Непокорная тигрица

Глава 11

Утро началось со скорбного плача, и Чжи-Ган попытался спрятать голову так, чтобы не слышать этих мерзких звуков. В конце концов он прижался к мягкому женскому телу. Скорее всего, это была грудь. Он уловил знакомый мускусный запах. Так всегда пахло после того, как он всю ночь занимался физическими упражнениями (так они с Цзин-Ли обычно называли это). Чжи-Ган смотрел, как поднимается и опускается прелестная женская грудь, слушал ровное дыхание женщины. Когда же оно стало прерывистым, он подумал, что Анна, наверное, тоже сейчас проснется.

Громкие стенания, доносившиеся из соседней комнаты, не прекращались всю ночь. Вдовы губернатора Бая выполняли свою печальную и крайне утомительную обязанность. Такова была традиция. Чжи-Ган не мог дождаться, когда он сможет унести ноги из этой мерзкой дыры. И хотя ему не хотелось бросать то дело, которым он сейчас занимался, палач был готов в любую минуту уехать отсюда.

Он потерся лицом о большую и мягкую грудь Анны, которая казалась ему прекрасной, и довольно улыбнулся. В утреннем свете ее белая кожа была еще белее. В том месте, где он коснулся ее своей небритой щекой, она слегка порозовела.

Анна. Очаровательная Анна.

Чжи-Ган вспомнил все, что происходило ночью, и его захлестнули противоречивые чувства. Это была какая-то странная смесь восторга и ужаса. Правда, восторга все же было больше. Удовлетворив свои физические потребности, он расслабился, но его мышцы до сих пор болели от перенапряжения. Честно говоря, этой ночью он не делал ничего необычного. И все же такого ему еще никогда не доводилось переживать. Эта белая женщина была какой-то удивительно открытой и с готовностью соглашалась на все, что он ей предлагал.

В том, что происходило между ними, было нечто особенное. Чжи-Ган вдруг вспомнил все, что она говорила ему. Сначала ее речь была торопливой и сбивчивой, но постепенно Анна успокоилась и стала выражаться яснее и точнее. Она рассказывала ему о том, что она хочет и что чувствует, когда он прикасается к ней.

Иногда она говорила весьма странные вещи, у нее возникали какие-то необыкновенные ассоциации, но его это не раздражало. Наоборот, так было даже интереснее, более эротично, что ли. Чжи-Ган прекрасно понимал, что все эти ассоциации были вызваны у нее его ласками. Именно он направлял ее воображение. Он думал о том же, что и она. Он делил с ней каждое мгновение этой удивительной ночи, и сам получал необычайно острые ощущения.

Анна отличалась от всех женщин, к которым он когда-либо прикасался, и это делало ее по-особенному привлекательной. Признаться, он не ожидал, что с ним произойдет что-то удивительное. Он не думал, что эта ночь будет какой-то иной, не похожей на все другие ночи. Но оказалось, что голова Анны переполнена странными и удивительными мыслями, над которыми он готов думать долгими часами. Ее суждения относительно каких-то вещей, как показалось Чжи-Гану, никогда не могут наскучить, не говоря уже о занятиях с ней любовью. Он мечтательно смежил веки, вспомнив, как входил в нее раз за разом.

Эта было так заманчиво, что он поймал губами ее сосок и стал ласкать его до тех пор, пока он не затвердел. Анна немедленно откликнулась на его ласки, и он услышал ее прерывистое дыхание. Его рука, лежавшая на ее животе, скользнула вниз и оказалась между ее ногами. Он почувствовал, что ее лотос уже стал влажным. Она была готова к его вторжению.

Чжи-Ган сразу забыл обо всех ужасах утреннего пробуждения. Мир вокруг него перестал существовать, потому что сейчас он ощущал неповторимый аромат женщины, готовой отдаться его ласкам. А потом она снова заговорила, и он уже не мог делать вид, будто рядом с ним просто какая-то очередная любовница. Нет, она была особенной и говорила то, что ему еще никто никогда не говорил. И самое главное заключалось в том, что он страстно хотел ее. Хотел больше, чем дышать.

— Скажи мне еще что-нибудь, — пробормотал он, ложась между ее бедрами. Ему было неудобно передвигаться и одновременно ласкать рукой жемчужину инь. Однако он справился с этой нелегкой задачей, и Анна выгнулась, наслаждаясь ласками, которые дарила его рука.

— Твои пальцы открывают меня, — сказала она. — Я представляю это в своем воображении. Ты открываешь меня.

