Немой Голос

Эпилог

— Почему ты все еще не спишь? — спросил мужчина девушку, нежно поглаживая ту по лежащей у него на груди голове. Пальцы его приятно зарывались в кудри ее черных волос, массируя кожу и изредка лаская ушко.

— Глупый вопрос, — нежно потянувшись, промурлыкала та, — Как только я усну, этот день закончится и придет время расставаться.

— Но… этот момент же неотвратим, — осторожно заметил тот, — А так ты еще и невыспавшейся поедешь в этот свой Ейсенрейх.

— Ты так говоришь, как будто это мое решение, — недовольно тряхнула головой девушка, привстав и уставив на него немигающий взгляд своих голубых глаз. — Будь моя воля, я бы навсегда осталась здесь, с тобой.

— Я люблю тебя.

Свинцовое небо, ядовитый рассвет и желтый газ, медленно оседающий в низинах воронок от снарядов. Струясь, будто вода, он стекает в окопы, заставляя солдат покрепче прижимать противогазы к лицу и молиться, чтобы сейчас их не застала врасплох штыковая атака противника.

Ульрих сидел сейчас вместе со всеми. Точнее сказать, с теми, кто остался после последнего артиллерийского обстрела. Железные протезы не могли защитить ни от газа, ни от шальной пули, ни, тем более, от тяжелой бомбы. Они давно перестали вселять страх во врагов. Человек привыкает ко всему, как бы ни боялся этого вначале. Нехватка медикаментов и врачей делали свое нехитрое дело, в рядах вверенных ему людей уже вовсю зияли прорехи. Новых стальных людей становилось все меньше. То ли пропаганда стала работать хуже, то ли инвалиды и впрямь сами делали выбор в пользу поезда домой. Одно дело быть калекой, но живым, другое дело — иметь все конечности, но быть одновременно разорванным на части случайным снарядом.

Которых, к слову, становилось все больше. Постепенно, союзная артиллерия начала сдавать свои позиции и почти терялась в грохоте вражеских орудий. Новых поставок снарядов и продовольствия приходилось ждать неделями, растягивая скудные запасы на сколько угодно длинный срок. Планы по продвижению на юг разбивались о банальную нехватку человеческих и военных ресурсов. Сейчас их едва ли хватало, чтобы удерживать полуразрушенные укрепления.

За последний месяц, едва ли не десяток его бойцов дезертировали, побросав винтовки и оторвав шевроны особого отряда. Конечно, все это держалось в строжайшей тайне, но, когда люди видели, что и железные люди не выдерживают и бегут, что же им оставалось.

Ульрих не думал о бегстве. Конечно, он хотел бы сейчас быть далеко отсюда, ехать по серпантинам с Лорой на автомобиле с откидным верхом. Подставлять недельную щетину горному ветру и видеть, как ласково та прижимает ладони к рулю. Но быть офицером для него значило куда больше, чем просто носить мундир. Он присягнул на верность своей стране и бежать сейчас, бросив свою форму, значило предать не только своих людей, но и свою страну и самого себя.

Вечером того же дня пришел новый приказ из штаба. На рассвете планировалось новое наступление на траншеи врага. Доложив своему отряду эту весть и выслушав от них все, что они думают и о нем, и о начальниках из штаба и обо всей этой войне, Ульрих вышел из блиндажа, чтобы покурить.

— Сколько из них останется со мной до рассвета? — задумчиво покачивал он головой, — А сколько останется в строю после завтрашней атаки? И все это, чтобы мы продвинулись на пару километров, только и всего.

В ту же секунду он попытался прогнать от себя упаднические настроения:

— Там, наверху, не дураки уж сидят, не тебе их критиковать! Что это такое, лейтенант? Что за разговоры! Приказ есть приказ!

Сплюнув, он вернулся обратно в блиндаж.

Под свистки офицеров, треск трещоток и начавшуюся канонаду союзной артиллерии, солдаты покидали свои ночные укрытия, выстраиваясь в ровные шеренги по всей длине траншей.

Ульрих не досчитался, по крайней мере, шести своих солдат. Под грохот пушек он что-то говорил оставшимся о долге, о победе, о величии Астории и прекрасном будущем, уготованного им. Было видно, что они ему более не верят, да он и сам находил в этих пафосных словах мало правды. Просто повторял заученные давно слова, прописанные каким-то седовласым полковником на странице учебника.

— За Асторию! За кайзера! Вперед! — закричал Ульрих, выхватывая из кобуры пистолет и бросаясь вон из окопа.

