18. Ярослава

— Чего тебя в такую дурацкую погоду на улицу тащит? — хмурится Дашка, переворачиваясь на живот. — Дождь вот-вот пойдёт.

— У меня кефир закончился, — улыбаюсь и ставлю себе мысленную зарубку не забыть-таки зайти на обратном пути в супермаркет. А то моя прогулка будет выглядеть странно, если вернусь обратно с пустыми руками. Даша может что-то заподозрить. Или я зря себя накручиваю?

Хорошо ли обманывать друзей? Нет, конечно. Но иногда, чтобы обезопасить себя от лишних вопросов, просто необходимо.

Прошли почти сутки с нашего разговора с Лавровым, и я так и не определилась, чего мне хочется больше: чтобы он наконец меня услышал или чтобы уже заткнулся навсегда и никогда больше ко мне не подходил.

Сегодня я выяснила, что если проект не будет готов в срок, меня не отчислят, потому можно не волноваться. Можно не готовить его вместе с Лавровым, так что даже от этой части нашего общения получится избавиться.

Выхожу из ворот, оставляю за спиной студгородок. Дальше, вдоль по улице, направляюсь прямиком к небольшому овощному магазинчику и покупаю там… груши.

Признаться честно, я не понимаю, зачем это делаю. Для чего? Чтобы Лавров вспомнил то хорошее, что было между нами когда-то? Первый день нашего знакомства? Ведь глупости! Демид наверняка забыл, что случилось в детстве. Тот день из памяти выбросил.

Мы ведь такие маленькие были! Глупые. Зачем Демиду об этом помнить? Но…

Вопреки доводам рассудка, сейчас я слушаю свою интуицию. Спешу вперёд, обняв пакет с грушами. Главное — никому не попасться, а то буду себя чувствовать самой настоящей идиоткой.

Махина студенческого спортивного комплекса встречает меня яркими окнами, за которыми бурлит жизнь. Помимо футбольной команды, в нашем универе есть ещё хоккеисты, секция гимнастики, гандбола и ещё чёрт знает чего. Я далека от спорта, но знаю, что сюда может ходить любой студент — просто заниматься на тренажёрах, бегать, прыгать, плавать и качать мышцы. Отличное место. Заочно оно мне уже нравится.

У входа замираю. Дышу глубоко и часто, привожу мысли в порядок, ругаю себя за глупые порывы. Но груши куплены — не поворачивать же обратно.

Дёргаю на себя дверь. Меня встречает милая бабуля-вахтёр, я выдаю заготовленную речь о плановой тренировке, она улыбается и милостиво пропускает в святая святых, уютно поправив лежащую на плечах шаль. Уже зайдя за поворот, вспоминаю, что помощь-то мне не помешает — не хочется плутать по бесконечным коридорам и бесцельно тратить время.

Я же не хочу, чтобы меня застукали на месте преступления, да?

Но к бабуле обращаться опасаюсь — такие божьи одуванчики часто оказываются главными сплетницами. Впрочем, после всего случившегося, сплетницей может оказаться любой человек. Даже родная мать.

Иду по гулким коридорам, а её призрак меня будто бы преследует. Выглядывает из-за углов, грустно смотрит, пытается поговорить. За прошедшие сутки я так и не достала из-под подушки телефон.

Наверное, мама права. В моей филейной части ещё слишком много играющего и бурлящего детства, но так мне проще. Снова плакать мне не хочется.

Я так задумалась, что не заметила, как вписалась носом в чью-то грудь.

— Воу-воу, полегче! — симпатичный высокий парень с модной чёлкой на половину лица смотрит на меня сверху вниз, улыбается. — Куда ты так торопишься?

