В общую палату меня перевели на следующий день к вечеру. К этому моменту я вся измаялась — мне безумно хотелось увидеть записку. Вдруг она от Кости, а я ее ещё и в глаза не видела.
Но вечером медсестра принесла ужин и сухо бросила.
— Перевод откладывается. Анализы пришли плохие, поэтому ещё сутки тебя подержим здесь.
— А можно мне записку увидеть? — возбуждённо прошептала я, но когда заметила непонимающий взгляд сестрички, чуть громче добавила, — вы про неё в обед мне говорили… Ну что записка с вещами была…
— Аааа. Я про нее и забыла, — махнула рукой девушка, — завтра увидишь. Не буду я ради тебя на третий подниматься.
Я разочарованно выдыхаю и сестричка вспыхивает словно искра.
— Ни семьи, ни положения, ни денег, а всё туда же — распоряжения она мне тут раздаёт. Без тебя дел много… Записка ей понадобилась… Я вообще то не обязана была её тебе передавать, мне за это никто не заплатил. Обычно к вечеру я на ногах не стою от усталости, а ты гонять меня ещё будешь по этажам?! Выдумщица!
Кое как затолкав в себя вторую ложку холодной манной каши, я отворачиваюсь к окну.
Огрызаться и спорить с ней явно не стоит.
— Ты поела? — резко спросила сестра и схватила с тумбочки тарелку с практически не тронутой кашей, — только кашу переводим на тебя. Кто жрать хочет, сразу всё съедает, а ты всё капаешься.
В новой палате было три кровати. Первую занимала девушка лет тридцати, хотя возможно чуть больше. Длинный рыжий волос и румяные конопатые щёки делали ее по особенно очаровательной, а несходящая с лица улыбка, очень располагала к себе.
— Меня Ритой зовут, — весело поздоровалась девушка, когда я вошла в палату.
— Кира, — прочистив горло ответила я. Слишком дружелюбной и открытой была девушка.
— Вот и познакомились. Занимай вот эту кровать у окна. А здесь баб Мира спит. Она только что ушла в магазин. Врач её по тихому отпустил.
Я кивнула и подошла к своей сумке с вещами.
— Сумку ещё вчера принесла сестра с интенсивки. Мы сразу поняли, что скоро к нам новенькую переведут. Ты с пневмонией?
— Ага, — безучастно киваю я, а сама нетерпеливо расстёгиваю сумку.
Сверху на вещах лежал белый конверт. Вскрыв конверт, я достала тетрадный листок бумаги и три сторублёвки. Сложив деньги обратно, я пробежала глазами по тексту:
«В этой сумке все твои вещи. К нам домой не возвращайся — не за чем. Как вчера сказал твой отец по телефону — мы для тебя сделали всё что могли, а ты опять всё просрала. Хотя ситуация для тебя обычная, поэтому выпутывайся из очередного болота сама и живи теперь тоже сама. Больше никакой помощи от нашей семьи не жди. Ты сама во всём виновата, Кир. Ну, правда! Без обид. Полечи голову и уезжай из города. Немного денег на электричку я тебе оставила. И главное!!! К Косте не суйся, Кира. Мы скоро будем официально вместе. Вчера он приглашал меня к себе в бокс, там мы до утра проговорили. Завтра пойдем с ним ещё куда-нибудь… В общем мы живём и к тебе не лезем. И ты не лезь… Прощай»
Сжав в руках записку, я словно подкошенная опадаю на кровать.
Вот значит как.
— Эй! Ты чего! Плохо? — подбежала ко мне Рита, — новости плохие?
Словно робот, я перевожу взгляд на девушку и медленно качаю головой.
— Никаких новостей нет. Всё как обычно. Плохо.
Рита присвистнула, а потом вдруг вся просияла.
— Слушай! У меня ведь есть волшебный чай с мятой! И пироги муж перед обедом принес. Знаешь с чем пироги? С черёмухой! Мы летом ведрами ее собирали, представь! Пойдём почаёвничаем и всё расскажешь.
