Неистовый

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

АЛЕКСАНДР

Открываю входную дверь незадолго до семи утра, чтобы дождаться Хейса, когда он выйдет из лифта. Он одет официально для воскресенья, потому что я сказал ему, что у меня есть важные дела, о которых нужно позаботиться, и не хочу делать это в офисе. Уверен, брат думает, что я заключил крупную сделку на вчерашнем сборе средств и хочу обсудить детали контракта.

Он будет крайне разочарован правдой.

— Ого, — говорит он, встречая меня в дверях. — Плохая ночь?

— Можно и так сказать. — Я киваю головой, чтобы он последовал за мной внутрь. — Кофе?

— Пожалуй. — Он направляется на кухню, а я возвращаюсь к окну, выходящему на город, где я стоял, расхаживал и размышлял всю ночь. — Хочешь? — кричит он из кухни.

— Нет. — Я выпил достаточно кофе, чтобы полететь на Луну.

Хейс приносит свою кружку и устраивается поудобнее на секционном диване.

— В чем дело?

Мой взгляд устремляется на стену надо мной, где, как я знаю, Джордан была с тех пор, как выбежала из спортзала прошлой ночью. Я так боялся, что она уйдет, и я больше никогда ее не увижу, поэтому всю ночь не спал и думал. Слишком много думал.

Провожу рукой по волосам, затем сажусь напротив брата.

— Мне нужно рассказать Джордан о Бренди. — Прошло так много времени с тех пор, как я произносил ее имя, что на моем языке оно звучит странно.

— Что? Нет. — Хейс осторожно ставит свою кружку с кофе, как будто боится, что уронит ее или, что более вероятно, бросит. — Ни за что. — Его взгляд мечется из стороны в сторону. — Она здесь? — шепчет он. — Тебе не следовало даже произносить ее имя.

— Она наверху. — Я дергаю себя за волосы, затем откидываюсь на спинку дивана. — Я немного слетел с катушек прошлой ночью.

Хейс становится совершенно неподвижным.

— С ней все в порядке?

Я съеживаюсь. Меня тошнит от одной мысли о том, что он вообще должен спрашивать.

— Я был жесток, но не думаю, что причинил ей боль.

— Не думаешь? Господи, Алекс. — Он обхватывает голову руками и потирает лицо. Затем поднимает голову и глубоко вздыхает. — Все в порядке. Она подписала соглашение и не может говорить…

— Я его уничтожил.

Парень вскакивает с дивана, как будто его укололи в задницу.

— Ты в своем уме? Зачем ты это сделал? Ты понимаешь, что полностью трахнул всех нас, верно? Ты эгоистичный придурок!

Я стискиваю зубы, желая защититься, но знаю, что он прав.

— Она собирается нас всех облапошить, — бормочет он, расхаживая вдоль окна. — Мы облажались.

— Я хочу, чтобы Джордан все знала.

— Нет. — Он тычет в меня пальцем, его лицо быстро краснеет. — Ты подписал соглашение о неразглашении. Если скажешь хоть слово, брат или нет, я сам подам на тебя в суд.

— Я знаю, что подписал. И ничего не скажу. — Я встаю и встречаюсь с ним лицом к лицу, брат с братом, мужчина с мужчиной. — Вот почему мне нужно, чтобы ты сказал ей.

Его лицо бледнеет.

— По закону у меня связаны руки. Твои — нет.

— Ни за что. — Хейс качает головой. — Нет. Нет! — Он отходит от меня. — Я не буду этого делать. Я собираюсь уйти и притвориться, что этого разговора никогда не было…

— Ты мой адвокат. Как твой клиент, я прошу тебя рассказать ей все…

— Ни за что на свете, — шипит он.

— Тогда ты уволен.

Он резко оборачивается и смотрит на меня.

— Ты не можешь этого сделать.

— Могу. Как мой адвокат, если ты откажешься выполнить мою просьбу, я уволю тебя и найму другого, который это сделает.

— Но Август будет…

— Он сделает все, что я захочу. Мы оба это знаем.

В его глазах мелькает боль отвергнутого сына. Хейс, кажется, осознает свою слабость, потому что через секунду превращается в сталь и свирепо смотрит.

— Если она заговорит, то может уничтожить нас всех.

— Я знаю.

Его рот кривится от отвращения.

