Неистовый

СЕМЬ

АЛЕКСАНДР

После завтрака я сделал все возможное, чтобы подготовиться к непредвиденному количеству снегопада. Принес и сложил столько дров, сколько может вместить хижина, и наполнил все резервуары для воды на случай, если колодец с ручным насосом замерзнет. Снег в этом районе может падать неделями, но не раньше самых холодных зимних месяцев, которые еще впереди. Я не ожидаю, что этот дикий шторм затянется надолго, но мой дед всегда учил меня, что, чтобы выжить, нужно подготовиться к худшему.

Соорудив свою последнюю рыболовную приманку с фонариком, подпертым для дополнительного света, я плотно обматываю крючок кроличьим мехом. Услышав звук ворчания, поворачиваюсь и вижу, что женщина пытается надеть куртку. От бедра до подмышки на ткани зияет дыра, и решаю, что нужно будет починить, прежде чем Джордан наденет ее снова.

— Почему ты так на меня смотришь? — Она засовывает ноги в ботинки.

— Идет снег. — Куда, черт возьми, она собралась?

Женщина снимает с крючка позаимствованную вязаную шапочку и надевает ее на голову, и я рычу, видя, как ей удобно пользоваться моими вещами.

— Ну и что? Не то чтобы я никогда раньше не ходила по снегу. У тебя случайно нет лишней зубной щетки? У меня во рту отвратительный вкус. — Когда я не отвечаю, женщина застегивает куртку с легким стоном боли и направляется к двери. — Вернусь в мгновение ока.

В мгновение?

Женщина отпирает дверь, а когда открывает ее, ее глаза загораются от бесконечной белой вуали. Уголки ее рта приподнимаются, она выходит на улицу, останавливается, отклоняет голову назад и закрывает глаза. Загипнотизированный ее действием, я откидываюсь на спинку стула, наблюдая, как снежинки падают на ее улыбающиеся губы, кожу и запутываются в ресницах. Джордан приоткрывает губы, и пар поднимается изо рта, когда высовывает язык. Как будто она находится в своей собственной вселенной, женщина вытягивает здоровую руку и, как ребенок, медленно кружится под пушистым белым вихрем.

— Вот черт! Извини. — Джордан смотрит мне в глаза, явно заметив, что я наблюдаю за ней, но вместо того, чтобы казаться самодовольной из-за моего пристального взгляда, она хмурится и тянется к двери. — Тепло. Я забыла.

Дверь захлопывается, отрезая ее от моего взгляда, и у меня возникает желание сорвать эту чертову штуку с петель и превратить ее в растопку.

Что? С чего бы мне так думать?

Я возвращаюсь к своей приманке, беру катушку и обнаруживаю, что мои мысли далеко от проекта передо мной. Присутствие этой женщины тревожит.

«Твой ум остр, Александр, но твое сердце слабо», — слова отца звучат у меня в голове. «Женщины будут манипулировать тобой легче, чем всеми нами».

Неужели она проникла в мою голову?

Глядя на приманку перед собой, понимаю, что не добился никакого прогресса. Я смотрю на дверь и удивляюсь, почему женщина так долго. Неужели заблудилась?

С разочарованным рычанием встаю и хватаю куртку и шапочку. Распахиваю дверь, и ответ на мой вопрос в нескольких метрах передо мной.

Женщина стоит на коленях, укладывая пригоршни снега в массу странной формы. Больная рука прижата к ребрам для защиты, поэтому она использует предплечье, чтобы утрамбовывать снег. Спортивные штаны на ней должно быть промокли.

Джордан поднимает на меня взгляд и на ее лице появляется широкая улыбка. За все дни, что она здесь, я ни разу не видел, чтобы она так улыбалась. Я чувствую, как дергается мой собственный рот, и быстро кладу конец этому дерьму. Она снова манипулирует мной.

— Я леплю снеговика! Хочешь помочь? — Женщина сжимает руку, и, судя по ярко-красному цвету ее кожи, я бы предположил, что это больно.

Я снимаю перчатки с крючка у двери и топаю по снегу к ней. Джордан встает, когда я подхожу ближе. Как я и думал, ее спортивные штаны промокли насквозь до колен.

