Неоновый дневник

# 10

Я сижу под горячим светом софитов, и мне хочется сдохнуть. Голову ломит от похмелья, свет ламп пробивается даже сквозь закрытые глаза, выжигая мозги, или то, что от них осталось. Вот бы сейчас прилечь, но мне нельзя шевелиться — я позирую для нашей группы на рисунке. Годный лайфхак, если не хочешь рисовать — модель получает пятерку за свою работу, и я, пользуясь этим, часто вызываюсь побыть натурой. На мне раздельный купальник — все-таки меня рисуют мои же одногруппники, и мне нужно соблюдать приличия. Приоткрыв глаза, фиксирую взгляд на больших настенных часах — я сижу тут всего сорок минут, но мне кажется, что уже прошла целая вечность.

Я смотрю на своих одногруппников, и ненавижу каждого из них. Они разглядывают меня, как редкое насекомое — внимательно изучают мое тело, чтобы потом задокументировать его фрагменты на листе ватмана формата А2. Анатомический рисунок. Как же мерзко это звучит. Я делаю вдох, и пытаюсь сохранить позу, в которую меня посадил наш преподаватель в начале пары, но через несколько минут сдаюсь.

— Можно, я выйду?

— Да, конечно. Перерыв!

Сую ноги в кроссовки, накидываю на себя тонкий халат и выхожу в коридор. Боже, как хочется курить! В пачке осталась одна сигарета, и я аккуратно, стараясь не сломать, вытаскиваю ее.

— Привет. Ты что, сегодня ночевала в универе?

— Очень смешно. Нет, я просто проспала и приехала в домашнем.

Ромка подносит к моему лицу зажигалку, и я вспоминаю лето, которое было, кажется, сто лет назад.

— Симпатичный халатик.

— Спасибо. Могу устроить так, чтобы тебе выдали такой же.

С наслаждением затягиваюсь, выпуская дым ему в лицо.

— А что ты тут забыл? Тебя же отчислили.

— Пришел, чтобы прикурить тебе сигарету.

— Ага, точно.

Мы молча курим, улыбаясь друг другу. Кажется, меня понемногу отпускает. Вот если бы еще немного бухнуть…

— А что ты делаешь после пары?

Ромка прищуривается:

— Ну, с тобой бухаю, да?

— Какое заманчивое предложение. А знаешь что? Похуй. Пойдем бухать прямо сейчас. Иначе я умру.

Тушу сигарету в жестяной банке, вставленной между перилами лестницы. Хорошие идеи всегда приходят внезапно, правда? Я запахиваю халат и открываю дверь, ведущую в коридор:

— Ты идешь?

Ромка пожимает плечами и следует за мной, беря меня под руку.

— Куда поедем?

— А какие у тебя есть варианты?

— Ну, есть один.

Мы спускаемся по лестнице и выходим на улицу. Я стреляю сигарету, и закуриваю снова уже на крыльце универа, кивая знакомым, пока Ромка вызывает такси. Тут никого не удивишь девушкой в халате — подумаешь, натурщица вышла покурить, обычное дело. Мы садимся в машину, и я даже не спрашиваю Ромку, куда мы поедем. Мне совершенно похуй. Центр города сменяется спальником на окраине, я смотрю в окно, представляя людей, которые живут в чреве этих бетонных коробок, спят, едят, занимаются любовью, растят своих детей, и понимаю, что у меня нет такого места — места, которое я бы могла назвать своим домом. Мне хочется остановить машину, выйти и побежать, просто бежать по улице, бежать, пока не кончатся силы. Вместо этого я сжимаю Ромкину руку, проглатывая горький ком в горле.

После третьего или четвертого звонка дверь открывается, хозяин квартиры выглядит так, как будто он только что проснулся, и я сразу отмечаю, что он вчера бухал — следы похмельной усталости ни с чем не спутаешь. Я захожу в квартиру, скидывая кроссовки в прихожей.

— Влад, это Дина. Дина, Влад.

— Угу, очень приятно.

Влад обалдело смотрит на меня:

— Ром. А это… Почему она в халате?

Ромка выгружает на стол закупленное в магазине бухло.

— Ну так. У них там, в универе все так ходят.

Я подключаюсь к разговору:

— Нет, Ром, не так. У меня просто нет одежды. Я бомж.

Я обвожу взглядом его небольшую студию, и мне в голову приходит замечательная идея.

— У меня и дома нет. Кстати, можно у тебя пожить?