Над его головой непрерывно свистели пули, то тут, то там разрывались снаряды, поднимая в воздух комья грязной черной земли. Кричали люди: одному солдату прямо у него на глазах взрывом оторвало обе ноги, тот вопил, вцепившись в обрубки конечностей, но шальная пуля прервала его страдания, заставив безвольной куклой уткнуться лицом в грязь. Застрочил вражеский пулемет, одной очередью выкосивший добрую половину его отряда, затем замолчал — перегрелся.

Все поле зрение Ульриха вмиг сузилось, будто на мужчину надели шоры, а наездник безжалостно колол шпорами в и без того изодранные худые бока. Остался только он и пулеметное гнездо впереди него. Ульрих буквально видел, как безуспешно пытался охладить его водой солдат, трясущимися руками проливая почти все ведро на землю. Само время, казалось, замедлилось в тот момент. Не существовало ничего, кроме него самого и этого пулеметчика. Они остались одни. Ульрих очень хотел успеть добежать и выстрелить в него раньше, чем тот перезарядит свое оружие, Ульрих не хотел умирать, но преждевременный выстрел заставил того споткнуться, будто бы оступившись, пройти пару шагов по инерции, а затем упасть, выронив верный пистолет.

Лаура фон Шлейц, одетая в простую больничную, грязно белую одежду, стояла сейчас на крыльце госпиталя и курила. Накинув на плечи офицерский мундир, она ежилась от холода и противного осеннего ветра.

Это была ее первая сигарета за последние полгода. Как ни старалась она улизнуть, ее всегда ловили и ругали как ребенка, говоря, что она еще слишком слаба: то швы могут разойтись, то легкие еще не зажили, а то и сама она еще чувствовала боль от сломанных ребер. Даже сейчас правая рука ее висела на перевязи — кость неудачно срослась — врачи сказали, что нужно снова ломать.

Моросил мелкий дождь, общая серость никак не помогала ее выздоровлению, так еще и негативно влияла на ментальное здоровье. К ней периодически захаживал Брум — его квартира оказалась довольно близка к больнице. А что еще делать уволенному в запас инвалиду? После того дня он остался без запястья левой руки и потерял почти все пальцы на правой. Она уговаривала его поставить себе протезы, но тот лишь отмахивался, говоря, что уже вдоволь навоевался. А потом — потом эту программу и вовсе свернули, еще месяца два назад, а еще три недели спустя, был заключен мир. Точнее сказать, как его называли в Астории — позорная капитуляция. Но Лора считала иначе, она была уверена, что можно было бы согласиться на все условия еще раньше и тем самым сохранить жизни еще многих и многих ее сограждан. Но такие слова не шли армейскому псу, майору разведки. Да, за ту операцию, которая хоть и выглядела совсем провальной, ей присвоили новый чин и даже приезжал именитый кабинетный генерал, лично вручал медаль. Ей и Бруму, больше-то никого почитай и не осталось. Не считая нескольких минеров, которые, к слову, и выловили тело девушки из реки. Она пыталась навести справки прямо из больничной палаты, да так и не смогла их отыскать.

Еще неделю спустя пришла похоронка на Ульриха. Оказывается, он погиб еще в начале июля, но из-за неразберихи, ее прислали только сейчас. Если бы в этот момент рядом с ней не было Брума — она бы точно вскрыла себе горло книжным ножом. Тот сумел ее удержать, обняв что есть силы, стерпев удары маленьких кулачков, крики, ругательства, угрозы, переходящие в скулеж. А потом не осталось ничего, просто полость внутри, зияющая пустота, подобно черной дыре пожирающая сама себя. Ей еще долго после этого приходили его старые письма. Не в силах прочесть их, она складывала их в тумбочку, до лучших времен.

В один день к ней заявился мужчина в штатском и предложил некое секретное задание, способное спасти тысячи жизней асторских граждан. Лаура фон Шлейц без раздумий ответила — да. Ей слишком хотелось хоть чем-то отвлечь себя, а ничего кроме служения своей стране и своим людям она не умела.

Йозеф Фишер, немолодой мужчина пятидесяти пяти лет, сидел сейчас в плетеном кресле, на заднем дворе своего дома и медленно попивал кофе, почитывая свежий выпуск «Эйсенрейхского вестника». Летний ветер играл с кронами яблоневого дерева, пели птицы, не было ни звука большого промышленного города. Они переехали в этот дом около двух лет назад, как раз после войны. Астория, несмотря на свою величественную боевую машину, не смогла одержать верх, а когда экономика начала трещать по швам — начались бунты. Это все, в совокупности с поражением по всем фронтам, заставило подписать унизительный мир, который лишил страну части приграничных территорий и обязал выплачивать огромные репарации.

