Нелюдимый (СИ)

Глава 5

К концу недели дождь превратил наш город в одну сплошную лужу. Засушливое начало осени было забыто и теперь все только и делали, что пытались спрятаться от непрекращающегося дождя.

Именно за последнюю неделю я возненавидела этот дождь. Теперь я даже просто прогуляться по улице не могла из-за беспрестанного потока с неба. После последней «прогулки» под дождём, я немного приболела и Костя настаивал, чтобы я оставалась дома или в гараже, куда он брал меня всё чаще. Крохи свободы, которые были доступны мне с братом, теперь рассыпались в труху и осели в темных глазах Григорьева.

За ту неделю, что я жила в его доме, он старался не оставлять меня одну. Его внимание, забота, мимолётные ласки…. Они душили меня, убивали во мне зачатки благодарности к мужчине. Радовало одно — никаких приставаний, со стороны Коса не было, он даже целовать меня не пытался. Максимум он мог погладить меня по щеке или провести ладонью по волосам.

Он не приставал. Он смотрел!

От его пронзительного, темного взгляда мне очень хотелось скрыться или исчезнуть с лица земли. Причем Григорьев видел, что даже физически мне не легко выдерживать такой взгляд, но это его не останавливало.

Дни, этой самой долгой в моей жизни недели, я проводила в гараже с Костей. Он апгрейдил многочисленные машины, а я сидела в подсобке и готовила промежуточный отчет по практике. Практику я прошла ещё в июле, а к началу октября отчет нужно сдать в колледж.

Обедали и ужинали мы там же, Григорьев заказывал в гараж еду из местного фастфуда и каждый раз просил привести мне свежий сливочный чизкейк, который я очень любила. Даже во время таких обедов гляделки мужчины не прекращались и просто не давали мне покоя. И зачем так смотреть?! От его взглядов ведь ничего не меняется.

Когда мы вечером возвращались в дом Кости, бабушки уже не было. Я вообще с того ужасного дня больше её не видела. Не знаю случайно это было или она специально не приходила, но так мне было даже лучше.

Поздно вечером Костя укладывался спать на пол, а я ложилась на его кровать. Засыпала плохо: навязчивые мысли и неопределённость в будущем не давали мне покоя.

Как же мне хотелось вернуться в прошлое и изменить если не всё, то многое. А главное, я бы стала больше уступать отцу и брату. Я уже была готова пересмотреть своё отношение к ОлЕньке, только бы вернуться домой.

— Кир? — отвлек меня от размышлений голос Григорьева.

Я отложила отчет и взглянула на мужчину. Кос уже переоделся и готов был ехать домой. Сегодня ужин мы решили забрать с собой, так как мужчина сильно задержался с машиной клиента.

— Сейчас машину сдам и можем ехать, — тихо сказал он и внимательно посмотрел мне в глаза.

Бесит. Снова фраза-взгляд-молчание-взгляд-фраза-взгляд-взгляд-взгляд……

Выдохнув воздух через нос, я молча киваю и прячу раздражение за подобием улыбки.

За неделю я заразилась от него молчанием. Теперь я предпочитала не вербально отвечать на его вопросы и старалась не вступать с ним в диалог. Свободная болтушка Кира, всего за неделю, «потонула» в городских лужах, а на ее место причалила неразговорчивая, унывающая и скованная обстоятельствами девушка.

Сложив Костин ноутбук в сумку, я молча следую за мужчиной на улицу. Новый теплый костюм, который на днях купил мне Григорьев, пусть и не спасает от дождя, зато в нем было очень тепло и комфортно. Накинув капюшон мягкого худи, я выхожу из ворот гаража и затормаживаю от неожиданности.

На улице стоят Игорь с Максом, а рядом с ними — незнакомая девушка.

— Привет, — нестройно здороваются с Костей ребята и тоже замирают, заметив меня.

— Привет, — пожимая им руки, отвечает Григорьев и отходит в сторону, освобождая мне место в их импровизированном кружке.