— И тебя это устраивает?

— Да.

Он проводит руками по волосам.

— Ты действительно чертов псих, — говорит он сквозь грустный, разочарованный смех. — Тебе нужна психологическая помощь.

Я киваю. Он прав. Но это не меняет того, что я чувствую.

— Ты ей скажешь.

Он поднимает руку.

— Дай мне минутку. Мне нужно подумать. Тебе следует переспать с этим несколько дней. Если ты все еще захочешь сказать ей…

— Ты скажешь ей сегодня. Сейчас.

— Или что? Я уволен, и все?

— Да. Вступает в силу немедленно.

— Ты ставишь меня в невыносимое положение!

— Я знаю.

Его глаза сужаются, и если бы я не знал его лучше, то подумал бы, что он пустит слезу.

— Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел?

— Нет. Но мне надоело ненавидеть себя. Джордан заставляет меня чувствовать, что во мне все еще есть что-то хорошее. Я показал ей все свои недостатки. Все, кроме этого. И я знаю, что как только она узнает, то навсегда уйдет из моей жизни, и это лучше для нее.

— Ты хочешь, чтобы я сказал ей, чтобы гарантированно потерять ее?

— Она должна уйти, потому что я не отпущу ее добровольно. И если она останется, я никогда не перестану причинять ей боль.

Предложение работы в Аризоне — это ее шанс освободиться от меня. Она никогда не оставит меня, пока полностью не поймет, что я за человек. Что я сломлен. Что мой характер может стоить ей больше, чем оскорбленные чувства. Это может стоить ей жизни.

— Вот почему тебе нужно придерживаться профессионалок. Ты должен был вычеркнуть ее из своей жизни в ту же секунду, как сел в вертолет. Ты же знаешь, что у тебя не может быть нормальных отношений с женщинами, Алекс. О чем ты только думал?

Она заставила меня почувствовать себя нормальным мужчиной. Больше, чем кто-то с гениальным IQ, стоящий больше, чем то, что находится на моем банковском счете, больше, чем эмоциональный калека, которому нужны его братья, чтобы заботиться о нем. Но чувствам нельзя доверять. Я усвоил этот урок на собственном горьком опыте. Я никогда больше не должен забывать об этом.

И Джордан тоже не должна.

— Я… э-э… — У меня внутри все сжимается от того, что сейчас произойдет. — Я схожу за ней.

— Черт.

Страстно желая увидеть ее лицо, отчаянно пытаясь понять, что она чувствует, я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и тихо стучу в ее дверь.

Я слышу шарканье с другой стороны, и мое сердце ускоряет свой ритм. Глухой удар, как будто она прислонилась лбом к двери, сопровождаемый вздохом.

— Чего ты хочешь, Александр?

Кладу ладонь на дверь, где, как я предполагаю, покоится ее голова.

— Хочу поговорить с тобой. И сказать, что я сожалею о вчерашнем вечере.

Мои слова встречены тишиной, и я уже собираюсь постучать снова, когда слышу щелчок замка. Я отступаю, чтобы дать ей пространство, и когда Джордан открывает дверь, у меня перехватывает дыхание. На ее лице нет макияжа, волосы мягко ниспадают на плечи, и она придерживает воротник халата на шее. Ее глаза налиты кровью, а кожа вокруг них опухла, как будто женщина плакала всю ночь. Я чувствую боль в своей груди.

Ее усталые серые глаза встречаются с моими.

— Итак, говори.

Я делаю еще один шаг назад и направляюсь к лестнице.

— Не могла бы ты спуститься? Пожалуйста.

Она кивает, и я позволяю ей идти первой. Смотрю, как ее красивые ноги ступают по полу и думаю, что она оставляет свои следы в моем пространстве и в моей душе. Следующая мысль, которая приходит мне в голову, это то, что я вижу ее в последний раз, прежде чем Джордан навсегда уйдет из моей жизни.

Ее ноги останавливаются на середине лестницы.

— Что он здесь делает?

— Мне нужно, чтобы ты поговорила с ним.

Она оборачивается, посылая волну своего запаха, омывающего меня, и я жадно вдыхаю его.

— Что все это значит? Ты собираешься снова попытаться расплатиться со мной? Да? — Она начинает злиться, и последнее, чего я хочу, это чтобы она начала этот разговор с подозрения.