— Так обычно открывают лепестки бутона. Мне просто не терпится попробовать пыльцу, находящуюся внутри этого цветка.

Он почувствовал, что ее грудь затряслась от смеха.

— Я думаю, что это больше похоже на то, как открывают занавес перед бессмертным бассейном Венеры.

Чжи-Ган вошел в нее. Ему понравилось это сравнение, хотя он понятия не имел о том, кто такая Венера.

— А сейчас? — спросил он. — Что ты видишь сейчас?

Анна открыла глаза и, посмотрев ему прямо в лицо, прошептала:

— Тебя. Я вижу тебя и чувствую тебя внутри себя.

Сжав ягодицы, он начал совершать ритмичные движения — медленно и расслабленно. Ему не хотелось спешить. Он хотел послушать ее, хотел узнать, что она чувствует.

— Когда я проникаю в тебя и выхожу, то думаю о том, что ты сжимаешь меня, вытягиваешь жизненную силу из моего органа и наполняешь ею мою кровь, мое сердце, мой разум.

— А мне кажется, что ты забираешь меня с собой — втягиваешь меня в себя, а потом выталкиваешь обратно. И снова втягиваешь, а затем…

— …затем ты втягиваешь меня в себя, — сказал он.

— О да…

Он улыбнулся.

— Мне это нравится.

— Каждый раз, когда ты входишь в меня, ты втягиваешь меня в себя все больше и больше. Каждый раз, когда ты выходишь из меня, ты забираешь с собой какую-то часть меня. И эта часть с каждым разом становится все больше и больше.

Чжи-Ган покачал головой.

— Я — мужчина, который изливается в тебя. Моя жизненная сила становится горячей, она обжигает, она готова излиться, — сказал он и подумал: «Нет, еще не время. Скоро, очень скоро, но не сейчас. Она станет частью меня. Я стану частью…»

— Ты погружаешься в бассейн Венеры, — произнесла Анна, сладострастно выгнувшись. У нее внутри все сжалось. Она приготовилась принять его. — Я — вода, которая окружает тебя.

— Возьми меня, — хрипло произнес Чжи-Ган. Теперь он двигался еще быстрее, еще плотнее прижимался к ее бедрам. — Сожми меня, — пробормотал он, и она выполнила его просьбу. Ощущения были такими восхитительными, что он широко открыл глаза и откинул назад голову.

— Наполни меня, — тяжело дыша, прошептала Анна и задрожала. Сначала эту дрожь ощутил его орган, а потом жаркая волна начала подниматься все выше и выше, становясь все сильнее и сильнее. — Возьми меня.

— Куда? — задыхаясь, спросил он, пытаясь удержаться. — Куда мы с тобой направимся?

— Мы полетим!

— О да! — воскликнул Чжи-Ган и излился в нее. Казалось, что он отдал ей все свое тело, разум и волю. Его взор затуманился, и он унесся в небеса вместе с ней, ощутив необыкновенную пустоту и легкость во всем теле. Теперь он не чувствовал ничего, кроме этого бесконечного и мощного потока, который изливался в нее. У него появилось ощущение, что она очищает его, и он был несказанно рад своему неожиданному обновлению.

Наконец все закончилось. Его душа снова вернулась в тело, с глаз спала пелена, и он услышал, как гулко бьется сердце. Он снова стал самим собой и, отдышавшись, заставил себя открыть глаза.

Он упирался руками в матрас, поддерживая свое тело, а она лежала под ним. Ее лицо заливал яркий румянец, влажные алые губы были слегка приоткрыты. Ее веки вздрогнули, и она тоже открыла глаза. Она удивленно посмотрела на него и улыбнулась, все еще прерывисто дыша. Глядя на ее слегка подрагивающий живот, Чжи-Ган представил, как пульсирует сейчас ее лоно (он чувствовал это ночью), вдохнул исходящий от нее аромат, и понял одну простую истину: он вступил в половую связь с белой женщиной, наркокурьером. Она была связана с сетью торговцев наркотиками и живым товаром, которая опутала всю страну. Вместо того чтобы навсегда выбросить ее из своей жизни и выгнать из Китая, он сейчас лежит между ее ногами. Да он просто подлый лицемер!

Чжи-Ган почувствовал, что его душа наполняется гневом. Ярость захватила его так же быстро, как и любовная страсть. Он крепко сжал руки, его лицо потемнело от злости.