Я бормочу «Здрасьте» и уже было делаю шаг в круг, но… Но моя нога так и замирает в воздухе, когда девушка приближается к Косу и чмокает его в… хрен пойми во что она его целует… Примерно в область между щекой и губами. А он не отшатывается и не шарахается от неё, а только еле заметно ей кивает.

Значит так… Понятно…

Теперь я уже более внимательнее осматриваю незнакомку. Светлые короткие волосы делают её кукольное лицо, с оттопыренной верхней губой, ещё более ненастоящим. Понятно же, что она вся "сделанная", неужели Костя это не видит. Короткий кожаный плащ, открывает длинные ноги девушки, обутые в модные черные ботинки.

В своем объемном теплом костюме, я и рядом не стою с этой искусственной феей.

— Кос, давно не виделись. Яуже соскучиться успела, — пропела незнакомка и я даже рот открыла от звука её мягкого, грудного голоса.

— Лина машину собралась покупать, — слишком возбуждённо говорит Макс, глядя на Костю, — надо мотконуться к одному чуваку посмотреть, тут недалеко. Поехали с нами, может чЁ подскажешь.

Вся компания смотрит на Григорьева, а я кусаю губы от нарастающей злости. Они все меня игнорят, словно я пустое место. Ещё и Костя не торопится отвечать.

— Ты Соне помог с машиной в прошлый раз, поэтому я сразу о тебе вспомнила и позвонила Игорьку с Максиком. Оказывается у сестры нет твоего номера. Да и вообще, совместим приятное с полезным: сначала машинку посмотрим, потом к нам двинемся. Винишка выпьем, в баньку сходим…

Наверно слово «банька» и стало решающим, я сделала шаг вперёд и меня понесло…

— Конечно Костя не откажется, — копируя грудной голос Линочки, начала я, — он любит помогать. Даже тогда, когда его не просят об этом. Кстати, всем привет. Я тоже здесь, если вы не заметили…

— Это кто? — высокомерно перебивает мой монолог фея, — Кос, она что с тобой..?

Мой нервный смех заглушает слова модницы.

— Конечно я не с ним. Я одна, поэтому пользуйтесь Костиной добротой, и не только ей, без зазрения совести…не жалко. И ещё можете…

Я не успеваю договорить, Григорьев дёргает меня за руку и тянет к себе.

— Кира, — тихо шипит он и больно сжимает мою ладонь, — прекращай.

По тому как скрипят его зубы, мне нужно понять, что мужчина очень даже зол, но… Но и во мне сейчас злости не меньше. Пусть катится со своими друзьями к чёртовой матери. Помощник, блин. Мог бы сразу послать эту фею, а он ещё и расцеловать себя позволил. Тьфу.

Дернув руку из его захвата, я поворачиваю голову к Игорю и Максу.

— Макс, а ты где Олесю то потерял? В баньке? — Максу совсем не понравились мои вопросы, но я от него отворачиваюсь и впечатываю взгляд в другого друга, — Игорёк… рано ты наверное очки снял, раз не смог меня разглядеть и поздороваться. А вообще… идите вы все на… в баньку.

— С головой не дружит, — раздаётся голос феи позади меня и я разворачиваюсь.

Но я даже рот не успеваю открыть, Костя обхватывает мою талию сзади и тут же отрывает мои ноги от асфальта. Я замираю от неожиданности, а он стремительно тащит меня к открытой двери гаража. Зайдя в гараж, он ставит меня на пол и сразу же идёт назад.

— Минуту, — цедит он и выходит на улицу, захлопнув за собой дверь.

Это что сейчас было?

Я бросаюсь к двери, но она оказывается запертой. Стукнув по ней кроссовком, я пытаюсь найти хоть одну щелку в воротах, чтобы посмотреть, что именно происходит на улице. Но как только я прикладываю глаз к замочной скважине, дверь открывается, тем самым сбивая меня с ног. Падаю я не совсем удачно, подвернув под себя ногу.

— Ай, — вскрикиваю я и поднимаю взгляд на Григорьева.

А тот молча возвышается надо мной, скрестив руки на груди. При этом он мягко говоря напряжён.