Йозеф вел свою спокойную жизнь, стараясь держаться подальше от этого всего. Денег вполне хватало, чтобы с достоинством встретить старость, не боясь оказаться на улице. Он подумывал, чтобы с осени пойти преподавателем в университет. Эта должность прельщала его. А как тут можно было спорить? Что еще остается человеку его возраста, кроме как стараться всеми силами передать накопленные знания подрастающему поколению? Однако, каждый раз беря в руки скальпель он вспоминал полевой госпиталь и тот ужас, что в нем творился. А также молодую девушку, сестру милосердия, которую он нес на руках до операционного стола. От этого у него кровь стыла в жилах и он сжимал зубы так крепко, что казалось они готовы раскрошиться в любой момент.

— Папа! — на террасу выбежала маленькая девочка в голубом платьице с синим бантом в светлых волосах, — Там пришла какая-то странная тетя, говорит, что знает тебя. Я ее не пустила, сказала, что тебя позову.

Холодный пот в миг прошиб старого доктора. Будто пораженный молнией, он замер, не зная, что ответить. «А может быть, это не она?» — мелькнула в его голове мысль, когда он медленно поднимался с кресла.

— Здравствуй, Лора, — только и смог вымолвить тот, — Давно не виделись.

На пороге его дома стояла стройная высокая черноволосая девушка в темно синем платье чуть ниже колена и темных пустынных очках.

— Здравствуй, Йозеф, — мило улыбнулась та, — Настало время возвращать долги.

На балконе номера фешенебельного отеля стояли двое: мужчина и женщина. Оба одетые неряшливо, как будто в спешке, они молча курили, смотря на просыпающийся город. Женщина облокотилась на перила, мужчина же стоял ровно, не сутулясь, они не смотрели друг на друга.

Утренний рассвет озарял собой улицы, залитые кровью, бензином и машинным маслом, заваленные покалеченными телами людей баррикады, разбитые стекла и поврежденные дома. Он обнажал то, что так послушно скрывала от взгляда ночь.

По улицам больше не сновали люди — они попрятались в своих жилищах, не желая попадаться никому под горячую руку. Город будто вымер, лишь вооруженные люди заполонили его, выполняя свои приказы: снимали потрепанные триколоры и заменяли их на однотонные голубые флаги, сшитые незадолго до мятежа. На окраинах еще слышны были выстрелы — это были последние сопротивляющиеся революции полицейские и военные, их сопротивление сейчас казалось абсолютно бесполезным. С севера в город входила танковая дивизия под тем же голубым флагом — это были свои. На главной улице уже строили виселицы, они предназначались для неугодных чиновников, полицейских и военных, отказавшихся поддерживать восставших.

Время тянулось очень медленно, люди молчали, так продолжалось уже около часа. Оба не знали, как подобрать слов, чтобы выразить свои чувства, вдруг нахлынувшие на них. В этот момент, стоя на балконе, мужчина чувствовал себя до ужаса одиноким, брошенным, и обманутым. Он не мог понять, что же обуревает его: злость, сожаление или, может, разочарование? Но кто его обманул — он не мог найти ответа на этот вопрос. Командир — он был всегда честен с ним, никогда не отдавал приказа, не зная результата и последствий. Его спутница — так это была именно что его спутница. Разве она утаила от него то, что могло повлиять на ЕГО решение? Наверное, нет. Неужели он сам себя обманывал? Он всегда поступал как должно, как того велит воспитание каждого добропорядочного человека. Он хотел донести правду людям, остановить опасное производство роботов во что бы то ни стало! Во что бы то ни стало… Но стоило ли оно того, чтобы нести смерти и разрушения своему народу? А был ли этот народ своим? Конечно был, что за вопросы! Это его народ, и он хотел уберечь своих сограждан. Ну что, уберег? Какой ценой ты достиг своей цели? Может ли такая высокая цель оправдывать такие жестокие средства как воровство, саботаж. убийство? Как мог он в пылу своих страстей забыть о том, что единственной его целью было сохранить чужие жизни, а не забирать их? Его родной город лежит в руинах, его страна охвачена гражданской войной, тысячи убитых и раненых по всей стране, нет, десятки тысяч! Когда произошла эта подмена понятий? Рассвет расставлял все на свои места, мысли прояснялись, доводы уже не казались ему такими убедительными, когда мужчина увидел, к чему это привело. Но время вспять уже не пустить, надо идти дальше. А хочет ли он идти дальше? Может, стоит повернуть? И как он себе это представляет — сказать командиру — я больше не с вами, я против вас! Вступить в армию и начать сражаться со своими бывшими товарищами? Но он ведь уже поступил так два месяца назад, предал своих товарищей и переметнулся на сторону мятежников. Он не мог себе представить, что все выйдет именно так.