Это состояние было хорошо знакомо ему. Так всегда происходило по утрам, когда он смотрел на лежавших под ним женщин. Но, посмотрев на Анну, он вдруг понял, что сейчас все его чувства были еще сильнее и откровеннее, чем обычно. Он не смог бы противиться им, даже если бы от этого зависела его жизнь. Но в то же время он не смог бы беспричинно наброситься на нее и обругать.

— О чем ты думаешь? — спросила Анна. Ее слова словно подстегнули Чжи-Гана, всколыхнув в нем жгучую ненависть.

Злясь на самого себя, а не на женщину, Чжи-Ган попытался скатиться с нее, но она опередила его. Анна так крепко обхватила его ногами, что он не мог даже пошевелиться.

— Ты не уйдешь, пока не ответишь на мой вопрос. О чем ты сейчас думаешь? — настойчиво повторила она.

— О том, что скорбные вопли вдов просто сводят меня с ума, — сказал он. Женщины действительно проплакали всю ночь, но и теперь, когда наступило утро, продолжили свое печальное занятие.

Она покачала головой.

— Зачем ты лжешь мне?

Он рассматривал ее белую кожу. В утреннем свете она казалась почти бледной, и Чжи-Ган отчетливо видел голубоватые прожилки вен. Подняв голову, он заглянул в ее круглые карие глаза.

— Ты не та, за кого себя выдаешь, — внезапно произнес он и удивился своим словам. Он намеревался сказать совсем другое.

— Я для тебя ничего не значу. Так, обычная белая пленница. Женщина, которой нужен был опиум, но вместо него она получила вот это… — В голосе Анны не было злости. Похоже, ее что-то беспокоило. — До этой минуты я даже не вспоминала об опиуме, — призналась она, и на ее губах появилась радостная улыбка. — Совсем не вспоминала, — добавила она и сморщила свой прелестный носик. — Но я не думаю, что отец Томас одобрит такую замену.

Все-таки она — странное существо. Ее мысли скачут друг за другом, не подчиняясь никакой логике. Еще минуту назад его это забавляло. Но сейчас ему показалось, что это… Чжи-Ган застонал и боком упал на матрас, наполовину придавив ее своим телом. Он еще ни разу не смог предугадать, что она скажет или сделает, и поэтому ему всегда было с ней интересно.

Анна повернулась вместе с ним, продолжая крепко держать его ногами. Однако он не чувствовал себя пленником. Даже его злость слегка поостыла.

— Эти рыдающие женщины когда-нибудь замолчат? — пробормотал он и выругался.

Она предпочла не отвечать и только после довольно продолжительной паузы заметила:

— Ты злишься, потому что я не та женщина, которая тебе нужна. Со мной можно провести ночь и утро, но не более того…

— Не читай мне нотаций, женщина! — крикнул он и уткнулся лицом в матрас.

Похоже, его злость ее удивила, и она замолчала. Затем, тяжело вздохнув, Анна пожала плечами.

— Ты говоришь прямо в простыню. Я не понимаю тебя.

— Не читай мне нотаций, женщина, — медленно и четко повторил Чжи-Ган, приподняв голову. Теперь его слова уже не имели первоначального эффекта, но он понимал, что сморозил глупость. Она не читала ему нотаций. Только Цзин-Ли иногда пытался этим заниматься, но его друг всегда умел выбирать для этого подходящий момент.

— Значит, у тебя такая вот привычка? — удивленно спросила Анна, внимательно рассматривая его с головы до ног. — Ты всегда просыпаешься в дурном расположении духа?

— Да, — злобно прорычал Чжи-Ган и нахмурился, осознав, что так оно и есть на самом деле. — Да, всегда.

Она кивнула, как будто ничего другого и не ожидала услышать.

— Утром, когда я просыпаюсь, у меня нет других мыслей, кроме как об опиуме. И это меня всегда злит, — сказала она и нахмурилась. — Какая женщина тебе нужна?

Чжи-Ган вспомнил прелестное личико маленькой девочки. Личико, перекошенное от страха и ужаса; по нему ручьем текли слезы, оставляя светлые полоски на грязных щеках. Он постарался изгнать из памяти это видение, однако не смог удержать в повиновении свой язык. Ему было так легко с этой женщиной, что он высказывал свои мысли вслух, даже не понимая, как это происходит.

— Девочка. Моя сестра.

Она в ужасе отшатнулась от него.

— Ты хочешь заниматься этим со своей сестрой?