— Нарушила твои планы?! Иди, давай… Беги в баню с этой недоделанной феей… Плёл мне про первый раз, а сам всех Сонек-Линок перечпокал… Врун!

Поднимаясь с пола, я сжимаю руки в кулаки и сбиваясь с дыхания продолжаю.

— Наконец избавлюсь от тебя. Ты мне даже не нравился никогда… ни капли. Поэтому беги… догоняй фею и целуйся с ней сколько хочешь…

Костино лицо вмиг меняется. По щекам начинают ходить желваки, а глаза темнеют. Потом он медленно отворачивается и накрывает голову руками.

Я неосознанно шагаю назад, пока спина не упирается в стену.

— Я устал, — настолько тихо говорит Костя, что я даже не сразу понимаю, послышалось мне это или он действительно это сказал, — ты вымотала меня, Кира.

Григорьев разворачивается и не глядя мне в глаза продолжает.

— Я сейчас отвезу тебя домой, а сам приеду сюда — поработаю ещё…

— Ты к ним уедешь, — тоже тихо выговариваю я, — можешь мне не врать, мне всё равно, — обиженно заканчиваю я, а у самой от обиды губы дрожат.

Он тоже меня бросает. Как и все они! Все всегда меня бросают и при этом врут или недоговаривают. Мать меня бросила ради мужика, отец ради работы, Белка ради своего котика, брат ради ОлЕньки. Пусть теперь они все знают, что мне всё равно. А главное, пусть знает Костя, что мне на него плевать. И его любви мне тоже не надо!

Отвернувшись к стене, я иду к ближайшему углу и упираюсь в него головой. Слезы хлещут из глаз, а я пытаюсь сильнее впечататься лбом в холодную стену.

Все меняется в секунду, Костя в одно движение разворачивает меня к себе и обхватывает лицо ладонями.

Я всматриваюсь в его глаза через пелену слёз и всхлипывая бормочу.

— Не уезжай к ним… Не надо. Не оставляй меня… Мне плохо одной… Не бросай.

— Не брошу, — вытирая мои слезы большими пальцами, шепчет мужчина, — я тебя люблю… Кира.

Его губы горячие и мягкие. Костя очень медленно и поверхностно покрывает мой рот поцелуями. Мне нравится такой поцелуй, он словно и не целуют меня, а утешает, ласкает, расслабляет. Прикрыв веки, я отдаюсь его губам и понемногу успокаиваюсь.

Впервые в жизни выбрали меня, остались со мной, не оставили…

Костя… Он во второй раз доказывает, что я ему нужна. Только за это, надо позволить ему всё, что он пожелает. А лучше сделать для него что-то такое, благодаря чему мужчина осознает всю глубину моей благодарности.

Чем можно порадовать мужчину? Готовить я совсем не умею, на подарок у меня нет денег… Тогда что?

Когда поцелуй углубляется, а дыхание Кости учащается, я понимаю, как смогу его отблагодарить. Решение приходит быстро и я тороплюсь о нём сообщить, чтобы не передумать.

Отстранившись, я заглядываю в затуманенные глаза Григорьева и быстро бормочу.

— Если ты хочешь, можешь снова овладеть мной.

Костя так долго и пронзительно вглядывается в мои глаза, что я не выдерживаю и немного отклоняю голову. В ответ мужчина ловит мой подбородок и слегка приподнимает его, чтобы снова поймать мой взгляд.

— А ты хочешь…?

На последнем слове, его голос снижается до хрипоты.

С моих губ готов сорваться ответ «нет», но я его быстро сглатываю и тихо выдыхаю: «Да».

Костя как-то грустно усмехается и резко отстраняется. Мужчина отходит в противоположный угол гаража и закинув голову назад, хрипло выговаривает.

— Не ври мне, Кира. Я не дурак и всё вижу.

Я опускаю глаза в пол, но вдруг задерживаю взгляд на его спортивных штанах. Они сейчас сильно выпирают в том месте, где…

— Кира… — выстреливает голос Кости, — не смотри туда, ни к чему это. А то ещё воспользуюсь твоим… предложением.