Жар разливается по моему телу.

— Хочешь умереть? — рычу я, протягивая ей перчатки. — Я больше не буду спасать твою жизнь.

Ее улыбка исчезает, и мне хочется ударить себя по лицу за то, что стер ее. Я готовлюсь к слезам, возможно, к гневу. Но когда Джордан наклоняет голову и ухмыляется, я чувствую трепет в животе.

— Нет, Гризли, у меня нет желания умереть. Я просто играю в снегу. И я тебе не верю. — В ее голосе слышится легкомыслие. Она считает это забавным? — Думаю, ты снова спасешь мне жизнь. — Надев перчатки, женщина снова опускается на колени и укладывает еще больше снега. Все еще ухмыляясь, она смотрит на меня снизу вверх, эти серые глаза кажутся темнее на белом фоне. — Если сделаешь перерыв и присоединишься ко мне, это не убьет тебя

Лепка снеговика бесполезна. Укладка снега никоим образом не поможет нашей ситуации, кроме как подвергнет ненужному воздействию элементов, которые нанесут угрозу нашему здоровью.

— Если тебе нужно убить время, то, по крайней мере, чтение улучшает твой ум.

Женщина качает головой.

— Вау. У тебя не так уж много друзей, не так ли?

Нет, у меня есть братья — и даже эти отношения я с трудом поддерживаю.

— Так я и думала.

Я не ответил ей вслух, но, несмотря на это, женщина, кажется, услышала меня.

Ее зубы стучат, а губы выглядят слегка бледными, и к тому времени, когда готов твердый блок основы.

— Ты замерзла.

— Если бы ты помог, я бы закончила быстрее. — Женщина толкается, чтобы встать, и пинает снег, чтобы попытаться собрать снежок.

У меня болит голова от того, как сильно сжаты челюсти. Джордан права в одном — если я помогу ей, все закончится быстрее.

Сажусь на корточки и собираю снег двумя руками. Быстро управившись со вторым шаром, я кладу его на первый.

— Вот так, — говорит она. — Весело, правда?

— Нет. — Я бросаю еще две полные ладони снега на второй шар и укладываю его.

— Лжец.

— Я не лгу. — Я начинаю работать над третьим шаром.

— Все мужчины лгут.

Смотрю ей прямо в глаза и удерживаю взгляд, пока не убеждаюсь, что завладел ее вниманием.

— Я никогда не лгу.

Женщина смаргивает снежинки с ресниц.

— Хм… Значит ты единственный.

Возвращаюсь к лепке снеговика, надеясь побыстрее закончить. Как раз работаю над его головой, делая ее более пропорциональной с помощью снега, когда снежок взрывается у меня в груди. Смех женщины разносится в воздухе, когда она собирает еще один шар и бросает его в меня. Я делаю шаг в сторону, избегая второго удара.

— Черт возьми! — Женщина наклоняется, формируя еще один шар. — Ты не собираешься сопротивляться? — Еще один слабый бросок одной рукой пролетает мимо моего бедра.

— Ты уже промокла и замерзла.

— Ну и что? — Бросает еще один снежок, который попадает мне в плечо и лопается при соприкосновении.

Я качаю головой и заканчиваю с головой снеговика, в то время как крошечные снежки проплывают мимо моего лица, сопровождаемые бормочущими проклятиями. Мои руки онемели и замерзли, но миссия закончить и вернуться в убежище, выполнена. Я протягиваю руку за снежную скульптуру и хватаю женщину за куртку.

— П-подожди, — говорит она сквозь сотрясающую тело дрожь. — Ему н-нужны руки!

Я поворачиваюсь и тащу ее к хижине.

— Позже. Тебе нужно обсохнуть.

— Н-н-но… — Женщина бессмысленно пытается высвободиться из моей хватки и, наконец, сдается. — Прекрасно. В любом случае будет легче найти ему руки, когда прекратится снегопад.

Подвожу ее к огню и разжигаю его до сильного пламени.