— Нет! — воскликнул Чжи-Ган и, надавив на колени Анны, оттолкнул ее от себя. У нее не хватило силы удержать его, поскольку он, невероятно взволнованный, действовал очень грубо и резко. — Нет! — снова закричал он и замолчал. — Ты… это… — пробормотал он после долгой паузы и потер рукой заросший щетиной подбородок. Казалось, он хотел привести свои мысли в порядок. — Ты отвлекла меня, и я забыл о том, что собирался сделать. Я хочу найти свою сестру, а это… это все только отвлекает меня от поисков.

— А я думала, что нынешней ночью ты собирался отвлечь именно меня, — с грустью произнесла Анна.

Он вполне заслужил подобный упрек. Этой ночью он думал не головой, а своим драконом. Утром все опять встало на свои места. Он должен ехать в Шанхай.

Чжи-Ган тяжело поднялся с кровати. Холодный утренний воздух взбодрил его обнаженное тело. Расправив плечи, он начал заниматься утренней зарядкой. Его движения были быстрыми, но в то же время плавными. Он старался неукоснительно соблюдать режим, чтобы поддерживать себя в хорошей физической форме. Иначе он просто не сможет управляться со своими огромными ножами. После многолетних тренировок все его движения были отработаны до автоматизма.

Но сегодня все было как-то по-другому. Сегодня на него смотрела Анна, и он, занимаясь утренней гимнастикой, работал с удвоенной силой — имитируя сильные удары руками, растягивая ноги и даже энергично взмахивая воображаемыми клинками.

— Где ты научился этому? — поинтересовалась она, когда он перешел ко второй части своих упражнений.

— В Пекине. Там я научился всему.

— Но ведь ты родился в этой деревне, не так ли? Ты, как я поняла, даже жил здесь довольно долго…

Теперь ему было легко отвечать на ее вопросы. Пока он разговаривал с ней, одновременно занимаясь утренней зарядкой, его злость улетучилась, а вместе с ней и плохое настроение.

— Да. До тех пор пока отец не научил меня всему, что знал сам. Я уехал отсюда, когда мне было десять лет.

— А сейчас ты собираешься поехать в Шанхай, чтобы найти там свою сестру?

— Да.

— Как ты потерял ее?

В этот момент Чжи-Ган как раз поворачивался на пятках, опуская плечи перед тем, как сделать один очень сложный поворот, который он великолепно выполнял еще с пятнадцати лет. Услышав ее вопрос, он почувствовал, что у него сжался живот. Он сбился с ритма и потерял равновесие. Ему удалось удержаться на ногах, однако все это привело его в ярость. Покой Чжи-Гана снова был нарушен, и он крепко сжал кулаки, словно действительно держал в руках ножи.

Он бросился к ней, высоко подняв руки, как будто собирался разрубить ее своими ножами. Анна же видела только его огромные кулаки у самого лица. Однако она не закричала, не убежала и даже не вздрогнула. Просто спокойно лежала на кровати и смотрела на него. Она и глазом не моргнула, увидев, как его кулаки приблизились к ее шее. Они теперь находились от нее на расстоянии вытянутого клинка.

Она презрительно усмехнулась.

— Этой ночью ты узнал мою самую большую тайну. То, что мучило меня, мешая спокойно жить, — ровным голосом произнесла она. — Я рассказала тебе о том, что совершила и почему хочу унестись в мир грез. — Анна тяжело вздохнула. — Теперь ты знаешь, что я принимала опиум только для того, чтобы забыться. — С этими словами она обхватила руками его кулаки и продолжила: — У тебя тоже есть своя тайна, своя боль, которая гложет тебя, отравляя тебе жизнь и делая тебя злым и раздражительным. Иногда тебе удается скрыть ее. Скорее всего, тогда, когда ты над чем-то задумываешься или преследуешь преступника. Но мне кажется, что ты такой же наркоман, как и я. Мы оба с тобой хотим забыться и не думать об этой нашей тайной боли.

— Я никогда в жизни не пробовал опиума! — возмущенно воскликнул Чжи-Ган, потрясая кулаками у самого ее лица, но при этом даже не пытаясь сдвинуться с места. Она тоже продолжала неподвижно лежать на кровати.

— Я имею в виду не опиум. Ты пытался отвлечь меня с помощью секса. Я думаю, что себя ты тоже отвлекаешь таким способом, — снова вздохнув, сказала Анна. После этого она легко оттолкнула от себя его кулаки и откатилась на другой край кровати. Чжи-Ган видел, как подпрыгнули ее груди, когда она потянулась за своей юбкой. А потом, когда Анна расправляла смятую шелковую ткань, он, словно зачарованный, смотрел на ее упругие ягодицы.