Я поднимаю взгляд на мужчину и накрываю горящие щёки ладонями. Губы приоткрываются для слова — «ладно», но потом в голове всплывают слова Белки.

«Я сегодня котику помогла разрядиться рукой, подрочила ему… А после, минет ещё сделала. Так за это он мне браслет купил и счастливый целый день ходил. Вот что мужикам надо, Кира. Учись!»

Ещё сильнее покраснев от воспоминаний, я решительно отталкиваюсь от стены и шагаю к Косте. На минет я никогда не решусь, а вот потрогать его руками всё же придётся. Я ведь должна для него что-то сделать.

«Ты мне — я тебе» — беспрестанно стучало в голове, пока я подходила к Косте.

С каждым моим шагом, Григорьев всё сильнее напрягался: по щекам, словно судороги, ходили желваки, а глаза были сильно прищурены.

Я целенаправленно подошла слишком близко к мужчине, чтобы он не смог заметить как сильно дрожат мои ладони. Пусть смотрит мне в глаза: взглядом я сейчас больше управляю, нежели телом.

— Что ты задумала? — хрипло спрашивает Костя и сжимает от напряжения челюсть.

Я прочищаю горло и тихо отвечаю.

— Да-а… Я задумала…

Со второй попытки, но я приподнимаю руку и кладу её на грудь Григорьева. Нащупав бегунок замка на легкой куртке мужчины, я резко тяну его вниз. Когда полы куртки расходятся в стороны, Костя ловит мою руку за запястье и повторяет вопрос.

— Кира, что ты задумала?

Судорожно вытолкнув воздух из лёгких, я слишком нервно отвечаю.

— Не спрашивай. Просто дай мне… кое-что сделать… Для тебя.

Стараясь не думать о реакции мужчины на мои слова, я вырываю руку и дрожащими пальцами касаюсь резинки его спортивных брюк. Мне кажется, что выпуклость стала ещё больше и это меня ещё сильнее смущает. Я ненадолго притормаживаю и от волнения кусаю губы.

А может мне и не надо снимать с Кости штаны? — внезапно приходит в голову. Возможно я смогу и так сделать это…

С резинки, моя ладонь спускается вниз, пока не касается выпирающей твёрдости. Больше я ничего не успеваю сделать. Под свист мужского дыхания, мою ладонь накрывает Костина рука и отстраняет её в сторону.

— Кир-ра! — хрипит в ухо его голос, а потом Григорьев притягивает меня к себе и тихо продолжает, — ты зачем? Не надо…

Его руки настолько сильно сжимают меня в объятиях, что причиняют мне боль. И вдруг он резко отстраняется и сжимает мои щеки ладонями, тем самым заставляя заглянуть ему в глаза.

— Зачем ты всё это делаешь… обманываешь..? Ты ведь совсем меня не хочешь. Тогда к чему это? Я от тебя ничего не требую и не прошу. Я и без того, готов кожу с себя содрать за то, что тогда воспользовался твоим состоянием… Как чёртов уёбок, я лишил тебя того, что мне не предназначалось и что бы ты, при других обстоятельствах, никогда мне отдала… Кира! Ты никогда не должна отдаваться мужчине без любви или желания. Никогда, слышишь меня?

Костя резко выпускает меня из объятий и снова отходит в противоположную сторону.

— Меня ведёт от тебя… — практически сразу продолжает он, — я очень тебя люблю и безумно хочу, но… Но всё это не должно тебя волновать. Я помогаю тебе просто так… не рассчитывая на расчёт… или что бы то ни было. Помни об этом.

Григорьев прямо в гараже закуривает сигарету и распахивает дверь на улицу.

— Я покурю… Дай мне минут пятнадцать, а потом поедем.

Костя

Впустив в лёгкие очередную огромную порцию дыма, я не сразу, с большой задержкой, выдыхаю её изо рта. Сейчас я курю не для того, чтобы накуриться или расслабиться. Сейчас я курю для того, чтобы легкие и горло стало разрывать от огромных, нескончаемых затяжек никотина. И тогда бы я смог переключиться от терзаний душевных, на физический дискомфорт.