Решаю, что улыбнуться и завести разговор — неплохая идея. Губы сами по себе растягиваются, я смотрю прямо в большие «оленьи» глаза парня. Прикладываю палец к губам, заговорщицки подмигивая. Придвинувшись ближе, зловещим шёпотом сообщаю:

— Я тут по очень секретному заданию! — потрясаю в воздухе бумажным пакетом, в нём шелестят груши, а будто бы гранаты. — Мне нужно пробраться в расположение врага и нанести решительный удар. Если что…

— … я тебя не видел! — смешно салютует парень и, запрокинув голову, заливисто смеётся. — Ты кто, чудная девочка?

— Я Маша. Не знаешь, где футболисты загорают?

Он притворно сокрушается, качает головой, мол, снова эти противные футболисты — вся слава им.

— И все красивые девчонки тоже им! — бросает последний «сокрушительный» аргумент, а я не могу сдержать смеха. — Кто там твой парень? Поделишься? Хочу узнать, кто у меня увёл такую красивую девочку.

От смущения у меня краснеют щёки, я прячусь за пакетом. Мне определённо нравится эта безопасная и ни к чему не обязывающая болтовня, но время тикает, и скоро тренировка Лаврова закончится. Я не успею! Попадусь как дура….

— Ну так что, скажешь, где базируются ненавистные футболисты?

Парень вздыхает, смахивает со лба тёмную чёлку, улыбается, обнажая ямочки на щеках.

— Так уж и быть, загадочная девушка, подскажу.

Но не просто подсказывает, а ещё отводит в то крыло, где находятся раздевалки и выход к стадиону.

— Что у тебя за задание? — посмеивается. — Такое секретное, что ничего не скажешь?

Делаю «страшное» лицо, провожу большим пальцем по горлу и шикаю на своего нового знакомого.

— Молчи или тебя постигнет страшная участь! — входя в кураж, подмигиваю и толкаю дверь раздевалки.

Внутри ожидаемо никого. Приваливаюсь спиной к двери, перевожу дух — оказывается, напряжения во мне было столько, будто я действительно специальный агент на задании. Я могу оставить пакет на лавочке, но я прохожусь вдоль рядов шкафчиков, рассматриваю наклейки с именами членов команд.

Шкафчик Демида, как на грех, самый последний. До меня доносятся отзвуки голосов: приказы тренера, выкрики команды. Они всё ближе, а это значит, что мне нужно перестать маяться ерундой и закончить свою «миссию».

Одинокий шкафчик Демида неожиданно оказывается открытым. Он так доверяет команде? Или внутри нет ничего важного? Копаться внутри я точно не собираюсь, потому, почти не глядя, чтобы не нарушать ничьих секретов, кладу сверху шкафчика свой пакет.

Этого достаточно, чтобы Демид увидел мой «привет». Большего мне не нужно.

Когда голоса становятся ещё громче — парни возвращаются после тренировки обратно, — я, внутренне взвизгнув, бросаюсь прочь из раздевалки и наконец вылетаю на «свежий» воздух.

В коридоре никого, и я, пользуясь случаем, бросаюсь прочь, будто у меня пятки горят.

А когда, запыхавшаяся, добегаю до общаги, забыв о кефире, влетаю в комнату и всё-таки включаю телефон, ибо сколько можно, он пиликает сообщением.

Внутри фотка надкусанной груши и короткий текст, от которого мои внутренности делают кульбит помимо моей воли:

«Я всё помню, Синеглазка».

* * *

— Да не собираюсь я наряжаться! — бурчу, когда в комнату влетает Ивашкина с охапкой деревянных плечиков. — Зачем столько?

— Да ты просто посмотри, какое платье, — настырная Ивашкина скидывает одежду на мою кровать и вытаскивает кусок тёмно-синей ткани. — У нас с тобой размер одинаковый, тебе пойдёт.

Мы с Ивашкиной действительно одного роста и похожей комплекции, но мне всё равно неловко. Брать чужое? Как-то неприлично… но Ивашкина с такой надеждой смотрит на меня, в молитвенном жесте сложив руки под подбородком, что смеётся даже уставшая от суеты Дашка.

— Хотя бы просто посмотри, чего сразу отказываешься?

