лица земли моей. Да вот только князем я совсем недавно стал, тяжкое это бремя и совсем мало в нём веселья. Вот и подумал я, раз зверь невиданный в этих краях завёлся, так почему бы мне охоту на него не устроить. Пускай я сам уж не могу на такие дела княжеское время тратить, как в молодости тратил, но других повесить смогу. А сам чучелом зверя, да рассказами о том, как его загнали, сыт останусь. Да и по окончанию охоты всех жду ещё на пир и гуляния. Может, ещё какую работку вам придумаю.

Старый стрелок ещё раз оглядел князя с недоверием, немного подумал, расплылся в жесткой и неприятной ухмылке и кивнул князю. Он выполнял и не такие прихоти за деньги.

Сечные Псы проснулись ещё до рассвета, от криков, но не петухов, а Зильды. Она нещадно хлестала их полуголые тела нагайкой, брызгала из ведра ледяной водой и осыпала самыми чёрными проклятьями и ругательствами.

— Ну шош ты лютуешь, дъяволица! — умолял Беззубый, пытаясь спрятаться от ударов.

— Проснулся, пёс?! — орала на него Зильда. — Раскрыл зенки блудливые свои, сучий сын?!

— А как тутама не проснуться?! Приголубила так приголубила! В ушах звенит, — проскулил в ответ Беззубый, потёр кровавый след на плече, и встал.

— Собирайся. Живо. Выступаем через полчаса, — уже спокойно ответила Зильда, за её спиной с промятой травы поднимались остальные члены банды.

— Так затемно же ещё, хозяйка, — заскулил Беззубый. — Куда ж мы по темну попрёмся?

— За добычей попрёмся, пока другие не урвали.

— Ты ж сама, хозяйка, видела, сколько их там собралося. Шо мы делать-то будем?

— Обгоним их по горным тропам, найдём тварь, снесём голову, по тропам же и вернёмся за наградой. Лошади и обозы их сильно задержат. Дорога мрачнее, чем бабы, что с тобой за бабло соглашаются.

— Твою мать! — басовито проснулся Забой.

— А ежели чудисче эт нас само снесёт? — недоверчиво спросил Беззубый.

— Я скорее как курица тебе яйцо снесу и болтанку сделаю, Беззубый! Не моли чепухи.

Беззубый посмотрел в её горящие, непреклонные глаза, усмехнулся и кивнул.

— Эх, пожрать бы ещё, — похлопал он по животу. — Не все ж пировали…

— К Тихоне подойди, — уже тихо сказала Зильда. — Не зря ж мы всё ночь не спали, да им кухню после пира обносили. Дня три сыты будете. А там деревни далёкие и никто слово против не скажет. Будут кормить. Никуда не денутся.

— Ой, ты хозяюшка у нас! — улыбнулся Беззубый. — А ежема не получитца нишо?

— А если не получится — в лесах засядем, награду по пути умыкнём и скроемся. Или тут награбим. А терять нам уж ничего. Всё равно за моря бежать.

— Как есть пить бежать, хозяюшка!

Зильда покачала головой от его идиотских присказок, нахмурилась, да заулыбалась как девчонка. Побудка банды прошла успешно, лагерь пришёл в движение, Зильда выдохнулся свободна и пошла к заборчику у которого был привязан её конь.

— Ну что, Огонёк? Не выспался? — конь тихонько заржал в ответ и потряс гривой. Зильда неспешно сняла с него седло и упряжь. — Тут наши пути расходятся, государь. Хорошо ты меня возил, ни разу не подвёл. И я тебя не подведу. Могла бы тебя втридорога загнать, тут таких скакунов и не видывали, в горах этих. Не зачем тут такие звери величественные, как ты. Но мы с тобой братья равные, жизнью тебе обязана и знаю, что ты тебе свобода так же люба, как и нам. Чёрт его знает, какой у тебя хозяин будет, добрый или злой. А потому… ты сам себе теперь хозяин. Не поминай лихом, да беги быстрее ветра, добрый друг.

Не было у них поклажи, кроме самих себя, пары мешков провианта и острых кормильцев своих — сабель, мечей, да булав. Шли они быстро, часто прибавляя с горки трусцой. Зильда не оставила коня специально, чтобы добиться максимального боевого духа. Бежала и сбивала ноги со всеми, задыхалась от пыли, сгибаясь иногда в три погибели и выхаркивая дышла. В привалах валилась со всеми в грязь, пила из луж, выжимала траву губами, и если везло, освежалась в ручьях.