— Есть кое-что, что я хочу, чтобы ты знала, но юридически я связан и не могу говорить об этом. — Я киваю в сторону Хейса, который выглядит так, словно предпочел бы сделать колоноскопию, чем быть там, где сейчас находится. — Он может.

Она секунду смотрит на Хейса, затем делает последние шаги в гостиную.

— Возможно, ты захочешь присесть, — тихо говорит брат.

Ее встревоженные глаза находят мои, и женщина опускается на диван. Ее халат распахивается, обнажая длинные ноги от верхней части бедра вниз.

Хейс прочищает горло.

— Тебе, эм… было бы удобнее, если бы ты… — Он указывает на ее ноги. — Была одета.

Джордан смотрит вниз, как будто только что осознала, что на ней нет ничего, кроме халата.

— Я сейчас вернусь.

Она выбегает из комнаты, и Хейс снова умоляет меня.

— Тебе не обязательно это делать. Должен быть другой способ.

— Его не существует.

— Ты слишком импульсивен!

— Может быть. Но я уже принял решение.

Он говорит то же самое, что и раньше, и я снова угрожаю его работе. Мы ходим круг за кругом, пока не появляется Джордан, одетая в леггинсы, толстовку и дерьмовые спортивные туфли. Она оделась, чтобы уйти от меня.

Хейз смотрит на нее, когда она возвращается на свое место на диване.

— Хочешь кофе?

— Просто переходи к делу, — рявкаю я, теряя терпение.

Ее спина прямая, как будто женщина готовится к удару в живот.

Мой младший брат потирает лицо и бормочет проклятия. Бросает на меня последний умоляющий взгляд, и я киваю, чтобы он продолжил.

Хейс опускается на диван, упершись локтями в колени.

— То, что я собираюсь тебе рассказать, может погубить мою семью. В частности, Александра.

Ее встревоженные глаза скользят ко мне и обратно к Хейсу.

— Десять лет назад у Алекса были отношения с женщиной по имени Бренди. Она казалась ему идеальной женщиной. — Он почесывает подбородок и пожимает плечами. — Алекс устроил вечеринку в ее любимом ресторане, и перед друзьями и семьей попросил ее выйти за него замуж, и она согласилась.

Я наблюдаю за Джордан в поисках любого намека на дискомфорт, любой реакции вообще, но она застыла, ожидая продолжения истории.

— Они вместе ушли с вечеринки, и как только Алекс отъехал от ресторана, Бренди сняла кольцо и сказала ему, что не может выйти за него замуж. Можешь себе представить его удивление. Он не мог понять, почему она приняла его предложение только для того, чтобы отвергнуть его несколько часов спустя. — Хейс глубоко и тяжело вздыхает. — Она сказала, что он поставил ее в неловкое положение, спросив об этом в присутствии людей, которые ей небезразличны. Потом призналась, что была несчастна с ним, и сказала, что никогда бы не позволила этому зайти так далеко, если бы не деньги.

Каждый мускул в моем теле напрягается при воспоминании. Ее насмешливый смех, то, как она призналась в правде, словно плюя мне в лицо.

— Бренди нанял Август. Он держал ее на жалованье, чтобы она притворялась девушкой Алекса, думал, что прикосновение женщины излечит Алекса от вспышек ярости. Август, как, оказалось, тоже принимал Бренди в своей постели.

Джордан разинула рот, а затем захлопнула его.

— Ты никогда не задумывалась, почему Алекс не водит машину?

Она не отвечает ему, но ее дыхание учащается.

— Бренди взбесилась в машине, начала кричать на Алекса, сказала ему, что спит с Августом. Она называла его глупым и насмехалась над ним за то, что он… другой. Она вывела его из себя, и он потерял самообладание. Алекс просто хотел, чтобы она замолчала.

Джордан смотрит на меня, и я заставляю себя смотреть ей в глаза, хотя вижу в ее взгляде полное разочарование и страх.

— Он врезался на своей машине в кирпичную стену. Она не выжила. Суд определил, что это был несчастный случай. Мы расплатились с ее семьей, замяли инцидент, и Александр согласился никогда больше не говорить об этом. — Хейс тяжело выдыхает, и его плечи опускаются. Он встает, но двигается так, словно весит пол тонны. — Еще одна вещь, которую ты должна знать о моем брате. Я бы унес эту историю с собой в могилу, если бы он не пригрозил меня уволить. Если ты заботишься о своей безопасности и благополучии, то будешь держаться от него как можно дальше. — Брат бросает на меня полный ненависти взгляд. — Теперь доволен, кусок дерьма?