— Примерь, а то она от тебя не отстанет, — ворчит Даша и морщит нос.

— Она права. Я не отстану! — Оля упирается руками в худые бока и даже ногой топает.

Вещи, сваленные кучей на моей кровати, кажутся красивыми. У меня таких никогда не было! Но они чужие, я так не могу… и дело не в брезгливости, просто…

Ивашкина, будто прочитав мои мысли, наклоняется ко мне и тихонько шепчет:

— Если тебе что-то подойдёт, подарю. От чистого сердца, мне не жалко!

Округляю глаза, а Оля хихикает и кивает важно.

— Откуда у тебя столько тряпок? — Даша откладывает учебник и с любопытством разглядывает нашу соседку.

— У меня диагноз…

— Шизофрения?! — ахает Даша и очень натурально изображает удивление. — А так не скажешь… вроде адекватная.

— Ну тебя, — смеётся Оля. — Шопоголизм у меня, а не вот то, в чём ты меня подозреваешь. Мама говорит, мне деньги вообще в руки давать нельзя, всё на новые кофточки и юбочки спущу. Потому шмотья у меня столько, что в шкаф не помещаются.

— Оно и видно, — хмыкает Даша, а я не сдерживаюсь и по очереди перекладываю вещи на другую сторону, рассматривая фасоны.

Шопоголизм — это плохо, а вот вкус у Оли замечательный. Все вещи с бирками, абсолютно новые, красивые и модные.

То самое платье действительно великолепное: с завышенной талией, белоснежным поясом, длиной до колена и не очень пышной юбкой. Правда, сзади… там глубокий вырез, обнажающий лопатки, линию позвоночника, открывающий вид почти до талии.

— Это… смело.

— Это феерично! — захлёбывается восторгами Ивашкина и всовывает мне в руки вешалку. — Ты будешь там самой красивой. Своими скидочными картами клянусь!

Оля лихо отрывает бирку, ловко снимает платье и, нахмурившись, деловито прикладывает ко мне.

— Точно, твой размер.

— Тебе пойдёт, — улыбается Даша, но закусывает губу и снова утыкается носом в учебник.

Странно…

— Знаешь ли, Яся, «Звёздное небо» — это тебе не шуточки. Не школьная дискотека. Там сборище мажоров, простыми джинсиками и скромной маечкой не обойдёшься. В конце концов, могут на входе завернуть, если им наряд не понравится. Там всё строго. Потому не выделывайся, а меряй.

Вспоминаю бедового Руслана и невольно улыбаюсь. Но рассказывать об аварии и каким именно путём были получены приглашения не хочу — Дашка волноваться будет и ругаться на мою неуклюжесть.

— Что, туда только девушек с открытой спиной пускают? — не удерживаюсь от подколки, а Оля головой качает и бурчит что-то о темноте, которая её окружает. — Всё-всё, уймись, я умею одеваться сама!

Оля приходит в себя, кивает и плюхается на кровать рядом с Дашкой. Толкает её в бок, та обещает огреть беспокойную подружку учебником макроэкономики, но вскоре они уже хихикают, как две дурочки.

Я переодеваюсь. Девчонки шушукаются, и я то и дело слышу наши с Демидом имена. Им любопытно, только ещё не решили, с какой стороны к волнующему событию подобраться. Наш с Лавровым поход в клуб — событие для них, а ещё окутан тайнами и загадками.

— Так, задавайте уже свои вопросы! А то лопнете сейчас от любопытства.

На часах шесть, до назначенного времени целый час, потому мне успеют прополоскать кости вдоль и поперёк.

— Кхм, — Ивашкина косится на Дашу, та едва заметно пожимает плечами и «жуёт» тонкие губы. — Ну… вы с Демидом…

— Мы не пара, если ты об этом. И на такой вопрос я уже отвечала. Следующая попытка!