Влад откупоривает бутылку, в воздухе разливается кисло-сладкий запах вина.

— Живи, если хочешь. Я все равно сейчас один живу.

— Да ладно, серьезно? Ты шутишь, да?

— Нет, правда, можешь пожить у меня. Я заебался бухать в одного.

Я не верю своим ушам.

— А завтра можно приехать?

— Да.

Рома переводит взгляд с меня на Влада — мне кажется, что такого развития событий он точно не ожидал. И, наверно, ему не нравится то, что сейчас происходит. Влад достает пачку сигарет, и закуривает прямо в гостиной.

— Блять, а у тебя еще и курить можно прямо дома? Это идеальное место!

Влад смеется:

— А у тебя много вещей?

— Одна сумка и ноут.

Мы спим в одной кровати — просто спим, с самой первой ночи, как я стала жить у него. Сигареты на завтрак, кофе на обед, коньяк на ужин — наши интересы совпадают. Я подкуриваю ему сигарету, и взъерошиваю его волосы:

— Поедем сегодня в «PV»?

— Едь одна. Я не хочу. Буду пить дома.

Влад — растрепанный романтик с разбитым сердцем. Как и все романтики, он прячется под толстой маской цинизма, но я-то вижу, какой он на самом деле — потерявшийся во враждебной вселенной маленький принц. Все в тусовке думают, что мы вместе, но, на самом деле, мы просто соседи. Влад часто уезжает из дома поздно вечером, а потом возвращается утром еще более взъерошенный, чем обычно, и спит до обеда. В такие ночи я еду в клуб — я все так же не выношу оставаться дома одна.

— Поехали. Будет весело. Или ты опять пропадешь на всю ночь? Как ее зовут?

— Никуда я не пропаду. Я завтра с Салосом с утра еду за грибами.

— За «этими» грибами?

— Блять, ну а за какими?!

— Ясно. Я тоже хочу! Разбуди меня, если я приду поздно.

— Нихуя. Проспишь, и я уеду один.

— Влад, ты мудак.

— Вали давай в свой «PV».

Уже одеваясь, я слышу, как он откупоривает следующую бутылку. Ну, посмотрим, кто завтра проспит.

Стараясь не обращать внимание на гул в голове, я, присев на корточки, раздвигаю мокрую траву дрожащими пальцами. Я все еще не протрезвела, и, кажется, я уже жалею, что я поехала с ребятами в этот сомнительный трип.

— Смотри, Влад, это же они?

— Да.

Над нашими головами проносится электричка, и я зажимаю уши руками — пиздец, я сейчас сдохну. Поляна в тени железнодорожного моста, грибное место, куда нас привез приятель Влада, уже оккупировано стайками грибников — таких же, как и мы, торчков, ищущих еще один способ разнообразить свою реальность. Мои глаза уже давно адаптированы к ночной жизни — глаза вампира-тусовщика. Я размазываю по щекам слезы:

— Блять, мне противопоказан солнечный свет.

— Покажи, сколько нашла?

— Немного.

— Держи мои.

В нескольких десятках метров от нас какая-то девушка раскрывает над головой кислотно раскрашенный зонт — психоделическая радуга. Наркоманы, блять. Влад высыпает мне в ладони горстку псилоцибов. Кажется, Макс их употреблял. Макс. Его имя всплывает из темноты моего сознания, как что-то, относящееся к другой жизни. Я закрываю глаза, и топлю воспоминания о нем, его голосе, его глазах, утрамбовываю их обратно, в глубину своей памяти. Так, о чем это я? Ах да, грибы. Я съедаю сначала один, потом второй, потом…

— Влад, а сколько надо съесть?

— Ну, после вчерашнего, тебе хватит штук десять.

Я ем все, что мы с Владом насобирали, а потом допиваю остатки пива из его банки. Влад с жалостью смотрит на меня. Он, наверно, понимает, что я делаю. В этом мы с ним одинаковые — разбитые сердца, пытающиеся жить дальше. У каждого из нас свои способы, и, похоже, что мой — это саморазрушение. Я просто хочу заставить своих демонов поверить в то, что я действительно могу себя убить. Может быть, это испугает их, и они оставят меня навсегда?

Мы едем обратно, и я тупо смотрю в окно. Я так погружена в собственные мысли, что даже не замечаю, как это начинается — пейзаж за окном из цветного становится выкрученным до контраста черно-белым рисунком, а солнце превращается в плоское белое пятно, заливающее пространство горячей белизной, оплавляющей стекла нашего авто.