Раньше я часто так делал — сознательно причинял себе физическую боль, чтобы не было более страшной боли — душевной. В итоге, к шестнадцати годам, я имел по несколько шрамов на руках и животе. Потом я перестал колечить тело, но сейчас…. Сейчас я бы с удовольствием, вскрыл самый свой давний шрам, расковырял бы его сигаретой, которая к тому же не помогала мне в данную минуту.

«Надо уметь приводить мысли в порядок» — слышится в голове голос бабули и я в который раз проклинаю чертов порядок, без которого давно уже не умею жить.

Порядок! С самого раннего детства я только и слышал это слово. Его мне вкорчёвывали в мозги любыми доступными способами. Бабушка — учёный-математик и папа — инженер-проектировщик в крупном столичном исследовательском бюро, служили, культивировали и преданно восхваляли «порядок» во всех сферах своей жизни. Всё, что заходило за черту священного порядка, обозначалось одним-единственным словом — «недопустимо».

Недопустимо нарушать правила, недопустимо есть сладкое, недопустимо иметь игрушки (они создают беспорядок), недопустимо непослушание, недопустима любовь…

Когда папа встретил мать, бабушка сразу поняла, что она — "недопустимая жена для отца". Бабуля то поняла, а папа по настоящему влюбился. Влюбился без памяти, безумно. Он никого так больше не любил, так и остался однолюбом, но… Но и тут бабушка оказалась права.

Мать какое-то время просто смеялась над тридцатилетним ученым-ботаником, который ходил за ней, двадцатилетней девчонкой, по пятам. Но потом Любу выгнали из дома за пьянство и ей пришлось прийти к влюблённому в неё Валере. Бабушка долго не прописывала мать в столичной квартире, игнорировала её, но забеременев Люба и сама стала бабулю гнобить и издеваться. Могла залить всю квартиру нечистотами, побить фамильную посуду, разорвать подушки… Чего только за девять месяцев не произошло.

Папа смотрел на войну мамы и возлюбленной сквозь пальцы, никого не поддерживая и не осуждая. Главное Люба рядом, а мать постепенно смириться, — говорил он тогда.

Всё изменилось, когда на свет появился я. Через две недели после родов, мать пошла в магазин и пропала. Отец обыскал все больницы и морги, обратился в полицию… Всё было бесполезно. А через месяц мать объявилась сама. Худая, отекшая от многочисленных пьянок и побитая. Отец её выгнать хотел, но она плакала, просила прощение и он её принял. Бабушкины слова и угрозы, отца снова не тронули.

Три года подряд наша семья так и жила. Мать бросала меня и отца, уходила на месяц в запой и каждый раз отец всё прощал. Бабушка даже съехала от нас, чтобы не видеть во что Люба превратила отца. Он прощал ей всё. Даже когда мы все заразились венерическим заболеванием, отец утверждал, что это не от Любы, а от уборщицы, которая приходила убирать квартиру раз в неделю. А потом…

Мне тогда было около четырёх лет, но я до сих пор всё помню как будто это было вчера. Я тогда только переболел, поэтому лежал в кровате в зале, а мать смотрела телевизор. Если Люба была дома, она либо смотрела телевизор, либо разговаривала по телефону. Никаких игр или занятий со мной она никогда не инициировала. Я её даже побаивался: мать могла стукнуть меня по голове, если считала, что я ей надоедаю.

В тот день в дверь позвонили и мать побежала открывать. Почти сразу к нам в зал вошли двое мужчин и мать, которая громко смеялась и обнимала то одного, то другого. Я тогда закаменел от страха, а они — не обращали на меня внимание. Мужчины стали разбирать пакеты и заставлять стол бутылками и закуской.