И я рассказала. Меня словно прорвало. Постороннему человеку я выложила абсолютно всё. Все мысли, переживания, всю свою восемнадцатилетнею историю я выплеснула на суд девушки, которую знала минут пять от силы. А когда всё рассказала, откинулась на спинку стула и стала ждать осуждения. Ещё раз услышу какая я дрянь и дура, как я сама свою жизнь погубила. Ничего нового. Я столько раз это слышала и часто воспринимала это в штыки — оборонялась, защищалась, огрызлась, а сейчас….
А сейчас я просто устала. От всего устала. От жизни. От мира. От себя.
Хочется закрыть глаза и не открывать. Для такой как я нет места в этом мире. Они все заслужили право жизни, а я всё похерила…. Ещё в детстве проморгала.
И действительно я пустая. Пустышка живущая пустой жизнью.
— У меня впервые нет слов, Кир, — серьёзно начала Рита, — я обычно много болтаю, но твоя история меня просто лишила дара речи.
После слов девушки я внутренне сжалась и опустила глаза. Именно теперь начнутся осуждения.
— Я даже представить не могу, что ты пережила. Не знаю смогла бы я такое пережить.
Я моргаю и удивлённо смотрю на Риту.
— Что пережить? Ты наверное не всё услышала. Это я виновата. Во всём, что со мной происходило и происходит виновата только я. Я — паразит. Понимаешь?!
Рита очень долго и внимательно смотрит мне в глаза, а после тихо произносит.
— Я не вправе искать виноватых или правых, но могу сказать точно — ты не паразит. Знаешь, я вообще не сторонник обвинений, хоть и считаю человека творцом своей жизни, но… Но главной первоосновой всего считаю обстоятельства. Именно из них всё вытекает. Понимаешь?! У тебя, Кира, было столько обстоятельств… На две жизни хватило бы. Тебя сделали эти обстоятельства — они тебя взрастили и вырастили, других воспитателей ты не имела. Плохо поступала ты, с тобой не лучше обходились — всё сливалось в нескончаемый круговорот дерьма, прошу прощение за такой оборот речи… Но на говне, моя хорошая, тоже можно вырастить прекрасное дерево. Главное… взять в руки росток и лопату. А в тебе есть этот росток, Кира. Я точно знаю.
Слова Риты на какое то время стали для меня глотком чистого воздуха. Я всё время их прокручивала в голове, а когда оставалась одна в палате даже проговаривала — «в тебе есть росток…».
Может она ошиблась? Возможно из моего рассказа она ничего не поняла? Или я неосознанно приукрасила некоторые события или обелила себя в чём-то? Или пожалела?
Я потом несколько раз спрашивала у Риты, что именно она хотела сказать. Вдруг я слышала только то, что мне хотелось услышать, но однажды девушка просто обняла меня и с улыбкой ответила.
— Ты точно не должна в одиночку нести ответственность за всё, что с тобой происходит, Кир. Хотя почудила ты конкретно, но кто из нас по молодости не совершал ошибки? Представь, я перед свадьбой чуть не уехала в другой город с другом детства. А всё потому, что была когда то в него влюблена и вспомнила былое. Знаешь что мне помогло? Любовь. Любовь будущего мужа. Любовь и понимание родных. А ещё — теплые и доверительные беседы за круглым столом. Я и сейчас считаю, что без разговоров ничего не решить и не сделать. Это касается любой сферы нашей жизни. Людям дана уникальная возможность. Знаешь какая? ГО-ВО-РИ-ТЬ. А мы так часто бездарно её используем. Или вовсе молчим. Мы молчим и мысленно столько себе навыдумываем и накрутим… Доведём ситуацию до предела. А возможно всё могло решить одно простое и доброе слово. Одно. Понимаешь? Представь сколько минут счастья и любви мы пропускаем! А стоило просто открыть рот. Не для обвинений, обид и лжи. А для теплого слова. Ведь любимого и близкого человека может завтра не стать, а мы ничего не успеем ему или ей сказать…
За две недели мы с Лукъяновой Маргаритой стали очень близкими приятелями. Её задор, бесконечный смех и умение во всём видеть хорошее, притягивали меня словно магнит. Благодаря ей я увидела и другую сторону жизни — оказывается рядом с нами живут много абсолютно счастливых людей. И они счастливы не потому что очень богаты или слишком свободны… нет. Они счастливы потому, что просто живут. Радуются мелочам и не стоят не месте. Даже полгода назад я посчитала бы Риту блаженной дурочкой, а сейчас… Сейчас я ей завидовала. Но завидовала не как в своё время Белке. Тогда я хотела оказаться на месте подруги — быть всегда с деньгами и с богатым любовником. Сейчас я завидовала по другому. Возможно сейчас это чувство даже завистью назвать было нельзя. Я просто всё время думала, что мне такое сделать, чтобы стать похожей на Риту.