— Народ, мне нехорошо.

Салос мельком оглядывается назад:

— Влад, походу ее накрыло. Че делать?

Влад отрывает окно, выбрасывает окурок, потом тоже поворачивается назад.

— Да ничего не делать. Ждать, когда отпустит.

Сердце колотится где-то в горле, глаза режет от яркого света, а еще — мне очень страшно. Панический, животный ужас ползет из живота вверх по позвоночнику, поднимая дыбом волоски на шее. Несмотря на то, что я вся вспотела — меня колотит крупная дрожь.

— А когда отпустит?

— Дин, я не знаю. Может пару часов. Нахуя ты столько съела?! Ты же еще вчера бухала, вот так и легло. Пиздец, конечно.

Конечно, пиздец. Дома у Влада я заползаю в спальню, задергиваю шторы и лезу под одеяло, накрываясь им с головой. Только я, и бесконечная темнота. Мне хуево, и я не хочу никого видеть и слышать. Да и зачем? Все равно, кроме меня здесь больше никого нет, а все остальные — просто плод моего воображения, болезненные иллюзии, созданные мной для самой себя. Одиночество, тяжелое, до тошноты осязаемое, обволакивает меня, и я думаю: «Это похоже на смерть. Это похоже на небытие».

Я трясущимися руками подношу сигарету к губам. На столе — две пустых стопки, и Влад наполняет их коньяком.

— А когда Салос уехал?

— Пару часов назад. Ты все проспала. Как ты себя чувствуешь?

— Я не спала. Мне просто было хуево. У тебя такое было?

— Неа. У меня было другое. Потом расскажу.

— Ты думаешь, что я ебанутая, да?

— Я думаю, что тебе просто нехуй делать. Вот скажи, ты вообще, кого-нибудь любишь кроме себя?

Я смотрю на него сквозь клубы дыма, и мне кажется, что меня все еще не отпустило. Все вокруг — стол, заставленный бутылками, прилипшими к стеклянной поверхности столешницы, переполненная окурками пепельница, сам Влад, и его глаза, так внимательно меня изучающие — все это ненастоящее, просто картинка, за которой прячется пустота. Я не вижу смысла отвечать на его вопрос — ведь это то же самое, что разговаривать с собой. И это ощущение бессмысленности всего происходящего настолько невыносимо, что я говорю:

— Хочешь узнать секрет?

— Да.

Я делаю затяжку, собираясь с мыслями.

— Когда мне было лет шесть, или около того, меня позвал к себе в гости сосед по лестничной клетке. Он часто звал меня к себе… Поиграть. Ну, то есть, он говорил, что мы и с ним играем, но это не было похоже на то, что я делала со своими друзьями. Он раздевал меня и трогал, и… Я даже не знаю. Я не помню…

Я перехожу на шепот, пытаясь проглотить горький колючий комок, застрявший у меня в горле.

— Я была совсем ребенком, и я все забыла. А потом, знаешь… Я выросла, и вспомнила об этом. И мне все стало понятно…

Почему-то я уже сижу у Влада на коленях, он осторожно прикасается ко мне губами, и его поцелуй на вкус — как соль с корицей. Корица и соль моих слез. Его пальцы повторяют траекторию мокрых дорожек на моем лице:

— Пошли-ка спать.

Он поднимает меня, и на руках несет в спальню. Кладет меня на кровать — на нашу кровать, и я тут же отворачиваюсь к стенке, а он, как всегда, обнимает меня сзади, только сегодня все по-другому. Вызванные бэд трипом воспоминания, боль, которую я все эти годы ношу в себе, боль, которая заставила меня раскрыть рот, и рассказать — почти рассказать, свой секрет, эта боль заставляет меня повернуться к нему, и продолжить то, что началось между нами несколько минут назад, там, за заставленным пустыми бутылками кухонным столом. Может быть, глубоко внутри, я — все еще та, напуганная маленькая девочка, ребенок, обманом втянутый во взрослые игры. Пусть так. Я делаю то, что я делаю всегда, когда я чувствую себя беззащитной — нападаю.

Я целую его, задыхаясь от запаха корицы и коньяка, шарю рукой по его животу, спускаясь ниже, еще ниже, получая от него подтверждение своих действий — он тоже хочет меня. Я переворачиваю его на спину, стягиваю с него трусы, беру в рот его член. Это просто — намного проще, чем слова. Намного проще, чем чувства.