— Я не принимаю опиум, — упрямо повторил Чжи-Ган, хотя прекрасно понял, что она имела в виду совершенно другое. Помедлив, он подошел к ней и провел рукой по ее спине, ощущая под своими пальцами мягкую, теплую кожу. Его дракон мгновенно напрягся и потянулся к ней, и Чжи-Ган без всякой прелюдии плотно прижался к ней. Несмотря на то что его орган был еще недостаточно твердым, чтобы войти в нее, Чжи-Ган знал, что очень скоро он обретет нужную силу.

Анна не убежала от него, но и прижиматься к нему тоже не стала.

— Сейчас я совершенно не думаю об опиуме, — мягко произнесла она. — Мне больше не нужно отвлекаться таким образом. — Она слегка повернула голову и посмотрела на него через плечо. При этом ее каштановые локоны откинулись на спину, обнажив белые округлые груди. Он не смог удержаться и, взяв в руку один из этих белых шаров, сжал сосок. Она тихо застонала от удовольствия.

— Где твоя сестра, Чжи-Ган? Почему, когда ты вспоминаешь о ней, тебе сразу же хочется бежать к первой попавшейся женщине?

Он мог бы сейчас оттолкнуть ее, грубо выругавшись. Может, даже сильно сжать ее грудь, которую он так нежно ласкал сейчас. Но Анна снова накрыла своей рукой его руку, и вся его злость прошла. Выгнувшись, она прижалась к нему своими ягодицами и начала поглаживать ими его орган до тех пор, пока он не стал большим и твердым.

— Ответь на мой вопрос, и ты получишь награду, — тихо произнесла она, повторив то, что он говорил ей этой ночью. — Что случилось с твоей сестрой?

Чжи-Ган закрыл глаза, вдыхая пьянящий мускусный запах. Его орган был твердым как никогда, и ему хотелось побыстрее войти в нее. Для того чтобы снова забыться и очиститься.

Однако она требовала, чтобы он говорил, и Чжи-Ган не мог ей отказать. Наверное, она была первой женщиной, которая заставляла его отвечать на вопросы и тем самым убеждала его в своей правоте. Слегка надавив ей на спину руками, он вынудил ее нагнуться и упереться руками в кровать. Она не сопротивлялась, но и не помогала ему. И Чжи-Ган начал говорить.

— Мою сестру продали в публичный дом, когда мне было десять лет, — сказал он и полностью вошел в нее. Ее лоно было еще влажным, и поэтому дракон легко проник внутрь. А еще оно было достаточно тугим и так плотно обхватило его орган, что Чжи-Ган ощутил неземное блаженство. Анна же, затаив дыхание, наслаждалась его движением.

— Но это еще не все, — напомнила она ему.

— О да, — согласился Чжи-Ган и обхватил руками обе ее груди.

Анна замерла, и он почувствовал, что она полностью расслабилась.

— Ты пытаешься разыскать ребенка, которого продали… Когда это произошло?

— Почти двадцать лет назад.

Она еще немного прогнулась, и он снова смог двигаться, входя в нее и плотно прижимаясь.

— Итак, подведем итог. У тебя двойная миссия. Прежде всего, ты — императорский палач, который должен положить конец торговле опиумом в Китае. Но, кроме этого, ты еще хочешь найти в Шанхае свою потерянную сестру.

— Да, — подтвердил он, продолжая свои ритмичные движения. Он двигался в быстром темпе, входя и выходя из нее, и это успокаивало его. Чувство вины словно бы улетучивалось. Скоро, совсем скоро память снова очистится от всего, что угнетает его душу.

— Однако императора посадили под арест. Теперь мать-императрица управляет от его имени и собирается уничтожить всех, кто был близок к нему, — неожиданно вставила Анна.

Чжи-Ган уже почти достиг кульминации и вот-вот должен был излиться в нее, но, услышав эти слова, замер в изумлении.

— Откуда ты знаешь об этом?

Она засмеялась, и этот смех как бы перетек из ее тела в его тело.

— Я тоже живу в этой стране. Почему я не могу знать, что происходит в Китае?

Потому что она — женщина. Да к тому же еще и белая женщина. Он остановился на какое-то время, чтобы как следует обдумать услышанное.

— Ты не должна знать о таких вещах.