Спрятавшись под одеяло, я прикрыл глаза и стал тихо молиться. Я много раз слышал как молится бабушка-соседка, с которой меня иногда оставляли, и теперь воспроизводил её слова с предельной чёткостью. Шептал и шептал заученные строчки, пока не услышал то, что привело меня в ужас. Мать теперь не смеялась, смеялись они, крича всякие пошлости. Мать громко стонала и кричала… Я тогда не знал, что мужчины с ней делают… Мне казалось, что они её убивают… вдвоём… И вскоре очередь дойдёт и до меня.

Не знаю сколько продлилась эта ужасная какофония, но всё прекратилось, когда хлопнула входная дверь. И вот здесь началось ещё более страшное. Крики отца, матери и неизвестных мужчин слились в адскую мелодию, которая оборвалась так резко, что я даже подумал, что умер. Но нет…

Яркий свет ударил в глаза и я не сразу смог понять, кто вытащил меня из под одеяла.

— Сынок, — прохрипел голос отца, — закрой глазки и не открывай. Мы с тобой пойдем к бабушке-соседке.

Глаза я закрыл сразу, но горячее и мокрое плечо отца, в которое я вцепился мёртвой хваткой, заставило меня приоткрыть одно веко.

Плечо и всё тело отца было в крови. Пол тоже был в крови. Кругом одна кровь…

— Сынок, не смотри. Прошу…

Широкими шагами отец преодолел зал, потом прихожую. Открыв дверь, папа позвонил в соседнюю квартиру.

— Никогда не верь женщинам, Костя. Держи голову в холоде и порядке… Я не смог и вот как вышло… Мы с тобой никогда больше не увидимся, сынок… Прости меня за всё…и прощай.

Под крик соседки, папа поставил меня на пол и ушёл.

Только через три дня я узнал, что кроме бабушки у меня больше никого не осталось.

Через год, "добрые" люди, мне рассказали, что отец убил мать и двух её любовников, а сам через сутки умер в больнице от ножевого ранения, полученного в той драке.

Бабушка не смогла остаться в столице. Бесконечные разговоры и сплетни вывернули наизнанку внешний порядок семьи Григорьевых. С трудом пережив смерть отца, бабуля ожесточилась и превратилась в гневливую старуху. Через год, после очередной ссоры с соседями, она собрала наши немногочисленные вещи и мы уехали в маленький городок в провинции.

Пока мы тряслись в салоне старого междугороднего автобуса, бабушка без конца шептала мне в ухо.

— Посмотри, Костик, какое горе принесла твоя мать… Она забрала у меня всё… Сына, дом, работу, положение… Всё! Прнимаешь?!.. В тебе тоже течёт её грязная кровь… Ты — Костя — всегда должен помнить об этом и слушать меня во всём, а главное, ты обязан жить в порядке. Только порядок вытравит из твоей крови недопустимую грязь Любки…

Она шептала, наговаривала, и я уже тогда, в пятилетнем возрасте, начал осознавать две вещи: во мне течет грязная кровь и я всегда должен соблюдать порядок.

В город мы приехали ранним утром и сразу же отправились в дом бабулиной матери. Она умерла ещё до моего рождения, а её старенький дом бабушка не успела продать. Квартиру в столице, после переезда, мы практически сразу продали. На вырученные деньги, бабуля решила строить новый дом. Она заявила, что он будет стоять на том же участке, где находиться старенькая изба её матери.

К новой жизни я привыкал плохо. К ночным кошмарам, которые преследовали меня в столице, добавилось безумное желание пускать себе кровь. Вначале я расковыривал иголкой уже имеющиеся небольшие ранки, а потом стал делать порезы на руках и ногах. Однажды бабуля увидела как я вскрываю очередной порез и отхлестала меня по рукам.

— Ты что же делаешь? — прорычала она.

— Выпускаю из себя грязную кровь, — откровенно прошептал я в ответ, после чего бабуля перестала лупить меня по рукам, — я её сейчас выпущу и стану хорошим.

Я до сих пор помню как побелела бабушка. Она кинулась к шкафу, где всегда был идеальный порядок и стала как безумная в нём рыться. Наконец вытащив из шкафа папку с документами, бабушка потащила меня в психиатрическую больницу.