Женщина закончила курить, бросила бычок с высоты балкона на мостовую и повернула к нему голову, но так и замерла, не зная, что сказать. Ее искусственные глаза не могли передать той тоски, что царила у нее в сердце.

Неожиданно, заревела сирена воздушной тревоги, зазвучали набатные колокола, один за одним по цепочке. Пара встрепенулась, будто скидывая с себя пелену забвения и уставилась в горизонт. Там, вдалеке, показались маленькие черные точки, которые приближались и увеличивались с огромной скоростью. Через несколько минут мужчина смог разглядеть армаду цепеллинов, еще через пару минут видны стали флаги, асторские флаги, если быть точным.

Мужчина бросился через всю комнату к креслу, на котором лежал его пистолет, в это же самое время женщина кинулась к своим вещам, выуживая шестизарядный револьвер. Уставив дула пистолетов друг на друга, они вновь замерли, в нерешительности. Девушка сдалась первой, опустив револьвер, она отбросила его в сторону.

— Я тебе все уже сказала, — наконец произнесла она, — Я действовала исходя из приказа. Мы не хотели новой войны, нам нужно было лишить Славитанию секретного оружия.

— Не хотела войны? — мужчина не собирался опускать оружие, — Тогда чьи это дирижабли сейчас подлетают к Новграду? Не ваши ли?

— Я не хотела войны, — ее голос был спокоен. Она не собиралась ему ничего доказывать. Ее обуревали похожие чувства: обмана, разочарования и злости. Не выдержав, она сорвалась — Я прошла всю войну, я видела, что там творили ваши солдаты!

— То же, что и ваши. А теперь, вы хотите взять реванш.

— Я тебе все сказала, разве было это похоже на то, что я хочу взять реванш! Я просто хотела уберечь свою страну от вашей агрессии! После разрушения завода ни у кого не должно было остаться преимущества и мы бы сохранили наш хрупкий мир!

— И что же теперь? Ты хотела мира своей стране и принесла хаос и разрушения в мою?

— Я честно не знала, что они хотят напасть в такое время! — ее тело задрожало, было видно, что она готова расплакаться в любой момент, — Я просто хотела уберечь нас от новой войны…

— Как мне верить тебе? — рука мужчины дрогнула, он сжимал рукоятку пистолета из последний сил, удерживая себя, чтобы тоже не бросить оружие в сторону, — Как я могу верить тебе?

— Ты думаешь, если бы я знала, что они готовятся напасть, то спокойно бы проводила с тобой эту ночь? Меня первую повесят на столбе, партийное руководство же знает, что я шпионка. Им было плевать кто я, лишь бы деньги приходили и поддержка!

— Я, — он медленно начал опускать оружие, пелена ярости спадала, — Я не подумал об этом, Рав.

— Иван, я прошу у тебя прощения за то, что обманывала тебя про голос, дурила голову с этими очками, но я не буду извиняться за то, чего я не знала! — Лаура сделала шаг вперед, — Я могу просить прощения за то, что влюбилась в такого человека как ты! Но разве я не могу просто полюбить? Впервые, за много лет ощутить чувства к мужчине, раскрыться перед ним, получить ласку? Просто, как женщина! Мне никто не дарил ни цветов, ни подарков, не ухаживал за мной, как это делал ты! Иван, давай сбежим с тобой! Прошу, у нас мало времени, когда Афанасий Львович поймет, где искать козла отпущения, он просто разорвет меня на куски на глазах у остальных!

— Бежать? — офицер опустил бесполезный пистолет, — Куда мы можем бежать?

— Куда угодно, лишь бы быть вместе! Подальше от всех людей, хоть на край света!

— Если мы сейчас убежим, разве это будет по-честному? Убежать от проблем, которые мы сами создали — это ли есть счастье?

— Мне плевать, — Лаура начала собирать вещи, — Я по горло сыта враньем и пропагандой, высокими словами и низкими поступками. Гори оно все синим пламенем!

Раздался громкий стук в дверь, заставивший их обоих вздрогнуть и инстинктивно потянуться за оружием.

— Иван, тут ты? — голос принадлежал Олегу. — Равенна у тебя? Мы не можем ее нигде найти.

— Нет, — холодно ответил Иван, — Я — один.