Вечером, накануне дня выписки, я долго не могла уснуть. Страх перед неизвестностью и расставание с Ритой не давали мне покоя. Завтра я останусь одна. Хотя не совсем одна. Под ручку с долгами по учебе, а ещё с полным отсутствием денег и хоть какого-то жилья.
Февральская метель за окном невесело подпевала моим печальным мыслям и добавляла унынья. Покрутившись на кровати, я откинула одеяло и подошла к окну. Усевшись на широкий подоконник, я стала вглядываться в темную глубину ночи.
Интересно Костя смотрел сегодня в окно? А может он тоже сейчас не спит и слушает завывание метелицы? Хотя это вряд ли конечно. Возможно он сейчас с Дианой и всё у них хорошо… И спят они вместе. В одной кровати… И он её целует…
Я прижалась лбом к холодному окну и попыталась вытравить из головы ужасные образы.
— Ты чего не спишь? — неожиданно послышалось сзади.
— Да так… — уклончиво ответила я подошедшей Рите.
— Ну что ты, Кир. Какая морока на этот раз произросла в твоей голове?
Я покусала губы и тихо ответила.
— Много всего… И по Косте скучаю….
Сказала и сама испугалась. Раньше в беседах с Ритой я этой темы не касалась.
Рита присела на краешек подоконника и некоторое время просто молчала.
— Хочешь ему позвонить? — неожиданно спросила девушка.
Я непонимающе похлопала глазами, а потом тихо уточнила.
— Косте позвонить?
— Ну, да.
— Но. Но… Понимаешь, Рит… Он про меня уже давно забыл, да и Диана теперь с ним…
— Ни о том, ни о другом ты точно не знаешь. Не пользуешься языком, зато активно фантазируешь. Позвони и поговори.
— Не хочу навязываться, да и его номера у меня нет…
— Помнишь адрес его гаража? Или домашний адрес?
— Ммм, — мямлю я и опускаю глаза, — Рит, сейчас почти десять вечера… Поздно и…
— Я поняла, — тихо перебила меня девушка и улыбнулась, — отмазываться ты мастер. Даже спасибо ему за спасение сказать не хочешь?
Нервная дрожь побежала по телу, когда я вспомнила нашу последнюю встречу.
— Он даже не пришёл ко мне ни разу в больницу, — еле слышно прошептала я.
— А должен был? Ты ведь тоже ему не звонишь. Может у него также имеются свои причины. Он тоже человек, пусть и мужского пола, — тепло и с улыбкой продолжила Рита, — может он звонил врачу и спрашивал про тебя, а возможно он и сам заболел. По лесу тебя искал и простудился… Не думай только про себя, милая. У других тоже могут быть причины и обстоятельства. И порой они бывают очень весомые.
— А как ты номер его узнаешь? — вскинув голову выдавливаю я.
— Узнаю. Мне нужны только адреса.
Получив адреса, Рита кому то написала и уже через десять минут в её руках была записка с двумя номерами. Первым был написан номер Костиной мастерской, а вторым бы номер домашнего телефона.
Рита даёт мне свой мобильный и тихо шепчет.
— Иди в душевую. Закройся и спокойно поговори.
Я киваю и на окаменевших ногах выхожу из палаты. В коридоре довольно темно, тусклый фиолетовый свет от ночных ламп совсем не освещает путь до туалетных комнат и душевой. Я еле шагаю, ноги не слушаются, да и желание звонить Григорьеву уменьшается в разы.
Что я ему скажу? Что скучаю. Что всё время думаю о нём? Не-ет! Такое я точно не осмелюсь произнести, да и Косте наверняка такие мои слова совсем не нужны… У него теперь Диана есть…
— Ааааа, — срываясь с дыхания, тихо выдавливаю я и всё-таки вхожу в душевую.