Зильда поднимала банду ещё до рассвета, гнала их по прохладе, пока солнце не начало жарить, затем переводила на свободный шаг. И вечером они снова бежали. Из еды был скудный завтрак и максимально плотный ужин на ночь, по крайней мере, первые полтора дня, пока всё не кончилось. Но им к голодной и не привыкать. Наоборот — глад был их стихией, дрались они только и лучше, когда речь шла о том, чтоб дух не спустить, да в перспективе брюхо отбить.

Поэтому и пережили столько кошмарных походов и выбрались даже из пары чумных городов.

— А чего смурные такие плетёмся? — крикнула Зильда осипшим от жажды и дорожной голосом, пока они перешли на шаг. — А ну, рванина, запевай!

Ей ответили пара вымученных, но всё-таки наигранных стонов и вечноя «мать твою!» от Забоя.

— О-о-о-станься, дева! — затянул Плюгавый и остальные подхватили.

Зильда горланила со всеми, срываясь до хрипа и задыхаясь. Они чуть замедлились, но песня сплотила их, расслабила и дала сил. Плюгавый чуть отдышался и сам, без команды, затянул следующую.

— До ночи дойдём, чую! Шире шаг! — прикрикнула Зильда, когда походный репертуар иссяк.

Цепочки холмов и низин, полуразрушенные скалы и камни под ногами встречались всё реже и реже. Дорога стала ровнее и шла чуть под горку.

— Эт ежели ноги не отвалятся… так бежать, — проворчал Хромой, все нелепее наваливаясь на здоровую ногу.

— Колобком у меня покатишься, сучёныш! — рыкнула на него Зильда и тут же улыбнулась, чтоб приободрить.

Лёгкие её горели огнём, словно терзал их кузнец-зверюга, ног своих она уже не чувствовала и почти не управляла ими, взмылилась вся, как конь которому в погоне не давали спуску.

— Ладно! Привал, — скомандовала она.

Банда постепенно замедлила шаг, зная о последствиях резкой остановки марша, выбрала место в тени и завалилась на траву.

— Отваляйтесь хорошо, псы. Это последняя остановка, потом бежать будем уже до конца.

— Эй, хозяйка, — окликнул беззубый. — А мы ащпе туда бежим? Может уже мимо пролетели или совсем не в туда подались?

— Эм… — Зильда на секунду оторопела. — Да нет, вроде. Дорога тут одна, как я знаю. Всё равно туда попадём.

— Ну какмо знаешь, хозяйка, мы за тобой хоть в Пекло, токмо лучше не нада.

— Да… знаю.

Зильда обернулась по сторонам, пытаясь найти хоть какие-то ориентиры. Лес вокруг был то дремучим и непроходимым, то сменялся проплешинами из редких, но кустистых деревьев. Изредка над деревьями поднимались холмы, но они были похожи друг на друга. Лишь дорога из песчаника пересекала его и была единственным напоминанием о том, что тут могут быть другие люди.

Затея нравилась ей всё меньше. Она обошла лагерь кругом, удалилась на расстояние видимости, осмотрела окрестности и пришла к выводу, что если они заночуют тут и дождь размоет, они вряд ли вспомнят с какой стороны пришли.

Ни разу она не блуждала без чёткого осознания того, где она находится и куда идёт. Слишком уж сильной у неё была чуйка. Она никогда не задумывалась и не сомневалась, просто слушала и слушалась. Но сейчас это чувство внутри неё молчало, словно его никогда и не было.

Нужно кончать этот балаган. Идти вперёд, к цели, брать то, что её и никогда не отдавать. Так и никак иначе.

Зильда сплюнула на землю и растопырила пальцы и засадила себе ладонь в лоб со всей дури. Потрясла головой, пришла в себя. Хотела присесть на корточки, прежде чем вернутся к своим, уже расстегнула ремень, но вдруг замерла и вздрогнула. Прямо в глаза ей смотрел идол, вырезанный на дереве, и улыбался ей хищной улыбкой из треугольных зубов.

— Ну? Что ты от меня хочешь, окаянный? — сквозь зубы спросила она.