Оля ёрзает, а я, спрятавшись за ширмой, раздеваюсь до трусиков и влезаю в платье. Не вижу себя в зеркало, но даже так понятно, что село замечательно, как на меня шили. Сквозняк ползёт по голой спине, я неуютно ёжусь и уже было решаю надеть что-то своё, скромное и неприметное, но…

— Ух ты! — рыжие глаза Даши загораются детским восторгом, а Оля открывает рот, оглядывает меня с ног до головы и хлопает в ладоши.

— Что бы ты без меня делала? — смеётся и горделиво подбоченивается.

— Спасибо твоему шопоголизму, — улыбаюсь и кручусь перед зеркалом, а подол платья складывается вокруг бёдер мягкими складками. Ткань потрясающая. Её хочется касаться, трогать, пропускать через пальцы. Струящаяся, лёгкая, но не прозрачная.

— Демиду понравится.

— Вот бы меня ещё мнение Демида интересовало, — хмыкаю, а девочки снова удивлённо переглядываются.

— Но вы же идёте вместе в самый крутой клуб города…

— И что из этого? — дёргаю плечом и вытряхиваю на стол косметику. Яркий макияж мне ни к чему, но немного подкрасить ресницы и покрыть блеском губы — святое.

— Ну я вот с Никитой никуда идти не собираюсь, — хмыкает Ивашкина, а Дашка мечет в меня быстрый красноречивый взгляд.

О дурацком парном свидании она до сих пор забыть не может.

— Как и я с Обуховым.

Игнорирую их игры в детективов, подношу блеск к губам и вдруг вспоминаю, как впервые накрасилась. Тогда в школе устраивали осенний бал, я участвовала в сценке и для яркости мы с девочками друг друга накрасились. Смеялись очень, такими взрослыми себе казались, важными.

А во время выступления я очень чётко почувствовала на себе чей-то взгляд. Злой, прожигающий. И нет, на этот раз это был не Лавров. Мама.

Она смотрела на меня, поджав губы, а после… после мама ударила меня, потому что только позорища, а не дочери позволяют себе в пятнадцать лет даже по поводу нанести макияж. Я рыдала в школьном туалете, смывая косметику, а Юлька молчала и горестно вздыхала. Что говорить, если ничего не исправить?

Снова обидно становится. До боли под рёбрами, до перекрытого дыхания. Хватаюсь пальцами за край стола, закрываю глаза, и обида трансформируется в злость и протест. Распахнув глаза, полная решимости переломить обиде хребет, я выворачиваю косметичку, а там, в потайном кармашке, лежит красная помада. Неприлично красная, как сказала бы мама. Такими только проститутки пользуются, чтобы мужчин заманивать. Я купила её как-то, но так ни разу не решилась использовать. Просто взбунтовалась однажды, но вдруг скисла, только спрятала помаду поглубже.

Кажется, сейчас самое время достать её на волю.

— Просто красавица, — не сдерживает эмоций Ивашкина, а я удовлетворённо окидываю себя взглядом.

Да, красавица и не волнует, что от переживаний и стресса мои щёки бледные, а под глазами тени.

Большая стрелка добирается до двенадцати, маленькая — до семи, и снова становится нечем дышать. Надеваю пальто, не с первого раза попав в рукав, психую, но вдруг Даша подходит ко мне и, взяв за плечи, заглядывает в глаза.

— Ты будешь умницей? — спрашивает, а во взгляде тревога.

— Обязательно.

— Я волнуюсь за тебя… кажется, что он тебя обидит. Я дурочка?

— Ты прелесть, — трусь носом о её щёку, посылаю воздушный поцелуй и, не оглядываясь выхожу из комнаты.

На улице неожиданно потеплело, но прохладный воздух всё равно щекочет ноги. Кажусь себе голой, а ещё не вижу Демида. Может, решил не приезжать, не ехать никуда вовсе? От этого волна облегчения проходит по телу. Для приличия жду ещё несколько минут, а когда наконец разворачиваюсь, делаю несколько шагов в обратном направлении, голос Демида заставляет внутренне завизжать и испуганно клацнуть зубами.