— Иди сюда.

Я поднимаю лицо и встречаюсь с ним глазами.

— Чего ты хочешь?

— Тебя.

Это игра для двух игроков. Я раздеваюсь и взбираюсь на него — еще одна покоренная вершина. Еще один боевой трофей. Очередная звездочка на фюзеляже. Я трахаю его, и он не помогает мне — просто смотрит на меня, и от спокойного взгляда его темных глаз мне становится жарко. Он как будто ждал этого, знал, что этим все рано или поздно закончится.

— Хочешь увидеть, как я кончаю?

Я опускаю руку вниз, и мои пальцы находят свою цель — это тоже похоже на боль, а еще, это похоже на смерть. Смотри, вот так я умею любить. Он переворачивает меня на живот и входит сзади, подушка глушит мои стоны, и я знаю, о ком он сейчас думает, знаю, почему он не хочет смотреть на мое лицо. Похуй. У каждого из нас свои причины делать то, что мы сейчас делаем. Я просто хочу, чтобы он продолжал, пусть он трахает меня всю ночь, пусть он делает это, пока меня не отпустит. Пока я снова не почувствую себя собой.

Солнечный свет заливает кухню, Влад сидит на табуретке у окна и дым от тлеющей в его пальцах сигареты уплывает в форточку. Влад смотрит на меня, улыбается, и мечтательно произносит:

— Когда-нибудь, я напишу об этом времени книгу. Назову ее «Розово-голубой период», или типа того.

Я ехидно ухмыляюсь:

— Ага, как у Селлинджера, да?

Он швыряет в меня пробкой от коньяка:

— Дура!

Пятничная вечеринка в «PV» заканчивается, и ранним утром субботы я обнаруживаю себя идущей по центру города в поисках приключений. Я все еще пьяная, и мне совсем не хочется спать, поэтому я направляюсь в аллею, в надежде встретить там кого-нибудь из тусовки. Кого-нибудь, кто готов продолжить бухать со мной.

Сегодня мой день. Мимо, дребезжа, проносится пустой трамвай, и я улыбаюсь своему отражению в темном стекле вагона. На меня, сука, летят витрины, а еще — солнечные блики с лобовых стекол авто. Несмотря на то, что всю ночь я провела в клубе — я охуительно выгляжу. В глубине аллеи, в густой тени тополей, слышны голоса, и один из них кажется мне знакомым. Светловолосый парень в огромном худи стоит ко мне спиной, и я — была не была — подбегаю к нему, и обнимаю его сзади. Иван, а это действительно он, оборачивается, и вот я уже повисаю на нем, болтая ногами.

— Дина! Привет! Народ, это Дина.

— Привет.

Я достаю пачку, и закуриваю — я охуенно выгляжу с сигаретой, я знаю это и постоянно этим пользуюсь. Прищурившись, медленно выдыхаю дым через приоткрытые губы. Его друзья пялятся на меня, а я — на него, я тащусь от его светлых волос, просто не могу оторвать от них взгляд. Мне так хочется запустить в них свои пальцы…

— Пиво будешь?

— Что?

Его голос выдергивает меня из мира грез, в который я уже успела погрузиться с головой. Иван протягивает мне бутылку, и я пытаюсь сфокусировать взгляд на ярком кружке этикетки.

— Пиво.

— Спасибо, у меня есть вино. Спиздила в круглосуточном около «PV».

Под одобрительные возгласы извлекаю трофей из сумки. Иван достает ключи от подъезда, и мы вдвоем пытаемся пропихнуть пробку внутрь узкого горлышка. Стаканчиков нет, поэтому я делаю глоток, и передаю бутылку Ивану.

— Что потом будете делать?

— Не знаю. Пока просто тут. Дальше — посмотрим.

— Ясно. А мне нужно сегодня ехать в Т.

Тут же, в мою нетрезвую голову приходит одна из тех идей, что кажутся охуительными, когда ты пьян, и в следующую секунду я открываю рот, и говорю:

— Хочешь поехать со мной?

Кажется, он тоже находит ее удачной:

— Хочу. Я там ни разу не был. Это далеко?

— Нет, четыре часа на поезде. Я часто так езжу.

— А когда поедем?

— Ну, вот сейчас допьем и двинем. У тебя паспорт с собой?

— Неа. Заедем за ним?

— Да легко.