— Надень сухую одежду. — Вместо того чтобы просто отвернуться, я сбрасываю ботинки и куртку и поднимаюсь на свою кровать, чтобы дать ей максимальное уединение.

— Гризли, — зовет она, заставляя меня остановиться на середине лестницы. Несмотря на стучащие зубы, раскрасневшиеся щеки и промокшие ото льда штаны, ее фиолетовые губы улыбаются. — Признай это. Было весело.

Я не очень разбираюсь в развлечениях, но не могу отрицать, что что-то почувствовал, наблюдая за ее улыбкой и слыша смех. Под тяжестью бремени, связанного с поддержанием ее здоровья и жизни, я действительно чувствовал себя по-другому.

— Это было… что-то. — Я не могу точно назвать это, потому что не помню, когда в последний раз так себя чувствовал.

— Ха! — говорит она, снимая куртку. — Лучше, чем ничего!

Ворча, я поднимаюсь оставшуюся часть пути к своей кровати. Плюхаюсь на спину, складываю руки на груди и смотрю в потолок, хотя мои уши навострены и полностью настроены на звук ее раздевания внизу.

ДЖОРДАН

Ребра чертовски болят, когда я неудержимо дрожу у огня, но у меня нет ни единого сожаления.

Мне нужно было выбраться из этой хижины и сделать что-нибудь веселое, чтобы напомнить себе, что жизнь — это больше, чем просто выживание. Чтобы напомнить себе, что у меня есть сила приносить радость в свою жизнь независимо от обстоятельств.

И если быть честной, большая часть этой радости пришла от того, что я увидела, как треснуло холодное, жесткое выражение лица Александра. Даже если совсем чуть-чуть.

Замечаю свои тепловые штаны и рубашку, висящие на крючке за дровяной печью. Одежда, в которой я была в последний раз, когда видела Линкольна. В тот день все изменилось. Обхватываю руками живот, не желая расставаться с рубашкой Александра ради воспоминаний, которые цепляются за мою старую одежду.

Моя прежняя жизнь. Обещания Линкольна. Все вранье.

Я никогда не лгу.

Слова Александра стирают образы Линкольна. Мужчина, который не лжет, звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Снимаю позаимствованную рубашку и надеваю свое чистое термобелье. Затем идут толстые спортивные штаны. Снимаю свои кальсоны с крючка, чтобы увидеть свое нижнее белье, висящее под ними. Мои щеки вспыхивают, когда я представляю, как Гризли трет мои кружевные трусики в раковине. Надеваю их, а за ними и штаны. Поднимаю фланель с пола, раздумывая, повесить ее или отбросить в сторону, чтобы постирать. Решаю повесить, и когда вожусь с воротником, этикетка рубашки бросается мне в глаза.

«Берберри». Это не может быть «Берберри», не так ли?

Во время праздников, когда Нью-Йорк покрыт снегом и украшен огнями, я люблю выпить кофе и прогуляться по «Сакс Файф Авеню» и «Неман Маркус», притворяясь женщиной, которая может позволить себе делать там покупки. Я точно знаю, сколько стоит вещи в «Берберри» — намного больше, чем может позволить себе человек с гор.

Этому должно быть логическое объяснение. Богатые люди жертвуют ненужные вещи в благотворительные магазины. Нет ничего необычного в том, чтобы наткнуться на такую рубашку в магазине подержанных вещей в окрестностях Адирондака. Однажды я купила бумажник «Коуч» в благотворительном магазине в Гленс-Фолс за девять долларов.

Вешаю рубашку, смеясь про себя, когда представляю, как Гризли покупает хорошо сшитую фланель, не имея ни малейшего представления о марке, которую он выбирал. Затем вешаю спортивные штаны за пояс рядом с фланелью. Прикусив губу, потому что на самом деле я чувствую себя нелепо, проверяя этикетки на одежде мужчины, я снимаю их и заглядываю внутрь.

— «Брунелло Кучинелли», — шепчу я. — Хм. — Никогда о нем не слышала. Думаю, это вполне может быть бренд «Уолмарт».

Я провожу рукой по ткани. На ощупь кажется дорогим.

— Ты одета? — просачивается сверху его грохочущий вопрос.