— Не надоело бегать?

Медленно оборачиваюсь и чуть не утыкаюсь носом в шею Демида. И как я шагов его не услышала?

Он весь такой… отвратительно красивый. Одет с иголочки, пахнет вкусно. Я не могу этого не признать. Особенно сейчас, когда в его глазах мелькает что-то, давно забытое.

— Я не убегаю. Я просто замёрзла и решила, что ты не придёшь…

— С чего бы мне не приходить? — удивляется и отступает на шаг. Осматривает меня с головы до ног, медленно и внимательно.

— Надо было одеться теплее, тогда бы не замёрзла.

— Надо было вовремя приходить, тогда бы я не замёрзла, — вспыхиваю возмущённо, но Демид смотрит так, что мне только сквозь землю провалиться остаётся.

— Меня тренер задержал, — морщится, словно ему неприятно вспоминать. И тут же, чуть резче: — Так мы едем или будем дальше трепаться?

— Можем и не ехать, прям уж. Тыщу лет мне этот клуб не нужен.

— А мне прям необходим, — Демид складывает руки на груди, большой и холодный.

— Вот и славно, — фыркаю и нервным жестом запахиваю пальто. — Хоть раз мы на одной волне. Тогда пока, что ли?

— Ага, — усмехается, но уходить не торопится.

Наоборот: подходит ближе, я инстинктивно дёргаюсь назад, но Демид вдруг подхватывает меня на руки. Только взвизгнуть успеваю и крепко его шею руками обвить, а Лавров уже куда-то тащит меня.

— Пусти, придурок! — шиплю, но Демид только крепче держит.

— Если не прекратишь дёргаться, обязательно пущу. Башкой вниз.

— Совсем чокнулся?

— Вполне возможно.

Демид несёт меня и у него даже дыхание не сбивается. Словно во мне весу грамм двести. Лавров всегда был сильным. Ему рано пришлось взять на себя все мужские обязанности по дому и он казалось умел все от заготовки дров на зиму до ремонта крыши. А ещё спорт, но сейчас он вообще в какого-то Халка превратился.

— Молодец, Синеглазка, — голос Демида становится тише, тонет в свисте внезапно налетевшего ветра.

Мои волосы падают на лицо, лезут в рот, я отплёвываюсь, а Демид аккуратно ставит меня на землю. Рядом с красивой и явно дорогой машиной. Она восхитительная — я такие раньше только на картинках видела. Плавные линии корпуса кажутся хищными, дерзкими. Хочется коснуться стального бока, ощутить энергию. Дикий зверь, а не машина!

— Ого, — выдыхаю восхищённо и оглядываюсь в поисках транспорта попроще.

Заметив мой взгляд, Демид тихо хмыкает:

— Что, Ясенька, не верится, что у нищеброда может быть такая тачка?

— Эм… — прелестная машина уже не волнует меня. Я снова вспыхиваю злостью и тычу Демида кулаком в грудь: — Ты больной. Я тебя никогда так не называла и не считала таким. Не думала!

Демид резко накрывает мою руку своей, а вторую кладёт на затылок. Наклоняется ниже, мы почти соприкасаемся лбами, а его дыхание щекочет нос.

— Не думала, значит…

— Никогда.

— Я знаю.

Пытаюсь одёрнуть руку, но Демид удерживает её на своей груди надёжно. Так и стоим, замерев во времени и пространстве, как две пойманные птицы.

Его тяжёлая ладонь на моем затылке очень горячая, а под майкой так сильно бьётся сердце…

— Что мы делаем, Демид?

— Если бы я знал.

Как-то вдруг и резко он отстраняется и достаёт из кармана ключи. Щелчок, писк сигнализации и распахнутая дверь.

— Так это всё-таки твоя машина?

— Прикинь, — смеётся и отвешивает шутовской поклон. — Подарок блудного отца.