Его друзья смотрят на нас, а мы стоим друг напротив друга, и от взгляда его серых глаз у меня першит в горле. Вторую бутылку, купленную в магазине около вокзала, мы допиваем в тамбуре экспресса. Красное солнце мелькает за верхушками деревьев, и я кладу голову на его плечо. Как хорошо, что есть кто-то, кому можно положить голову на плечо, закрыть глаза и просто слушать гул колес, слушать тишину внутри себя.

— Дина! Вставай, мы приехали.

Иван тормошит меня, я открываю глаза. Нежно-розовые сумерки заливают вагон экспресса, солнце снаружи падает за крыши домов, и меня охватывает такое знакомое чувство — предвкушение ночи, яркой, сияющей огнями центральных улиц, опьяняющей обещаниями того, что все обязательно будет охуенно. Скоро появятся звезды, и они, как всегда, дадут нам надежду.

Мы покупаем бутылку коньяка и идем гулять. Алый жар неба сменяется холодом неонового ультрамарина, и на нас опускается ночь. Мы пробираемся сквозь нее, оставляя позади искрящиеся улицы, ослепляющие и оглушающие шумом ночной жизни. Площадь Ленина, с ее темными таинственными уголками, надежно спрятанными под тяжелыми кронами тополей, принимает нас, и мы курим, сидя на скамейке, укрытые от ночной суеты слепой тишиной. Я пишу Аленке сообщение: «Привет. Родители дома? Я приехала не одна». «Они за городом. Ты с кем?». «Увидишь.»

Я смотрю на Ивана, и думаю о том, что тот, кто пишет сценарий к моей жизни, не лишен чувства юмора. Как у меня получилось встретить этого парня? Он прикуривает сигарету и, откинув челку со лба, поднимает на меня глаза. Его светлые волосы рассыпаются по воротнику толстовки, и я провожу по ним рукой, пропуская выгоревшие пряди между пальцами.

— Пойдем ко мне домой? Тут недалеко.

Я беру его за руку, и мы погружаемся в темноту переулков, рассеивая эхо наших шагов по сонным дворам спального района. Здесь тоже есть своя жизнь — подростки на скамейке у подъезда стреляют у нас сигареты, пока я пытаюсь вытащить из сумки постоянно выскальзывающие из пальцев ключи. Лифт поднимает нас на последний этаж, и я давлю на кнопку звонка. Аленка открывает дверь:

— Привет.

— Привет. Алена, это Иван. Иван, Алена. Проходи.

Мы вваливаемся в квартиру, минуя мою онемевшую сестренку, проходим на кухню, я ставлю на стол наполовину пустую бутылку коньяка.

— Есть что пожрать?

Сестра молча достает из холодильника какую-то еду, не сводя с Ивана глаз — понравился что ли? Мы разливаем остатки по стопкам, пьем, и Иван выходит покурить на балкон, оставив нас вдвоем. Аленка наконец открывает рот:

— Дина, это же вылитый Макс.

— Перестань, просто немного похож. Волосы, рост, все такое.

— Ну, конечно. Он выглядит так, как будто он — его младший брат!

— Нет у Макса никакого брата. Да что ты на нем зациклилась?! Как у тебя дела? Как учеба?

Иван возвращается, и мы достаем бутылку, спрятанную родителями в кухонном шкафу — давно найденная мною заначка приходится как нельзя кстати. Оттого, что я пью второй день подряд, а может, потому что я спала всего пару часов за последние сутки, мне кажется, что все это — просто сон, галлюцинация, фантазия поехавшего от злоупотребления алкоголем мозга. Смеющаяся Аленка, держащая в увенчанных зелеными ногтями пальцах наполовину пустою стопку, крохотная кухня в квартире, где я жила когда-то давно, еще в другой жизни, светловолосый парень с серыми глазами, сидящий напротив меня — все это не может быть реальным. Я смотрю в черную пустоту окна, демоны внутри меня просыпаются, и у меня холодеет затылок от того, что они мне нашептывают. Я встаю из-за стола:

— Все, я устала. Я спать. Ты со мной?

Даже не дождавшись ответа, хватаю Ивана за руку и тяну его в спальню, оставляя охуевшую от происходящего сестру допивать остатки коньяка на кухне. Мы целуемся в коридоре, целуемся в спальне, я толкаю его на кровать, расстегиваю и тяну его штаны вниз, сажусь на него сверху, снимая футболку, и в этот момент он ловит меня за руки:

— Дин, посмотри на меня.