— А ты не должен использовать женщин для того, чтобы забыться.

— А ты не должна курить опиум и продавать его моим соотечественникам.

Анна замолчала, и Чжи-Ган понял, что она так же взволнованна, как и он. И для того, чтобы успокоить их обоих, он решил воспользоваться единственным действенным в этой ситуации средством. Его рука скользнула вниз по ее животу и оказалась между ее бедрами. И она с радостью откликнулась на такой маневр. Однако ответила она ему не словами, а своими тихими, прерывистыми вздохами, от которых у него кровь закипела в жилах.

Он продолжал свои ритмичные движения и одновременно ласкал пальцем ее жемчужину инь, проникая все глубже и глубже в лоно. Постепенно увеличив темп, он слушал ее учащенное дыхание. И вскоре она закричала, достигнув пика наслаждения и задрожав всем телом.

Чжи-Ган последний раз глубоко вошел в нее и излил в ее лоно свое семя. В этот миг он вновь почувствовал, что его душа очистилась, а тело содрогнулось от ощущения долгожданного освобождения.

Сплетясь в экстазе, они какое-то время молча стояли, а потом в изнеможении упали на кровать. Чжи-Ган слегка отодвинулся в сторону, когда Анна безвольно рухнула на матрас. Он устроился рядом с ней, и у него хватило сил только на то, чтобы обнять ее и крепко прижать к себе.

Он сгреб Анну руками и уткнулся лицом в ее волосы. Он крепко держал ее, думая о том, оттолкнет она его или нет. Она не оттолкнула его. Через несколько секунд Анна глубоко вдохнула и полностью расслабилась.

Вскоре они оба заснули. Сначала он слушал ее ровное дыхание, потом его глаза закрылись и он тоже заснул. Долгожданное забвение было рядом, и Чжи-Ган поспешил окунуться в него.

Неожиданно скорбные стенания женщин прекратились.

Он постоянно слышал этот вдовий плач и уже не обращал на него внимания. Однако только до тех пор, пока он не смолк. Похоже, Анна тоже поняла это, потому что она напряглась и подняла голову. Чжи-Ган задумался. Скорее всего, произошло нечто очень важное, заставившее женщин замолчать.

После этого он услышал, как кто-то быстро пробежал по коридору. Чжи-Ган насторожился. Неужели это кричит Цзин-Ли? Наконец это слово проникло сквозь стены, и он отчетливо услышал его.

— …пистолеты!

Из дневника Анны Марии Томпсон

19 февраля 1886 г.

Мне уже почти шестнадцать, и теперь самое время задуматься о будущем. Почти все девочки-сироты становятся монахинями и до конца жизни остаются здесь или переезжают в другие миссии. Они считают, что это священное призвание и с радостью соглашаются. Это происходит потому, что они слишком безобразны, чтобы понравиться какому-нибудь мужчине.

К счастью, у меня есть другой путь. Благодаря отцу я познала другой мир, другие возможности. Он говорит, что мне нужно решить, посвящу ли я свою жизнь Господу или буду жить для себя самой. Посвятить жизнь Господу — это прекрасно и благородно, однако жизнь при этом будет довольно скучной. Если я буду жить для себя, то это вовсе не означает, что я плохая. Просто я не святой человек. Многие люди выбирают мирскую жизнь и не полагаются на Небеса.

Это решение далось мне довольно легко. Некоторые монахини очень хорошие, но они все равно самые противные люди на свете. Они говорят, что я плохая и неблагодарная просто потому, что не хочу посвятить свою жизнь Господу. Но это не так. Сэмюель — хороший человек, как, впрочем, и все его друзья. Просто эти люди не верят в то, во что верят монахини, и не живут для Бога. И это не грех.

Итак… я выбираю мирскую жизнь. Я хочу жить среди людей, а это значит, что мне нужны деньги. Многие женщины получают деньги от своих мужей, но я не хочу ни за кого выходить замуж. Отец говорит, что я и не должна этого делать и что многие женщины живут без мужей. Им просто нужны деньги. И он знает один способ, как можно заработать много денег. Он сказал, что расскажет мне об этом, когда мне исполнится шестнадцать, а потом я сама решу, подходит мне это или нет.

Я уже все решила. Я не хочу быть монахиней. Я хочу жить с отцом. А самое прекрасное то, что теперь мне дадут больше опиума, потому что я стала на год старше!

Этот день рождения будет самым лучшим днем рождения в моей жизни.