В этой больнице я пролежал почти год и только за три месяца до поступления в первый класс, бабушка забрала меня оттуда. Забрала, но не отказалась от мысли активно лечить меня у психиатров. Все школьные каникулы я либо лежал в психбольнице, либо меня отправляли в санаторий для детей с психоневрологическими расстройствами.

По началу я бабушку не осуждал. Для меня было главным, чтобы она не переживала и чтобы я не портил её жизнь недопустимым поведением. Но в десять лет произошло то, отчего мои повторяющиеся каникулярные ссылки превратились в пытку. После роковой встречи, я больше не хотел тратить время на лечение.

В начальной школе у меня был всего один друг — Игорь. На мой детский взгляд, он был очень умным и правильным. Всегда чисто одет, подготовлен и очень немногословен. Порядок в чистом виде.

— Вот с таким мальчиком и нужно дружить, Костик, — все время твердила мне бабуля и я стал подсознательно к нему тянуться.

Более всего мне нравилось то, что он, как и я, не любил разговаривать. Игорь не лез ко мне с расспросами даже тогда, когда увидел мои руки с многочисленными порезами. Друг прищурился, потом задумчиво заглянул мне в глаза и не услышав объяснений, просто опустил взгляд. Правда потом, во втором классе, я в двух словах рассказал Игорю свою историю. Он молча выслушал и не осудил. Даже помощь предложил, но чем тогда мы — дети — могли помочь друг другу…

В четвёртом классе к нам с Игорем прибились Бойцов Дима и Максим. Дима был душой компании и всё время пытался подбить ребят на какую-нибудь хорошую или плохую затею. Макс был его тенью и не отходил от Димы даже на шаг.

Однажды мы с Игорьком решали олимпиаду после уроков, а Диму с Максом оставили переписывать контрольные. Учитель ушла по своим делам и мы постепенно разговорились. Конечно больше говорил Дима, а мы втроём постепенно заразились его весельем и беззаботностью, и стали активно обсуждать предстоящий тур слёт. После сдачи работ, Бойцов позвал нас к себе домой, чтобы всем вместе разработать план расположения лагеря нашего класса на тур слёте. Не знаю почему, но мы с Игорем сразу согласились.

Знай я тогда, что этот поход, в дом Бойцовых, перевернёт всю мою жизнь с ног на голову, я бы бежал от Димы, как от заклятого врага. Но я пошёл… и встретил там девчонку, образ которой на долгие годы поселился в моей голове, сердце, душе.

Она, словно торнадо, вбежала в спальню к Диме, где мы разложили на полу готовый план, и босыми ногами растоптала его.

— Ты снова забыл про мой велик, Дима! — закричала девочка, уперев руки в боки, — его украли мальчишки с соседней улицы и мне пришлось с ними подраться.

Дима что-то закричал, а я просто завис на какое-то время. Я с восхищением смотрел на очень красивую, чумазую девочку с разбитыми коленками и не мог налюбоваться ею. От неё как-будто отражались лучи чистого весеннего воздуха, летней свободы и осеннего, будоражащего беспорядка. Три времени года смешались в этой маленькой девочке. Позже я столкнусь и с четвертым — зимним преоброжением Киры… Но всё это будет позже. А тогда я просто влюбился. Без памяти. Недопустимо.

С той встречи, я стал частым гостем в квартире Бойцовых. Если бы я мог, я ходил бы к ним каждый день, но и тут сыграл свою роль чёртов порядок. Желание видеть Киру каждую минуту, отходило на второй план, когда я представлял как это будет выглядеть со стороны.

Нет! Недопустимо таскаться к Диме каждый день! У посещений должен быть определенный порядок.

В итоге, я стал ходить к Бойцовым по средам и воскресеньям, когда у Игоря не было занятий в олимпиадном кружке, и когда Дима не ходил в бассейн. После каждой, пусть и мимолётной встречи с Кирой, я не мог успокоиться — я бесконечно прокручивал в голове каждую деталь встречи, воспроизводил в памяти каждую секунду, отмечая всё новые подробности или моменты.