Меряя шагами небольшую комнату, я снова и снова набираю на телефоне заветные цифры, а потом трусливо их же стираю.
Руки вспотели и дрожат, пару раз я чуть телефон Риткин не выронила. Но наконец я решаюсь! Набираю номер Костиного гаража и прикладываю трубку к уху.
Первый гудок… второй… третий… В ушах пульсирует гудящий звук вызова и я мысленно молюсь, чтобы мужчина не ответил. Зря всё это! Зря.
— Да, — сухо отзывается телефонная трубка и я будто приклеиваюсь ногами к кафельному полу.
Он ответил. Боже!
— Слушаю, — хрипло раздаётся из телефона и я выдавливаю из груди одно единственное слово.
— Привет.
Долгая пауза. Тишина, которая бьёт по вискам и заставляет сердце драть кожу на груди, чтобы выбраться на свободу.
С трудом разлепив губы, я вскрываю эту звенящую гладь.
— Костя… Это Кира.
Я слышу его дыхание. Оно на секунду замирает, а потом усиливается и…. отдаляется. Неужели Григорьев сейчас положит трубку?
— Подожди, — умоляюще шепчу я и поражаюсь насколько жалко звучит мой голос.
Слабачка, дура. Молила бога, чтобы он трубку не взял, а теперь ведёшь себя как самая настоящая дура.
— Я хотела сказать тебе… Прошу не отключайся, — тихо бормочу я, а потом испугавшись, что он всё-таки положит трубку, начинаю быстро тараторить, — спасибо, что вынес меня из леса… да и вообще за всё спасибо… И… и прости меня за всё… Ну если я тебя обидела. Нет… не то говорю. Я тебя обидела и прости за…
— Кира, — глухо прерывает мою сбивчивую речь Костин голос, — заканчивай. Не нужно всех этих слов. Совсем ничего не нужно… Отдыхай, — еле слышно заканчивает он и тут же отключается.
Тело лихорадит, в груди заканчивается воздух, но вдохнуть я просто не могу. Я будто резко разучилась дышать — губы разлепляются, а спасительный глоток воздуха я сделать не в силах.
Обессиленно соскользнув по кафельной плитке вниз, я усаживаюсь на мокрый пол и беззвучно рыдаю. Вместе со всхлипами грудная клетка постепенно заполняется воздухом и я начинаю выть. Вою белугой и никак не могу остановиться.
Ему ничего от меня не нужно! Ему ничего от меня не нужно! — грохочет в голове и я только здесь и сейчас РЕАЛЬНО осознаю, что я потеряла Костю. Теперь ему ничего от меня не нужно. Даже мои слова ему не интересны.
Больно. Как же это больно! Теперь я точно навсегда его потеряла.
Сквозь рыдание, я слышу резкий хлопок, а потом в душевую начинают забегать люди. Лиц и силуэтов я не вижу, а гудящие голоса сливаются в единую какофонию. А потом наступает темнота. Словно лампочку выключили, но голоса становятся различимыми.
— Это уже второй раз за месяц. Её надо срочно везти в психиатрию, — слышится голос медсестры, — вы только посмотрите на неё.
— Сергей Палыч, — громко говорит Рита, — не нужно заносить эту… ситуацию в карту. Я завтра заберу ее к себе и всё будет хорошо. Прошу вас!
— Лукьянова! Тебе зачем это? Ей путь в психушку всё равно заказан…
— Да нет же. Это я во всём виновата. Я её заставила позвонить… Это я виновата. Понимаете? Я её заберу. Она ведь одна осталась. У Киры никого нет. Пожалейте её! Прошу вас. Не вписывайте… это в историю болезни. Пожалуйста!
— Ладно, Лукьянова. И зачем тебе такое «счастье» нужно?
— Кира очень хорошая и добрая девочка. Если бы мы пережили то, что пережила она, то неизвестно что бы с нами было.
Проваливаясь в темноту, я слышу тихий Ритин голос над ухом.
— Кира, тише. Тише, моя милая… Тш-шшш.