Вешаю спортивные штаны на крючок и спешу на свое место у книжной полки перед печью.

— Ага.

Мое сердце колотится, когда мужчина спускается по лестнице, его мощные ноги обтянуты поношенными джинсами, которые я теперь хочу достать, чтобы рассмотреть бирку.

Ладно, это просто смешно.

«Успокойся, Нэнси Дрю».

Тянусь за книгой и открываю наугад страницу, краем глаза наблюдая, как мужчина перемещается по кухне. Предполагаю, что он планирует нашу следующую трапезу.

— Я, э-э… — Не отрываю глаз от книги, даже переворачиваю страницу для пущего эффекта. — Я повесила твою одежду на крючки. Хочешь, чтобы я постирала?

Когда мужчина не отвечает, я поднимаю глаза от книги и вижу, что Александр стоит передо мной. Он тычет в меня кулаком, в котором зажаты полдюжины маленьких палочек.

— Что это?

— Зубная щетка.

Я беру палочки и вижу, что кора с одной стороны содрана, а с другой заострена до остроты.

— Кизил. Пожуй мягкий конец.

Мужчина отворачивается, хватает кастрюлю и достает банку риса.

Я кладу палочку в рот и жую, и горькое дерево легко ломается, превращаясь в грубую щетину. Я использую щетину на зубах, протирая каждый дюйм эмали и используя заостренный конец для чистки между зубами. Никогда не думала, что мне понравится такая простая вещь, как чистка зубов, но это рай.

— Спасибо тебе за это, — говорю я, все еще держа палочку в углу рта. — Если научишь меня стирать одежду…

— Я понял.

Выдыхаю, отбрасываю книгу в сторону и встаю медленно и осторожно.

— Ты действительно должен заставить меня поработать.

Его плечи напрягаются, когда подхожу ближе, и я замечаю, что мужчина вообще перестал двигаться.

Я устраиваюсь рядом с ним и наклоняю голову, чтобы увидеть его лицо.

— Я причиняю тебе неудобства?

— Да, — выдыхает он.

— Ох. — Я делаю шаг назад. — Потому что я не мылась неделю и жутко пахну?

Уголок его рта под бородой подергивается.

— Нет.

Я вздыхаю.

— Не могу дождаться, когда приму горячий душ. Ванна была бы мечтой, но в моей дрянной квартире есть только крошечный душ. Едва ли хватает места, чтобы побрить ноги. Еще одна вещь, которую мне не терпится сделать, когда вернусь.

— Ты можешь искупаться. — Он указывает на крючок на стене, на котором висят полоски махровой ткани. — Теплая вода, мыло, только держи раны сухими.

Должно быть, именно так ему удается оставаться пахнущим сосной и землей.

— Я попробую.

Его мышцы расслабляются, и он возвращается к зачерпыванию чего-то похожего на сублимированные овощи и специи в кастрюлю с рисом.

— Спасибо, что постирал мою одежду. — Я подношу ткань рубашки к носу и вдыхаю легкий травяной аромат, как будто он стирал ее чайными листьями. — И спасибо за нижнее белье. Мне как-то не по себе без него.

Я целенаправленно пытаюсь добиться от него реакции?

Да.

Упоминание моего нижнего белья действует как заклинание?

Тоже да.

Над линией волос на его щеках загорелая кожа краснеет и смягчает грубость его лица. Александр действительно очарователен в нетрадиционном смысле.

— После того, как поставишь кастрюлю, покажешь мне, как стирать одежду? Это самое меньшее, что я могу сделать.

В типичной для Гризли форме он отворачивается от меня и без ответа ставит кастрюлю на дровяную плиту.

Я узнала, что мужчина больше делает, чем болтает. Он берет другую кастрюлю, на этот раз гораздо больше, чем та, в которой готовится ужин, и наполовину наполняет её водой. Ставит ее на плиту, а затем достает с полки банку, наполненную белым веществом. Я полагаю, какой-то порошок.

Гризли садится за свой маленький столик перед ящиком с приманками и открывает крышку. Я жду, что мужчина вытащит что-нибудь и начнет работать, но он не двигается.