Никто из мальчишек не замечал моей влюблённости в Киру. Даже Игорь не видел моих пронзительных взглядов в сторону Димкиной сестры. Ни разу друг не заводил со мной подобных разговоров, чему я был даже рад. Делиться своей одержимостью Кирой, я не хотел ни с кем.

Но проклятые каникулы вгоняли меня в ещё большую депрессию. Я не видел Киру иногда и по три месяца. Возненавидев по этой причине лето, я в определённый момент выпрягся и отказался ехать на очередное лечение.

Мне тогда только исполнилось шестнадцать лет, а Кире — четырнадцать. Она стала гулять с ровесниками, а я готов был глаза себе вырвать, лишь бы не видеть этого.

Однажды я даже застал её с мальчиком. Я пришёл к Диме за учебником и увидел на лестничной площадке Киру.

Она была не одна.

И ее обнимал очередной мальчик. Они смеялись и тихо о чём-то говорили.

Мне тогда просто снесло голову. Это не он, а я должен быть на его месте. Это не его руки, а мои должны гладить её волнистые длинные волосы. И это мне она должна улыбаться так, как сейчас улыбалась чёртовому блондину.

Внутри поднялась такая злость, с которой я не смог совладать.

— Руки от неё убрал! — рявкнул я на пацана и Кира с блондином, словно ужаленные, тут же отскочили друг от друга.

Я готов был броситься на мальчишку, но тут поймал её взгляд. Девочка всегда смотрела на меня с некоторым опасением и недоверием, но сейчас… Сейчас её лицо выглядело настолько испуганным и шокированным, словно перед ней стоял ужасный монстр, а не живой человек.

Кулаки на руках сразу же разжались, а по телу пошла судорога.

— Эй, парень. Ты чего? — со свистом проскрипел блондин и я нехотя отвернулся от напуганной девочки.

Ослабив горловину водолазки, я тихим голосом сказал.

— Иди домой… быстро.

Блондин обвел Киру мимолетным взглядом и ринулся к лестнице. Через минуту хлопнула дверь подъезда, а вместе с этим и девочка развернулась на каблуках, и не мешкая ни секунды, вошла в квартиру.

В тот вечер я, Димка и Макс нарвались на компанию гопников на окраине района и подрались. Помню я дрался как никогда в жизни, мне в одинаковой степени нравилось причинять боль и получать ответные удары. В итоге, сильно побитый, но расслабленный я пришёл домой и чего только не услышал от бабушки. На её слова, к тому времени, мне уже было плевать. Главное, я получил разрядку, а тело полыхало от физической боли.

Я потом часто использовал подобный приём, когда видел Киру с мальчиками. Ей и тем более её воздыхателям, я больше ничего не говорил. А вот после… После я не давал своему телу покоя в местном клубе по вольной борьбе. Вызывал на бой самого здорового бойца и выхватывал по полной программе. По хер, что некоторые стали считать меня психом, главное, что такая «терапия» хоть как-то помогала мне переключиться.

А за Кирой я продолжил наблюдать, но теперь даже на шаг к ней старался не подходить. Даже издалека, ловя мой взгляд на себе, девочка пугалась и тут же пыталась скрыться.

А я не мог не смотреть… Не мог не вдыхать её запах, даже на расстоянии… Моя выдержка и самообладание падали на колени перед красивой девочкой со светлыми глазами.

За один ее приветливый взгляд, я готов был с жизнью проститься. И это не утрирование. Я был готов на всё ради неё.

А потом я стал наблюдать другой её взгляд. К испугу добавились новые эмоции. Год назад, я стал замечать, что когда глаза Киры случайно спотыкаются о меня, в них отражается… брезгливость и леденящий холод. Девочка выросла и теперь не столько боялась меня, как брезговала. Это дикое понимание перевернуло всё моё нутро наизнанку.

Может она, на уровне подсознания, чувствует какая грязная кровь во мне течёт?! — размышлял я, когда ночью шёл в свою палатку в тот роковой вечер.

Через каких-то пять минут я увидел предмет моих мечтаний. Причём на моем же лежаке в палатке.