Я киваю.

Хейс выходит из пентхауса, не сказав больше ни слова.

ДЖОРДАН

Я сижу, сжав руки в кулаки, мое сердце застряло в горле. Как будто то, что он сказал мне прошлой ночью, не было достаточным предупреждением, тот факт, что его нрав ответственен за гибель женщины, должен стать подтверждением того, что Александр небезопасен.

И все же, несмотря на все, что я знаю, меня все еще тянет к нему. Тянет так сильно, что трудно уйти.

Трудно. Но не невозможно.

Александр неоднократно говорил мне с того самого дня, как мы встретились, что причинит мне боль. Мужчина не может контролировать изменчивые и непредсказуемые вспышки. В сочетании с чрезмерно собственническими высказываниями и тем, как он укусил меня или схватил за горло, все это предупреждающие знаки, которые я не могу игнорировать.

Если я не уйду сейчас, то стану следующим заголовком, и все будут удивляться, почему я не ушла, когда у меня был шанс. Даже он сам хочет, чтобы я ушла.

Александр стоит в дальнем конце гостиной, прислонившись спиной к стене и засунув руки в карманы, как будто пытается выглядеть как можно менее угрожающим.

— Зачем говорить мне это сейчас? Того, что ты сказал прошлой ночью, было достаточно, чтобы оттолкнуть меня.

Он отворачивается и смотрит в пол, как будто напоминание о том, как он обошелся со мной прошлой ночью, причиняет боль.

— Я бы уже ушла, если бы мне было куда идти. Так зачем же рисковать репутацией своей семьи и своей компании, рассказывая мне о Бренди?

Александр стонет, словно в агонии, при упоминании ее имени. Когда он поднимает взгляд, я вижу только усталость и поражение.

— Я хочу, чтобы ты знала, насколько я опасен. Тебе небезопасно находиться рядом со мной. Никому не безопасно.

Теперь я это понимаю. Честно говоря, я не верю, что он когда-либо причинит мне физическую боль — у него был миллион возможностей, когда я по глупости раздвигала его границы, — но мое сердце далеко не в безопасности. Он доказал это прошлой ночью, когда использовал слова моей матери против меня.

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

— Ты скажешь мне правду.

— Как и всегда.

Я стараюсь не сводить с него глаз.

— Ты сможешь полюбить меня? — Я делаю глубокий вдох, ожидая его ответа, но он не заставляет меня долго ждать.

— Нет. — Его карие глаза тверды и непоколебимы. — Я не люблю тебя. И никогда не буду.

Его быстрый и решительный ответ выбивает воздух из моих легких.

— Ладно. — Слезы угрожают пролиться, но я сдерживаю их и отказываюсь позволить ему увидеть, как я плачу. — Мне просто нужно выяснить, куда я могу пойти. — Должен же быть кто-то, кто примет меня. Может быть, если я попрошу, Линкольн позволит мне остаться на его диване.

Александр выдыхает, и напряжение в его плечах исчезает.

— Оставайся столько, сколько тебе нужно. — Он отталкивается от стены. — Позволь мне захватить несколько вещей, и я уйду. — Он направляется в свою спальню.

— Куда ты пойдешь?

Мужчина останавливается и поворачивает голову так, что я вижу его профиль.

— Не беспокойся обо мне. Пентхаус твой, пока он тебе нужен. — Он опускает подбородок. — Все, о чем я прошу, чтобы ты ничего не оставляла после себя, когда уйдешь.

Он не хочет, чтобы в его пространстве оставалось воспоминание обо мне, и по какой-то иррациональной причине это причиняет боль. Я смотрю, как мужчина уходит, а затем бегу обратно наверх в свободную спальню и закрываю за собой дверь, чтобы я могла поплакать в одиночестве.

Я схожу с ума? Зачем мне плакать из-за мужчины, который открыто признается, что не любит меня и никогда не полюбит? И умоляет меня уйти из его жизни?

Почему я испытываю такие противоречивые чувства?