Свобода от дел, пишет Плиний младший к другу своему Суре, доставляет досуг мне учиться, а тебе учить; почему я весьма желал бы знать, что ты думаешь о привидениях: действительно ли они бывают, имеют ли сами собственный свой образ — суть ли некие гении, или только пустые призраки, производимые устрашенным воображением нашим? Верить действительности их склоняет меня, во-первых, слышанный мною случай, приключившийся Курцию Руфу. Будучи еще небогат и незнатен, он находился в Африке, при управлявшем тогда сею провинциею. Однажды, когда он под вечер прохаживался в портике, является ему женщина, величины и красоты сверхъестественной; он испугался; но женщина сказала ему, что она Африка и предвозвещает ему будущее: ибо он отправятся в Рим, получит там почести и даже возвратится верховным правителем в сию же самую провинцию, где и кончит жизнь свою. Все так и сбылось. Рассказывают сверх того, что когда он, пристав к Карфагену, сходил с корабля, встретился ему на береге тот же самый образ; по крайней мере, то известно, что он, сделавшись болен и заключая, относительно себя, по прошедшему о будущем, по благополучию о предстоящем злополучии, отчаялся в своем выздоровлении, тогда как никто из близких к нему не терял еще надежды. — Но не ужаснее ли сего и не столь же ли удивительно то, что я теперь расскажу, как слышал? В Афинах был один большой и поместительный дом, о котором, однакож, носились худые слухи, и в котором невозможно было жить. Во время ночной тишины слышался там звук железа, а когда начинали прислушиваться, то становился слышен стук цепей сначала издали, а после вблизи; немедленно за тем являлось привидение в виде иссохшего и угрюмого старика; борода у него была длинная, волосы стояли дыбом; на ногах же и на руках висели цепи, которыми он, потрясая, гремел. По сей причине, живущие в доме проводили ночи без сна, в ужасном беспокойстве и страхе; за бессонницею следовала болезнь, а при увеличивающемся страхе, и самая смерть: ибо и днем — хотя привидение и не являлось — от воспоминания о нем образ его беспрестанно носился пред глазами и страх продолжался еще и тогда, как причины к оному уже не было. Почему дом был всеми покинут и пустой весь предоставлен оному страшилищу; однакож, выставлено было на нем объявление, в той надежде, что, может быть, кто-нибудь по незнанию о приключающемся в оном бедствии купит или наймет его. — Приезжает в Афины философ Атенодор, читает прибитое объявление, слышит о цене, находит дешевизну оной подозрительною, начинает расспрашивать о доме, узнает все, и тем не менее или, лучше сказать, тем охотнее нанимает его. Когда начало смеркаться, приказывает приготовить себе постель в передней части дома, принести писальные дощечки, железный грифель и свечу; отсылает домашних своих во внутренние покои, а сам садится писать и обращает на то всего себя: разум свой, глаза свои и руки, дабы праздное воображение не предавалось мечтам о слышанном привидении и пустому страху. Сначала наступило, как и в прочих местах, ночное безмолвие, потом начал слышаться звук железа, потрясение цепей. Атенодор не поднимает глаз, не оставляет грифеля, но укрепляет дух свой и соделывает из него как бы преграду для своего слуха. Тогда стук начал умножаться; стало слышно, что кто-то идет и уже как бы подходит — уже как бы входит в комнату. Атенодор оглядывается, видит и — узнает тот образ, о котором ему рассказывали. Привидение стояло и делало знаки пальцем, как бы призывая его; он, напротив того, делает ему знак рукою, чтобы немного погодило, и опять принимается писать на своих дощечках. Между тем, как он продолжал это, привидение начало греметь цепями над его головою; он опять оглядывается и видит, что оно делает ему те же знаки; тогда уже, не медля, Атенодор берет свечу и следует за ним. Привидение шло медленными шагами, как бы будучи отягчено оковами; вышед же на двор, вдруг исчезло и оставило сосупутника одного; он, видя себя оставленным, срывает травы и листьев и кладет на то место, чтобы оное заметить. На другой день является к городскому начальству и просит, чтобы повелено было разрыть оное место. Там нашли человеческие кости, опутанные и окованные цепями, оставшиеся, по нетлении тела, голыми и изъеденными от оков. Их собрали вместе и похоронили на иждивении города; а в доме, после того как отдан был последний долг тому старику, привидение перестало являться. Сим обоим приключениям верю я по словам других; но в следующем сам могу других удостоверить. У меня есть отпущенник, человек довольно образованный, Однажды меньшой его брат спал с ним на одной постели. Ему привиделось, что кто-то сидит на кровати, подносит к голове его ножницы и с самого темени стрижет ему волосы. Когда рассвело, то увидели, что он действительно около темени острижен, а волосы лежат на полу. Прошло несколько времени, и опять другим подобным приключением подтвердилось предыдущее. Мальчик, мне принадлежащий, в училище спал в одной комнате со многими другими; вошли в окна (так рассказывает он) два человека в белых одеждах, и его лежащего остригли; после чего удалились тем же путем, которым пришли. По наступлении дня оказался и он остриженным, а волосы были рассеяны вокруг него. Не последовало, однакож, ничего замечательного, разве только то, что я не подвергся обвинению, тогда как непременно сбылось бы это со мною, если б Домициан, в царствование которого вышесказанное случилось, прожил долее: ибо в его бумагах найден был поданный на меня от Кара донос. По сему можно догадываться, что, так как обвиненные обыкновенно отпускают волосы, то острижение волос у принадлежавших мне людей означало отвращение угрожавшей мне опасности. — Итак, прошу тебя, употреби всю свою ученость на исследование сего предмета, который заслуживает, чтобы ты обратил на него продолжительное и прилежное размышление, а притом и я заслуживаю, чтобы ты уделил мне от своих познаний. Впрочем, желательно мне, чтобы ты, приводя, по обыкновению своему, доказательства и в подтверждение и в опровержение сего, придержался которых-нибудь более, дабы не оставить меня в сомнении и нерешимости; ибо я для того и спрашиваю твоего мнения, чтобы перестать сомневаться. Прощай.
См. Кн. VII, пис. XXVII.