— Ты все это сделал?

— Нет.

— Какие из них сделал ты? — Я подхожу ближе к столу и смотрю, как его плечи сгибаются, точно так же, как тогда, когда я стояла рядом с ним раньше.

Когда Гризли не отвечает, я решаю устроиться поудобнее и подождать. Поворачиваюсь к нему, опираюсь бедром в стол в нескольких дюймах от его предплечья. Я не хочу намеренно раздвигать его границы, но если мы планируем жить гармонично вместе, как бы долго мы здесь, ни находились, тогда мы должны перестать ходить друг вокруг друга на цыпочках и создать что-то вроде дружбы.

Двигаюсь, чтобы взять одну из пушистых приманок, а затем вспоминаю, как он сердился, когда я прикасаюсь к его вещам. Я провожу пальцем по ней.

— Можно мне?

Гризли наклоняет голову, и мускул на его щеке дергается.

— Да.

— Ты это сделал… Ой! — Я бросаю штуковину обратно в коробку, и на моей коже появляется капля крови.

— Они кусаются.

Я чуть не падаю в шоке, когда поднимаю глаза и вижу, как уголок бородатого рта Гризли приподнимается в полуулыбке.

— Будь я проклята. У тебя действительно есть чувство юмора!

Мужчина опускает подбородок, и эта полуулыбка пробивается на другую сторону его рта.

Я хватаюсь за грудь, потому что контраст его напряженных глубоко посаженных глаз и полных улыбающихся губ — это такая красота, от которой у меня перехватывает дыхание.

Мужчина прочищает горло, и я задаюсь вопросом, сделал ли он это, чтобы его улыбка не превратилась в смех.

— Крюк.

— Да, я догадалась. — Я игриво толкаю его бедро ногой. — Умник.

Его тело застывает.

Задерживаю дыхание, и между нами тянутся напряженные секунды. Неужели мое прикосновение толкнуло его слишком далеко? Немного лицемерно, учитывая, что у него нет проблем с рукоприкладством со мной, когда ему это нужно.

— Это не я сделал.

Я делаю ровный вдох.

— Где ты научился их делать?

— Мой дед. — Он указывает на ту, из-за которой у меня пошла кровь. — Вот эта его.

Я снова поднимаю её, на этот раз избегая крючка, который прячется внутри.

— Из чего она сделана?

— Ты собираешься задавать мне вопросы всю ночь?

— Тебя это так сильно беспокоит?

— Да.

— Почему?

— Кроме того, что это раздражает?

Я закатываю глаза.

— Не понимаю, почему ты настаиваешь на бесполезной информации.

— Я просто пытаюсь завязать разговор.

— Мне не нужны разговоры.

— Похоже на то.

Гризли возится с крючком и плоскогубцами.

— Я, как правило, неосознанно задеваю чувства людей.

Я пожимаю плечами, кладу приманку обратно и поднимаю другую, чтобы осмотреть.

— Думаю, что это обратная сторона того, чтобы быть честным все время.

Гризли хмыкает.

— Если спросишь меня…

— Я этого не делал, — рычит он.

— Нет. Но если бы спросил. Я бы в любой день предпочла честные оскорбленные чувства лжи. — Продолжаю осматривать приманки, все разные текстуры, цвета и формы. Некоторые выглядят как жуки, в то время как другие как произведения искусства.

— Это правда?

Я поднимаю бровь.

— И кто теперь задает вопросы? — Я кладу приманку обратно и встречаюсь с его любопытным взглядом. — Да. Это правда.

— Хм… — Гризли вздергивает подбородок и возвращается к сооружению новой приманки, а я молча наблюдаю, предоставляя ему тишину и покой, которые мужчина предпочитает.

Крошечные веревочки и крючки, завернутые в мех и клей, кажутся карликами по сравнению с его большими руками, и все же он работает с такой тонкой точностью. Я помню, как грубо он обращался со мной, ухаживая за моими ранами. Никогда бы не подумала, что мужчина его роста и жестких манер способен на такое нежное внимание. И жестокую честность. Этот человек — загадка.

И у меня такое чувство, что я едва поцарапала поверхность.