Я откидываю волосы с лица:

— Что случилось?

— Ты хочешь быть со мной? Ты будешь моей девушкой?

— Нет, Иван, я не…

Не дослушав, он скидывает меня с себя, натягивает штаны и идет на кухню. Я надеваю футболку и плетусь за ним. Ну что за хуйня? Почему нельзя просто потрахаться без спектакля? Что он вообще собирается делать?!

Иван подходит к столу, берет нож, и с размаху режет себя по руке, я тупо смотрю на раскрывающуюся ярко алую линию пореза — вдоль. От запястья, и почти до локтя. Блять. Аленка что-то кричит, я хватаю телефон, звоню в скорую, называю адрес, открываю входную дверь нараспашку. Сестра тащит из ванной полотенце, я прижимаю его к руке Ивана, и оно тут же пропитывается красным, Аленка трясет меня за плечи:

— Надо перетянуть ему руку!

— Чем?!

Протягивает мне сантиметровую ленту. Я обматываю ей его руку чуть повыше локтя, в глазах пляшут черные точки, в голове шумит, я смотрю на капающую на пол кровь, поднимаю взгляд на Ивана — бледное пятно лица, мутные от боли, и, наверно, от страха, глаза. Я бью его по щеке:

— Блять, что ты творишь?! Что ты делаешь? Ты ебанутый?!

— Ты будешь со мной?

Его слова — тихий шелест и я угадываю то, что он говорит мне, только по движениям губ. Я начинаю рыдать:

— Да! Да, я буду, блять! Буду!

В кухне появляются люди.

— Что тут у нас?

— Бытовая травма…

Санитар смотрит на меня, на Аленку, на Ваньку, еле сидящего на табуретке, облокотившись здоровой рукой на стол, на пятна крови на полу, и я вижу, как его все это уже заебало. Он убирает полотенце:

— Госпитализировать будем?

Иван, морщась, шепчет:

— Нет, давайте тут зашьем.

Все действительно не так плохо, как выглядит. Ивану зашивают руку, попутно оформляя:

— Возраст?

От его ответа мне все становится ясно. Только секса со школьниками мне еще не хватало. Вот откуда вся эта романтика, любовь, смерть и прочая хуйня. Аленка смотрит на меня, и я вижу в ее глазах столько презрения, сколько даже я сама к себе не испытываю.

— Что ты ему сказала? Что ты делаешь с людьми?!

Разворачивается и уходит в свою комнату. Уходит бригада. Иван, все еще страшно бледный, берет сигарету, вставляет ее в рот, дрожащей здоровой рукой подносит к лицу зажигалку и закуривает. Я сажусь у его ног и кладу голову ему на колени. Вожу пальцами по кровавым разводам на полу.

— Вань, этот пиздец когда-нибудь кончится?

— Это не пиздец, это жизнь.

— Иди на хуй.

Он медленно встает, и, держась рукой за стену, направляется в спальню. Я иду за ним. Мы ложимся в постель, он обнимает меня — получил свое, а я разглядываю ровные квадраты на стенах, которые рисует просыпающееся солнце. Ночь закончилась, начался новый день.

— Позвонишь мне, когда приедешь?

— Я не знаю пока, когда я вернусь. Может, через неделю. Иди уже.

Я смотрю, как он поднимается в вагон, неловко придерживаясь здоровой рукой за поручень. Иван оборачивается:

— Так ты будешь со мной?

— Нет.

— Это из-за возраста, да?

— Нет, это потому, что ты ебанутый. Ты пиздец как напугал меня.

Последнее, что мне сейчас нужно — это подобные представления. Я просто хотела, чтобы кто-то меня полюбил, полюбил, безо всей этой хуйни, но, наверно, со мной по-другому не бывает. Иван стоит в тамбуре, и я смотрю на него снизу вверх — как же я раньше не поняла, что он все еще ребенок? Как же я раньше не поняла, что он просто еще одна версия Макса? Поезд трогается.

— Позвони мне.

— Пока, Вань.

Я выхожу из здания вокзала, закуриваю на крыльце. Вокруг меня мельтешат люди, проживающие свои жизни, а я проживаю свою, в которой мелкий влюбленный в меня пизденыш разрезал себе руку из-за того, что мне захотелось поиграть с ним. Сука, я же просто развлекаюсь, но из-за этого другим может быть плохо по-настоящему. Я бросаю окурок на землю. Нахуй. Никакой больше любви. Это все не для меня.