В салоне тепло, пахнет чем-то терпким и сладким. На мгновение закрываю глаза, пока Демид возится на водительском месте. Заводит мотор, а я к себе прислушиваюсь. Что чувствую? Страх? Волнение? Нет.

Я что-то другое ощущаю. Большой и горячий шар в моей груди с каждым вдохом разрастается, распирает изнутри. Даже больно немного, и я кладу руку на солнечное сплетение и медленно разминаю кожу.

Оборачиваюсь к серьёзному Демиду, тишина становится душной. Мне в ней пусто и неуютно, и я вдруг спрашиваю:

— Помнишь, как ты у дяди Васи мотоцикл одолжил? С коляской?

Демид пытается сдержать улыбку и у него получается, но глаза смеются.

— Ты так смешно визжала на каждом повороте.

Машина плавно трогается с места, а я улыбаюсь воспоминаниям о том дне. Наверное, последнем, в котором всё ещё было хорошо.

— Ты меня чуть не потерял! — смеюсь. — В какой-то момент я правда подумала, что вывалюсь из этой дурацкой коляски.

— Хорошо, что не вывалилась, — говорит вдруг и, будто своих слов стесняясь, отворачивается к окну, а пальцы сильнее впиваются в руль. Вот-вот погнёт баранку!

Но я всё услышала.

У клуба «Звёздное небо» забитая автомобилями парковка, и нам приходится изрядно покружиться в поисках свободного места. Когда наконец тормозим, Демид не торопится выходить.

Под его пристальным пытливым взглядом мне неловко. Неуютно и почему-то стыдно. Ёрзаю, готовая вновь отразить любую атаку. Рефлекс.

На лицо Демида будто бы тень падает, а глаза напротив горят ярко, как два уголька. Лавров протягивает руку, я замираю, забыв дышать. Когда до моей щеки остаётся несколько сантиметров, его пальцы останавливаются. Демид молчит, и мне вдруг кажется, что ему очень больно. Невыносимо трудно.

— Я так хочу тебе поверить, — тише шёпота, но я всё равно слышу все, что он пытается мне сказать.

— А я хочу тебя простить, но…

— Пока не получается?

Мотаю головой, задеваю щекой его тёплые пальцы, и от этого пересыхает горло.

— Ты мне слишком много плохого сделал…

— Я от всей души пытался, — на губах Демида блуждает горькая усмешка.

— За что она так с нами? — всхлипываю, но не плачу. Изо всех сил удерживаю слёзы. — С ней? Мама твоя была замечательной.

В глазах Демида вспыхивает боль утраты, а моё сердце взрывается от тоски.

Демид резко отворачивается, порывисто взмахивает рукой, проводит по лицу и, распахнув дверь, буквально вываливается наружу. Что мне делать? Пойти за ним? Берусь за ручку, вдыхаю глубже, а когда оказываюсь рядом с Лавровым, его лицо бледное, а веки чуть покраснели.

Неужели плакал?

— Ты как никто умеешь вывести меня на эмоции. Всю душу вывернуть…

— Я…

Демид проводит шершавыми пальцами по моей щеке и, наклонившись к уху, говорит интимным шёпотом.

— Спасибо за груши, Синеглазка. Люблю груши.

Снова в груди вспышка, но сейчас взрыв окрашен ярко-голубым и радостным.

— И да, эта твоя помада…

Ой, я и забыла, что я сегодня женщина-вамп.

— Что помада?

— Ничего, — усмехается и окончательно берёт себя в руки. — Я надеюсь, ты не забыла дома пригласительный. Не знаю, как кто, а я сегодня планирую веселиться.

Я тоже планирую, пока не замечаю у входа Никиту. Чёрт…

Он видит нас, и в его взгляде калейдоскоп самых разных эмоций.

Демид втягивает воздух сквозь сжатые зубы, под нос тихонько ругается, а его лучший друг, расталкивая толпу, уже идёт к нам, натягивая на лицо самое радостное из возможных выражений.

Загрузка...